Альбер Гарро людовик святой и его королевство



бет7/12
Дата20.06.2016
өлшемі0.96 Mb.
#150014
1   2   3   4   5   6   7   8   9   ...   12

Жак со своими последователями проповедовали преимущественно простому деревенскому люду — пастухам, юношам и девушкам, которые бросали все, чтобы идти за ним. Поэтому это движение получило название крестового похода пастушков. Жак говорил им, что именно с их помощью Богу угодно освободить короля и Палестину. Он утверждал, что проповедует от имени Пречистой Девы, и всегда держал сжатой руку, как бы для того, чтобы держать приказ, данный ею. Он заверял, что ему являлась Дева Мария с ангелами, которую он велел изобразить на своих знаменах. На его знамени был вышит также агнец и крест. Приверженцы Жака шли отрядами по сто и тысяче человек, с капитанами во главе. Говорили, что Жак творил чудеса, приумножая хлеб и мясо. Сама Бланка Кастильская поначалу была введена в заблуждение и не стала препятствовать походу пастушков, в чем каялась потом на смертном одре.

Вскоре к беднякам присоединились воры, убийцы, колдуны, женщины дурного поведения, и начались беспорядки. Тридцать тысяч пастушков были с почестями приняты в Амьене. Их отряд еще больше увеличился, а его предводители принялись разрешать разводы, заключать браки, исповедовать и давать отпущение грехов, благословлять воду, как епископы, опуская и вынимая крест. Миряне проповедовали сами и шли наперекор церковным властям, а если кто-то им противоречил, они отвечали ударами, ибо были вооружены и внушали страх. Представители правосудия не осмеливались вмешиваться.

Клирики попытались воспрепятствовать притоку населения в ряды пастушков. Но предводители этого похода восстанавливали против них народ, обвиняя во всевозможных преступлениях; в деревнях священников начали убивать. Особенно пастушки преследовали монахов, сопротивлявшихся им более, чем другие, избивая их к великой радости толпы.

Наконец пастушки прибыли в Париж. Магистр Венгрии проповедовал в церкви Сент-Эсташ, в облачении епископа; он велел убить нескольких клириков, осмелившихся ему перечить. Чтобы толпа пастушков не проникла в университет и не устроила там бойню, властям пришлось перекрыть мосты. Пастушкам даже позволили беспрепятственно покинуть Париж. Они рассеялись по округе, нападая на деревни и даже города, Убивая тех, кто им сопротивлялся. Их вождь отправился в Орлеан, открывший перед ним ворота вопреки воле епископа; там он велел убить многих священников.

Тогда вмешалась Бланка Кастильская: пастушков объявили отлученными от Церкви, а миряне, видя, что им тоже грозит опасность, наконец приняли меры для зашиты.

Большая часть отрядов все же добралась до Буржа. Архиепископ, святой Филипп, запретил пускать их в город; тем не менее ворота открыли. Священники попрятались, а пастушки бросились грабить синагоги. Потом их вождь пригласил толпу послушать его проповедь и узреть чудеса. Но когда они вышли из Буржа, горожане, вооружившись, ринулись за ними в погоню. Магистр Венгрии с множеством своих сотоварищей был убит между Мортомье и Вильнев-сюр-Шер, а его тело бросили собакам на растерзание.

Толпа разбежалась. Бальи приказывали вешать попадавших в их руки пастушков. Кое-кто был задержан в Эг-Морте, прочие — в Бордо и Марселе. Многие из тех, кто примкнул с благими намерениями, дабы искупить свои прегрешения, отправились в крестовый поход с Людовиком Святым.

Бланка Кастильская управляла железной рукой. Последнее значительное событие ее правления продемонстрировало, как она заботилась избавить от преследований простой народ. Капитул собора Парижской Богоматери приказал заключить в темницу крестьян из Шатеней и некоторых других деревень, которые не смогли уплатить подати, и стали морить их голодом. Пожаловались королеве, которая попросила капитул освободить их под залог. Капитул же ответил, что это его люди и он имеет право обращаться с ними, как хочет; и в знак вызова каноники велели схватить крестьянских жен и детей, которых поместили в ту же темницу, где многие из них погибли.

Тогда королева отдала приказ рыцарям и горожанам Парижа взяться за оружие. Она повелела им сломать врата капитульной тюрьмы, а чтобы они не боялись церковных кар, первой нанесла удар посохом. Тюрьма была захвачена. Несчастных освободили, а королева наложила арест на доходы капитула и заставила его освободить крестьян от ежегодной подати.

