Всю нощь съ вечера босуви врани възграяху, у ПлЂсньска на болони… въсплескала лебедиными крылы на синЂмъ море у Дону плещучи, убуди жирня времена

Всю нощь съ вечера босуви врани възграяху, у ПлЂсньска на болони… въсплескала лебедиными крылы на синЂмъ море у Дону плещучи, убуди жирня времена.

Балет кончился – занавес опустился. Паркет, ложи, партер – все в один голос закричали: «Останься здесь, Вестрис, останься здесь!» Крик продолжался несколько минут. Занавес снова поднялся. Вестрис выступил – ка­кой скромный вид! Какая кротость во всей наружности! Какие поклоны! Шляпу держал он у сердца. Надлежало зажать уши от громкого плеска. Вестрис остановился. Вдруг все умолкло – можно было слышать работу кузне­чика.

Лион, 9 марта 1790)

Дело относится к первым годам царствования Екатерины II, а из великосветских дам, участвовавших в этих балетах, «великим искусством» осо­бенно отличались графиня О. М. Воронцова, Н. П. На­рышкина, графиня Сиверс, княжна Хованская и друг. Об этих придворных балетах упоминает и Порошин, извещая, что в некоторых из них участвовал, случалось, сам великий князь Павел Петрович (тогда еще отрок), с «сотанцовавшими» с ним «знат­ными дамами, девицами и кавалерами». Оркестр в этих балетах состоял из таких же знатных любителей. «И вот, – рассказывает один из музыкантов этого оркестра, граф Чернышев, – как дошло (на каком-то представлении) до того места, где танцовала княжна Хованская, тут хоть мне и играть было на флейте, однако, я положа ее, глядел, как княжна танцовала». Танцовала, значит, с таким «великим искусством», что граф – меломан впал, как бы, в очарование.

[репринтное издание 1895 года],

изд. «Панорама». Москва 1990 г.)
При всяком моем изречении все предстоящие воскли­цали радостно, и плескание рук не токмо сопровождало мое слово, но даже предупреждало мысль. Единая из всего собра­ния жена, облегшаяся твердо о столп, испускала вздохи скорби и являла вид презрения и негодования. Черты лица ее были суровы и платье простое. Глава ее покрыта была шляпою, когда все другие обнаженными стояли главами. – Кто сия? – вопрошал я близстоящего меня. – Сия есть стран­ница, нам неизвестная, именует себя Прямовзорой и глазным врачом. Но есть волхв опаснейший, носяй яд и отраву, раду­ется скорби и сокрушению; всегда нахмуренная, всех прези­рает и поносит; даже не щадит в ругании своем священныя твоея главы.
(Радищев, Путешествие, гл. Спасская Полесть)
бЂша дебръ Кисаню, и не сошлю къ синему морю…
Но нередкий в справедливом негодовании своем скажет нам: тот, кто рачит о устройстве твоих чертогов, тот, кто их нагревает, тот, кто огненную пряность полуденных растений сочетает с хладною вязкостию северных туков для услаждения расслабленного твое­го желудка и оцепенелого твоего вкуса; тот, кто воспеняет в сосуде твоем сладкий сок африканского винограда; тот, кто умещает окружие твоей колесницы, кормит и напояет коней твоих; тот, кто во имя твое кровавую битву ведет со зверями дубравными и птицами небесными; все сии туне­ядцы, все сии лелеятели, как и многие другие, твоея надменности, высятся надо мною…

(Радищев, Путешествие, гл. Выдропуск,

Проект в будущем)
Авторские символические темы «Эрос» и «Танатос» не рассматриваются подробно в данной работе. Ограничимся несколькими примерами: Тогда въступи Игорь Князь въ златъ стремень, и поЂха… дивъ кличетъ връху древа… Чрьленъ стягъ, бЂла хорюговь, чрьлена чолка, сребрено стружiе храброму Святъславличю… а злата и сребра ни мало того потрепати… и своя милыя хоти красныя ГлЂбовны свычая и обычая… Звоня рускымъ златомъ… Ту Игорь князь высЂдЂ изъ сЂдла злата, а въ сЂдло Кощiево; уныша бо градомъ забралы, а веселiе пониче… И с хоти ю на кроватъ, и рекъ: дружину твою… въ полЂ безводнЂ жаждею имъ лучи съпряже тугою имъ тули затче…

ГЛЕБОВ, СТЕПАН (? – 1718) – майор. Любовник царицы Евдокии Федоровны – первой супруги Петра I, заточенной им в монастырь. После доноса, был схвачен и подвергнут жестоким пыткам. По приказу Петра был казнен (посажен на кол) 15 марта 1718 г. на Крас­ной площади. В 1721 г. его имя было предано анафеме. С тех пор по всем русским церквям провозглашали: «Во веки да бу­дет анафема!» – упоминая рядом с Гришкой Отрепьевым и Ивашкой Мазепой и Степку Глебова.

