Лучшей иллюстрацией этого процесса является рассмотрен
ный выше институт рядовства со всеми его разновидностями.
4. Из г о и
Едва ли я ошибусь, если скажу, что у современного чита
теля при слове «изгой» невольно вызывается в памяти знаме
нитый текст, где фигурируют — не знающий грамоте попов сын,
обанкротившийся купец, выкупившийся
холоп и в конечном
счете осиротевший князь.1 Обычность этих ассоциаций говорит,
несомненно, о популярности приведенного текста, но, должен
сказать, вопрос и после ссылки на этот текст остается нере
шенным,' потому что он гораздо сложнее.
В ст. I древнейшей «Русской Правды» в числе общественных
состояний, имеющих право на 40-гривенную виру, значится
и изгой («Аще
будет русин, любо гридин, любо купчина, любо
ябетник, любо мечник, аще изгой будет,
любо Словении, то
40 гривен положите за ны>). Обычно наши исследователи не
обращают внимания на то, что наши источники говорят об
изгоях двух категорий — городских и деревенских; исследо
ватели мало
также отмечают и ту эволюцию, какая происходит
с изгоем на протяжении времени, освещаемого памятниками,
знающими этот термин. А между тем совершенно очевидно, что
между изгоем, имеющим право на 40-гривенную виру (а по
древнейшей «Правде» другой виры вообще и не было), и
между
теми изгоями, которых князь Ростислав в 1150 г. передавал
вместе с селом Дросенским Смоленскому епископу, или кото
рых, по сообщению митрополита Климента, ловят в свои сети
ненасытные богачи, наконец, теми изгоями, которых церковный
Устав Всеволода начала X II в. зачисляет в состав людей
церковных богадельных, — разница очень заметная.
Уже в свое время Калачев высказал интересную мысль,
отчасти поддержанную Мрочеком-Дроздовским, что «начало из
гойства коренится... в родовом быте».1
2 Несмотря на то, что
Мрочек-Дроздовский не во всем, на мой взгляд, удачно разре
шает задачу, у него имеются совершенно правильные и вполне
Достарыңызбен бөлісу: