Сенгир Аттила на сапантуе у хуннагуров

9.Сенгир Аттила на сапантуе у хуннагуров

По прибытии к месту впадения широкой реки Мариссии¹⁰⁰ в многоводную Тиссию, где в правобережной излучине первой располагалось главное кочевье хуннагуров, туменбаши Аттила был встречен с огромным почетом своими соплеменниками. Ему оказывали такие знаки уважения, которые по достоинству и сану были положены лишь верховному гуннскому кагану. Видимо, племенная знать хотела, во-первых, таким образом скрыть свою внутреннюю обиду на сенгира Беледу, который не посчитал нужным нанести визит в свое родное племя в такой светлый праздник, а, во-вторых, все же подчеркнуть, что и второй гуннский хан происходит из их, хуннагурских, рядов.

Сапантуй является у хуннагуров самым важным праздником. В этот день не устраивают ни конноспортивных игр, ни каких-либо народных состязаний в ловкости и в силе, а просто спокойно, в самом отличном настроении веселятся. Жители аула¹⁰¹ собираются по возрастным группам, на пригорке ставятся огромные казаны. Сооружают качели, играют в различные молодежные и задорные игры и просто радуются жизни, солнцу и весне. Тут и забавы молодых, и неспешные беседы аксакалов. Если молодые встречают на своем пути старших, то они отдают дань уважения полупоклонами и пожеланиями здоровья и долгих лет. В каждой юрте накрыта скатерть-дастархан, на которой обязательно наличествуют масляные хлебцы, вареное мясо, айран, молоко и кумыс. Но в середине дастархана покоится большое деревянное блюдо с кашей из различных злаков и цельного молока, политое сладким медом. Такая каша готовится в больших количествах; считается, что чем больше гостей и соседей угостится ею, тем больше достатка и благоденствия – кута будет в этом жилище. Перед дверью юрты на траве лежит вычищенная соха-сапан, перед заходом солнца надо помазать ее кашей и просить небеса о плодородии засеваемой земли и плодовитости скота на весь год.

Нарядно одетый в зеленые и желтые парчовые одеяния, нестарый хуннагурский духовный наставник и знахарь Мама и в очень скромной черной кожаной одежде хан восточного крыла туменбаши Аттила восседали на возвышении на белых кошмах, подставляя свежему теплому ветерку свои распущенные волосы и неспешно потягивая из керамических чаш сероватую хмельную молочную араку. Ниже их по окружности на серых кошмах сидела многочисленная группа знатных людей хуннагурского племени.

Вообще-то ханом хуннагурского племени был избран сенгир Беледа, но поскольку он был поднят также и на белый войлок общегуннского каганства, то в настоящее время, в соответствии со степным сводом неписанных правил – адатом, главным в хуннагурском народе являлся старший шаман Мама.

Гостей обслуживали простолюдины-харачу из обоза. Резали скот, разделывали мясо и варили его в больших железных и медных котлах гунны – бывшие воины, которые в силу полученных ими ран – с отрубленными или поврежденными руками – не могли далее служить в боевых сотнях. Раскладывали мясо на больших деревянных подносах, рассчитанных точно на один десяток людей, сливали в немалые бронзовые чаши горячее варево из говядины – сурпу – и подавали все это гостям-конакам нарядно одетые молодые гуннки в однотонных платьях белого, голубого или желтого цветов (любимые цвета степных людей), в мягких красных, черных или серых кожаных сапожках или полусапожках с загибающимися кверху носами. Ни рабы, ни рабыни к приготовлению пищи и обслуживанию знатных конаков из белой кости не допускались.

Снизу на фоне голубого неба оба сидящих наверху знатных и высокородных гуннских сановника: шаман Мама и сенгир Аттила – смотрелись в соответствии со своим высоким рангом – их груди и головы как бы парили над землей. Их громкий разговор разносился гулким эхом далеко вокруг и они представлялись сидящим ниже их тарханам сошедшими с верхнего неба – ведь они оба были родовитыми тарханами, отмеченными особой небесной тамгой.

– Я от всей души радуюсь и всеми надутыми легкими горжусь, что ты, о гуннский хан Аттила, соизволил явиться к своим недостойным братьям-хуннагурам, – как бы чеканя каждое свое слово, произнес старший шаман Мама, смотря прямо в глаза своего собеседника.

– В твоих словах отсутствует прямая нить рассуждения, — также ясно проговаривая каждое свое слово, ответствовал сенгир Аттила, выдержав спокойно тяжелый взгляд серых глаз своего сотрапезника, – если я являюсь гуннским ханом, то отсюда следует, что все гунны, и хуннагуры в их числе, являются в первую очередь моими подданными, и только уже во вторую очередь, единоплеменными братьями. Но я понимаю тебя, шаман Мама, ведь ты тогда на курултае, не предлагал избрать меня в гуннские ханы, а поддерживал кандидатуру утургура Атакама.

– Я так и думал, о гуннский хан Аттила, что ты всегда будешь попрекать меня этим поступком. Но тогда, в тот день, я боялся другого: начав словесную перепалку, при выборе между двумя хуннагурскими сенгирами, Беледой и тобой, о Аттила, мы хуннагуры добьемся того, что, в конце концов, будет избран утургурский сенгир Атакам. И потому на совете старейшин нашего хуннагурского племени было решено выдвинуть только одного претендента, чтобы он прошел бы в верховные каганы уже наверняка.

– И ты, шаман Мама, выдвинул сенгира Беледу... значит не только ты один, но и весь ваш совет поддерживал туменбаши Беледу? – со скрытой угрозой в голосе вопросил хан левого крыла Аттила.