Отъезд короля в поход, его плен, решение остаться на Святой земле приблизили кончину Бланки. Ходил слух, что Людовик Святой принес обет, поклявшись окончить дни на Востоке. Бланка Кастильская страдала болезнью сердца, серьезно осложнившейся в Мелене в ноябре 1252 г. Королева повелела немедленно перевезти себя в Париж. Она приказала из своих средств возвратить долги всем, с кем она поступила неправо, а затем приняла причастие из рук Рено де Корбейля, епископа Парижского, своего исповедника. Еще она пожелала получить из его рук одеяние монахинь Мобюиссона. Ее уложили на постель из соломы, покрытой простой саржей. Окружавшие ее священники считали, что она умерла, и хранили молчание; тогда она сама начала напутствие душе. Но едва она прошептала с клириками пять или шесть строф, как испустила дух. Ей было немногим меньше 65 лет.

Поверх монашеской рясы покойную облачили в королевские украшения, и сыновья понесли ее, сидящую на троне, в сопровождении епископа и духовенства в аббатство Мобюиссон.

Граф Пуатье и граф Анжуйский взяли бразды правления государством в свои руки. Людовик, старший сын короля, был еще слишком молод, чтобы самому принимать решения.



* * *

Людовик Святой все еще находился в Яффе, когда в Палестину прибыла весть о смерти Бланки Кастильской. Жоффруа де Болье, доминиканец и исповедник короля, рассказывает следующее: «Как только монсеньор легат узнал об этом, он взял с собой архиепископа Тирского, тогда хранителя королевской печати, и ему было также угодно, чтобы я пошел с ними третьим. Итак, легат с нами обоими отправился к королю и попросил у него частной беседы в нашем присутствии в его покоях. Заметив серьезный вид легата, король испугался, что он ему сообщит нечто печальное. Преисполненный мыслями о Боге, он провел нас с легатом в свою часовню, примыкавшую к его комнате, и, велев запереть двери покоев, сел с нами перед алтарем. Тогда легат мудро напомнил королю великие, многочисленные и различные добрые дела, коими он был окружен благодаря милости Господа с самого детства, и среди прочего — милость, которую ниспослал ему Бог, дав ему такую мать, которая воспитала его в христианском духе, руководила и направляла с такой верностью и осторожностью дела его королевства. Замолчав на минуту, вздыхая и плача, он сообщил ему о смерти королевы, столь скорбном и печальном событии. Король сначала громко вскрикнул и залился слезами; затем он опустился со сложенными руками перед алтарем и очень набожно, плача, произнес: "Благодарю тебя, Господи, Боже мой, что по своей доброте Ты столь долго поддерживал мадам мою дорогую матушку; и вот теперь Тебе было угодно забрать ее к себе. И истинно, Господи, я любил ее больше всех прочих смертных созданий, и она этого заслуживала. Но поскольку такова Твоя воля, да будет благословенно имя Твое в веках. Аминь".

После того как легат прочел краткую молитву об упокоении души матери, король пожелал остаться наедине со мной в своей часовне. Легат и архиепископ удалились, и король некоторое время оставался перед алтарем, погруженный в благочестивые размышления, сопровождаемые вздохами. Но, опасаясь, чтобы чрезмерная печаль не охватила его, я приблизился к нему, дабы коснуться и утешить его, насколько мог, и смиренно сказал ему, что в настоящее время он достаточно отдал дань природе, и время предаться милости Господа в нем, как и подобает разуму, просвещенному милостью Божьей. Он принял сии слова с мудростью и решил им последовать. И в самом деле, вскоре он покинул часовню и удалился в свою молельню, где обычно творил в одиночестве молитвы. Он привел меня туда с собой, по его воле мы совершили вместе службу по усопшим, вечерню и прочие девять уроков. И меня привело в восхищение то, что хотя его сердцу была только что нанесена столь жестокая рана, я не мог, насколько мне помнится, заметить, чтобы он хоть что-то позабыл или пропустил, или допустил малейшую ошибку в чтении какого-либо стиха из псалма или прочей молитвы, как обычно случается, когда человеческое сердце оказалось потрясено внезапными и скорбными вестями, что приписываю я могуществу Божественной милости и стойкости его сердца. Он показал себя сыном, верным душе своей благочестивой матери. Ибо он заказал бесчисленное множество месс и множество молитв в монашеских общинах. Сам он отныне каждый день служил особую мессу за свою мать».

