Глава VII.Год 1539 1.Ученый Хаджи Хальф восхищается умом и деяниями султана Сулеймана Великолепного
Из записок османского ученого Хаджи Хальфа:
«Внезапно обрушилась на меня, мирного и покойного человека, никогда, даже в своих самых затаенных мыслях, не помышлявшего о славе на ниве государственного управления, огромная, тяжелая и ответственная ноша – власть над древней страной Египет, ставшей свыше 20 лет тому назад провинцией – пашалыкством могучей Османской империи. В конце прошлогодней весны вдруг вызвал меня новоназначенный главный визирь турецкой державы Аяс-паша, грузный старик со слезящимися глазами, бывший долгие годы великим муфтием Истанбула и знавший потому многие проблемы столицы и государства, и от имени великого султана Сулеймана Кануни повелел мне составить трактат о правильном, добросовестном и честном управлении турецкой провинцией. Для примера следовало использовать сведения о пашалыкстве Египет. Срок был установлен в один месяц.
Хорошо знакомый с проблемой составления таких историко-географических трактатов, я справился с заданием к указанному сроку и сдал рукопись главному министру Аяс-паше, который в тот же день пригласил меня на обед в свой небольшой дворец – киоск, находящийся в Орта Капе между Первым и Вторым дворами Топкапы. После сытного обеда, составленного из необычных арабских мясных, греческих овощных и армянских фруктовых блюд, этот щедрый человек одарил меня тремя шелковыми халатами, саблей в серебряных ножнах и длинным ручным огнестрельным пистолем. В этот же день я вместе с ним наблюдал состязания по гребле на Босфоре и делал ставки у банкиров на возможного победителя. Вероятно, главный визирь державы знал толк в командах гребцов, так как по его совету я поставил десять против пяти на одну команду, составленную из молодых румелийских османов, и выиграл хорошие деньги.
Не прошло и недели, как я снова был вызван во дворец Топкапы, но на этот раз не к улуг визирю Аяс-паше, а к самому великому султану Сулейману, который в небольшом зале совещаний Берегового летнего дворца-киоска был не один; в помещении, кроме самого османского правителя и его старого белоголового главного визиря-министра, таже находились беглербег Южного Ирака Амир Мухаммед и военно-морской министр Хайреддин Барбаросса. Великий султан выглядел, принимая меня, серьезным и в то же время довольным, он повелел старику-визирю зачитать фирман о моем назначении беглербегом Египта, эта должность была уже свыше трех лет свободная после перевода оттуда вышеназванного Амира Мухаммеда на пост южно-иракского правителя-наместника. Я стоял оторопелый, так как не знал, как себя вести и что говорить. Наконец, я отошел от этого сильного замешательства, пал ниц и горячо возблагодарил самого великого из османских султанов. Десятый властитель Дома Османов, хранитель исламской веры и халиф-оберегатель двух священных мусульманских городов – Мекки и Медины – только усмехнулся уголком рта в кончики усов и молвил простуженным глуховатым голосом:
– Я прочитал твой трактат о добросовестном управлении провинцией. Сочинение твое мне понравилось. И я решил направить тебя начальником – главным бегом нашей провинции Египет. Умные, грамотные и совестливые люди должны руководить нашими землями – пашалыкствами, – и после этих слов великий султан-халиф усадил меня по левую свою руку сразу же за военно-морским визирем, напротив меня по правую султанскую руку сидели улуг визирь и иракский беглербег, и продолжил свои слова, которые уже воспринимались моим сознанием как в глухом тумане, когда из далекого безмолвия слышатся только отдельные фразы – так велика была моя радость. Того, чего вельможи, сановники и чиновники государства достигали за долгие годы напряженной и беспорочной службы, я достиг своими научными изысканиями, чтением книг и составлением трактатов, правда, также за немалые годы. Но главную суть султанской речи я все же уловил: мы, тюрки-турки, в союзе с подчиненными нам народами арабов, греков, славян, армян, иудеев и албанцев должны переломить ход мировой истории в нашу пользу, чтобы во всем мире главенствовали мы, бывшие степные народы тюрки – османы и сельджуки. Для этого мы, тюрки-турки, должны сокрушить, в первую очередь, в Европе, так называемую Священную Римскую империю франков и алеманов во главе с Испанией, а в Азии должны покорить сефевидский Иран. И тогда на долгие века воцарится над Азией и Европой – и разумеется, и над Африкой – священное турецкое красное знамя с белым полумесяцем. Ведь такое уже было в истории, когда румийские латиняне и франки сокрушили карфагенских иудеев и арабов. И вот до сих пор эти латиняне-франки, и примкнувшие к ним алеманские народы, господствуют в Европе и распространяют свою власть на вновь открытые земли в Новом Свете. И их власть над прочими народами усиливается, поскольку оттуда, из новооткрытых территорий, к ним морем поступают несметные богатства в золоте, серебре и каменьях. Преданный слуга и морской воин адмирал Хайреддин Барбаросса обязан захватить полное и безраздельное верховенство на Средиземном море, а на Красном море и в Персидском заливе беглербеги Хаджи Хальф и Амир Мухаммед должны всячески и безоговорочно способствовать и помогать военно-морскому министру в борьбе против португальских, испанских и прочих европейских эскадр.
Летом я поплыл оказией вместе с приданными мне двумястами охранных воинов из коренных османских родов на небольшой эскадре из семи кораблей, которой командовал сын военно-морского министра капутан-паша Бекстал. Две недели добирался я морем из Истанбула в Александрию, где задержался на целый месяц, дожидаясь пока по давней традиции подъедут встречать меня уездные беги, чтобы сопроводить до Каира по суше. Пока собирались все 12 уездных начальников-бегов, подчиненных мне как главному бегу – беглербегу, прошел ровно месяц, который однако я не терял даром, а с раннего утра и до позднего вечера работал в городской библиотеке, заложенной еще 1 800 лет тому назад величайшим из воителей древности, нашим знаменитым земляком из европейской Румелии Александром Македонским, которого мы, турки, называем Искандером Зулкарнайном – Двурогим, так как его изображение отчеканено на древних обелисках и монетах в шлеме с двумя рогами по бокам.
Но я интересовался не жизнеописанием великого воителя Искандера, а описанием жизни и деяний другого знаменитого воина и полководца древности по имени Ганнибал, жившего около 100 лет позже, примерно 1700 лет тому назад,. Этот Ганнибал, сын Гамилькара Барки – Молниеносного, по происхождению из иудеев, выиграл бесчисленное количество сражений, но потерпел фиаско только в одном, самом последнем. И тогда начался закат иудейского Карфагена.
Почему у меня возник интерес к этому древнему доблестному полководцу, так это потому, что я два раза слышал из уст нашего великого султана о жестоком противоборстве иудейского Карфагена и латинского Рума, в котором взяли вверх латиняне и с тех пор человеческая история пошла по румийско-латинским задумкам. А самым именитым карфагенским воителем, нагнавшим дикий страх на гордых румийцев, являлся Ганнибал.
1900 лет тому назад Карфаген, богатый, сильный и отлично вооруженный, потрясал оружием, и никто в Средиземноморье не сомневался в том, что именно этот город-государство с полумиллионом его жителей, большей частью состоящих из пришлых иудеев из Финикии-Ливана, является хозяином мира. Маленький, едва зарождающийся Рум они, карфагеняне, даже не считали нужным принимать во внимание. Надменные иудеи-карфагеняне утверждали, что «без их разрешения румийцы не посмеют даже омыть руки в море». Но Рум вырос, окреп и предъявил свои претензии на господство в тогдашнем мире. В течение ста с лишним лет оба могучих государства вели друг с другом три войны, названные пуническими (от слова «пуна» – цвет пурпура; в такие цвета любили одеваться карфагеняне, да и их корабельные паруса также были этого цвета). В Первую пуническую войну 1 800 тому назад каждая воюющая сторона выставила до 400 боевых судов и до 100 тысяч военных моряков и воинов. Но никто из них не одержал победу. Во Второй пунической войне около 1750 лет назад вначале преимущество было на стороне Карфагена, поскольку его войсками командовали такие выдающиеся полководцы, как Гамилькар, Гасдрубал и Ганнибал. Карфагеняне захватили Сицилию, Корсику, Испанию, Галлию и даже вторглись на территорию Италии. Великий воитель Ганнибал выиграл около 30 больших и малых сражений, не считая многочисленных стычек.
