Четвертый ФилософиЯ нового времени

Готфрид Вильгельм Лейбниц без преувеличения может быть назван одним из величайших философов и ученых человечества. По образному выражению Д. Дидро, Лейбниц был для Германии одновременно и Платоном, и Аристотелем, и Архимедом.

Лейбниц родился 1 июня 1646 г. в Лейпциге, в семье профессора Лейпцигского университета. Еще учась в школе, Лейбниц проявил большой интерес к науке, особенно к логике. В 1661 г. он поступает в университет, где изучает логику и математику, но в конце концов выбирает юридический факультет, где и защищает докторскую диссертацию «О запутанных судебных случаях». Попутно он пишет диссертацию о комбинаторном искусстве, в которой разрабатывает идеи логики и математики, в частности математической логики.

В 1666 г. он заканчивает университет, а через два года поступает на службу к министру Майнцского курфюрства и в это же время продолжает заниматься математикой и разрабатывает идеи механики. Появляется у него интерес и к богословию, которое имеет у него экуменический характер: Лейбниц вынашивает планы работы, в которой он объяснит, как можно объединить все христианские конфессии.

С 1672 по 1676 гг. он живет в Париже и работает на дипломатической службе; часто наезжает в Лондон. В это время он изучает работы Декарта и Паскаля, знакомится с известным механиком Джоном Гюйгенсом, который также повлиял на становление Лейбница как ученого и философа, развивает логические и математические идеи Паскаля, совершенствует его знаменитую счетную машину.

В эти же годы Лейбниц создает дифференциальное и интегральное исчисление, и примерно одновременно с ним такие же идеи высказывает Исаак Ньютон. Это послужило поводом для судебных разбирательств между Лейбницем и Ньютоном в плане установления научного первенства. Тяжба эта не делает чести ни тому, ни другому мыслителю, история же распорядилась так, что было признано независимое открытие этого нового раздела математики двумя учеными, и основное уравнение дифференциального и интегрального исчисления с тех пор называется формулой Ньютона-Лейбница.

Вообще вклад Лейбница в математику был велик — может быть, не менее чем вклад Декарта, разработавшего основные положения современной математики. Лейбницу также принадлежат многие нововведения, в частности понятия функции, дифференциала, координаты, переменной, алгоритма и др.

В 1676 г. он побывал в Голландии, где познакомился с идеями Спинозы; с этого же времени он работает в Ганновере инженером в рудниках, занимается геологией, пишет книгу «Протогея» (1691), в которой рассматривает вопросы эволюции Земли. В 1686 г. пишет «Теологическую систему», где излагает теоретическую основу для объединения различных христианских конфессий. В 1689 г. едет в Италию, где создает Итальянскую академию наук. Папа римский предлагает ему пост хранителя Ватиканской библиотеки, но Лейбниц, будучи по вероисповеданию протестантом, отказывается от этой должности.

В 1697 г. Лейбниц знакомится с Петром I и по его просьбе составляет ряд записок, в том числе план создания Российской академии наук в Петербурге.

Умер Лейбниц 14 ноября 1716 г. в Ганновере.

Интересы Лейбница были достаточно разнообразными: философия, богословие, математика, механика, физика (ему принадлежит открытие закона сохранения энергии), геология. У Лейбница насчитывается огромное количество произведений (75 тысяч работ разного объема). В философском плане отметим главную, как он сам считал, работу — «Теодицею» (сам же он и ввел впервые этот термин, ныне широко используемый). В этой работе Лейбниц ставит задачу доказать, что существование в мире зла не противоречит тому, что миром правит всемогущий и благой Бог.

