Библиотека научного социализма под общей редакцией д. Рязанова

Как же можно после этого утверждать, что «социализм, поня­тый, как средство для устранения всех паразитных вознаграждений, в своих результатах совпадает с действием свободной конкуренции»? Как можно говорить, что закон конкуренции «является законом, про-

25

тивным интересам капитала»? (стр. 186). И как мог г. Луначарский, слушая этот архибуржуазный вздор, считать Арт. Лабриолу серьез­ным теоретиком, оттачивающим оружие для ортодоксальных мар­ксистов?

Я имею в виду статью «Синдикализм и реформизм в Италии», на­печатанную в «Mouvement Socialiste» за декабрь 1905 года ¹).

Читатель не посетует на меня, если я, в целях разъяснения во­проса, так сильно запутанного г. Луначарским, сделаю из этой неболь­шой статьи довольно большие выписки.

V

Я начинаю,— говорит там Арт. Лабриола,— с откровенного заявле­ния о том, что как реформизм, так и синдикализм являются теперь продуктом нового характера факта, порождающего собою со­циализм (le produit du caractère nouveau qu'a pris le fait qui engendre le socialisme). По моему мнению, и тот, и другой находят свое оправда-

26

ние в этом новом опыте, и, конечно, наша полемика много выиграла бы, если бы мы стали взаимно рассматривать наши мнения о пути, которым должен был бы идти рабочий класс, чтобы придти к социализму, как результат особой идеи, составленной себе нами о тех силах, которые действуют в обществе в настоящее время, и существование которых прежде нельзя было заметить».

Следует характеристика этого состояния. Капитализм, развив­шийся на развалинах мелкого производства, пользовался неопытностью рабочего класса, не имевшего ни привычки к борьбе, ни сознания своих классовых интересов. Рабочий день был крайне длинен и крайне уто­мителен; заработная плата — до последней степени низка: эксплуатация женского и детского труда сделалась обычным явлением. Мериваль, говоря о производстве хлопка американскими рабовладельцами, заме­чает, что Ливерпуль и Манчестер построены на крови рабов, замучен­ных в американских плантациях. С еще бòльшим правом мы могли бы сказать, что в течение сорока лет пролетариат Англии был приносим в жертву ее богатству и могуществу. Это печальное состояние обще­ства вызвало соответствующие ему взгляды социалистов. «Казалось, что очень обострившаяся взаимная борьба между капиталистами, в связи с естественной половой непредусмотрительностью рабочего, должна вести к постоянному ухудшению экономического положения пролетариата. С другой стороны, конкуренция представлялась какой-то адской силой, которая, беспрерывно опустошая ряды капиталистов, автоматически производит преобразование общества, переходящего от недисциплинированного и никем не руководимого производства к про­мышленному порядку, устанавливаемому небольшой группой капитали-

27

стических производителей. В течение целой четверти века, от Годвина до Галля и Томпсона, эти два элемента разрабатывались в английской антикапиталистической литературе, пока Маркс не систематизировал тогдашних наблюдений и тогдашних учений и не изложил их, придав им лапидарную форму, в «Манифесте Коммунистической Партии».

«В течение сорока лет и во всем мире (et dans toutes les parties du monde) заработная плата увеличилась на 30, на 40, а местами и на 50 процентов. Index - Numbers (числа - показатели) показывают, что цены предметов потребления повсюду понизились. Экономические кризисы, появление которых Маркс сначала считал неизбежным в те­чение каждого пятилетия, а потом признал неизбежным после каждых десяти лет, стали отделяться один от другого все более и более длин­ными промежутками. Их влияние все более и более становится мест­ным и ограниченным, и притом оно распространяется лишь на некото­рые отрасли промышленности. Внимательное исследование их природы показывает, что они порождаются недостатком равновесия в данной экономической системе, еще слишком молодой и еще только стремя­щейся к более прочному приспособлению. Более старые и более благо­разумные (plus assagies) общества представляются более далекими от кризисов, нежели общества более молодые и более невоздержанные (et plus intempérantes). В самом деле. Наиболее сильные и тяжелые кри­зисы наблюдались в течение последних двадцати лет в Германии и в Соединенных Штатах, т. е. в двух странах, представляющих собою два капиталистических организма более молодых по времени своего воз­никновения и потому более склонных к некоторым промышленным увле­чениям (plus portés à certaines audaces industrielles).