Выясняется, что этот Ганнибал, 17 лет воевавший со своим 80-тысячным войском в Европе, свершил три величайших деяния, которые еще никто с тех пор не превзошел (разумеется, если не считать наших великих султанов Дома Османов: первого султана Османа Гази, четвертого Баязида I, седьмого Мехмеда II Завоевателя, девятого Селима Грозного и нынешнего, десятого султана Сулеймана Великолепного). Во-первых, ему удалось переправить свою 80-тысячную армию через галльскую реку Рона всего за полтора дня, следует принимать во внимание, что у него также был вспомогательный отряд из 30 слонов. Во-вторых, ему удалось с 40-тысячным войском преодолеть высокие снежные Альпы и выйти на равнину Северной Италии почти без потерь. И, в-третьих, на юге Италии при местечке Канны полководец Ганнибал с 40-тысячным воинством разгромил в пух и прах вдвое превосходящее, 80-тысячное войско Рума. Но после 17 лет боевых действий, уже будучи отозванный Карфагенским Сенатом – Диваном назад в Африку для защиты своей столицы от вторгнувшегося румийского врага, великий воин Ганнибал проиграл всего лишь одно сражение некоему румийскому генералу Публию Корнелию Сципиону, который после этого победного сражения получил почетное прозвище: Африканский. Ганнибал проиграл одну-единственную битву, а Карфаген Вторую пуническую войну.
В Третьей пунической войне свыше 1700 лет тому назад румийцы стерли с лица земли сам злосчастный город Карфаген, чтобы о нем ничего не напоминало. И с тех пор ушло в тень господство карфагенских иудеев на Средиземноморье, а следовательно, и во всем тогдашнем мире, и воцарилась власть, а вместе с нею религия, культура и обычаи, латино-франкского Рума. И сейчас задача, стоящая перед нашим великим государством – Османской империей, гласит просто: взять верх в борьбе с латино-франскими государствами, к которым присоединились различные большие и мелкие алеманские страны во главе с Австрией.
Мы, османы и сельджуки, происходим из степного народа, имевшего в истории различные названия: гунны, кипчаки, огузы, тюрки, тюрко-татары. Различные племена этого народа в настоящее время кочуют по Великой степи от далеких высоких Китайских каменных стен до предгорий алеманской Австрии. Мы, османы и сельджуки, передовой отряд этого народа, принявший оседлую жизнь на суше и уже вовсю осваивающий необъятные просторы морей на наших быстроходных судах. В течение 300 лет мы, османы и сельджуки, покорили огромное количество стран, государств, земель и территорий. Вероятно, наш язык, да и наши обычаи тоже, несколько изменились под воздействием языков и традиций покоренных нами народов: арабов, греков, армян, иудеев, славян, иранцев и других, число коих неисчислимо.
Мысли и деяния великого нашего султана Сулеймана достойны всяческого уважения и преклонения. Уже начинают давать первые серьезные плоды проводимый им курс на упрочение основ нашего благословенного Османского государства. В середине осени этого года я, беглербег Египта Хаджи Хальф, уже около двух месяцев назад обосновавшийся на месте своей службы, в беглербегском дворце в Каире, получил через офицера-курьера депешу из Истанбула, в которой сообщалось, что наш победоносный флот в составе 100 судов наголову разбил в два раза превосходящий по численности объединенный военно-морской флот различных европейских государств, битва эта состоялась в западной части Ионического моря, между Ионическими островами и западно-греческим приморским городом Превеза. И в этой морской битве нашим родным османским флотом командовал ни кто иной, как сам военно-морской министр, замечательный флотоводец Хайреддин Барбаросса.
Не перестаю восхищаться умом нашего величайшего султана Сулеймана. Во-первых, за его выдающиеся познания по истории древности и проведение паралеллей с сегодняшними событиями. Во-вторых, за четкую постановку задач своим подданным, когда каждый житель Турецкой империи знает, что ему надо делать, чтобы достичь хорошей жизни. В-третьих, он обладает огромным талантом подбирать и расставлять достойнейших людей на ответственные государственные посты. Например, он назначил меня, безвестного ученого, за мой ум и познания правителем огромной страны Египет. Мое восхищение умом и деяниями великого султана не имеет границ».
2.Турецкие воины идут на помощь своим африканским собратьям по вере
Официально назначенный новоприбывший командующий Красноморским турецким флотом, однобунчужный адмирал-паша 52-летний араб Бири Раис был отлично знаком бывшему главноначальствующему на Шап денизе в качестве самого старшего по воинскому званию, эскадренному капутан-паше, а с прошлого года главному эскадренному капутан-паше, 37-летнему Бексталу, сыну Хайреддина. Этот немолодой коренастый сын известного алжирского вождя-шейха Абу Абдаллаха Бангу (полное его имя, как помнил капутан-паша Бекстал, было Бири Раис ибн Бангу) служил всю свою жизнь под началом его отца Хайреддина Барбароссы на Западном османском средиземноморском флоте, был решительным военно-морским командиром и великолепно знал корабельно-пушкарское дело, с первого выстрела точно попадая ядром в неблизкую цель. Долгие годы не видел бывший главноначальствующий над турецкими кораблями на Красном море – Шап денизе Бекстал этого однобунчужного адмирал-пашу и с большим удовлетворением воспринимал до боли знакомый облик немолодого сына шейха, решительно отказавшегося от наследования должности своего отца и избравшего тернистый и опасный путь моряка османского флота. То же самое округлое лицо, ставшее несколько одутловатым, те же самые темные проницательные глаза, которые, однако, покрывались временами пеленой задумчивости от многочисленных служебных и житейских забот, те же длинные усы, однако подернутые пепельно-серой сединой. Снежно-белая высокая «адмиральская» чалма со светло-красной полоской сбоку и «адмиральский» белоснежный шарф с одной продольной красной полосой вызывали неподдельный трепет у турков, привычных глубоко уважать своих вышестоящих начальников, особенно с такими высокими знаками воинского различия.
Новоназначенный командующий Бири Раис привез главному эскадренному капутан-паше Бексталу письмо от отца, в котором родитель интересовался сыновьим житьём-бытьём, сообщал о своих делах и передавал ему наилучшие приветы от семейства Барбаросса, пребывающего в Истанбуле. В конце своего длинного послания военно-морской министр по большому секрету извещал своего сына, что хотел бы сделать подарок великому султану на праздник Нового года – Йилбаши и вручить ему одну вещь, которая очень редка в столице Османской империи и в метрополии, но ее можно, по достоверным сведениям, раздобыть в абиссинских лесах в районе Голубого Нила, это костяной рог черного единорога, или черного носорога, который обитает в тамошних землях, но при этом надо обязательно своими собственными глазами убедиться, что этот носорог черный, а для достоверного подтверждения происхождения рога непременно следует срезать и засушить кусок черной кожи с этого убитого дикого животного, а лучше всего, отрубить рог вместе с прилегающей частью кожи, и тогда ни у кого не возникнет никаких сомнений, а то в Истанбуле развелось много нечестных людей, которые рог белого единорога выдают за таковой, взятый от черного носорога.
Внимательный сын своего достойного отца знал, что именно порошок из рога черного единорога, настоянный на пахучих степных травах зверобоя, мяты, подорожника, ковыля и полыни, на плодах барбариса, облепихи и рябины, а также смешанный с горным липовым медом, многократно увеличивает мужскую доблесть и силу в ночном постельном общении с женщинами.
