Хан Аттила с гостями на облавной охоте

76.Хан Аттила с гостями на облавной охоте

На приеме германского херицоги Гундебауда и сопровождающих его четырех знатных франков с рыжими бородами со стороны гуннов, кроме самого степного хана-соправителя Аттилы и начальника общегуннской дипломатическо-таможенной службы старого воя Дерябы, принимали участие и все три жены сенгир-хана: старшая ханыша-байбиче гуннка-биттогурка Эрихан, средняя жена германская остготка Сванхильда и младшая токал германская бургундка Гудрун. Германские франкские гости были приятно удивлены, когда сам второй гуннский хан представил им всех своих жен по именам и две из них оказались германскими женщинами.

Долго до поздней ночи затянулся официальный прием, плавно перешедший в пиршество с изысканными гуннскими и готскими угощениями, румийскими хмельными напитками и крепкой молочной аракой. Только смен мясных блюд: готских свиных колбасок всевозможных сортов и вяленого, копченого, соленого, сушеного и вареного гуннского мяса – было с десяток. Красные и белые северогалльские, македонские и тракийские хмельные напитки лились в неизмеримом количестве. Пришлось сделать два перерыва в продолжении пиршества, обусловленные естественными потребностями. И здесь также не было никаких проблем. Не надо было как в иных степных аулах, кочевьях и стойбищах бегать вдаль за селение. Как-то совсем незаметно ханское орду разрослось с тридцати-сорока юрт и шатыров в десять раз, ханское жилище очутилось в самом центре становища, ходить по малой нужде за околицу поселения стало неудобно (слишком далеко) и соправитель Аттила распорядился соорудить некоторое количество недалеких огороженных мест для удовлетворения естественной надобности.

То, чего добивались пришедшие с поклоном и подарками германские франки, было ясно как божий день. Они хотели дружбы с гуннами и взаимной помощи, хотя помощь представлялась не взаимной, а односторонней: сенгир Аттила со своими бестрепетными туменами должен был оказывать поддержку второму конунгу и херицоге Гундебауду. Но и отказать было нельзя: эти франки, называемые почему-то рипуарскими, уже проливали кровь на стороне хана Аттила и однажды в бургундском сапари даже подоспели в самый решающий момент. А ведь, как говорится в степи, тот человек роднее брата, который в нужное мгновение подаст тебе кинжал.

– Хорошо, мой юный друг Гундебауд, – сказал гуннский хан-соправитель Аттила, вставая с места и похлопывая по плечу (гуннский знак наилучшего расположения к собеседнику) сидящего слева от него на почетном торе крепко захмелевшего франкского вождя, – мы всегда окажем тебе нужную подмогу, а пока вы – мои гости, завтра мы с вами едем на облавную охоту в верховья Олта на тигров.

Прибывшие вместе с херицогой Гундебаудом также молодые густобородые и рослые вожди и воинские начальники во все глаза пялились на ханских жен и особенно на среднюю и младшую, которые по повелению своего высокородного супруга говорили заздравные слова сначала по-гуннски, потом сами же переводили свои речи на готский язык. Один из германских гостей-конаков в хмельном воодушевлении в ответном приветственном слове назвал хозяина общим в готском и в гуннском языках наименованием ближайшего родства – абой, с которым обычно и германцы, и большинство гуннов (сабиры, акациры, биттогуры и др.) обращаются к дяде по материнской линии или линии жены.

Пожилой тамгастанбаши Деряба уже глубокой ночью предупредил хана Аттилу, что в силу своего немолодого возраста и некоторых болезней он не может участвовать в предстоящей охоте. И, прощаясь и одевая свой утепленный кафтан-бешмант, добавил:

– Только недавно, в перерыве, прискакали мои гонцы из орду кагана Беледы на Дунае. Там, оказывается, с такой же просьбой находился и старший брат, конунг франков Меровиг.

– А что Беледа?

– Каган какой месяц уже не просыхает от хмеля, он не смог по причине своего беспробудного пьянства принять хана Меровига, тот прождал некоторое время и удалился, сейчас он остановился в Виндобоне у конунга остготов Валамира.

– Давай-ка, ага Деряба, мы с тобой еще хорошо в дальнейшем поразмыслим над этим вопросом. Но то, что мы будем оказывать всемерную помощь молодому франкскому хану Гундебауду, это уже решено мною однозначно. Деряба-ага, после облавы мы вернемся с тобой к этому разговору.