Другая фундаментальная философская работа Лейбница — «Новые опыты о человеческом разуме», опубликованная после его смерти, в 1765 г. Уже из названия следует, что эта работа направлена против локковских «Опытов о человеческом разуме». Интересна и полезна она тем, что в ней Лейбниц, строго следуя структуре локковского произведения, предлагает свои ответы на каждый из параграфов философии Локка. В частности, Лейбниц делает добавление к знаменитому тезису Локка («Нет ничего в уме, чего первоначально не было бы в чувствах») — «кроме самого ума»¹. Таким же образом Лейбниц остроумно отвечает и на другие материалистические идеи Джона Локка.

Лейбниц не написал работы, в которой систематически изложил бы свое учение. Основные его идеи изложены, как правило, в небольших статьях. Одна из первых его работ, написанная им еще в университете, но свидетельствующая о зрелости ума, называется «Метафизическая диспутация о принципе индивидуации». Работы раннего Лейбница показывают его основные интересы: «Свидетельства природы против атеистов», «О первой материи». Все они помещены в первом томе русского собрания сочинений Лейбница. Здесь же помещена и его переписка с Кларком — секретарем английского ученого Исаака Ньютона (фактически, это спор Лейбница с самим Ньютоном). Много работ Лейбниц написал по логике, считая одной из своих основных задач создание универсального языка науки, универсальной логики, которая объединяла бы все научные дисциплины, ведь еще со времен Бэкона и Декарта мы видим недовольство формальной логикой, не дающей прироста научного знания. Среди этих работ выделяется «Монадология», единственная попытка изложить систему своей философии. Этот небольшой трактат написан в форме тезисов, как бы афоризмов, и в ней Лейбниц часто ссылается на свою «Теодицею».

Чтобы понять философию Лейбница, необходимо представить себе его как личность, не отрывая его философские взгляды от других его воззрений — математических, физических и богословских. Лейбниц был ученым — физиком, математиком, т. е. человеком, развивавшим науку, введшим основные принципы в современную физику. Как философ, он эти принципы осмыслял и задавал себе вопросы об их сущности и значимости. О взаимосвязи своих занятий различными областями знания и своем интеллектуальном развитии Лейбниц сам написал в статье «Новая система природы и общения между субстанциями…»: «Меня увлекла их прекрасная манера объяснять природу механически, и я со справедливым презрением отвернулся от метода тех, которые только нагромождали формы и способности, не дававшие ровно никакого знания. Но затем, попытавшись углубить принципы самой механики, дабы указать основание для законов природы, познаваемых из опыта, я заметил, что для этого недостаточно принимать во внимание одну только протяженную массу, что необходимо прибегать еще к понятию силы, — понятию вполне доступному для мысли, хотя оно и относится к области метафизики»¹.

Одно из понятий, которое вводилось в XVII в. в современную науку, — понятие силы. С тех пор в физике понятие силы занимает центральное место. Понятие силы функционирует везде; именно силы оказываются теми параметрами, которые действуют в мире, которые связывают все тела и все явления.

Собственно говоря, кроме сил, размышляет Лейбниц, в мире ничего нет. Если мы что-то и наблюдаем, то лишь потому, что на нас действует какая-то сила. Все ощущения — осязание, обоняние и пр. — возникают вследствие того, что на человека, на его органы чувств действуют некие силы. Если мы ощущаем какой-то предмет, то только потому, что этот предмет оказывает нам какое-то сопротивление, т. е. действует на нас с какой-то силой. Все предметы в мире также взаимодействуют посредством силы.

Наблюдая себя, свое собственное сознание, человек также обнаруживает, что его душа имеет также некоторую силу, что тело движется не само по себе, а постольку, поскольку им управляет душа. Поэтому различные силы действуют и в духовном мире, а не только в мире материальном.