Но сейчас районы Адала, Судана-Берберистана и восточной части Абиссинии-Эфиопии, где, по сведениям знающих местных охотников, могли бы водиться эти громадных размеров и чудовищной силы животные, дорогу которым, якобы, уступают даже слон и лев, были охвачены пламенем войны. На этих землях, на юге Судана-Берберистана в междуречье Белого и Голубого Нилов, еще до их слияния в одну могучую реку Нил, шли кровопролитные бои, там 20-тысячное конное войско суданско-берберского султана Абдаллаха Джаммы, боевого и умелого 54-летнего полководца из кочевых арабов-бедуинов, при поддержке 10-тысячного экспедиционного пехотного корпуса коренных румелийско-македонских турок под началом 45-летнего армейского полководца – улуг аскер-баши османа Бурхан-Али и 1 тысячи артиллеристов-янычар при 50 легких орудиях – фальконетах под командованием 39-летнего янычарского полковника – улуг-чорбаджи Неждана, успешно наступало на 45-тысячное эфиопское войско сына императора-негуса Абиссинии-Эфиопии 36-летнего Либне Калауда-Клавдия. Небольшая речная флотилия под предводительством главного эскадренного капутан-паши Сулайман-бея, поднимавшаяся вместе с наступающими мусульманскими войсками вверх по Голубому Нилу, поддерживала их своим артиллерийским огнем.
Сам император-отец в это время на востоке своей страны с 10 тысячами воинов, поддержанный 800 тяжело вооруженных, как холодным, так и огнестрельным оружием, португальских солдат под водительством некоего 39-летнего дона Криштована да Гама (младшего брата дона Эштована да Гама и младшего сына морехода дона Васко да Гама, который открыл окружный путь сюда в красноморские воды в обход огромного материка Африка с юга), сдерживал ответное наступление 15-тысячного войскового соединения правителя-султана прибрежного княжества Адал 44-летнего темнокожего фунджи Ахмеда Гырана, справедливо возмущенного вероломным нападением на них эфиопов. Военную помощь фунджийскому султану оказывал 5-тысячный полк-алай из исконных македонских турок под руководством 29-летнего бравого капитана – ортан-дея Оздемира.
В этот год весной и летом старший эскадренный капутан-паша Бекстал был всецело поглощен противоборством с португальским капитаном доном Эштованом да Гама, который укрылся в глубокой бухте на севере острова Сокотра, лежащего в сторону восхода солнца от мыса Гвардафуй – самой крайней северо-восточной оконечности Африканского Рога – на расстоянии двух дней плавания при среднем ветре. Этот небольшой островной залив, годный для стоянки морских кораблей, находился рядом с одноименной прибрежной деревенькой, был мощно укреплен двумя фортами, а также защищен узким входом, через который могло пройти только одно судно. Прорываться в бухту было полной глупостью, поскольку с обоих боковых фортов атакующий корабль был бы просто-напросто расстрелян в упор. На 48 турецких галерах, шебекках, сайках, багиллах и бумах не имелось ни одного башибузука-десантника – все они воевали за правое османское дело на африканском континенте, в южном Судане-Берберистане и в западном Адале, против объединенных аббиссинско-эфиопских и португальских войск.
Наступление мусульманских отрядов на севере из Южного Судана и на востоке из Адала на Абиссинию-Эфиопию осложнялось тем, что португальцы поставили их противникам многие тысячи мушкетов и пистолей, а также около 30-40 средних и легких полевых орудий. Правда, воины как старшего негуса-отца, так и младшего негуса-сына так и не выучились сносно с ними обращаться, и им пришлось прибегнуть к услугам арабских пушкарей из Южного Йемена и Адена, которые пока еще находились под властью Португалии.
К концу лета эфиопская армия, разбитая в нескольких сражениях, была изгнана из Южного Судана и Западного Адала в свои Абиссинские горы, после чего было заключено перемирие, скрепленное устным договором между турецкими властями в лице командующего Красноморским флотом однобунчужного адмирал-паши Бири Раиса, султана государства Судан-Берберистан Абдаллаха Джаммы и правителя-султана княжества-беглербегства Адал Ахмеда Гырана, с одной стороны, и представителя португальского короля, начальника африканских отрядов дона Криштована да Гама и негуса-императора Абиссинии-Эфиопии Либне Данбы-Давуда III, с другой.
Воспользовавшись перемирием в сражениях и битвах и поставив в доки Ходейды все свои 48 судов на ремонт и смоление киля, главный эскадренный капутан-паша Бекстал, с разрешения своего прямого начальника однобунчужного адмирал-паши Бири Раиса, отправился в верховья Голубого Нила на поиски черного единорога. Сопровождал его начальник исконно турецких войск в Южном Египте капитан – ортан-дей Оздемир, молодой человек роста малого, телосложения невеликого, но жилистый и, как выяснилось в походе, очень выносливый и крепкий. Высадившись в порту Зейлы, столице беглербегства Адал, памятливый сын своего уважаемого отца Бекстал повелел капитану судна, на котором он приплыл сюда из Ходейды, старшему шебекки-баши Асыму Баштугу, еще недавно бывшему ючюнджу капутаном – боцманом на его флагманской галере, также идти с ним в верховья Голубого Нила, который там, большой и судоходный, имел другое название – Аббай. Насчет этого темнокожего шебекки-баши уже имелось конкретное решение – назначить его там на новую высокую должность. Оберегаемая полутысячей вооруженных мушкетами, пистолетами и ятаганами исконно турецких аскеров, высокопоставленная троица: главный эскадренный капутан-паша Бекстал, армейский капитан – ортан-дей Оздемир и старший шебекки-баши Асым Баштуг – выступила на лошадях и повозках в неблизкий путь.
Процессия из 500 османских воинов на немногочисленных конях и множестве повозок, среди которых катились пять легких пушек – фальконетов, прицепленных к артиллерийским передкам, ходко двигалась из Зейлы по разбитой осенними дождями грунтовой дороге, минуя редкие фунджийские деревеньки, наполненные плачем и страданиями – там черные мусульмане из народа фунджи (по преданиям насчитывающие в своей истории 36 поколений после переселения сюда из Аравии и отделенные от основной части арабского мекканского племени омейя Красным морем) по стародавнему своему мусульманскому обычаю на 40-й день оплакивали и проводили поминальные обряды по погибшим своим сородичам. Центральная деревенская площадь, так же как и вся деревня целиком, скрывалась под густой желтовато-зеленой кроной раскидистой акации, стройного эвкалипта и трубчатого бамбука, вся осенняя высокая зелень была увешана в разных направлениях канатами лиан.
Рассевшись в большой полукруг на сельской площади, одетые в красные широкие платья – гунтимо и в головных накидках – гарбасаар фунджийки всех возрастов ритуальным плачем-речитативом желали душам своих родных, убитых неверными эфиопами и португальцами, попасть в райские небесные кущи Аллаха. Рядом мужчины, в серых штанах-шальварах и длинных рубахах-галабеях с узкой белой полоской – подобием чалмы на голове, хлопотали у котлов на треногах, поддерживая под ними огонь для приготовления поминальной еды.
Останавливались в таких деревеньках османские воины, сходили с коней и повозок, возносили молитвы – дженазы за упокой души чернокожих единоверцев, вкушали поминальной еды – рисовой каши с бараниной или козлятиной и только после этого продолжали дальше свой путь. Фунджи говорили на смеси арабского и какого-то местного языка, так что худо-бедно турецкие путешественники, знающие чистый, религиозный арабский язык, могли общаться с этими темнокожими мусульманами – подданными исламского княжества Адал. Как выяснил для себя наблюдательный главный эскадренный капутан-паша Бекстал, эти фунджи называли свою страну не только Адал, но также: Фунджистан, или Фунгистан, а еще и Сомали.
Рассказы фунджи о зверствах белокожих португальских солдат, а особенно их командиров, которым всячески подсобляли их подручные коричневокожие эфиопы, заставляли закипать кровь в османских жилах. После всяческих ужасающих пыток на предмет выдачи денег и драгоценностей они убивали несчастных самыми разнообразными жестокими и изуверскими способами: вешали их на виселицах или на деревьях, сжигали их, туго перетянутых железными ободьями от бочек, на кострах, перебивали страдальцам руки и ноги, чтобы они не могли бы бежать и не оказывали бы сопротивления, и топили их беспомощных в воде, или же кидали их на съедение гигантским крокодилам в реку. Эти португальцы даже придумали новый вид казни: приговоренных к смерти, накрепко перевязанных веревками, ложили на склон горы и стреляли по ним картечью из пушек. А один из португальских нижних командиров – начальников над десятком солдат придумал доселе никогда не виданный и не слыханный вид пытки-казни: преднамеренно накормив пленных мужчин соленой рыбой, он поил их вдоволь водой, а потом им, лежащим на спине с туго перетянутым арканом ногами и руками, заставлял перевязывать члены, и они изнемогали и погибали от задержания мочи. А другой такой младший командир – унтер-офицер растягивал на толстых лианах приговоренного к смерти над заостренными стволами молодого бамбука, это растение за считанное время – за двое-трое суток – прорастало сквозь жертву, доставляя ей неимоверную боль и жестокие страдания.