Жуанвиль писал, что это событие произошло в Сидоне. Вот что поведал сенешаль; «В Сидоне король получил известие, что его мать умерла. Он выказал столь великую скорбь, что два дня с ним совершенно нельзя было разговаривать. Затем он послал за мной слугу, туда, где он был в одиночестве, и едва увидев меня, он протянул ко мне руки и сказал: "Ах, сенешаль, я потерял свою матушку!" "Сир, это меня не удивляет, — ответил я, — ибо она должна была умереть; но я удивлен, что вы, человек мудрый, выказываете столь великую скорбь; ибо вы знаете, как сказал мудрец, какова бы печаль на сердце у человека ни была, ничего не должно выражаться на лице; ибо тот, кто так поступает, доставляет радость врагам и огорчение друзьям"».

Странное поучение, хотя и вызванное похвальными мотивами. Однако королеве Маргарите Жуанвиль преподнес совсем иной урок. Мадам Мари де Вертю попросила его прийти утешить королеву, ибо она также выказывала чрезвычайную скорбь. Найдя ее плачущей, он, нисколько не взволновавшись, заявил ей, что правду говорят, что нельзя верить женщинам: «Ибо умершая была женщиной, которую вы ненавидели больше всех, а теперь вы так скорбите о ней». Маргарита же ответила, что плачет не по королеве, а из-за короля, который так скорбит, и из-за своей дочери Изабеллы, которая осталась во Франции под присмотром мужчин.

* * *


При посредничестве багдадского халифа султаны Алеппо и Каира в конце апреля 1253 г. помирились. Надежда заполучить Иерусалим, воспользовавшись раздорами между мусульманами, исчезла. Однако Людовик Святой не терял надежды использовать союз с монголами против сарацин. Он все еще верил, что этих язычников можно обратить в христианство, и попросил Папу послать к ним епископов. В мае 1253 г. король отправил к ним Гийома Рубрука, или Руйбрука, францисканца из Святой земли, француза по национальности, оставившего ценное описание своего путешествия.

Укрепив Яффу, Людовик Святой велел закончить работы по строительству крепостных стен Сидона, начатые совсем недавно. Он находился еще на побережье Акры, когда прибыла группа паломников из Великой Армении, направлявшаяся в Иерусалим. Они попросили Жуанвиля показать им святого короля. Жуанвиль нашел его в шатре, сидящем на песке, без ковра, и спиной опиравшегося на столб. Он сказал ему: «Сир, там снаружи большая толпа из Великой Армении, идущая в Иерусалим, и они просят меня позволить посмотреть на святого короля; но я еще не хочу целовать ваши кости». Король рассмеялся и послал за ними; так что они свиделись и расстались, взаимно препоручив себя Богу.

На следующий день крестоносцы стали лагерем близ Сура, который в древности звали Тиром. Там король узнал, что люди, которым было поручено начать укрепление Сидона, были перебиты турками: лишь малая их часть смогла укрыться в тесном замке; все прочие, числом более двух тысяч, были убиты, а город разграблен.

Часть напавших явилась из Белина — в древности Филиппийской Кесарии. Король организовал поход на эту крепость и захватил ее. Но его совет не пожелал, чтобы Людовик подвергал себя опасности при штурме, и он отправился прямо в Сидон.

Дело происходило в самый разгар лета. Гийом де Сен-Патю рассказывает, что тела несчастных, убитых месяцем ранее, еще лежали на побережье и на развалинах города: «И те, кто видел сии тела, насчитали их около трех тысяч. И благословенный король решил прежде всего похоронить тела и приказал устроить кладбище с огромными ямами, которое велел освятить. И сам он, своими собственными руками, с помощью тех, кто был с ним, брал тела умерших, клал их на коврики, зашивал их и потом клал на верблюдов и лошадей и отвозил к могилам, чтобы там похоронить. Но некоторые тела так разложились, что король и те, кто помогал ему, брали руку или ногу, чтобы положить в мешок, они отделялись от тела. От останков исходило столь сильное зловоние, что мало кто из наших людей мог его вынести, и они затыкали носы и удивлялись, что король может заниматься этим и выдерживать такой смрад». Кроме того, никогда не видели, чтобы он затыкал себе нос. Из одного трупа вывалились внутренности — король собственными руками взял их и сложил в мешок. Каждое утро, прослушав мессу, он возвращался к этой работе и говорил своим соратникам: «Идемте хоронить сих мучеников». И если они отказывались, он добавлял: «Они перенесли смерть, мы же должны перенести это» или «Не испытывайте отвращения к этим телам, ибо они мученики и уже в раю».