Понятие силы в физику ввел еще И.Ньютон. Но определение силы, которое дал Ньютон, можно считать лишь функциональным: «Приложенная сила есть действие, производимое над телом, чтобы изменить его состояние покоя или равномерного прямолинейного движения»². Ньютон не ставит вопросов о природе и сущности этой силы, он лишь объясняет, как вычислить ее величину. Лейбниц же идет дальше и ищет метафизический смысл силы. Если сила действует в физическом мире, то источник ее может быть только метафизический. «Понятие силы, или способности (по-немецки Kraft, по-французски force), объяснению которого я предназначил особую науку — Динамику, проливает яркий свет на истинное понятие субстанции»¹. Ведь что такое субстанция? По замечательному определению Спинозы, «субстанция есть то, что существует само по себе». Таким образом, делает вывод Лейбниц, главное свойство субстанции — это ее независимость, способность к самостоятельному действию. Именно такова сила. Она действует на тело, но на силу ничто не действует. Каждая сила автономна, неделима, и является, как ее называет Лейбниц, монадой и, вслед за Аристотелем, энтелехией: «Вот эта сила или склонность, для которой я не могу найти лучшего обозначения, чем энтелехия, и есть то, что привлекало до сих пор так мало внимания; а между тем среди всех начал нет почти ничего более значительного и более достойного внимания, чем это начало»².

Ни декартовская, ни спинозовская философия не объясняет ни многообразия мира, ни причин его движения, ни его развития. Учение Декарта о субстанции не устраивает Лейбница по причине того, что оно непоследовательно. Протяженность, по Лейбницу, не может быть субстанцией, ибо протяженность всегда есть протяженность чего-то (так же как и мышление всегда есть мышление о чем-то). Этот аргумент мы уже видели у Спинозы. Но учение Спинозы о субстанции также не устраивает Лейбница, поскольку если допустить, что субстанция одна и едина, то отсюда невозможно вывести многообразие мира и его развитие, движение.

Одна субстанция не объясняет наличие многообразия и движения в мире. Поэтому субстанций в мире должно быть много, а именно бесконечное множество — столько же, сколько в мире сил. Главное свойство субстанции — способность к действию. Поэтому субстанция — это и есть сила. Лейбниц называет субстанцию монадой (от греч. μόνος — «один»). Вывод о том, что в мире существует бесконечное множество субстанций, кажется парадоксальным, ведь по обычному представлению субстанция есть нечто, лежащее в основе всего, поэтому, казалось бы, должна быть одна субстанция. Но это представление о единой субстанции противоречит и обычным нашим наблюдениям, и науке. Поэтому именно научный взгляд на мир приводит Лейбница к выводу, что существует множество субстанций: если бы была одна субстанция, не было бы бесконечного количества постоянно взаимодействующих вещей.

Лейбниц развивает далее декартово учение о законах природы. Однако декартово понимание закона, вечного и неизменного, поскольку вечен и неизменен Бог, создавший эти законы, не объяснят, каким образом эти законы приводят в движение материальные тела. Фактически Лейбниц в полемике с Декартом мыслит так же, как Аристотель в споре с Платоном, и не удовлетворяется простой мыслью, что причиной движения и изменения в мире являются вечные и неподвижные законы природы. Закон природы не может привести тело в движение, он лишь описывает характер этого движения. А причиной движения тела может быть лишь некая сила, приложенная к телу. Поэтому он и постулирует существование силы в виде монады, «которая и есть сам присущий ей закон, запечатленный Божеским велением»¹. Представить современную физику без фундаментального положения Лейбница, что закон природы выражается посредством взаимодействия сил, просто невозможно. Эта же мысль служит Лейбницу основой для открытия им еще одного фундаментального закона природы — закона сохранения энергии: «…постоянно существует одна и та же сила, энергия, и она переходит лишь от одной части материи к другой, следуя законам природы и прекрасному предустановленному порядку»².

Учение о субстанциальности сил-монад Лейбниц не считает оригинальным. Свою заслугу он видит лишь в том, что защитил учение Аристотеля о четырех причинах от нападок и вновь вернул доброе имя термину «энтелехия», сделав более понятным его значение: «…теперь учение перипатетиков о формах и энтелехиях (справедливо признававшееся загадочным и едва ли вполне отчетливым для самих авторов) будет сведено к доступным разуму понятиям, так что окажется необходимым не отвергать воспринятую столькими веками философию, а скорее развить ее так, чтобы придать ей (насколько это возможно) последовательность, прояснить ее и обогатить новыми истинами»³.

