1. Взрыв Гульсум остановилась перед домом. Все как всегда, та же калитка, тот же дворик. На окнах те же занавески. Но входить не хочется. Жить она здесь не будет, это она решила твердо

Марчелло, его так назвали в честь Мастрояни, которого он ненавидел за его буржуазность и инфантилизм, посвятил Сашу во многие сферы местной жизни, о которой Саша не мог и подумать. Если он хочется хорошо и недорого одеться, к его услугам лучшие бутики Турина. Все очень просто. Надо обратиться к друзьям Марчелло - югославам, которые специализируется на добыче одежды из крутых бутиков. Как они это делают - Марчелло до сих не может постигнуть. Это настоящие иллюзионисты, они могут украсть костюм из совершенно пустого бутика, даже когда их пасет продавец. Они как будто гипнотизируют обслуживающий персонал. Заходят в своей поношенной одежде, правда приличной, чтобы не вызывать подозрений, а выходят в костюмах от Версаче, Армани и Гучи, на которые цены четырехзначные. Но не для себя, все, что надо, у них есть, да и не ходят они в такой одежде. Они продают костюмы, которые стоят, скажем, две тысячи евро всего за четыреста. У них, как правило, есть постоянные заказчики. Ребята этим живут.

Саша сказал, что обязательно воспользуется услугами югославов, когда поедет домой. Один такой костюмчик ему не помешает, хотя, как Марчелло понимает, он ведет другой образ жизни, он же, как и Марчелло, рок-музыкант. Но обязательно воспользуется, Саша говорил это не из вежливости. Предложение Марчелло его заинтересовало.

Что касается продуктов и алкоголя, то Марчелло не помнит, когда за них платил. Он не бедный, но платить в супермаркете - это ниже его достоинства. Он антиглобалист и ненавидит всю эту буржуазную экономику. Его воровство в магазинах - знак протеста. Причем, он берет не дешевые продукты, а самые дорогие, если колбасу - то самую лучшую, если виски и коньяк, то самые крутые. Здесь уж все равно - если попадешься, то одинаково будешь отвечать за дешевый или за дорогой товар.

- Бывает, что ты попадался? - с интересом спросил Саша.

Марчелло захохотал.

- Да, один раз девушка меня поймала, но она была такая симпатичная, и мы так быстро нашли с ней общий зык, что я, чтобы ее не подводить, купил все наворованное. Это был единственный раз, когда я заплатил, а ночью она была в моей постели. Как компенсация за моральный ущерб.

- И больше вы с ней не встречались? - спросил Саша.

- Да нет, встречаемся, иногда, - вздохнул Марчелло. - Мы ведь вскоре после того случая поженились, Сильвия моя жена.

- И ты продолжаешь воровать виски и еду? - засмеялся Саша. Ему нравился Марчелло, он был очень оригинальный человек.

- Ну, конечно, продолжаю, иначе я буду не я. Просто теперь я не делаю этого в ее магазине. Какой смысл воровать у себя? А у нас в супермаркетах даже учитывается какой-то процент товаров, которые вынесут. Поэтому сильного криминала нет. У вас разве не так?

- По-моему, нет, - задумчиво сказал Саша, вспомнив мониторы в московских супермаркетах, - а вообще не знаю, надо попробовать. Но боюсь, у нас не настолько лояльная сфера обслуживания. Можно так загреметь!

- Россия испортилась, - сказал Марчелло, - мы на нее возлагали такие надежды, а она превращается, или уже превратилась, в буржуазную страну.

- А ты хотел бы жить в социалистической? - Саша начинал злиться. - Товарищ Че, команданте, да?

- Ну, конечно, - удивился Марчелло: как можно в этом сомневаться. - Ты же рокер, Саша, как ты можешь думать иначе?

- А вот так. Это только в мечтах хорошо - протест и все такое. Хорошо, когда живешь в благополучном Турине и безнаказанно выносишь "Блэк Лейбл" из супермаркета. Тебя за это не ловят не потому, что не видят, а потому, что всего полно, все в изобилии, потому что от твоей кражи не убудет, а связываться с тобой - себе дороже. А вот при социализме еще неизвестно, смог бы ты на гитаре играть. У нас Андропов в 84-м году даже черные списки составил, в которых запретил почти все рок-группы. А ты говоришь - Че Гевара… Он только на майках хорош.