Король велел собрать строителей отовсюду, которые восстановили стены и башни Сидона. Однажды утром Жуанвиль присутствовал на мессе с королем. Затем Людовик Святой предложил подождать его, чтоб совершить прогулку верхом. Они подъехали к маленькой церкви, стоящей особняком в деревне. Король сказал, что эта церковь была сооружена в честь чуда, совершенного Господом, который изгнал дьявола из тела дочери вдовы. Священник служил мессу; Людовик Святой захотел на ней поприсутствовать. Жуанвиль рассказал: «Когда стали раздавать причастие, я увидел, что клирик, помогавший служить мессу, был высокий, черный, худой и щетинистый; и я испугался за короля, которому он должен был поднести облатку, ибо возможно, то был ассасин, дурной человек, и он вполне мог убить короля. Я взял облатку у клирика и сам отнес ее королю. Когда месса закончилась и мы вскочили на наших лошадей, то встретили в поле легата; король подъехал к нему, подозвал меня и сказал: "Я жалуюсь вам на сенешаля, который принес мне облатку и не пожелал, чтобы мне его подал бедный клирик"». И легат одобрил Жуанвиля; но Людовик Святой из смирения продолжал утверждать, что сенешаль был не прав.

Королева Маргарита оставалась в Яффе, где готовилась родить: она произвела на свет дочь Бланку, позднее воспитанную в Мобюиссоне. На Востоке она уже произвела на свет двух детей — Жана-Тристана Дамьеттского и Пьера, рожденного, несомненно, в 1251 г. Когда королева возвратилась во Францию, она снова была беременна - на этот раз она родила девочку, которую нарекли Маргаритой, впоследствии она стала герцогиней Брабантской. После родов королева села на корабль, дабы добраться до Сидона, где находился король, морем.

Как только Жуанвиль услыхал о прибытии королевы, он встал раньше короля и поехал встретить ее и проводить в замок. Когда он вернулся, король, который находился в часовне, спросил его, в добром ли здравии королева и дети, и сказал: «Я сразу понял, что раз вы поднялись раньше меня, то поехали навстречу королеве; и поэтому я велел не начинать проповедь без вас». Он не желал, чтобы из-за своей галантности Жуанвиль пропустил молитву. Жуанвиль продолжал: «И я вам напоминаю об этом, потому что я пробыл подле него пять лет, и он никогда не говорил ни о королеве, ни о своих детях ни мне, ни другим; а это, как мне кажется, нехорошая привычка — обращаться, как с чужими, со своей женой и детьми». Умерщвление плоти, могут сказать, святого. Возможно, но одновременно это поступок истинного короля: он не принадлежит своей жене и детям, он — всеобщий отец; он всегда заботился вести себя сообразно своему рангу, а поэтому не говорил о своей семье, которую он также считал достоянием всего народа.

А вот Жуанвиль был таким же другом королевы, как и короля. Он отправился в паломничество в Тортозу; король попросил купить его там сто плащей, чтобы раздать францисканцам по возвращении во Францию. Жуанвиль четыре плаща отослал королеве. Рыцарь, преподнесший их ей, завернул их в белую ткань; и когда королева увидала, как он входит, то опустилась на колени, и рыцарь, в свою очередь, преклонил колено перед ней. Королева ему сказала: «Встаньте, сир рыцарь; вы не должны преклонять колени, неся реликвии». Недоразумение прояснилось, королева и ее дамы рассмеялись, и королева сказала рыцарю: «Скажите вашему сеньору, что я желаю ему дурного дня за то, что он заставил меня опуститься на колени перед плащами».