Таким образом, сущностью субстанции (монады) является сила, активность, деятельность. В чем это проявляется?

Каждая монада есть некоторая способность к движению, развитию. Монада есть сила. Поэтому же на эту субстанцию ничто не может воздействовать. Монада существует так, как будто в мире существует только она одна. Поскольку сущностью монады является сила (ее способность действовать), она только действует, но ничего не воспринимает. Поэтому, по образному выражению Лейбница, монада «не имеет окон». Она ничто не воспринимает в себя извне — она только действует. Только монада обладает активностью, поскольку она есть субстанция. Все остальное, в том числе и материя, пассивно, и поэтому не является субстанцией.

Поскольку сила — понятие нематериальное, следовательно, и монада также нематериальна, непространственна, непротяженна и неделима. Монада абсолютно проста. Монада постигается не чувствами, а только разумом, поэтому понятие силы, лежащее в основе современных наук, есть понятие не научное, а метафизическое (духовное).

По Лейбницу, существуют различные виды монад. Именно множественностью монад объясняется многообразие мира, а различными видами монад, их качественным отличием друг от друга объясняется наличие в мире качественного многообразия, в частности существования разумных, одушевленных и неодушевленных тел.

Монада, которая может сама себя созерцать, есть душа. Одна из монад, которые мы можем непосредственно наблюдать, есть наша собственная душа. На ее примере мы можем наблюдать, каким образом монада имеет в себе источник движения, имеет в себе силу, каким образом она проста, имеет в себе различные способности, в том числе восприятие, или перцепцию.

Понимая, что у каждого человека есть своя собственная душа, мы можем понять, каким образом отличаются монады, будучи абсолютно простыми, но тем не менее качественно отличающимися друг от друга. Именно такая духовная монада может быть истинным атомом, поскольку материальный атом, по Лейбницу, есть понятие, противоречащее само себе, ибо невозможно представить себе, что существует материальное тело, которое нельзя было бы далее разделить. Материя всегда делима до бесконечности, лишь духовное начало может быть абсолютно простым.

Но если, как говорит Лейбниц, существуют лишь монады, то как объяснить существование материи — не духовной, а чувственной реальности? Для объяснения этого Лейбниц обращается к античной философии, в частности к Аристотелю. Лейбниц разделяет учение античного философа, что каждое тело состоит из формы и материи. Форма, или, как часто повторяет Лейбниц вслед за Аристотелем, энтелехия, это и есть субстанция, монада, именно она и есть предмет нашего познания. Материя же полностью пассивна и непознаваема, и поэтому ни в коей мере не может считаться субстанцией: «…первичная материя, взятая в чистом виде, без душ и жизней, которые едины с нею, является чисто пассивной; поэтому, собственно говоря, она не является субстанцией, но представляет собой нечто неполное»¹. Лейбниц категорически не согласен с Декартом, наделявшим субстанциальностью как дух, мышление, так и материю, протяженность. Поэтому Лейбниц в понимании материи солидаризируется с Аристотелем и пишет, что «тело состоит из материи и духа, если только понимать под духом (spiritus) не вещь, одаренную разумом (как это обыкновенно делают), но душу или форму, аналогичную душе, не простую модификацию, но пребывающий субстанциальный элемент, который я обыкновенно называю монадой и в котором заключается нечто вроде восприятия (perceptio) и влечения (appetitus)»¹.

Единственное действие монады — это ее самоопределение; монада всегда действует исходя из себя. Это самоопределение называется представлением. Как каждый человек отличается от другого своими собственными идеями и представлениями, так и монады отличаются друг от друга своими представлениями. Эти представления могут иметь различные степени. У высших монад представление превращается в понятие.