3.Стремительный рейд Беглербега всех османских морей на Сицилию в город Кастельнуово
Старый знакомый, «преданный союзник и верный вассал османского султана Сулеймана», как он сам себя называл, 49-летний иудей-выкрест Балтазар Коссига (семь лет тому назад назначенный султанским фирманом турецким бегом-наместником небольшого островка Монте-Кристо, лежащего в середине северной части Тирренского моря, на одинаковом расстоянии – в полста румийских миль – на восток от италийского побережья, на запад от корсиканских берегов, а на север от большого острова Эльба, и в качестве турецкого подданного ни разу не плативший никаких налогов и дани в османскую казну, а напротив, даже три раза получавший бесплатные поставки огнестрельного оружия и боеприпасов из Истанбула) поспешил сообщить через надежных французских купцов, беспрепятственно плавающих на Босфор с товарами, очень важную и спешную новость о том, что некий «адмирал Средиземного моря» Андре Дориа с начала весны пребывает на огромном острове Сицилия в укрепленном городке Кастельнуово, называемом также Кастельветрано, лежащем в отдалении пяти румийских миль от средиземноморского побережья. В письменном сообщении говорилось, что этот итальянский адмирал будет пребывать там до конца лета, поскольку только к этому времени завершатся ремонтные работы на его 40 кораблях, стоящих в доках близлежащих городов Мадзаро-дель-Валло, Марсала и Трапани.
Турецкий бег далекого острова Монте-Кристо, некогда вожак корсаров восточно-испанских средиземноморских берегов, а теперь проводник османского дела в Лигурийском и Тирренском морях еврей Коссига, даже несмотря на то, что являлся выкрестом – изменником своей иудейской веры, перешедшим в католицизм –, был достоин всяческого доверия, поскольку денизаскервизирь Турецкой империи Хайреддин, сын Джакуба, никогда не имел возможности усомниться в его словах и действиях, а именно в их единстве, хотя у многих людей опасной профессии корсара-пирата эти два присущих человеку свойства, а также следует приплюсовать сюда еще и мысли, зачастую расходятся в прямо противоположных направлениях. И если военно-морской министр Блистательной Порты все-таки не до конца преисполнился доверия к своему иудейскому информатору на турецкой службе, но все же заимел причину для свершения молниеносного рейда на Сицилию, для чего сразу же обратился с письменной докладной запиской к великому султану-халифу Сулейману Великолепному, был принят им и благословлен на скоротечный морской поход для поимки злейшего врага великого османского дела.
В начале лета главный шеф-адмирал Истанбульского Адмиралтейства, трехбунчужный адмирал-паша и Беглербег всех османских морей Хайреддин Барбаросса выслал курьерские шебекки в город Афины – базу Эгейского флота и на остров Корфу-Керкеру – базу Дозорного флота на перепутье Адриатического и Ионического морей, с тем чтобы отряды кораблей этих флотов вместе со своими командующими присоединились бы к нему в дороге. На пятый день плавания к вышедшей из истанбульского Золотого Рога флотилии в 24 боевых корабля, ведомых денизаскервизирем, присоединились около острова Китнос еще 24 галеры и шебекки из состава Эгейского флота под командованием однобунчужного адмирал-паши 49-летнего коренного османа Назыма Арслана. Еще через пять дней плавания в открытом море на подходе к Мальте, где большое морское течение с запада раздваивается, уходя одним рукавом на юго-восток вдоль северо-африканских берегов, а другим – на север к Мессинскому проливу между восточно-сицилийским побережьем и носом италийско-апеннинского сапога, в турецкий морской строй встали еще 24 боевых судна из состава Дозорного ионическо-адриатического флота под началом заместителя военно-морского министра – ярдымчидениаскервизиря 41-летнего исконного османа Тургута Реиса. Еще через два дня плавания уже в Мальтийском проливе к 72 турецким быстроходным галерам и шебеккам (на этот раз Беглербег всех морей запретил задействовать мощные, но тихоходные, огромных размеров галеасы и галеоны, дабы не замедлять свой быстрый морской ход) присоединились 7 галер и каравелл турецкоподданного иудея-выкреста Балтазара Коссиги.
Ни с чем не сравнимое потрясение и великий шок испытали добронравные горожане Мадзаро-дель-Валло – жители острова Сицилия и граждане Священной Римской империи германской нации, когда вся акватория гавани покрылась неисчислимым количеством белых парусов, над которыми гордо реяли красные османские стяги с белыми полумесяцем и восьмиконечной звездой. С криками ужаса и отчаяния бросились они врассыпную с пристани и из городского порта, ожидая погромов, грабежей и убийств. Но как ни странно, ничего подобного не последовало.
С передовых кораблей самого Беглербега всех османских морей споро и сноровисто высаживались в каиках и на плотах, на последних обычно транспортировали на берег легкие колесные орудия – фальконеты, османские башибузуки под командованием новоиспеченного ортан-дея 20-летнего Ювейс-бея, с двумя поперечными красными капитанскими узкими нашивками на кошмовой папахе (за отличие и беспримерное мужество в прошлогоднем морском сражении у Превезы по ходатайству улуг адмирал-бакана Барбароссы ему было досрочно присвоено это высокое воинское звание). Причаливая к берегу, они незамедлительно устанавливали свои орудия-топы в удобных для стрельбы позициях. Восточнее городской гавани прямо на прибрежный песок с утренним приливом выкатывали с плотов свои малокалиберные пушки, заряженные картечью, десантники-янычары другого капитана – янычарского ортан-чорбаджи 38-летнего Лютфи-бея, они высаживались на берег с галер и шебекк Дозорного ионическо-адриатического турецкого флота, над которым предводительствовал однобунчужный адмирал-паша Тургут Реис.
Покуда производилась долгая высадка 5 тысяч османских башибузуков ортан-дея Ювейс-бея и 3 тысяч янычар ортан-чорбаджи Лютфи-бея, корабельные канониры несли вахту у своих заряженных орудий с запаленными фитильными шнурами, чтобы открыть быстрый огонь, подавить врага и оказать поддержку высаживающимся десантникам-башибузукам, которые толкали к берегу плоты с легкими пушками или медленно брели у берегов по пояс в воде, держа над головой заряженные ружья и пистолеты.
24 корабля Эгейского флота однобунчужного адмирал-паши 49-летнего Назыма Арслана и 7 судов турецкоподданого бега острова Монте-Кристо, тоже 49-летнего Балтазара Коссиги лежали в дрейфе на внешнем рейде также с заряженными орудиями, готовыми отразить внезапное нападение неприятельских судов с тыла – ведь нет ничего опаснее, когда неожиданно появившийся враг сзади атакует суда, с которых высаживаются десантники. Это все равно, что напасть на просыпающегося, но еще не поднявшегося с постели безоружного человека.
Вопреки самым худшим ожиданиям горожан, в приморском Мадзаро-дель-Валло, не случилось ни грабежей, ни погромов, ни избиения беззащитных мирных жителей. Не встретив никакого сопротивления, османские галеры и шебекки заполонили всю городскую гавань, которая служила гаванью и близлежащего в глубине острова другого города Кастельнуово-Кастельветрано, и произвели высадку остальных воинских отрядов, орудий и тягловых животных для их транспортировки. У местных жителей – горожан и сельчан из ближних деревень были реквизированы лишь кони и мулы для запряжки в артиллерийские передки, а также и крестьянские повозки с впряженными лошадьми для перевозки воинских грузов. Уже к ночи, когда на берег были высажены последние турецкие воины и сгружены последние деревянные ящики с боеприпасами и кожаные мешки с продовольствием, турецкое воинство в строгом строю, пешком и на телегах, двинулось к недалекому городку Кастельнуово, к которому они подошли уже к полуночи, и обхватили его кольцом, расположившись биваком вкруговую в чистом поле на безопасном расстоянии, дабы их не достали пушечные ядра с высоких городских стен.