В верховьях Олта было много тигров. А сейчас они являлись как бы царями зверей здесь в Дакии. Еще совсем недавно в дакийских предгорных хвойных лесах водилось значительное количество львов, не уступающих, а порой в определенных условиях даже превосходящих тигров по силе, но, к сожалению, они были выведены полностью. Местные охотники – даки и исавры выловили всех львов до единого, прельстясь высокой оплатой в тридцать золотых денариев за взрослую особь, а за такие деньги можно было купить трех быков, или тридцать овец, или же четыре-пять работящих рабов средних лет. А львов скупали и вывозили в железных клетках, поставленных на телеги, западнорумийские купцы для цирковых арен, где гладиаторы насмерть сражались с ними. Хотя гладиаторские бои и были запрещены в 402 году по христианскому летоисчислению, но львов в Дакии, в Паннонии, на Балканах, в Малой Азии и в припонтийских степях уже не осталось ни одного экземпляра.

Дунайские тигры пережили такой массовый отлов вследствие ухода на север в прикарпатские лесные ущелья. Здесь они выводили свое потомство и охотились на травоядных. Обыкновенно тигр намного осторожнее других хищных животных. Охотник может проходить рядом с логовом этого зверя, но никак не догадываться, что под тропинкой в заросшем буераке в своем лежбище затаилась тигрица с двумя детенышами. С раннего детства приучаются маленькие тигрята к бдительности и осмотрительности. Мать-тигрица учит их держаться подальше от двуногих людей и домашних животных, которых пасут и охраняют эти люди. Если задерешь корову или кобылу, назавтра явится великое множество таких двуногих существ, которые имеют в руках на палках горящий огонь, метают страшные стрелы и колют толстыми когтями-кольями. И наученные этому с детского возраста тигры стараются не тревожить человека, при встрече с ним они обычно медленно с достоинством уходят прочь, стараясь даже не смотреть в его сторону.

По своей натуре дунайско-карпатский тигр – бродяга. Он путешествует один или с тигрицей, а нередко и со всем семейством, в котором имеются, кроме взрослых особей, один-два детеныша, по огромному ареалу, начиная с дунайского карпатского прохода-теснины за Железными Воротами на западе и на востоке распространяясь даже до реки Танаиса-Дона. Но для бродячей жизни у тигриного семейства все же имеется определенная облюбованная территория, за пределы которой оно старается не заходить, там уже обитают другие такие хищники. Охотники-дакийцы установили, что в районе верхнего Олта имеют свою среду обитания не больше пяти-шести больших полосатых зверей. Но беспощадную опасность представлял для окрестного населения всего лишь один хищник, который в силу наличия у него какого-то физического ущерба или же старости (уже не может подкараулить диких копытных) повадился резать своими пока еще кинжально острыми клыками и зубами стадных коров и буйволиц с телятами, не обращая ни малейшего внимания на крики пастухов. Но, как доносили последние сообщения оттуда, от тамошних даков и гуннов-кангаров, этот ужасный тигр начал уже убивать и людей, поедая их и оставляя только голову, крепкие тазовые кости и несъедобную одежду.

И вот, в сущности, только против одного этого тигра-людоеда и была организована облавная охота в такое неурочное время, ведь гунны выходят охотиться облавой только с конца осени и до середины зимы, когда детеныши травоядных и хищных животных уже стали почти взрослыми и их в соответствии с заповедями небесной Умай-аны можно считать объектом для охоты. Уже пять дней назад ушла конная сабирско-кангарская тысяча загонять полосатых хищников в круг. На шестой день с утра все тигры и, разумеется, гиены и шакалы (остальных животных и зверей было решено пропускать через редкие цепи загонщиков) должны были уже находиться в плотном кольце обхвата облавных охотников в приолтской долине Бетешти⁴⁷⁹ в верховьях этой бурной реки. От орду хана Аттилы, рядом с румийско-дакийским поселением Каракалом, и до лощины Бетешти было до четырех конских перегонов. Выехали рано поутру, чтобы успеть до места назначения к поздней ночи, а на другой день спозаранку приступить к решающей фазе охоты – уничтожению тигра-людоеда.