Лейбниц вводит понятие о двух видах представлений: темных (или смутных) и ясных (или отчетливых). Действие монады, ее сила и активность есть ее отчетливое представление. Хотя монада не имеет окон, но тем не менее взаимодействует со всей вселенной, и это взаимодействие оказывается возможным, поскольку монада имеет в себе смутное представление о всей вселенной. То есть представление монады о других монадах есть смутное представление, а о себе самой — это ясное представление.

Для человеческой души знание мира есть смутное представление, а знание самого себя — ясное представление. Именно поэтому человек гораздо более уверен в существовании самого себя, чем внешнего мира; он может сомневаться во внешнем мире, но не в существовании самого себя (так отвечает Лейбниц на проблему сомнения, стоявшую перед Декартом). Поэтому материя есть не что иное, как созерцание монадой своих границ. Когда душа как монада созерцает границы самой себя, то все, что выходит за границы этой монады, понимается ею как материальный внешний мир. Поэтому представление о своей границе есть представление о другом. А поскольку монада нематериальна, то другое должно представляться как отличное от нематериального, т. е. как материя. Когда монада сознает себя и свою деятельность, то она имеет ясное представление; когда она сознает границы себя, она представляет себе материю как нечто другое. Поэтому материя есть темное представление — представление, которое существует внутри монады, но представляется как нечто, якобы воздействующее на монаду извне. Но на монаду ничто не воздействует, она не имеет окон.

Здесь мы не должны видеть никакого противоречия: мы видим внешний мир, но познание внешнего мира заложено в нас самих. Мы знаем, какие противоречия возникают при допущении существования внешнего мира: как раз именно в этом случае оказывается невозможным познание внешнего мира. Как душа может познать то, что душой не является? Как дух может познать материю? Ведь подобное всегда познается подобным — этот принцип является основным принципом философии (как и принцип тождества бытия и мышления). Поэтому познание всего мира содержится в самой душе. Даже более того: если бы монада имела в себе окна, то не было бы такого понятия, как сила. Воздействие одной силы на другую изменяло бы обе силы. Но сила не может меняться, она существует как таковая; существует взаимодействие сил, их равнодействующая, но одна сила другую изменить не может. Поэтому все монады существуют как не имеющие окон, каждая монада знает лишь себя и свои собственные представления — и больше ничего.

Как же мир существует при таком «эгоизме» монад, ведь можно подумать, что каждая монада действует, как ей захочется, но тем не менее мир существует в виде гармоничной взаимосвязи вещей?

На этот вопрос Лейбниц отвечает при помощи предложенной им теории предустановленной гармонии, суть которой состоит в следующеем: гармония мира, в котором монады существуют совершенно независимо друг от друга, возможна лишь в том случае, если существует некое Высшее Существо, которое их упорядочивает. «Эта система предустановленной гармонии, — пишет Лейбниц, — дает новое, до сих пор еще неизвестное доказательство бытия Божия, так как совершенно ясно, что согласие стольких субстанций, из которых ни одна не имеет влияния на другую, может происходить только от одной общей причины, от которой они все зависят, и что она должна иметь бесконечную силу и мудрость, чтобы заранее установить все эти согласия»¹. В рамках лейбницевской теории предустановленной гармонии каждая монада действует в соответствии только со своими представлениями, но все представления, которые в ней имеются (о себе и о внешнем мире) заложены в нее Богом, поэтому все действия всех монад находятся в удивительной гармонии друг с другом. Каждая монада имеет в себе знание о всем мире («все во всем»), но как бы в темном, смутном, неотчетливом виде: «То, что приписывают воздействию внешних предметов, происходит в нас исключительно от неясных представлений, которые соответствуют внешнему миру, и вследствие предопределенной гармонии, которая определяет отношение каждой субстанции ко всем остальным»².