На требование осаждающих выдать некоего адмирала по имени Андре Дориа, нашедшего убежище в их городе – и в этом случае турки обязывались незамедлительно снять осаду и уйти прочь – с городских стен через громкую морскую трубу отвечали, что такового в Кастельнуово сегодня не имеется, но такой человек ранее некоторое время действительно проживал в их славном городе, но недавно отъехал куда-то по своим делам, а где он сейчас, им, городским жителям, никак неведомо.
Военно-морской министр Османской империи Хайреддин Барбаросса повелел приступить к осаде. Город был взят на пятый день после начала окружения, после того как под прикрывающим огнем из мушкетов, пистолетов и пушек, а также из луков и арбалетов, под все городские ворота – а их было четыре – были заложены пороховые мины, разнесшие их в пух и прах и освободившие вход внутрь Кастельнуово.
В бою за этот злой городок османы потеряли убитыми неоправданно большое количество воинов – 124 человека. Как выяснилось, за каменными укреплениями, на башнях и в центральной цитадели Кастельнуово держали оборону всего чуть больше двухсот венецианских солдат из личной охраны «адмирала Средиземного моря» Андре Дориа и около 800 добровольцев-горожан.
Похоронив своих павших героев на окраине недалекой дубовой рощи, опечаленный денизаскервизирь Барбаросса выслушал еще одну неприятную весть. Этот треклятый Дориа не был найден внутри Кастельнуово, а следовательно, горожане тогда со стен говорили в большую корабельную трубу правду.
В отместку за упорное сопротивление трехбунчужный адмирал-паша Хайреддин Барбаросса отдал приказ лишить жизни всех оставшихся в живых венецианских солдат из охраны Дориа. 184 пленных венецианцев, здоровых и раненных, были выведены за город, где им по османскому обычаю перерезали горло, словно жертвенным баранам. На мстительное предложение однобунчужного адмирал-паши Тургута Реиса поступить также и с защитниками Кастельнуово-Кастельветрано из числа горожан много повидавший на своем веку Беглербег всех османских морей ответствовал холодно:
– Мой сын Тургут, когда тебе в дом врываются ночью чужие люди с недобрыми намерениями, ты как всякий смелый человек, наверняка, будешь защищать свою семью: жену и детей. Также и эти горожане, они лишь спасают своих близких. Они не пойдут воевать против нас в наши земли. А венецианские солдаты, если мы сохраним им жизни, обязательно пойдут сражаться против нас и в другие места, поскольку это их работа, они – солдаты, получают жалование – «солдо» за свой труд. И потому вражеских наемников-солдат надо уничтожать, а мирных жителей – защитников своего очага следует щадить. Но нерожавших девушек и молодых женщин с одним ребенком я приказываю забрать с собой. Они нам нужны для продолжения нашего турецкого рода: женщины нарожают нам детей, а маленькие пленные мальчики и девочки в силу своего малолетства позабудут свои корни и станут впоследствии настоящими турками и верными подданными великого повелителя обширного Османского государства Сулеймана Кануни.
А этот неуловимый, ярый и заклятый враг Андре Дориа и на этот раз ускользнул от Беглербега всех османских морей. И это несмотря на ту внезапность и стремительность появления здесь, на юго-западе Сицилии, турецких галер и шебекк!
И уже в обратном плавании, после того как в центре Ионического моря основная часть османских кораблей рассталась с кораблями ярдымчиденизаскервизиря Тургута Реиса из состава Дозорного турецкого ионическо-адриатического флота, в сознании денизаскервизиря Барбароссы высветилось, что он самолично упустил из рук своего ненавистного врага, когда там, около стен Кастельнуово-Кастельветрано, разрешил дежурному армейскому юзбаши пропустить через свои ряды выходящих из городских ворот пятерых монахов-доминиканцев в их длиннополых широких серо-зеленых одеяниях с едва различимыми темными поперечными полосами, среди которых тяжело ступал среднего роста уже далеко немолодой монах. Турецкий вельможа внутренне благоволил священнослужителям этого христианского ордена, отвергающим оружие и занимающимся благим делом выкупа пленных христиан из османско-арабского плена. Тогда не мог даже допустить в своих мыслях прирожденный воин Хайреддин, сын янычарского офицера Джакуба, что хитрый враг может бежать с помощью переодевания и притворства, что, в сущности, никак недостойно «адмирала Средиземного моря», каковым величает себя этот неуловимый человек непонятной государственной принадлежности: то ли венецианец, то ли генуэзец, то ли флорентиец, то ли испанец, а одно время он, говорят, состоял даже на французской королевской службе.
4.Османский охотничий отряд в поисках редкого дикого животного – черного единорога
Два осенних месяца блуждал огромный 5-тысячный охотничий отряд османов во главе с главным эскадренным капутан-пашой Бексталом по горам и равнинам в районе верхнего течения Голубого Нила, где в него впадал его самый большой приток Аббай. Это была земля, в корне отличная от прочих африканских территорий Египта, Судана-Берберистана и Адала-Фунджистана. Если в последних преобладали два цвета: «буйно-зеленый» растительности около воды и «однообразно-желтый» песков поодаль от нее, сопровождаемые удушающе-влажным пеклом, то здесь, в северной излучине Голубого Нила и Аббая, человеческий глаз везде натыкается на краски бледно-зеленые, и не подавляет путника испепеляющий зной, а постоянно сопровождает терпимая жара. На травянистых лугах в долинах и в ущельях повсюду пасется скот: горбатые быки – зебу, буйволы, верблюды, ослы, козы и овцы. Живущие в этих местах кочевые арабы-бедуины, суданцы-берберы, абиссинцы-амхары, а также фунджи исповедуют, в основном, две религии: ислам и христианство. Турки перестали уже удивляться тому, что жители двух недалеких друг от друга деревенек, говорящие на одном языке и относящиеся к одному и тому же народу, могут быть приверженцами двух различных вероисповеданий.
В поисках черного носорога османы даже выехали к огромному высокогорному озеру Тана на Эфиопском нагорье. Это озеро, как пояснили опытные охотники – провожатые из местных абиссинцев-амхаров, примечательно тем, что из него вытекает река Аббай, считающаяся истоком Голубого Нила. Но в 20 румийских милях ниже по течению Аббай низвергается глубоким, до 100 шагов вниз, мощным и бурным водопадом, называемым: Тис-Аббай, что с амхарского языка переводится как: дымящаяся вода. И в самом деле, уже за десять румийских миль до водопада над приречными лесами, переходящими в зеленую савану, было видно гигантское белесое облако, поднятое в небо мириадами водяных брызг. Грохот, шум и рев воды, низвергающийся двумя потоками вниз на огромную каменистую чашу, сначала подавлял и ошеломлял, а затем вызывал восхищение и восторг. Вокруг водопада на расстоянии пяти-шести румийских миль – сплошное буйство стремящейся вверх зелени и давящих ее книзу лиан. Что только здесь не произрастало! Дикие бананы, финиковые пальмы, хлебные деревья, древовидный вереск, кудрявые кусты можжевельника, огромные папоротники и еще многое другое.
Выяснилось в процессе долгого поиска объекта охоты, что не только черный носорог, но и даже белый являются редкими дикими животными в этих местах. Бывалые охотники-амхары поведали любознательному османскому капутан-паше Бексталу, что эти единороги в больших количествах водятся далеко на юге, в верховьях Белого Нила во влажных джунглях страны Уганда, но идти туда и возвращаться назад – на это надо, как минимум, полгода времени.
Три вида диких животных встречались повсюду на пути османского охотничьего отряда: дикие буйволы в саване, бегемоты и крокодилы около рек и в самой воде.
Много повидавшие на своем веку поджарые коричневокожие охотники-амхары (кстати, исповедующие ислам), одетые в свои особые «профессиональные» кожаные штаны и куртки, и в кожаных же сандалиях, стреляли из своих тяжелых мушкетов на подставках этих громадных буйволов в большом множестве, так чтобы мяса хватало для всего 5-тысячного отряда. Один из немолодых амхаров показал на туше убитого буйвола, в какое место спереди на груди или сбоку около левой передней ноги надо бить этого большого дикого быка, дабы сразить его сразу же, одним метким попаданием пули в сердце, а иначе не миновать беды. Выпускник 1522 года по христианскому летоисчислению Высшей мореходной школы в Измире по боевой специальности корабельного офицера-артиллериста (а 1524 года по специальности: капитан по вождению морских судов) Бекстал уже с первого раза попал из ружья в указанную абиссинцем точку на груди буйвола и поразил его насмерть, всего с десяток шагов смог пробежать большой темно-коричневый бык и завалился набок, извергая изо рта кровавую слюну.