Раннее утро, только что сошла заря. Перед пешими людьми в цепи облавы, стоящими недалеко друг от друга с горящими факелами в руках (только огня боятся эти громадные тигры), ковры летнего разнотравья, украшенные разноцветными цветами как замысловатым орнаментом; травы простираются на две румийские мили вперед до зарослей прибрежных тростников у Олта. За спиной охотников-загонщиков осталось немощенная дорога, от которой в разные стороны уходят узкие полоски сакымов⁴⁸⁰.

Идут медленно вперед нукеры авангардной цепи из гуннских племен кангаров и сабиров. Ими руководит кангарский этельбер, рыжеволосый и тощий Парлас. Воины шумят, постукивая древками дымящих факелов о щиты, ведь эти страшные и огромные полосатые кошки боятся и громкого шума. В утреннем небе над облавными охотниками зависли орлы и парят коршуны. Сзади за проезжей дорогой, уходящей вверх к высоким Карпатским перевалам, кружит в вышине одинокий голошеий гриф, он знает, что сегодня для него будет пожива.

На взгорках отблескивает под ногами серебром ковыль; вскоре боковые фланги круговой цепи вышли к первой воде, плещущейся и стекающей к реке среди зеленеющих осок. Этим летом было много дождей и ручьи и озерца не пересыхали. Больших размеров с длинными ногами дрофы, дважды больше лебедя, и чуткие стремительные стрепеты с разбега взмывают невысоко в воздух, перелетают через человеческую цепь. Во время полета они производят резкий шум крыльями, улетают недалеко, сразу же за дорогой садятся, планируя на свои хвосты, и тотчас же забывают о потревоживших их покой людях.

Дрофы и стрепеты никак не интересуют охотников в облаве. Также их не интересовали стада сайгаков и табуны диких мышастых лошадей-тарпанов, волчьи большие стаи и небольшие своры, а также лисы, зайцы и другие большие и мелкие хищные и травоядные животные дакийской низины. Их цель только тигры, гиены и шакалы.

Второй хан гуннов дает безмолвное указание этельберу Парласу рукой (на облаве говорить нельзя, хотя шуметь можно) выгнать из полусухих тростников в излучине реки загоняемых хищников на невысокий пригорок севернее этого изгиба. Тридцатидевятилетний этельбер Парлас, необычайно довольный доверенной ему важной ролью «хайдар-аги»⁴⁸¹, стремглав бежит на своих длинных и кривых ногах исполнять распоряжение. Условным паролем – стрекотанием сороки он подзывает к себе правофлангового сабирского сотника.

Всё, цепь замкнулась вокруг холма у реки. Теперь можно уже говорить. На своих ногах-колесах катится назад худой хайдар-ага Парлас. Он докладывает хану левого крыла гуннов Аттиле, что в облавной охоте окружено около десятка тигров, пара сотен гиен и до ста шакалов.

– Гиен и шакалов уничтожим подчистую, а из тигров – только старых и обязательно того людоеда, – приказывает сенгир-хан.

Около гуннского соправителя находятся только двое: его подопечный аманат, сын Флавия Аэция молодой густобородый и черноглазый Карпилий, и его гость второй конунг франков, скуластый и крепкорукий Гундебауд. Все трое имеют на себе кольчужные тяжелые панцири длиной до колен, в опасный момент такая броня может спасти жизнь. Юному аманату не терпится войти в круг и сразиться с четвероногим противником. Хан Аттила это понимает и поворачивается к нему:

– Ты будешь только метать стрелы в шакалов, а на единоборство не выйдешь, – и, видя недоуменный взгляд юноши, прибавляет, – твоя жизнь, пока ты здесь у меня, дороже моей. И потому я запрещаю.

Уже после облавы измерили длину тигра, оказалось шесть шагов, длина хвоста два с половиной локтя.

– А весит даже больше, чем буйволиный бука, – сообщил восхищенный хайдар-ага Парлас.

– Славяне также говорят «бука», – зачем-то сказал все еще отрешенный хан гуннского левого крыла, ведь он всего второй раз в жизни охотился на тигров, в первый раз вместе с братом Беледой в юности.

Убитый сенгиром зверь оказался людоедом, поскольку в упругих подушечках его лап нашли три глубоко воткнутые иглы дикобраза, которые причиняли ему боль и не позволяли охотиться на привычную быстроногую добычу.