Помняшеть бо речь първыхъ временъ усобiцЂ; тогда пущашеть i («и» – десять) соколовь на стадо лебедЂй, который дотечаше…
Для Радищева эти строки очень важны, он берет их эпигра­фом к поэме («Песни петые на состязаниях в честь древним славянским божествам» – А. Г.): «Тогда пущает 10 соколов на стадо лебедей, кото­рой дотечаше, та преди песнь пояше...», и вся поэма строится как реминисценция этого места «Слова».

С точки зрения Радищева, рассказ о 10 соколах не поэтиче­ская метафора, а изображение подлинных обычаев славян. У каждого из песнопевцев на руке сидит сокол, которого спус­кают на стадо лебедей. Тот певец имеет право на первую песнь, чей сокол первым сбивает лебедя. «Зане обычай был таков, что сокол, поражающей лебедя, назначал череду в песнопении, и чей был первой, тот первую воспевал песнь, и все другие по чреде своих соколов» (I, 55). Поэма была задумана как песня десяти певцов, принявших участие в состязании (была написана или сохранилась лишь первая песнь – Всегласа).

в литера­турной жизни начала XIX века.)

На берегу Невы, против угрюмой каменной громады Петропавловской крепости, среди множества одноэтажных домов, огороженных ветхими заборами, одиноко возвы­шался Зимний дворец, только что законченный архитек­тором Растрелли. Это была новая резиденция русских царей. А рядом, возле стен великолепного здания, у са­мого устья Зимней канавки, ютился полуразрушенный дом. Это доживала свои последние дни много раз пере­страивавшаяся петровская хоромина. В новом дворце жила императрица Екатерина II, в старом – помещался Пажеский ее величества корпус.

Несколько десятков юношей знатного дворянского происхождения были собраны в этот ветхий дом для обу­чения и подготовки к придворной службе.
(Г. П. Макогоненко. Радищев и его время.)

Пажам отвели одно из старых дворцовых зданий, уже обреченное на слом, но еще сохранявшее следы прежнего великолепия. Им дали по одной комнате на двоих. В том же доме получили помещение их крепостные слуги, дядьки, воспитатель, исполнявший обязанности на­чальника пажей, и Морамберт, учитель-француз.

Морамберт должен был не только разговаривать с пажами по-французски, но и учить хорошо писать на этом языке, преподавать историю, географию и геральдику. Это была чисто дворянская наука: дворянским детям рассказывали о происхождении герцогских, кня­жеских, царских и наиболее известных старинных дворянских родов в разных государствах, знакомя с их гербами.

Полагалось еще учиться немецкому и латинскому языкам, ариф­метике и геометрии, танцам и фехтованию, рисованию и музыке. Однако некоторые из этих предметов значились только в программе обучения пажей. Когда учитель немецкого и латинского языков уво­лился, на его место долго не назначали никого.

После окончания коронационных торжеств балы и званые обеды во дворце стали реже. Обычно только раз или два в неделю устраива­лись «куртаги», на которые рассылались с придворными лакеями приглашения знатным особам. В прочие дни во дворце дежурили по очереди лишь немногие пажи. Остальные должны были по расписа­нию заниматься с французом Морамбертом или брать другие уроки. Однако свободного времени оставалось много. Пажи проводили его, как хотели. Праздная придворная жизнь затягивала пажей, точно болото, и они пользовались плохой славой в столице.

«Пажи резвостью и беспутством своим известны», говорили о них. Но Радищеву удалось найти друга, который не походил на боль­шинство пажей.

С первых дней службы при дворе Радищев поселился в одной комнате с Алексеем Кутузовым, который был старше его на два года, но стал пажом всего лишь на несколько месяцев раньше – в январе того же 1762 года.

Этот мальчик, спокойный и добрый, сразу понравился Радищеву. «...Дружба в юном сердце есть, как и все оного чувствования, стремительна», писал впоследствии Радищев, вспоминая друзей юности.

Алексей Кутузов стал среди них самым близким. Он не делал ничего напоказ и всегда был готов помочь товарищу, чем мог. Он не любил пустой болтовни и сам говорил о себе шутя:

«Язык мой весьма щастлив: у малого числа людей его братья живут в таком покое».

И так же, как Александр Радищев, он любил читать.

В книжной лавке при Академии наук продавались всем желающим самые разные книги, русские и иностранные. Еще в то время, когда пажи были в Москве, Радищев и Кутузов могли прочитать в «Мос­ковских ведомостях» объявление:

«В академической книжной лавке продаются в недавнем времени вышедшие книги, а именно: «Сатиры» князя Кантемира, «Между делом безделье», «Селин и Дамасина», африканская повесть». И даль­ше следовал список новых изданий.

Алексей Кутузов впоследствии вспоминал, что в ранней юности прочитал множество романов.

Александр Радищев не оставил воспоминаний о том, какие книги читал в эти годы, но, живя в одной комнате с Кутузовым и крепко с ним дружа, он, наверно, читал тогда те же книги.

……..

Обер-гофмаршал Сиверс, в ведении которого состоял и придвор­ный театр, поручал пажам заранее составлять краткие изложения – «экстракты» – комедий, предназначавшихся для очередных постано­вок. «Экстракты» красиво переписывались в придворной конторе с перечислением актеров и накануне спектакля подносились императ­рице.