За вечерним мясным жарким у яркого костра около кожаной палатки этот сухощавый пожилой охотник-амхар рассказывал на смеси арабского и амхарского языков:
– То, что ты, уважаемый османский начальник Бекстал, сразу же завалил с первого выстрела огромного буйвола – это большая удача, поскольку очень трудно попасть в постоянно передвигающееся животное. Есть много диких животных, которые опасны для человека. Но они опасны только в одном случае, если человек сам испытывает свою судьбу, охотясь на них. Высоко в наших горах живет дикий горный человек – горилла, в травянистой саванне возлежит под большим деревом лев, в кустарниковой саванне бродит исполин – слон, около воды живет мордастая свинья – носорог и в воде пребывает зубастый и огромный крокодил, но никто из них не нападает на человека первым, они атакуют охотника только в порядке самообороны, или же если слишком близко подходишь к ним. Свирепый нрав дикого буйвола известен нам, амхарам, издавна, и мы предпочитаем обходить его далеко стороной, если только не охотимся на него. Его нрав непредсказуем, он может пойти в атаку на человека, едва завидев его, но уже наверняка атакует охотника будучи раненным. Когда он нападает, его уже остановит только меткая пуля. Но бывало и так, что охотники вгоняли в него по пять-шесть пуль, а выносливое раненное животное даже не замедляло хода, делало круг и устремлялось на охотника сзади. Лишь одно дикое животное страшнее буйвола, это носорог.
Повсюду у рек всречались большие стада бегемотов, внешне похожих на больших белых свиней. Однажды рано поутру главный эскадренный капутан-паша, а сейчас начальник большого охотничьего отряда в 5 тысяч человек, важный турок Бекстал вышел из палатки, поставленной ночью накануне на вершине пологого холма, и поразился удивительной картине. Теплым ранним осенним утром, когда на небе не было ни облачка, а на востоке всходило солнце, отбрасывая свои первые живительные лучи на землю, по утоптанной тропинке среди зеленой травянистой саванны цепочкой шествовало огромное стадо бегемотов, впереди важно двигались матерые самцы, крупные и толстомордые, за ними шли молодые и старые самки, туловищем чуть поменьше, многие со своими малыми детенышами, которые катились словно бочонки, а замыкали длинную процессию из 100-120 животных молодые самцы, шкура которых была чуть светлее, чем у матерых их собратьев мужского пола. После ночной пастьбы бегемоты с шумом входили в реку, соблюдая строгую очередность.
Заходя в реку, передние старые самцы ревели и били мордами по воде, поднимая брызги, а все остальные члены стада, погружаясь в воду, фыркали и пускали пузыри, при этом матери-бегемотихи с детенышами держались ближе к берегу, там где не было глубоко для маленьких бочкообразных бегемотиков.
Непосредственный начальник исконно турецкого полка-алая, задействованного в междуречье Белого и Голубого Нилов на трудной охоте на таинственного черного носорога, 29-летний капитан – ортан-дей Оздемир чуть было не стал жертвой крокодила при переходе на лошади брода небольшой речушки, поросшей по берегам кустарниковым вереском и низкими кофейными деревьями. Здоровенный водный хищник лежал незамеченным, притаившись на дне под обрывом, и показался внезапно лишь тогда, когда кобыла командира турецкого полка подскользнулась на скользком камне и упала набок, а ловкий ортан-дей смог молниеносно выскользнуть из стремян и упасть боком в воду, сразу же уйдя на близкое дно; в это время зубастый зеленый, длинный и толстый крокодил метнулся к лошади, раскрыл широко пасть, схватил за шею и потащил ее, бьющую отчаянно ногами, в глубокое место, ближе к центру потока. Испытывающий одновременно множество чувств: испуг от неожиданности нападения речного хищника, взволнованность от минования смертельной опасности и негодование по поводу неожиданной потери подседельной лошади, – молодой капитан выхватил на берегу у кого-то длинный боевой мушкет и хотел было открыть стрельбу по крокодилу, скрывшемуся в воде вместе с добычей, но двое местных охотников-амхаров успокоили его, объявив, что они совсем скоро поймают этого речного зубастого хищника-ящера. Один из этих охотников поскакал к недалекому стаду, переговорил с пастухом, пообещав ему толстую крокодилью кожу, и привез оттуда козленка. Поскольку дело было уже под вечер и охотничий полк-алай располагался на ночлег, разбив палатки, постольку у двух охотников и у жаждущего справедливого возмездия ортан-дея Оздемира времени на поимку крокодила было вдосталь. Охотники на крокодила привязали козленка в кустах на берегу, где тот начал свое беспрестанное блеяние. Оказалось, что хищные водяные ящеры до умопомрачения обожают молодую козлятину и этот, а может, и совсем другой, крокодил устремился на берег завладеть лакомым блеющим трофеем. Пока речной зубастый хищник разделывался с сильно блеющим козленком, двое ловких амхарских охотников зарыли в песок на пути возвращения (а выявилось, что крокодил возвращается назад в воду только одной дорогой) бревнышко с вделанным в него прочным и острым лезвием. И сразу же сметливые абиссинцы подняли неимоверный шум, ударяя палками в пустые медные ведра. Этот сильнейший грохот, от которого не только у крокодила, но и у человека заболит голова, вынудил хищника-ящера быстро ретироваться к воде, бросив недоеденную тушу козленка. Проползая над спрятанным металлическим лезвием, крокодил распорол свое мягкое и уязвимое подбрюшье, через полтора часа он мертвый всплыл окровавленным брюхом вверх на поверхность воды, откуда его потоком прибило к берегу. Охотники-амхары сдержали слово, данное турецкому капитану Оздемиру, утолив его жажду мести, и данное пастуху, вернув ему вместо козленка необходимую в скотоводческом хозяйстве толстую крокодилью шкуру.
Наконец в долине Генареф на правобережье Голубого Нила удалось повстречать носорогов, которых было три особи и одна из них – о радость! – черного окраса. Не веря своим глазам, главноначальствующий охотничьего похода главный эскадренный капутан-паша Бекстал вопросил своих спутников: командира турецкого полка-алая, находящегося в охотничьей облаве, капитана Оздемира и темнокожего старшего шебекки-баши Асыма Баштуга, – и они оба в один голос подтвердили, что это и в самом деле есть долгожданный черный единорог.
Пятнадцать стрелков (7 эфиопов-охотников и 8 воинов-турков) встали в ряд, расставив двуножные подпорки ружей и взведя колесцовые курки. Для подстраховки (а вдруг курок откажет!) сзади них стояли около своих легких пушек османские воины с запальными фитилями. Пока их положение облегчалось тем, что плохо видящие, но имеющие острое чутье носороги не могли заподозрить человеческого присутствия, так как охотники подошли к ним с подветренной стороны.
Грянули первые три одновременных выстрела. Это стреляли абиссинцы-амхары, один белый огромный носорог, получивший пулю на недалеком расстоянии – всего около 100 шагов – в грудь слева, зашатался и упал, громко трубя, на передние копыта. Двое же других животных, только раненные, молча пошли в атаку на стрелков, постепенно набирая ход. Их бег не остановили последующие два ружейных залпа, они уже были недалеко и атаковали строго по прямой. Даже не верилось, что эти огромные и толстые дикие животные могут так быстро бежать. Истекая кровью, оба единорога – белый и черный – вдруг на большой скорости резко развернулись и бросились на других охотников – турков, восседавших на конях на окраине зеленой поляны в двухстах шагах от них. Невезение этих охотников состояло в том, что они оказались с наветренной стороны, и чудовищной силы и стремительной скорости дикие животные учуяли их. Это уже было как в реальном бою. Османов в битве всегда выручает отточенная долгими тренировками слаженность и удивительная быстрота действий, и на этот раз эти их свойства, к которым стоит присовокупить отвагу и стойкость, спасли их. Один молодой, удалой и расторопный унтер-офицер – ээрбаши по имени Хамид высек искру и поджег запальный шнур (а это самый важный момент в артиллерийском бою); указывая в сторону атакующих диких животных левой свободной рукой, стал резко отдавать команды, и пять фальконетов незамедлительно выдвинулись вперед и прогремел единовременный залп. Три ядра попали в голову первого белого носорога, которое превратилось в месиво крови, костей мяса и мозгов, а два – во второго, пробив ему грудь и живот.