Поскольку строители заканчивали постройку укреплений в Сидоне, король велел устроить процессии, чтобы Господь указал ему правильное решение, которому он бы последовал. Он узнал, что английский король прибыл в Гасконь и собирается женить своего старшего сына Эдуарда на сестре короля Кастилии. Кроме того, разразилась война между детьми от первого и второго браков графини Фландрской, и Карл Анжуйский вмешался в конфликт на стороне Дампьеров и графини. Присутствие короля во Франции становилось необходимым. Впрочем, теперь прелаты и бароны Палестины считали, что король может уехать. «Сир, — говорили они ему, — вы укрепили крепость Сидон, Цезарею и бург Яффы к великой пользе для Святой земли; и вы усилили намного город Акру, возведя стены и башни. Мы не думаем, что ваше пребывание смогло бы послужить еще больше королевству Иерусалимскому. А посему мы вам советуем отправляться в Акру во время наступающего поста и подготовить свой переезд, чтобы вернуться во Францию после Пасхи».

Король велел отправить королеву и своих детей под охраной Жуанвиля в Тир. Потом он присоединился к ним и отправился в Акру, где провел пост. Он оставил в Святой земле много рыцарей с легатом и крупную сумму денег на вооружение и приказал приготовить для обратного путешествия восемь кораблей и четыре галеры. Сто рыцарей под командованием Жоффруа де Сер-жина оставались для охраны Акры.

Погрузка началась 24 апреля 1254 г.; корабли вышли в море на следующий день, в праздник святого Марка, в день рождения короля. «И сегодня вы родились снова, — говорит Жуанвиль, — ибо ускользнуть от таких опасностей этой земли — означает родиться во второй раз».

* * *

Король получил от легата разрешение везти на своем корабле Святые Дары; дарохранительницу покрыли шелковой тканью и чеканным золотом, а рядом возвышался алтарь, украшенный различными реликвиями, у которого каждый день служили службу. Около алтаря спали два клирика. После мессы король посещал больных, находившихся на корабле; Жуанвиль насчитывает их восемьсот человек. Король приказал проповедовать трижды в неделю, а когда море было спокойно, велел возносить молитвы за моряков; он требовал, чтобы его люди исповедовались, и многие следовали его примеру.



Проплывая мимо горы Кармель, в. воскресенье 26 апреля, королевский корабль причалил к берегу, чтобы Людовик мог послушать мессу. Кармелиты вышли ему навстречу; некоторых из них он увез в своей свите и поселил в Париже, на правом берегу Сены, на месте, где позднее обосновались целестинцы.

В субботу, 1 мая, флот подошел к Кипру. Поднялся туман, и корабли двигались наугад. Королевский корабль налетел на песчаную мель совсем близко от берега и дважды так сильно ударился днищем, что все подумали, что корабль получил пробоину и тонет. Матросы в отчаянии кричали и рвали на себе одежду. Брат Ремон, тамплиер, капитан, велел бросить лот и сказал, что надежды на спасение нет. Королева лежала с детьми у ног короля. Сам Людовик пал ниц, одетый в простой камзол, раскинув руки крестом у подножья Святых Даров, поручая Господу всех своих людей; другие последовали его примеру. Чудесным образом корабль пробил дорогу в песчаной мели, в которую он врезался, и можно было бросить якорь, чтобы дождаться дня. Оказалось, что корпус цел и невредим.

Ранним утром король тихо встал, чтобы, припав к дарохранительнице, возблагодарить Бога. При свете дня стало видно, что корабль окружен рифами, на которых он мог разбиться. Однако нижняя часть киля все же была повреждена, и лоцманы посоветовали королю пересесть на другой корабль. Но он отказался, не желая отнимать у некоторых из своих людей возможность вернуться во Францию, ибо корабли были переполнены и тем, кто уступил бы ему место, пришлось бы остаться на Кипре. Впрочем, путешествие закончилось без печального исхода, которого все опасались. «Я лучше передам в руки Бога себя самого, мою жену и детей, — сказал король, — чем нанесу ущерб столь великому множеству людей».

Кипра достигли на веслах и под парусами. Там набрали свежей воды и поплыли дальше. Сеньор же, не пожелавший рискнуть и плыть на одном корабле с королем, ждал восемь месяцев на Кипре, прежде чем добраться до Франции.

