Главное стойбище-орду второго гуннского правителя Аттилы располагалось в срединном течении Олта, там, где эта шумная и пенистая река вырывалась на простор дакийских степей из узкого русла, сжатого с двух боков южнокарпатскими каменистыми отрогами, и устремлялась на юг к Дунаю. Здесь зимовало племя сабиров, ханом которого молодой сенгир был избран четыре года тому назад.
Каринжи Стака, после памятной битвы недалеко от Аргентората с бургундами произведенный командующим восточными гуннскими туменами Аттилой в сотники, сильно гордился своей красной продольной нашивкой юзбаши на зимней высокой мохнатой белой аланской папахе. До этого в качестве полусотника-каринжи ему приходилось довольствоваться лишь синей полоской онбаши, которая различала командиров десяток. Во главе своей смешанной хуннагурско-сабирской сотни (вероятно, единственной в таком племенном соотношении во всей громадной гуннской армии) новоиспеченный начальник сотни-юза грамотный хуннагур Стака поздней зимой, и почти уже в начале весны (только два дня назад празднично встретили гуннский новый год221), по еще заснеженной грунтовой твердой дороге привез в румийской тяжеловесной двухосной и высококолесной, обитой тонкими деревянными брусьями, повозке-каррусе новую молодую жену своего властителя Аттилы и вручил ее заботам старшей жены-байбиче Эрихан.
Испив предложенную традиционную чашу кислого молока-айрана, гордый от своего красного матерчатого знака сотника на снежно-белом меховом головном уборе, молодой тархан Стака со своей воинской группой отбыл назад в близлежащий придорожный каравансарай, чтобы спокойно угоститься там мясом, попить вина и, самое главное, чтобы помыться и попариться в каменной горячей бане, построенной по подобию румийских термов почти во всех больших постоялых дворах, – благо золотые монеты после удачного боевого сапари у него водились.
Ханский небольшой аул размещался в центре полукруглой долины, недалеко от небольшого ручья, впадающего в стремительный и бурный Олт, и состоял, самое большее, из трех десятков кошмовых жилищ. В центре кочевья на пригорке стояла ханская белая большая юрта. Несмотря на то, что уже второй год ее хозяин отсутствовал ввиду нахождения в боевом походе, в ее очаге две жены сенгира, байбиче биттогурка Эрихан и вторая жена-токал остготка Сванхильда, постоянно поддерживали и днем, и ночью огонь, чтобы по вечерам из верхнего светодымового отверстия – тюндюка струился бы к вечным синим небесам сизый дым – тютюн. Справа от юрты второго правителя гуннов был установлен также белый войлочный круглый шатыр байбиче Эрихан, которой в ту пору уже шла тридцатая зима. Миловидная, с каштановыми длинными волосами, очень богато одетая, как и подобает знатной женщине, в парчу и шелка, с высоким округлым белым головным убором замужней хатун с накидкой на плечи – баштангы, своим лучистым взглядом, добрым, мягким и покладистым характером ханыша Эрихан притягивала к себе собеседников, которые всегда были уверены, что получат от нее умный совет и своевременную помощь.
Слева от юрты хана восточного гуннского крыла находился красивый красно-белый войлочный округлый алачуг токал Сванхильды, которой в ту пору исполнилось двадцать один год. Широкая и крепкая телом, золотоволосая молодка выглядела настоящей красавицей, она также имела на себе одеяния богатой гуннской женщины, разве что золотых браслетов и колец на руках и драгоценных цепочек на шее было несколько меньше, чем у старшей жены-ханышы.
Поодаль за юртами находились специально построенные из камней, крытые сухим тростником, отхожие места, для мужчин и для женщин отдельно. Негоже родовитым ханам бегать, как простым харахунам222, за кусты, под обрыв или к речке.
И уже далее по кругу стояли небольшие юрты, шатыры и алачуги из войлока, кожи или же твердого водонепроницаемого полотна, в которых размещались близкие люди, советники, прислуга и дежурная охрана.
На два окрика пастуха с трех различных сторон ханского орду были расположены три сабирских кочевья, каждое состоящее приблизительно из ста-ста двадцати жилищ. Там уже были коновязи, ревели коровы, ржали лошади, блеяли овцы и козы, лаяли собаки, скакали и трусили в различных направлениях верховые. Эти становища исполняли как бы защитную роль и прикрывали ханское орду от неожиданного нападения.