На боку, истекая кровью из разорванного ядром живота, лежала черная туша громадного зверя, длиной в восемь шагов от головы до хвоста и высотой в четыре шага. Массивное туловище было покрыто плотной шкурой, которая сбивалась складками, особенно над передними толстыми ногами. Уши, похожие на таковые верблюда, были обрамлены густой щетиной, а недлинный утолщенный хвост заканчивался пучком в виде подрезанного конского хвоста. Рогов, однако, было два: один большой и закругленный, как османский ятаган, длиной в полтора человеческих локтя, произрастал из носа чуть повыше ноздрей, а другой меньший, также толстый, но имеющий длину в пол-локтя, выступал из черепа промеж двух маленьких, покрытых кожаными складками глазок. Вес мяса разделанного единорога был равен таковому трех тяжелых быков-буйволов в совокупности.
Вечером за жестким, но лакомым жарким из носорожьего филе старый эфиоп-амхар рассказывал у костра:
– Носорог всегда атакует первым и действует, как вы поняли, быстро и решительно. Все животные уходят от носорога, уступая ему дорогу. Даже слон на узкой тропинке предпочитает уйти прочь в сторону. Мы, амхары, все испытываем огромный страх перед носорогом. Даже воины из народа масаев, которые живут южнее нас за Эфиопскими горами в широкой саванне и почитаются всеми местными народами как самые храбрейшие из храбрых – они убивают льва тонким копьем, а то и одним кинжалом! – и те опасаются только одного зверя – единорога.
5.Новоиспеченный маршал Испании и вице-король Новой Испании – Мексики маркиз Эрнандо Кортес дель Валле де Оохака получает приглашение на войну
Глодала сердце благородного маркиза Эрнандо Кортеса дель Валле де Оохака затаенная обида на короля и императора Карла V Габсбурга: почему этот невесть откуда появившийся Франсиско Писарро в первом же императорском эдикте-указе о нем был произведен в такие высокие чины-звания, что сразу же стал на один ранг выше, нежели он, заслуженный конкистадор Кортес, отправивший в казну метрополии не один груженый кладами-сокровищами корабль? А может быть, такой королевский указ о Писарро является проявлением недовольства по отношению к нему, дону Эрнандо, вызванного гибелью здесь в Мексике трех посланных его, короля Испании Карла V, испанской королевской канцелярии коронных ревизоров: Франсиско Кордовы, дона Хуана Грихальвы и падре Фернандо Эспинозы? Но во время бунта новоиспанско-мексиканских конкистадоров первого призыва лично его, генерал-капитана и губернатора-наместника Кортеса, не было в новоиспанском главном городе Мехико, он находился тогда в походе на южном направлении для оказания помощи попавшему в затруднительное положение отряду испанских конкистадоров под командованием тогда еще вице-прапорщика Франсиско Лас Касаса. И об этом было убедительно изложено в отчете, направленном в испанскую королевскую канцелярию за подписью двух тогдашних временных руководителей колониальной мексиканской администрации – главного альгвасила Берналя Диаса дель Кастильо и главного епископа Бартоломео Лас Касаса.
Возможно также, что там в Испании полагают, что он отправляет им мало кладов-сокровищ? Но он за эти годы, в течение которых правит здесь, почти ежегодно (за исключением времени нахождения в южном походе в страну майя), уже десять раз посылал золотые караваны, самый малый из которых по численности был не меньше десятка кораблей. А этот непонятно откуда взявшийся Франсиско Писарро отправил за три года только один караван, да и то, как сказывают, больше чем наполовину состоявший из серебряных слитков и изделий.
Кстати, также рассказывали, как этот выскочка Писарро смог захватить власть в стране инков, находящейся во многих месяцах пути на юг от южного побережья Карибского моря. Он не придумал ничего нового, а применил уже известный прием с захватом в заложники Верховного касика этих инков, или как они его там называют, Верховного Инку, по имени Атауальпа, а такой способ покорения туземцев здесь в Новом Свете, уже применял он, находчивый, сметливый и смелый дон Эрнандо Кортес. Этот Писарро вероломно захватил со своими двумястами испанцев Верховного Инку и объявил его пленником-заложником; инки согласились выплатить за своего царя, которого они почитали как полубога, столько золота, сколько вмещалось в большую комнату до вытянутой вверх руки, куда был заперт этот царственный заложник. Получив выкуп, этот Писарро не сдержал своего слова и не отпустил на волю высокородного заложника, а обвинил его во всех возможных смертных грехах и казнил его. Там что ничего заумного и запредельного этот Писарро при завоевании страны Беру-Перу не придумал. Повоевал бы он на городских улицах мексиканского Теночтитбана или же в горах и на равнинах страны астеков, теряя тысячи своих верных и храбрых конкистадоров, то тогда можно было сказать, что он, Франсиско Писарро, храбрый воин.
Распалял себя отважный дон Эрнандо таким мысленным сравнительным анализом (из которого, конечно же, следовало, что он, дон Кортес, более мужественный, умный и удачливый конкистадор, нежели какой-то там выскочка Франсиско Писарро, который только и делал, что подражал выдающемуся воителю Кортесу, а это, разумеется, не могло не принести кое-каких плодов) и подогревал свою затаенную обиду на своего короля-императора Карла V вопросом: почему-то этот Габсбург оценил куда меньшие заслуги этого Писсаро по намного более высокой шкале, нежели его, замечательного дона Кортеса, отважные, разумные и добычливые высокие деяния?.
Несколько заглушила боль такой незаслуженной обиды со стороны Карла V Габсбурга у деятельного генерал-губернатора маркиза Кортеса де Оахака подготовка морской экспедиции, выступающей с побережья Южного моря – Тихого океана на поиски трех небольших бригантин со 115 членами экипажа, которые отплыли в сторону Молукки, или Китая во главе с двоюродным братом самого маркиза капитаном Альваро Сааведра еще свыше пяти лет тому назад. Снова на тихоокеанском побережье завизжали пилы и застучали топоры плотников-корабелов, приступивших в закладке трех новых каравелл. И на этот раз постройка кораблей и руководство самой экспедицией были доверены родственнику – другому двоюродному брату 28-летнему Диего Уртадо Мендосе, чедовеку также, как и брат Сааведра, сведущему в морском деле, поскольку этот Диего уже 15 лет плавал по Атлантике, начинал с юнги, а закончил капитаном бригантины.
Конечно, хотелось бы как можно скорее на имеющихся готовых судах, не занимаясь долгой постройкой новых, отплыть на розыски затерявшегося на просторах мирового океана брата Альваро, но испанские галеры, каравеллы и бригантины находились очень далеко от побережья Южного моря – Тихого океана, на противоположном краю материка – на берегу Мексиканского залива, и их никак невозможно было по внутренним водам провести на Тихий океан. И потому приходилось строить там, на побережье Южного моря, новые суда.
Энергичный генерал-губернатор колониальной страны Мексика не ограничился закладкой и строительством только трех каравелл. В различных местах тихоокеанского побережья были сооружены верфи и доки, на которых ударными темпами строились новые надежные суда для дальних морских переходов. Кроме двоюродного брата Диего Уртадо Мендосы, готовили свои сходящие со стапелей корабли к тихоокеанским походам назначенные генерал-капитаном вооруженных сил и военно-морского флота Испании, маркизом Кортесом де Оохака новоиспеченные капитаны флотилий: Эрнандо Грихальбе, Андреас Талия и Франсиско Ульоа.