Саша видел, что не убедил Марчелло, сделать это было невозможно, пока тот сам не почувствует на своей шкуре, что такое совок, не поймет, что значит жить при социализме. Сам-то он застал только конец эпохи застоя, в 84-м ему было десять лет. Но он очень хорошо помнит рассказы старшего брата и его сверстников, которые до сих пор, как они говорят, выдавливают из себя по капле раба. Он так и сказал Марчелло.

Марчелло очень понравилась эта фраза, хоть Саша произнес ее на плохом английском. Итальянец хотел узнать, как она звучит по-русски. Саша сказал. Потом вспомнил, что это кто-то из классиков. Достоевский или Чехов. Да, точно, Чехов.

- Видишь, Александр, Чехов тоже был революционер, - обрадовался Марчелло.

- Не хрена подобного, - не выдержал Саша и сказал по-русски. - Не был он никаким революционером. Антиглобализм, это, конечно, хорошо, эффектно, но буржуазные удовольствия все же лучше, - сказал Саша, проследив за взглядом Марчелло. Он встал из-за стола и, похлопав Марчелло по плечу, прошел за кулисы.

Марчелло даже не заметил, как его новый русский приятель его покинул. Он неотрывно смотрел на сцену. Аня прогнулась в пояснице и встала на мостик. Сквозь ее прозрачные темные трусики, кроме которых на теле ничего не было, просвечивал треугольник черных волос, и взгляды итальянских мужчин были устремлены только туда. "Мостик" распрямился на сцене и превратился в йоговскую "свечу". Из позы свечи Аня встала на голову, слегка покачивая сведенными вместе ногами, как тростник от ветра, под ритмы востока, обработанные современными западными музыкантами. Потом она опять встала в "свечу", потом наклонила ноги, закинула их за голову и, стоя на плечах, медленно, чтобы не потерять равновесие, сняла кусочек материи, прикрывающий самую интимную часть тела. В зале раздался вздох, свет погас, прожекторы были направлены только на девушку, которая опять стояла в позе "свечи", на этот раз обнаженная. Через мгновение прожекторы погасли, и заиграла ария Тореадора из оперы Бизе "Кармен". Опять зажегся свет, и Аня стояла на сцене в красном платье. Раздались бурные аплодисменты, но, к счастью зрителей, это был еще не конец, и они об этом знали. На сцене появился мужчина, теперь он был полуобнаженным - это новшество группа ввела недавно, - и начал свой агрессивный танец со своей возлюбленной.

Саша танцевал вдохновенно, весь был в танце, стараясь прожить в нем всю жизнь и выразить всего себя через своего героя. Он как будто знал, что это его последнее выступление на сцене ночного клуба "Макамбо".

Гульсум-сверхчеловек, или Гульсум-Никита (из второго, многосерийного фильма, а не девочка из французского) говорила себе, что у нее не осталось ничего человеческого, и это очень хорошо. Она станет сильной и богатой, объездит весь мир, а когда сама решит, спокойно расстанется с жизнью, которая не стоит того, чтобы из-за нее сильно переживать и за нее держаться. Эта Гульсум побеждала в 99 процентах из ста, но тот единственный процент иногда вдруг давал себя знать, и тогда Гульсум старалась подвести базу и под него, целиком оправдывая нерациональный поступок, объясняя его тем, что маленькие эмоциональные встряски, все равно они не настоящие, тоже иногда нужны. Так она объяснила постепенно и звонок Диме.

Он предложил ей встретиться через час после ее звонка. Нет, это слишком. Она перенесла свидание на вечер. Ей надо хоть как-то подготовиться к этой встрече, решила она, подготовится морально. Ну, и привести себя в порядок внешне. Гульсум посмотрела в зеркало. В московской квартире, которую для нее сняли, было все примерно так же, как в чеченской, только чуть больше комфорта. Никаких лишних вещей, все необходимое, из бытовой техники была еще и стиральная машина. И в отличие от квартиры в Гудермесе, здесь было большое зеркало в коридоре. Перед ним после ванны Гульсум часто смотрела на себя в полный рост.

Глядя на свое обнаженное красивое стройное тело, Гульсум начинала испытывать странные чувства. Ей нравилось это тело, она не хотела одеваться, она ходила голой по коридору и время от времени посматривала на себя в зеркало. В квартире было тепло, стояло лето, и одежда была не нужна. Никто к ней никогда не приходил и не придет, а даже если и позвонят в дверь, она накинет что-нибудь и откроет. А если не накинет? - вдруг подумала она. И покраснела. Она ощутила тепло внизу живота и подумала о Диме. Но тут же отправилась в ванную, включила холодный душ и несколько минут стояла под ледяной водой, пока не окоченела. Вытерлась, оделась в майку и джинсы и пошла на кухню варить кофе.