В ответ сенгир Мама шумно запыхтел, отпил большой глоток араки, вытер тыльной стороной ладони губы и короткие тонкие усы. Он не хотел давать ответа на прямо поставленный вопрос. И тут, к его счастью, от недальних Карпатских предгорий закружилось пыльное облако, быстро надвигаясь в сторону хуннагурского аула, это с юго-востока сказал небольшой конный отряд. Старший шаман Мама вскочил с места, ударил правым кулаком себя по груди и нарочито громко вскричал, втайне радуясь такому неожиданному выходу из щекотливой ситуации:

– Как же я мог забыть, ведь третьего дня прискакал гонец с известием – в день сапантуя ожидать здесь у нас общегуннского тамгастанабаши¹⁰².

Но молодой гуннский хан Аттила был настырен в своем стремлении получить ответ на интересующий его вопрос:

– Ты, шаман Мама, не прыгай с места, как дикий горный козел-бокон, а удовлетвори мое любопытство... (Наступило тягостное молчание.) Тогда я отвечу тебе, слушай меня внимательно, шаман. Мне не хотелось бы слышать, что мое родное племя хуннагуров не выдвинуло меня в гуннские ханы левого крыла. Но это действительно так: оно не поддержало меня. И потому в глубине души предчувствуя это, я уехал к сабирам – родственникам моей матери. И сабиры дважды поддержали меня: во-первых, избрали меня ханом своего племени и, во-вторых, добились моего избрания на курултае ханом восточного гуннского крыла. Что ж! Отставим это недоразумение в глубину нашего разума и не будем вспоминать его, – и, помолчав, сенгир Аттила добавил тихо: – Пока.

Старший хуннагурский шаман снова сел на место, выслушивая последнюю тираду своего собеседника, и опять не произнес ни слова. Но сенгир Аттила твердо знал, что при соответствующем стечении обстоятельств этот шаман дал бы ответ, и причем этот ответ был бы однозначный.

Тем временем конный отряд, сопровождаемый пыльным облаком, приблизился к главному хуннагурскому стойбищу. Вот, наконец, всадники обошли аул с юга и приблизились к холму, на котором и вокруг которого происходило празднество первой борозды. Группа из десятка вооруженных верхоконных осадила коней перед возвышенностью. Это были молодые славянские антские джигиты в круглых, отороченных ценным мехом малахаях, синих епанчах¹⁰³, темно-голубых шерстяных штанах, черных кожаных сапогах и с богато отделанным вооружением. Оно и понятно – личная охрана общегуннского тамгастанабаши должна была выглядеть достойно, ведь им приходилось сопровождать своего высокопоставленного начальника ко дворам многих иноземных властителей, а там присматривались ко всему, даже к тому, насколько богато одеты и вооружены воины почетной охраны.

Тамгастанабаши всех гуннов со времени начала правления великого кагана Ругилы являлся очень опытный ант Деряба¹⁰⁴. В эту весну ему пошла уже шестидесятая зима. Это был высокорослый, широкоплечий, синеглазый славянин с седыми волосами. На нем были очень богатые парчовые и шелковые одежды, с особым шиком выделялся высокий, пошитый полностью из горностаевых шкурок, округлый головной убор – одна эта шапка составляла целое состояние для степного человека, если исходить из того, что за одну такую шкурку можно было выменять большого жирного быка. А шкурок на этот роскошный колпак ушло не менее семи! Поправляя отделанный драгоценными каменьями эфес кривой аланской однолезвийной сабли на красивой бархатной перевязи, всегуннский тамгастанабаши шагнул вверх по откосу склона, откуда уже спеша, но с достоинством, спускались гуннский хан Аттила и старший шаман хуннагуров Мама.

При виде пожилого славянского анта сенгиру Аттиле подумалось: «Вот человек, который всегда был искренен со мною и со стороны которого никогда не надо ожидать подвоха или же предательства».

Тамгастанабаши Деряба сначала по-гуннски троекратно обнял сенгир-хана Аттилу, потеревшись троекратно о его щеку и похлопав несколько раз его по спине – это было самое высшее проявление сердечности и искренности степного приветствия. Потом пожилой ант таким же образом, но с меньшим проявлением чувств, поздоровался и с хуннагурским шаманом. Первым заговорил туменбаши хан Аттила:

– Здорова ли твоя печень, тамгастанабаши-ага¹⁰⁵ Деряба? Здоров ли твой скот?

– Спасибо, дорогой хан Аттила, все хорошо, – тамгастанабаши-ант прекрасно владел гуннским языком в его биттогурско-хуннагурском диалекте, – печень здорова, скот здоров.

– Не было ли у вас в степи джута?

– Спасибо, все хорошо, джута не было.

– Здоровы ли ваши жены и дети?

– Спасибо, все хорошо, все здоровы.

– В хорошем ли настроении ты сегодня находишься?

– Спасибо, все хорошо, настроение хорошее.

И после того, как весь ритуал приветствия был соблюден, трое высокопоставленных гуннских вельмож поднялись на пригорок, уселись на кошме, выпили по чаше кумыса, всё не решаясь начать разговор. И тут хану левого восточного крыла гуннов на ум почему-то пришла фраза, некогда слышанная им всего лишь один раз от покойного верховного кагана Ругилы: «Видите ли, молодые сенгир-ханы, при правильном правлении следует опираться на настоящих своих друзей, независимо от того, коренные гунны они или нет. И вместе с ними выступать против врагов, которые бывают явными и тайными. Самые страшные из них тайные – среди них могут быть и коренные гунны. Никогда не надо заигрывать с такими врагами и привлекать их на свою сторону. Ведь могут обидеться подлинные друзья. А враги, которые, якобы, стали вашими друзьями, таковыми, в сущности, никогда не будут. Они всегда будут готовы ударить вам в спину кинжалом. Врагов надо уничтожать беспощадно, а искренних друзей следует возвеличивать безмерно».