Из научно-географических трудов ученых магистров-докторов-профессоров и академиков известных международных академий отца и сына Магидович: «Наибольший успех выпал на долю последней экспедиции Кортеса – Франсиско Ульоа. На трех судах он вышел из Акапулько 8 июля 1539 года. Во время шторма 27 августа один корабль отделился от флотилии и вынужден был вернуться. Ульоа прошел вдоль всего материкового берега и 28 сентября достиг вершины залива, названного им Багряным морем от красных водорослей, окрашивающих воды некоторых бухт, или от темно-красных песков, окаймляющих его берега, но скорее всего из-за красного стока открытой им реки Колорадо, впадающей в залив. Вверх по ней Ульоа поднялся на лодке на несколько километров и увидел вдали на севере горы, а в устье реки обнаружил огромное – не менее 100 тысяч особей – стадо морских львов. Затем он проследил все западное гористое побережье Калифорнийского залива (1200 километров), отметив, что горы или прибрежные скалы безлесны; он не увидел на них даже гигантских кактусов, обогнул мыс Кабо-Фальсо – южную оконечность полуострова – и прошелся вдоль западного, в основном низменного Тихоокеанского побережья полуострова до 28º с. ш. Доказав, что остров Санта-Крус является длинным и узким полуостровом, Франсиско Ульоа через год вернулся в Акапулько».
Кроме кораблестроения, большое внимание энергичный генерал-капитан и маркиз Эрнандо де Оохака уделял справедливому распределению новых плантаций, дабы заслуженные конкистадоры первого призыва получили бы в свое навечное владение самые лучшие земли, территории и угодья, к которым были приписаны в качестве сельскохозяйственных рабочих (а в сущности, рабов) новообращенные христиане из зависимых астекам племен талашканов, тотоканов и тольтеков, кои не отличались особой свирепостью, такой, как их бывшие хозяева-астеки, напрочь отказавшиеся заниматься физическим трудом ввиду своего высокого происхождения. Но эти астеки были хороши для службы у новоявленных плантаторов в качестве управляющих, надзирателей и надсмотрщиков, они с кнутами из сыромятной кожи не позволяли подчиненным сельскохозяйственным работникам бездельничать. Канули в прошлое те времена, когда талашканы, тотоканы и тольтеки могли собираться на корточках в кружок, выплевывать слюну от жевания листов коки и обсуждать интересующие их вопросы. Едва слышное предупредительное похлопывание левой рукой по своей груди их непосредственного начальника – надзирателя из астеков приводило их в неистовый страх и они еще энергичнее, сильнее и быстрее работали на плантациях своими мотыгами.
Новые белокожие хозяева на ограничивались выращиванием исконно индейских растительных культур: низкого однолетнего кустарника хлопчатника, высокого однолетнего растения маиса-кукурузы, вьющегося по земле однолетнего батата – сладкого картофеля, травянистого многолетнего ямса, клубни которого схожи по вкусу с бататом; невысокого многолетнего маниока, из корней которого получали муку – тапиоку; а также многолетнего растения с толстенным стеблем и сочным плодом – ананаса; они также стали возделывать и такие сельскохозяйственные культуры, которые были завезены из Старого Света (из Южной Испании, Южной Португалии, Южной Италии и Северной Африки, или же из других мест) и пользовались устойчивым спросом в метрополии: кокосовую пальму, круглые плоды которой, произрастающие на ее верхотуре, дают отменное кокосовое масло и кокосовое молоко-сок; высокое дерево банан со сладким мучнистым продолговатым плодом; не очень высокое хлебное дерево с большими округлыми плодами, в вареном или жареном виде напоминающими по вкусу ржаной хлеб; вечнозеленое раскидистое дерево манго со сладкими душистыми плодами и сахарный тростник, из стеблей которого производят одно из самых необходимых продуктов для человека – сахар.
И бог, по всей вероятности, решил загладить «вину» короля-императора Габсбурга, коли однажды летом от этого испанского правителя прибыл с очередной эскадрой, посланной за последующей партией золотой дани, знакомый дону Кортесу уже сильно возмужавший и заматеревший королевский курьер Андреа Кристобаль, несколько лет назад поменявший лейтенантский чин на капитанский. Этот некогда розовощекий, а сейчас с одутловатым сытым лицом, пока еще молодой человек, приближающийся к тридцати, привез королевско-императорский эдикт о повышении генерал-лейтенанта идальго Кортеса до звания маршала испанских войск и о переводе губернатора-наместника дона Эрнандо в более высокий чин вице-короля колониальной страны Новая Испания – Мексика. Таким образом, долгое терпение маршала Кортеса дель Валле де Оохака было вознаграждено сполна и он вознесся на одну ступень выше своего тайного супротивника Франсиско Писарро, оставшегося в воинском звании вице-маршала и в классном государственном чине наместника-легата. И великодушный маркиз де Оохака решил смилостивиться и «простить» своего сюзерена и патрона – короля Испании и императора Священной Римской империи германской нации Карла V Габсбурга; правда, «прощеный» король-император об этом акте милосердия со стороны маркиза и не подозревал, поскольку последний не сообщал никому на свете о своей первоначальной обиде и своем последующем великодушии. Матерый характер королевского курьера, капитана военно-морского флота Андреа Кристобаля проявился в том, что он недовольно поморщился при вручении ему новоиспеченным вице-королем земли Новая Испания маркизом Кортесом дель Валле золотой плитки весом в полтора фунта в качестве вознаграждения за радостную весть, и только несколько позже кислая его физиономия приняла более или менее удовлетворенное выражение, когда новоявленный маршал испанских войск маркиз Эрнандо де Оохака с извинениями за непонятливость дежурных прапорщиков повелел принести еще два таких слитка из желтого металла.
В этот же вечер донельзя счастливый маршал испанских войск и вице-король Новой Испании – Мексики 54-летний маркиз Эрнандо Кортес дель Валле де Оохака давал торжественный ужин в огромной зале своего дворца, где некогда вмещалось до 4 000 вооруженных солдат и офицеров (как давно это было!). За длинным столом восседали по правую руку нового вице-короля, понятно же, после самодовольного и самоуверенного королевского курьера, рослого крепыша капитана Андреа Кристобаля, самые знатные и сановные вельможи колониальной страны Мексика: главный альгвасил и очень грамотный летописец худощавый 50-летний Берналь Диас дель Кастильо, главный епископ и правдолюбивый падре толстый 43-летний Бартоломео Лас Касас, начальник казначейства старший лекарь тучный 59-летний Мигель дель Сото, недавно произведенный в капитаны глава северо-западного округа могучий телом 36-летний Гонсало Сандоваль, командир карательного воинского отряда увалень прапорщик 38-летний Франсиско Лас Касас, а также и другие благородные люди; напротив них по левую руку от маршала и вице-короля, торжественно восседающего во главе праздничного стола, сидели чинно жены названых сановников, сплошь краснокожие красавицы с миндалевидными глазами из местных астеков, талашканов, тотоканов и тольтеков, но, само собой разумеется, 36-летняя супруга маркиза Кортеса по имени Марина, являясь неземной красоты женщиной, далеко превосходила всех прочих сидящих за столом писаных красоток. Но ведь так бывало всегда, во все времена и у всех людей, да и не только у людей, но и у диких зверей: самый мощный самец – вожак обладает самой привлекательной самкой.
И как было обговорено, после вступительного слова нового маршала Испании и вице-короля Новой Испании – Мексики маркиза Кортеса де Оохака королевский курьер капитан Андреа Кристобаль вручил хозяину стола письменное приглашение от самого короля Испании и императора Священной Римской империи германской нации принять участие со своими боевыми конкистадорами в морском сражении с неким османским адмиралом Хайреддином Барбароссой. И уже перед завершением торжественного ужина, перед подачей большой запеченной индейской курицы – индейки, капитан Кристобаль в приватной беседе сообщил маршалу Испании и вице-королю Мексики Кортесу, что совсем недавно, в прошлом году, этот проклятый османский адмирал разбил крупные объединенные силы христиан в морской битве при Превезе.
Но самая главная приятная неожиданность произошла в конце ужина, когда этот молодой человек курьер Кристобаль вручил всем сидящим за столом 35 колониальным вельможам памятные золотые медали, отчеканенные на монетном дворе Барселоны, на которых было изображено в анфас лицо вице-короля Новой Испании Эрнандо Кортеса.
Достарыңызбен бөлісу: |