Теперь мы видим, в каком отношении ошиблись авторы «Мани­феста». Они думали, что, — как говорит за них Арт. Лабриола на своем неясном языке человека, неспособного к ясному мышлению, — они ду­мали, что капитализм порождает беспрерывный прогресс зла. Но это-то и неверно: зло, порождаемое капитализмом, постоянно уменьшалось в течение того времени, которое протекло со времени выхода в свет «Ма­нифеста». Под известным уже нам благодетельным влиянием свободной конкуренции заработная плата постоянно повышалась, а что касается

28

промышленных кризисов, то, во-первых, они становились все более и более редкими, а во-вторых, от них страдали главным образом, обще­ства молодые и невоздержанные («ошибки молодости!»); общества же более пожилые, более умудренные опытом и потому более благоразум­ные, страдали от них все меньше и меньше. И это, разумеется, очень хорошо, ибо должно же благоразумие получать свое справедливое «воз­награждение» не только на небесах, но даже и в сей земной юдоли плача. Но как же, — ввиду всего этого «опыта»,— обстоит теперь дело со взглядами, высказанными в «Манифесте» насчет перехода к социа­лизму? Очень плохо! Арт. Лабриола говорит, что старые основы со­циалистических пророчеств рушились, оказавшись чисто призрачными (purement illusoires).

29

Говорят: назови мне, с кем ты дружишь, и я скажу тебе, кто ты таков. В том, что касается литературы, я предлагаю говорить иначе: назови мне того автора, которого ты не можешь понять, и я скажу тебе, что такое ты сам. Г. Луначарский не понял Арт. Лабриолы. Это пока­зывает нам, какую меру понимания отпустили бог и природа самому г. Луначарскому.

Но вернемся к этому последнему. Указав еще раз на то, что рефор­мизм и синдикализм порождены одним и тем же историческим опытом, он прибавляет, делая вопрос ясным даже и для самого неповоротливого ума:

«И тот и другой (т. е. опять-таки и реформизм и синдикализм.— Г. П.) отрицали традиционную формулу социализма и даже, сами того не замечая, ссылались на один и тот же основной принцип, однако, они делали из него неодинаковые выводы» ¹).

Вот это верно! И опять нельзя не удивиться легкомыслию г. Луна­чарского; опять нельзя не пожалеть о том, что он не дал себе труда лучше ознакомиться с характером итальянского синдикализма вообще и с синдикализмом Арт. Лабриолы, в частности. Но в чем заключается то различие в приложении основного принципа — одинаково принадле­жащего как синдикализму, так и реформизму, на которое намекает Арт. Лабриола? Оно может быть выражено немногими словами.

Реформизм, — а также, конечно, и ревизионизм, потому что это два различных имени одного и того же явления, — реформизм, подчи­няясь влиянию буржуазных теоретиков «социальной» реформы, преуве­личивает значение вмешательства буржуазного государства в отноше­ния между капиталом и наемным трудом; в этом вмешательстве он со-

¹) Там же, та же страница.

30

вершенно ошибочно видит главное средство достижения конечной цели пролетарской борьбы. «Революционный» синдикализм, подчиняясь влия­нию новейшего манчестерства и воскрешая Прудона, восстает против государства и в своем анархическом увлечении доходит до того, что местами отказывается прибегать к государственному вмешательству даже тогда, когда оно может принести рабочему классу свою долю пользы, устраняя некоторые вредные для пролетариата, хотя и несуще­ственные стороны капиталистической эксплуатации ¹). Главное средство достижения конечной цели пролетарской борьбы он, — вместе с анар­хизмом, — ошибочно видит в разрушении государства. Вот и все. В остальном, — и в самом главном, т. е. во взгляде на общий ход совре­менного капиталистического развития, — реформизм и «революцион­ный» синдикализм тожественны друг с другом. Взятые вместе, они пред­ставляют собою нечто похожее на пару перчаток: левая перчатка в из­вестном смысле противоположна правой. Но это не мешает ей быть совершенно подобной ей.

Как теория, синдикализм Арт. Лабриолы представляет собою лишь одну из разновидностей «критики Маркса». Что эта будто бы критика так же вульгарна и так же основана на полном непонимании коренных положений марксизма, как «критика», исходящая из лагеря рефор­мизма, очень хорошо видно уже из того, что мы прочитали в статье Арт. Лабриолы о ходе развития капитализма в течение последних со рока лет. Столь же хорошо видно это и из того, что мы сейчас узнаем.

«Их общую историческую и психологическую посылку (т. е. по­сылку общую реформизму и синдикализму.— Г. П.) можно выразить сле­дующим образом, — признается Арт. Лабриола: — так как опыт эко-

¹) Ha съезде синдикалистов, имевшем место в Ферраре 29 июня — 1 июля 1907 года, принята, в заседании 30 июня, резолюция, решительно отвергающая всякое вмешательство современного государства во взаимные отношения между трудом и капиталом (см. «l'Azione Sindacalista», 1907, № 190). Эта резолюция на-cквозь пропитана анархическим духом. Против нее говорил, правда, один из теоре­тиков итальянского синдикализма, Энрико Леонэ, признававший некоторую пользу и за государственным вмешательством. Однако его доводов не приняли в сообра­жение Оно и понятно: они противоречили его собственной теории.