Что она будет делать до встречи с врачом? Еще целых два часа до выхода из дома. Никогда вопроса о том, как провести время, у Гульсум не возникало. Она смотрела телевизор, читала по-английски какой-нибудь детектив, гуляла по Москве. А теперь, когда она позвонила этому доктору, и он повел себя слишком восторженно, она так разволновалась, что не могла ничем себя занять. Лучшее средство от скуки - физические упражнения, вспомнила она слова Катрин, и занялась гимнастикой. Для этого пришлось снять джинсы и остаться в трусиках. Она опять подумала о большом зеркале. Но решила взять себя в руки и начать заниматься. Начала с упражнений стоя, потом занялась интенсивным растяжением. Затем стала отрабатывать удары и блоки. Действительно, тренировка прогнала все ненужные мысли, и Гульсум решила использовать ее всегда в критические моменты, такие, как этот, возникший у нее только что. Она сделала несколько глубоких вдохов и пошла в душ смывать пот. Через полчаса можно было идти на встречу с доктором. Интересно, как он может быть мне полезен, подумала Гульсум-Никита. А когда смывала с кожи мыльную пену, ответила сама себе: он будет моим первым мужчиной. Я так хочу.
Дима не мог скрыть своей радости при встрече с чеченской девушкой. Он купил ей букет тюльпанов и сразу начал говорить, что часто думает о ней. Гульсум перевела разговор на его работу. Он слегка загрустил и все рассказал ей. Гульсум напрасно беспокоилась о том, что ей не о чем будет говорить с Димой. Говорил все время он. Когда он спросил ее, что она делает в Москве, она легко ушла от ответа: так, некоторые дела, подруга, родственники… Дима и не стал больше спрашивать. Он с удовольствием рассказывал ей о себе, о своей работе, своих впечатлениях о Чечне, о том, как его вызывали в ФСБ. Гульсум с интересом слушала. Надо же. Он ничего не боится, думала она. На легкомысленного человека не похож. Нет, просто он выше всех этих передряг. Его интересует в первую очередь работа. И, кажется, немного я.

Они шли по Большой Никитской к Кремлю. Подошли к консерватории. Дима спросил, любит ли она классическую музыку. Гульсум ответила, что несколько раз была в консерватории, когда училась в МГУ

- Вы так странно сказали - когда училась… - заметил Дима. - Вы же на третьем курсе. Значит, еще учитесь.

- Да, конечно, - заставила себя улыбнуться Гульсум, - конечно, учусь. Я сказала в прошедшем времени, потому Моцарта здесь слушала в прошлом году, да и сейчас каникулы. А потом меня что-то вдруг потянуло на рок-музыку. Сама от себя не ожидала. Несколько раз подруга пригласила в клуб, я послушала, и некоторые группы мне понравились.

- Да, я вас понимаю, Гульсум, почему нет? Вот старший брат у меня - тот слушает в основном только классику, ну и немного "Аквариум", но это, по-моему, из-за текстов. А я все люблю. Была бы музыка хорошая. Иногда даже в попсе что-нибудь такое попадется, и напеваешь как дурак целый день. Вы будете смеяться или вообще прекратите со мной общаться, но я это "Муси-пуси" Кати Лель как маньяк неделю напевал. Что-то в ней есть сексуальное. Брат меня за это ругал, как будто я виноват. Не старший, о Паше я вообще не говорю, ему и признаться в таком страшно, засмеет на всю жизнь. Нет, я сказал среднего брату Шурику - нас трое братьев. Он все-таки ди-джей. Сначала он хохотал, а потом сказал, что у меня очень примитивный вкус. А он не примитивный, нет, Гульсум, я и классику слушаю, и старый хард-рок, и Тома Уэйтса, и Коэна, но и такое иногда люблю.

- У вас брат - ди-джей? - с интересом спросила Гульсум.