Ночью поднялась буря; пришлось забить перегородку каюты короля, открытой ветрам. Людовик Святой простерся пред Святыми Дарами. Королева открыла дверь, чтобы присоединиться к королю: она нашла только Жуанвиля и Жиля ле Бриенна. Она хотела попросить Людовика Святого, чтобы он принес обет в благодарность за избавление от гибели. Жуанвиль посоветовал, чтобы она пообещала совершить паломничество к святому Николаю Варанжевильскому, которому ничего не стоило их спасти. «Сенешаль, — ответила она, — воистину я это сделаю охотно; но король рассердится, если он прознает, что я это сделала без него, и никогда не позволит мне туда пойти». Она пообещала святому Николаю серебряный кораблик, и именно Жуанвиль позднее отвез его. Королева приказала кормилицам не будить ее детей, чтобы они отправились к Богу в сне, если корабль пойдет ко дну.

После того как миновали эти две опасности, король, сидя однажды на борту корабля, усадил Жуанвиля у своих ног и сказал ему: «Сенешаль, Господь нам показал свою великую власть; ибо одного из сих малых ветров (не говоря уже о четырех главных ветрах) достаточно для того, чтобы утопить короля Франции, его жену, детей и всю свиту. Так что мы должны быть благодарны Господу и возблагодарить Его за опасность, от коей Он нас избавил... Что же до тех потрясений, которые настигают людей, или тяжелых болезней или других несчастий, то святые говорят, что это предупреждение Господа нашего. Ибо так же как Бог говорит избежавшим тяжелых болезней: "Вы видите, я мог вас уничтожить, если бы захотел", так же он может нам сказать: "Вы хорошо видите, что я мог бы вас утопить, если бы захотел". Так что мы должны следить за собой со страхом, чтобы не совершить чего-либо неугодного Господу, ибо если мы поступим иначе, Он поразит нас смертью или каким-либо иным несчастьем, на погибель нашим телам и душам... И из-за великой любви, которую Он к нам питает, Он пробуждает нас этими угрозами, чтобы мы ясно узрели наши недостатки и избавились от того, что Ему неугодно. Поступим же так и будем благоразумны».

Корабль сделал остановку на острове Лампедуза. На нем, по словам Жуанвиля, в изобилии водились кролики. На этом острове существовала старая обитель и сад с оливками, фигами, виноградом и различными деревьями. Там бил источник, и в глубине сада была молельня из извести, украшенная красным крестом, которую король посетил вместе с Жуанвилем. Но там они обнаружили лишь кости древних отшельников. В момент отплытия недосчитались одного моряка; решили, что он остался на острове, чтобы стать там отшельником: королевский интендант оставил ему три мешка сухарей.

Когда флот подплывал к острову Пантелариа, который принадлежал королю Сицилии и был населен сарацинами, королева попросила короля послать три галеры, чтобы набрать фруктов для детей. Король выслал вперед три галеры, отдав им приказ быть готовыми вернуться, когда королевский корабль будет проходить мимо острова. Но когда корабль проплывал мимо острова, галеры не появились. Матросы перепугались; они полагали, что их захватили сарацины, и хотели идти дальше. Но король этого не пожелал: «Воистину, я не послушаю вас в том, чтобы оставить моих людей в руках сарацин, не совершив по крайней мере все возможное, чтобы освободить их. И я приказываю вам повернуть паруса и напасть на них». И когда королева услыхала сие, она выказала великую скорбь и сказала: «Увы! Это все из-за меня!» Корабль повернул, и стали видны галеры, отходящие от острова. Когда они подошли к королевскому кораблю, Людовик спросил моряков о причине их задержки; они ответили, что виной всему были шестеро сыновей парижских горожан, которые объедались фруктами в садах, и нельзя было их заставить вернуться обратно на борт. Тогда король приказал посадить их в шлюпку. И они принялись кричать: «Сир, Бога ради, возьмите у нас все что есть, но не помещайте туда, где держат убийц или воров, ибо это навсегда покроет нас вечным позором». Королева и бароны упрашивали короля простить их, но он не хотел никого слушать, парижан спустили в шлюпку, и они оставались в ней до конца путешествия. Там они пребывали в великой опасности, волны накрывали их с головой, и они приседали от страха, чтобы ветер не унес их. «Но это было справедливо, — заключает Жуанвиль, — ибо их обжорство нанесло нам ущерб в том, что мы опоздали на добрых восемь дней, потому что король велел повернуть корабли назад».



Достарыңызбен бөлісу:
1   2   3   4   5   6   7   8   9   ...   12




©dereksiz.org 2024
әкімшілігінің қараңыз

    Басты бет