31

номического процесса показал, что промышленное производство не на­ходится в непременной связи с существованием социальной дифферен­циации между капиталистами и рабочими, то все сводится к вопросу о том, по какому пути надо следовать, чтобы придти к такой промышлен­ной организации, которая управлялась бы и руководилась бы непосред­ственно рабочими-производителями».

Это, конечно, очень темно, но темно только потому, что наш ав­тор «думает басом». А на самом деле это очень просто: опыт показал (т. е. буржуазные экономисты уверили Арт. Лабриолу.— Г. П.), что в со-

32

временном капиталистическом обществе вовсе не совершается той кон­центрации производства, о которой говорил Маркс. Поэтому объективный ход общественного развития вовсе не толкает общество в напра­влении к социализму. Социализм перестает казаться необходимым ре­зультатом этого развития. А так как научный социализм основывается именно на признании экономической необходимости развития капита­листического общества в направлении к социализму, то научный социа­лизм оказывается «призрачным». Что же остается? Пусть и на это от­вечает сам «выдающийся теоретик синдикализма».

Резюмируем. Прежде, в ту эпоху, когда Маркс и Энгельс писали свой «Манифест», устранение капиталистических производственных от­ношений представлялось делом экономической необходимости, а теперь полувековой опыт убедил нас в том, что экономической необходимости в таком устранении вовсе нет, а что все зависит тут единственно от воли людей. Другими словами, это значит вот что: прежде, в эпоху «Ма­нифеста», думали, что обращение средств производства в общественную собственность будет делом человеческой воли, обусловленной самим хо­дом развития капитализма. Но полувековой «опыт» показал, что ход этого развития вовсе не таков, чтобы под его влиянием воля людей на­правлялась в эту сторону. Однако этим вовсе не надо огорчаться; на­против, этому следует радоваться, потому что воля людей сама напра­вит себя в желательном для нас направлении. До такого утопически-филистерского вздора не договаривался и родной брат Арт. Лабриолы — Эд. Бернштейн!

Арт. Лабриола обещал нам не касаться, в этих своих рассуждениях, исторического учения Маркса, т. е. исторического материализма. Но обуявший его дух «критики» пересилил его, и он возвестил нам возро­ждение идеализма в социологии, т. е. крушение материалистического

¹) Там же, та же стр.

33

объяснения истории. О каком же идеализме говорит он нам? Он говорит нам о той разновидности идеализма, которая объясняет историческое развитие общества сознанием и волею людей. Это — самый слабый вид идеализма. Идеализм Шеллинга и Гегеля был не таков: он понимал, что научное объяснение общественных явлений начинается только там, где сознание и воля людей могут быть объяснены, как необходимый продукт общественного развития. Но этого не понимал утопический социализм, который считал человеческую волю и человеческое сознание послед­ними, глубже всех других лежащими причинами общественного истори­ческого движения. Главная заслуга научного социализма состояла в том, что он открыл экономическую необходимость в том предстоящем ци­вилизованному миру преобразовании общества, на которое утопиче­ский социализм смотрел лишь как на возможный результат желатель­ного усилия человеческой воли. Поэтому можно сказать, что Арт. Ла­бриола, в своей книге выдающий себя за истинного истолкователя Мар­кса, в своей статье рукоплещет возвращению, — впрочем, им же самим измышленному, — социализма с научной точки зрения на утопическую. Я согласен, что «ниспровержение», хотя бы только воображаемое, на­учного социализма должно нравиться, например, г. профессору Н. Ка­рееву, который с полным правом увидит в этом возрождение субъективизма. Но как может это нравиться г. А. Луначарскому?

Отгадай, моя родная...

Правда, г. Луначарский, по-видимому, не имеет ни малейшего по­нятия о той поучительной статье Арт. Лабриолы, содержанием которой восхищаемся теперь мы с читателем. Но русский народ справедливо го­ворит, что птица видна по полету. Достаточно было прочитать две-три главы из книги «Реформизм и синдикализм», чтобы сообразить, как близок Арт. Лабриола в своем понимании марксизма к нашим субъективным социологам.

VI

На стр. 135 своей книги Лабриола пишет: «Учение Маркса поло­жило начало двум легендам. Первая заключается в том, будто эволюция человеческого общества протекает в механическо-автоматической, по­чти фатальной форме и всегда в математически-определенном напра­влении... Вторая легенда может считаться практическим выводом из первой. Так как мир развивается сам по себе, то, несомненно, бес­полезно сознательное и планомерное вмешательство в процесс его развития».