- Ди-джей и рок-музыкант. Знаете, какое интересное название у его группы? Вы не знаете такую. Она пока неизвестна. "Корни травы" называется. Роман такой есть, но они раньше назвали, когда книжка такая еще не вышла. Ну, понятно, почему. Джим Моррисон, Боб Марли, "Джа Дивижн" и все такое прочее. Неплохо, да? Но Сашка ленивый, хоть и талантливый. Он и танцор классный, занимался... А в детстве вообще в балетной школе учился. Сейчас в Италии с тремя танцовщицами работает.

- А с группой выступает? - Гульсум спрашивала об этом в первую очередь потому, что не могла упускать такой случай. Ей не очень хотелось заниматься сейчас работой, но такой удобный случай упускать было нельзя. Ведь пока она ничем не могла похвастаться перед своими работодателями. А тут материал сам плыл в руки. Рок-музыкант, значит, может вывести на любую рокерскую тусовку, на любой фестиваль, в том числе и Лужниковский.

- Выступает, но редко, я говорю - он ленивый, - увлеченно рассказывал Дима. - Все больше в своем стрип-клубе пропадает. Но все же, по-моему, собирается выпускать диск, материал у его группы накопился. Шурик все спонсирует. Он один так много зарабатывает. Те настоящие рокеры - голодные, вечно без работы. А Саша все успевает. Думаю, у него может что-то получиться. Есть в нем какая-то легкость. Ну, и талант, безусловно, есть, если слишком на танцовщиц его не растратит. А может, и из этого что-нибудь вынесет. Шурик - он такой.

Дима остановился. Гульсум вопросительно посмотрела на него. Он взял ее за плечо. Она не убрала руку.

- Сейчас начнется колокольный концерт. Смотрите, Гульсум, - он поднял голову и показал ей рукой. Видите, вон звонарь, сейчас будет звонить.

Они стояли на Большой Никитской и слушали колокольный звон. Обычно он продолжается несколько минут, но тут как будто специально для них колокол звонил и звонил, переливаясь всеми возможными трелями. Дима слушал, закрыв глаза. Гульсум посмотрела на него и поняла, что испытывает зависть. Ей нравилось, как этот человек отдавался любым проявлениям жизни, как он наслаждался ей. Она тоже так хотела. Но не могла. Впервые за последние много дней она ощутила в горле комок. Опять жалею себя, подумала она. Ну и пусть. Она расслабилась, закрыла глаза и, как Дима, стала слушать колокольный звон. Слезы телки по ее щекам.

Вдруг к ним прикоснулись теплые сухие губы. Гульсум не открывала глаза и позволила Диме губами вытереть слезы. Комок в горле растаял. Она открыла глаза и улыбнулась Диме в ответ.

- Пошли пить кофе? - сказал Дима.

- Пошли.
Гульсум попросила ее не провожать, еще совсем не поздно. А живет она недалеко, на Беговой улице. Дима обрадовался, ведь он живет совсем рядом, в районе "Сокола", он проводит ее, он не хочет так быстро с ней расставаться. После того невинного поцелуя около церкви они неожиданно друг для друга перешли "на ты". Потом как будто опомнились, рассмеялись, но решили теперь не возвращаться к официальному обращению. "Сухое "вы" сердечным "ты", она, обмолвясь, заменила", - процитировал тут же Дима.

- Зачем мы перешли "на ты"? За это нам и перепало.

Среди молвы и суеты. А что-то главное пропало, -

ответила Гульсум.

- Ерунда, ничего не пропало, - уверенно сказал Дима. - У нас с тобой ничего не может пропасть, Гульсум. Правда? - Он посмотрел ей в глаза.

- Наверное, - она несколько секунд выдерживала взгляд, но потом опустила глаза. - Я пойду.

- Я позвоню. Если не посадит ФСБ.

- Не посадит, - засмеялась Гульсум.

- Не дамся. Теперь уж точно не дамся. Ладно, пока, - Дима слегка тронул ее за плечо.

Гульсум пошла по направлению к дому. Улыбка еще несколько минут держалась на ее лице, но когда она посмотрела на свое окно, она тут же исчезла. В окне горел свет.

Еще днем она считала, что не подвержена перепадам настроения. И вот за несколько часов оно изменялось раз пять. Только что она чувствовала себя чуть ли не счастливой, а потом вдруг ощутила животный страх оттого, что увидела свет в своем окне. Хотя ясно, кто это мог быть - Борис, или кто-то из его компании. Она знала, на что шла. Никаких иллюзий. Надо преодолеть все эмоциональные всплески и стать холодной и равнодушной.