Дело было уже далеко за полдень, и новоявленную младшую жену своего мужа вместе с ее сандыками, баулами, свертками и другим добром ханыша-байбиче Эрихан разместила временно в своей юрте. Радушно приветствовав новую токал, старшая жена вызвала из соседних кибиток слуг и служанок и распорядилась ставить справа от своей юрты на расстояние пятидесяти шагов еще одно переносное жилище из коричневого войлока. Также она приказала одному расторопному малаю скакать в северный аул неподалеку и пригласить для освящения юрты, поставленной для самой младшей ханской жены, главного шамана абу Айбарса.
Пока ее приказания исполнялись, она вместе со второй женой-хатын Сванхильдой раскинула в своем шатыре дастархан и усадила новоприбывшую стесняющуюся молодицу подкрепиться. Байбиче Эрихан и токал Сванхильда разговаривали по-гуннски. Новая молодая жена этот основной язык степи знала пока очень плохо, но посредством природной смекалки догадывалась о том, что ей хотят сказать и какое понятие выразить.
Тем временем поставили новую небольшую юрту для новоявленной бургундской хатын, поспешно прискакавший старик-шаман Айбарс прочитал над порогом-кереге соответствующую молитву, воскликнул, воздев руки к небу и затем проведя ими по лицу «Оомин!», присутствующие супруги хана, прислуга и работники повторили хором это восклицание – обращение за покровительством к вечным небесам и все вместе вошли в жилье, заполнив его почти целиком, стоя на незастеленном войлочными и кошмовыми коврами полу. Главный шаман разложил сухие дрова в очаге -очоке и разжег огонь. Этот шатыр стал считаться с этих пор навечно принадлежащим новой юной жене сабирского хана Аттилы.
Байбиче Эрихан все же незаметно ревниво осмотрела новую владелицу женской юрты. Хатын Гудрун была на полголовы ниже ее и невысокая ростом, но отличалась крепко сбитым, полноватым телом. Белокожая, но это ничего, здесь в степи под жарким летним солнцем загорит и приобретет смуглый загар на лице. Светлые длинные волосы с рыжевато-золотым оттенком – что, все германки имеют золотистый отблеск в волосах? – связаны сзади узлом на шее. Серые глаза с кротким взглядом и длинными ресницами. Ханыше Эрихан стало приятно, что у юной хатун такой же цвет глаз, как и у нее. Пухлые губки с едва заметным желтым налетом мягкого пушка над ними. «Нельзя сказать, что очень прекрасна собой, но в ней есть какая-то женская притягательность, покоряющая мужчин», – подумалось старшей жене.
Уже ночью, ложась спать, байбиче ханыше пришло в голову, что в глазах у новой хатун Гудрун затаилось глубокая бездна тоски. Оно и понятно, погиб в сражении отец -бургундский конунг, видимо, и братья тоже; уничтожен и рассеян ее родной бургундский народ. Там, в глубине ее серых глаз, не только скопилась тоска и печаль по своей стране и земле, но и скорбь и траур по потерянным навсегда родным людям.
«Посмотрим, какая она окажется характером, – мелькнуло в сознании у байбиче Эрихан, – если такая же доброжелательная и мягкосердечная, как вторая хатын Сванхильда, то тогда – это хорошо. Но все же придется ее, также как и некогда еще юную Сванхильду, учить семи правилам поведения знатных гуннских женщин».
Сон полностью ушел от старшей ханышы. Она вспомнила, как пять лет назад ей пришлось на правах первой жены обучать юную шестнадцатилетнюю германскую вторую хатун тому, чему гуннские тарханки приучают своих девочек с детства. Но тогда с остготкой Сванхильдой было легче. Живя бок о бок уже около трех поколений, остготы и гунны переняли друг у друга много слов, которые в обоих языках стали общими и обозначают одинаковые понятия и предметы.
Например, понятие «двигаться пешком или верхом» гунны обозначают словом «бараа», а остготы – «фаран223» или: понятие «давать» гунны передают словом «берее», а готы – «беран». Гунны говорят «була» (быть, становиться), а готы – «вола224». Гунны выражаются «мена» (я, мой), готы понятие «мой» обозначают словом «мене». Понятие «желать» гунны называют словом «киле», а готы говорят «гела225». Гунны произносят «гёнее» (позволять себе, привыкать), а готы – «гённен226». Или: гунны называют изобилие продуктов словом «мол», готы также говорят «мол227». Много еще приходило в голову ханыше Эрихан общих гуннско-готских словесных соответствий, которые облегчили тогда ее взаимопонимание с остготской второй женой Сванхнльдой, оказавшейся восприимчивой и толковой ученицей и быстро понявшей, как подобает вести себя знатной женщине – жене гуннского хана. Благослови, небесная Умай-ана, чтобы и новая юная токал Гудрун оказалась бы такой же способной, сметливой и хорошей ученицей!
Достарыңызбен бөлісу: |