Не всякий паж знал французский язык настолько, чтобы хорошо написать краткое изложение пьесы. И фамилии пажей, составлявших «экстракты», обозначались на экземплярах, предназначенных для императрицы: это было своего рода отличие, некоторая награда за проделанную работу.

Сохранились программы двух французских комедий, поставленных в придворном театре, вероятно, в конце 1765 года. На них обозначе­ны имена четырех составителей: Радищев, Кутузов, Челищев и Кор­саков.

Возможно, что они не раз пересказывали вкратце содержание пьес, ставившихся в придворном театре. Екатерина, видимо, осталась до­вольна их уменьем и запомнила их фамилии.

Когда в феврале 1766 года императрица потребовала список пажей, чтобы выбрать тех, кого следует направить в Лейпцигский университет, она отметила кружочками фамилии Алексея Кутузова, Александра Радищева, Петра Челищева, Александра Корсакова. К ним она прибавила двух пажей: Андрея Рубановского, старший брат которого давно служил в придворной конторе, и Сергея Янова.

Родители освобождались от всяких расходов на жизнь и ученье их сыновей.

Было решено затрачивать на каждого студента восемьсот рублей в год. Потом ассигнование увеличили до тысячи рублей. Назначая та­кую сумму, Екатерина заботилась не о студентах, а действовала с обычным расчетом: хотела показать, как «просвещенная государыня» не жалеет средств на образование молодых людей.

Благодаря большим способностям к языкам его в 1761 г. привлекли к работе в качестве переводчика в Юстиц-коллегию. В следующем году А. Я. Поленов был командирован в Страсбургский университет, где ему рекомендовалось «обучаться древностям и истории, юриспруденции и натуральному и общенародному пра­ву». Его обучение в Страсбургском универси­тете длилось до 1766 г., после чего более полу­года он проучился в Геттингенском универ­ситете.

1767 г. А. Я. Поленов вернулся в Россию, но к научной и преподавательской деятельно­сти не был допущен. Его назначили перевод­чиком в Академию наук. Переводил он как ученый-просветитель те работы, которые содер­жали интересные, прогрессивные идеи, содей­ствующие просвещению русского общества. Им были переведены «Размышления о причинах величества римского народа и его упадка» Монтескье (1769), «Рассуждения о причинах установления или уничтожения законов» Фридриха II (1769), «О свойстве нравов чело­веческих» Теофраста (1772) и другие.

В 1776 г. Вольное экономическое общество объявило конкурс работ на тему «Что полезнее для общества, чтоб крестьянин имел в собст­венности землю или токмо движимое имение, и сколь далеко его право на то или другое имение простираться должно?» Отвечая на этот вопрос, А. Я. Поленов представил на кон­курс оригинальное сочинение «О крепостном состоянии крестьян в России». В нем он под­верг критике крепостное право в России, при­чинами которого определил «насилие» (когда военнопленных обращают в рабов) и «бед­ственное положение» простого народа. Поле­нов предложил предоставить крестьянам землю в наследственное владение и распространить среди них грамотность. Его сочинение полу­чило вторую премию из 160 присланных на кон­курс работ. Поскольку Вольное экономическое общество признало его работу «над меру силь­ной и неприличной», она не была напечатана. Опубликовал ее сто лет спустя в журнале «Рус­ский архив» внук А. Я. Поленова.

В 1771 г. Поленов перешел в Сенат, где дослужился до должности обер-секретаря. В 1793 т., получив чин действительного стат­ского советника, А. Я. Поленов оставил службу в Сенате. После нескольких лет работы в Ко­миссии по составлению законов Российской империи, где он безуспешно пытался применить свои знания, просветитель в 1800 г. оконча­тельно ушел в отставку и провел остаток жизни над составлением «Истории мальтийского ор­дена».

Умер А. Я. Поленов в 1816 г.

второй половины XVIII века. Хрестоматия»,

изд. Уральского университета, Свердловск, 1990)

Уже Княже туга умь полонила; се бо два сокола слЂтЂста съ отня стола злата, поискати града Тьмутороканя, а любо испити шеломомь Дону…
КАТЪ м. юж. зап. палачъ или заплечный мастеръ. См. каторга.
(В. Даль, Толковый словарь, т. II, стр. 98.)
емляху дань по бЂлЂ отъ двора. Тии бо два храбрая Святъславлича…
ДАМЬЕН (Damiens), РОБЕРТ-ФРАНСУА (1715 – 1757) – политический фанатик; в 1757 г. бросился на Людовика XV с ножом. Он хотел, по собственным словам, только дать полезное предостережение королю, но был обвинен в покушении на убийство короля и казнен.

БЕЛОЕ ОРУЖИЕ – так называется оружие, употребляемое для рукопашного боя, где поражение противнику может быть нанесено ударом, разрезом или уколом; согласно с этим, Б. оружие издревле приготовлялось так, чтобы им можно было или наносить удары, или рубить, или колоть, или рубить и колоть вместе.
(Извлечение из Ф. Брокгауза и И. Ефрона,

ст. «Белое (или холодное) оружие»)