- Ты нарушаешь инструкции, - услышала она из кухни голос Бориса, как только вошла в квартиру, открыв дверь своим ключом.

- У него брат - рок-музыкант. Я решила, что он может мне помочь. Вывести на нужную тусовку, - спокойно ответила она. Гульсум-Никита вступила в свои права, и от другой Гульсум, которая плакала под колокольной звон, не осталось и следа. Перед Борисом стояла холодная, расчетливая девица, для которой не существует ничего святого, кроме ее дела, ее цели. И ей в этот момент нравилось быть такой.

- Да? Рок-музыкант, говоришь? - Борис отхлебывал чай, курил, стряхивая пепел в блюдце и с подозрением смотрел на девушку. - Ты хочешь сказать, что как мужчина он тебя не интересует? Ты позвонила ему только для того, чтобы поговорить о его брате.

- Да, - спокойно глядя в глаза Борису, сказала Гульсум.

- Ты врешь, - вздохнул Борис. - Врешь красиво и спокойно. Этому тебя хорошо научили, я знаю. Ну ладно, в конце концов, сближение с ним не помешает. Если ты будешь делать дело, то можешь с ним и переспать. Но его не трогай ни при каких обстоятельствах. За него мне сразу горло перережут.

Гульсум стояла и молча слушала.

- Что стоишь? Садись. - Гульсум села.

- Ну, попей чаю, что ли, или кофе, - сказал Борис.

- Нет, спасибо, я не хочу.

- С ним пила?

Гульсум кивнула.

- Где?

- В кофейне.

- Брат - рок-музыкант, в Италии сейчас работает, с танцовщицами.

- В Италии? - переспросил Борис.

- В Италии. Он так сказал.

- Понятно. А где в Италии?

- Я не спрашивала.

- Ладно, намучаюсь я с тобой, чувствую. Ох, намучаюсь. - Борис затушил окурок о блюдце. - Но с этой деревней работать невозможно. Они в метро заходят - их сразу менты вычисляют. По глазам, по походке. А Ленка, которая с тобой была, слишком на шлюху похожа, да она такая и есть, ее тоже все время тормозят, везде, на каждом шагу. Ей только в лесу стрелять. И боевиков обслуживать. Что она успешно и делает. А ты образованная, интеллигентная, вон врача какого подцепила. Ладно. - Борис встал. - Выжми его по максимуму. Пусть выведет тебя на друзей брата, на рокеров, только на известных. Не на шпану какую-нибудь. На тех, что будут выступать. Узнаешь, когда репетиция будет у них в Лужниках, должна быть, ну, или их операторы должны туда идти звук строить. И доложишь мне. Сразу же. Пиши мой мобильный. В телефон пиши.

Гульсум послушно занесла номер Бориса в свой телефонный справочник. Теперь у нее был модный мобильный телефон, дорогой, с диктофоном и мини-фотокамерой, со множеством функций.

- Давай сюда спутниковый, он тебе больше не нужен.

Гульсум прошла в комнату и вынесла Борису большую трубку спутникового аппарата. Борис бросил его себе в сумку.

- Жду звонка. Даю тебе неделю. Времени у тебя полно. Ясно?

- Ясно, - ответила Гульсум.

- Все, пошел. Закрой за мной. - Подходя к двери, он оглянулся. - И не шляйся по Москве одна. Мало ли что. Сиди дома. Вон у тебя все есть, телевизор, магнитофон. Видик нужен? Хочешь видик - купи. Денег у тебя море.

- Мне не нужен видик, - отчеканила Гульсум. Борис внимательно посмотрел на нее, вздохнул (да, непростой ему экземпляр попался) и сказал: - Как хочешь. Дело твое. Закрывай.

И вышел на лестничную клетку. Гульсум закрыла за ним дверь, прошла на кухню и открыла форточку - проветрить после его курения.

Она налила себе чай, но только поднесла чашку ко рту, как тут же чуть не опрокинула ее - рука дрожала. Чай пролился на стол, она взяла тряпку и вытерла. Вот тебе и сверхчеловек, подумала она. Прошла в комнату, легла на диван и стала спокойно следить за своими мыслями, которые толкались в ее голове, и одна выталкивала другую.

Дима, Борис, теракт, рокеры, колокола, кофейня… В ее мозгу проносились картины и звучали обрывки фраз. Потом она долго вспоминала лагерь в пустыне. Вспоминала Хасана, его удары, все приемы, которые она знала, вспоминала Катрин, Лену. И опять Диму, и опять задание Бориса - все разузнать о друзьях его брата, рок-музыкантах, подружиться с ними, узнать, когда репетиции рок-фестиваля, и доложить ему.

Что делать? Как быть? С чего начать? Или не начинать ничего вовсе? А что тогда? Пуля в лоб? Пистолет он ей выдал красивый. Стрелять она умела прекрасно, а в себя-то уж точно не промахнется. Но нет, это она всегда успеет.

Гульсум долго лежала на диване, глядя в потолок, и наконец поняла, как ей поступать. Она будет решать проблемы по мере их поступления, как она однажды прочитала в умной психологической книжке. Она не будет думать ни о чем. Будет жить как животное. Руководствоваться сегодняшним днем, и сегодняшней целью. Спокойно следовать указаниям Бориса, и в то же время делать, что хочет она - то есть встречаться с Димой. Это аморально? Ну и пусть. Она использует Диму? Как? Так, что через друзей его брата получит нужную ей информацию? Но какая разница, через кого она ее получит?

Теперь дальше, о чувствах. Она все-таки живой человек, не надо себя обманывать, и Дима ей нравится. Значит, она будет встречаться с ним. Тем более что это теперь даже санкционировано. Дима не пострадает, это она поняла. Он лечил чеченского командира, даже спас его от смерти. И Борис сказал, что за доктора ему перережут горло свои. Значит, пока можно жить дальше, а там видно будет.

Когда Гульсум ложилась спать, она с удивлением отметила, что за то врем, когда приехала в Москву, она почти ни разу не вспомнила о родителях и о брате. И подумала о них только сейчас. Дала себе волю и немножко поплакала. Так в слезах и уснула.
19.
Антонио позвонил за два дня и напомнил, что ждет всю группу на день рождения. О том, как к нему добираться, они могут не беспокоиться - он пришлет машину.

В назначенный день к их коттеджу подкатил лимузин, такие Саша в Москве видел только у звезд эстрады, у Филиппа Киркорова. С Антонио они договорились, что пробудут у него два дня, и что выступят два вечера. На третий день утром они должны уехать. Антонио сказал на это, что их с таким же комфортом доставят домой.

В лимузине был бар, телевизор, видеомагнитофон. Играла тихая приятная музыка. Саша сразу узнал джазовые композиции Майлса Дэвиса и порадовался вкусу Антонио - не какая-нибудь итальянская попса, а супер-звезда золотого века джаза. Он тут же сообщил об этом девушкам. Помощник Антонио молодой Джованни предложил им шампанского, и они не отказались. Джованни извлек из бара бутылку, легко открыл ее, разлил в бокалы.

- Ну что ж, за здоровье Антонио, - сказал Саша, чокаясь с девушками и Джованни.

- Нет, за здоровье его пока пить рано, пока за ваши творческие успехи, -сказал с милой улыбкой Джованни. Саша и девушки поблагодарили молодого симпатичного итальянца и выпили ледяного сухого шампанского. Наверно, только в России пьют сладкое и полусладкое, в Европе такого вообще нет, а если и есть, то наверняка считается дурным тоном, смакуя кислый холодный напиток, думал Саша.

Они ехали часа полтора, время пролетело незаметно - шампанское, рассказы о России по просьбе Джованни. Попытки узнать побольше про итальянскую жизнь Антонио и Джованни со стороны Саши и девушек так и остались попытками - итальянец говорил только самые поверхностные вещи: живем, работаем, кое-какой бизнес, виноделие, торговля вином. Все, больше им ничего не удалось от него добиться. Он легко переводил разговор на культурные темы, на Турин и приезжающих в этот город туристов со всего света. Спросил Сашу о его отношении к католичеству, к официальной религии. Саша ответил словами Бориса Гребенщикова: "Я пью за верность всем богам без имен", и Антонио, расценив это как намек, налил еще шампанского. Саша сказал, что ему не нравится некоторые выпады официальной церкви в России, которая иногда считает себя центром вселенной и в то же время то, что церковь бок о бок с властью, хотя должна быть отделена от государства. Язык от шампанского у него слегка развязался и он решил пофилософствовать о Боге, заявив, что Бог один, только пути к нему разные. Эту фразу он слышал, кажется от старшего брата. Джованни вежливо и серьезно слушал.