Но почему все-таки монада имеет знание обо всей вселенной?

Лейбницу помогает его интуиция ученого-физика, поскольку понятно, что если все в мире управляется силами, то можно сказать, что любое тело взаимодействует с любым телом, где бы оно ни находилось — хоть на границах вселенной в сотнях тысяч световых лет от Земли. Правда, сила этого взаимодействия может быть ничтожно малой, но она тем не менее существует и ее можно вычислить. А поскольку эта сила имеется, то монада имеет представление обо всей вселенной.

Это представление заложено в каждую монаду Богом — так же, как и принцип действия. Нельзя сказать, что каждая монада действует, как ей захочется. Все монады имеют ту силу и тот принцип действия, которые заложены в нее Богом. Поэтому законы, которые связывают различные монады, т. е. различные силы, это и есть способ управления мира Богом.

Монады не взаимодействуют, между ними есть только согласованность, гармония. Один из примеров такой согласованности, по Лейбницу, мы можем видеть в самих себе. У каждого человека кроме субстанциальной души есть еще и материальное тело. Управляет телом душа — не потому, что она так хочет (не монада управляет), а так Бог согласовал действия монады-души с телом. То есть Бог согласует действия души и тела.

Однако существование Бога не является очевидным для всех людей, и Лейбниц часто обращается к проблеме доказательства бытия Бога. В принципе Лейбниц считает возможным доказать бытие Бога, но его не устраивают те доказательства, которые были предложены раньше. В частности, в онтологическом доказательстве Ансельма и Декарта Лейбниц находит существенный изъян: «Эта аргументация достигает цели, если только допустить, что существо совершеннейшее, т. е. необходимое возможно и не заключает в себе противоречия, или — что то же самое — что возможна сущность, из которой следует существование. Но коль скоро такая возможность не доказана, не следует по крайней мере полагать, что такого рода аргументацией существование Бога доказано безупречно»¹. Следовательно, ошибка онтологического доказательства, по Лейбницу, состоит в том, что не доказана невозможность несуществования Бога. Этот недостаток Лейбниц устраняет посредством вводимого им «принципа достаточного основания», согласно которому «ничего не делается без достаточного основания, т. е. не происходит ничего такого, для чего нельзя было бы при полном познании вещей указать основания, достаточного для определения, почему это происходит так, а не иначе»². Поскольку мир с его многообразием вещей существует именно таким, а не иным образом, то «такое достаточное основание существования универсума не может находиться в ряде вещей случайных, т. е. в ряде тел и их представлений в душах, ибо материя сама по себе безразлична к движению и покою, к тому или иному движению, и потому в ней нельзя найти основания движения, а тем более определенного движения. …Таким образом, достаточное основание, которое в свою очередь не нуждалось бы в другом основании, должно находиться вне этого ряда вещей случайных и заключаться в субстанции, которая составляет причину этого ряда или есть необходимое существо, само в себе носящее основание своего бытия; в противном случае нет никакого другого достаточного основания, на котором можно было бы остановиться. Такая последняя причина вещей называется Богом»¹.

Принцип достаточного основания вместе с принципом предустановленной гармонии являются, по Лейбницу, наилучшим доказательством бытия Бога. В «Теодицее» он так формулирует это доказательство: «Бог есть первая причина вещей; ибо ограниченные предметы, каковыми являются видимые и ощущаемые нами вещи, случайны и не имеют в себе ничего, что делало бы их существование необходимым, так как очевидно, что время, пространство и материя, будучи едины и однообразны в себе самих и безразличны ко всему, могли бы принимать совершенно другие движения и фигуры и в ином порядке. Следовательно, надо искать причину существования мира, являющегося совокупностью случайных вещей; и искать ее надо в субстанции, имеющей в себе основание своего бытия и, следовательно, необходимой и вечной. Надо также, чтобы эта причина была разумной; ибо так как существующий мир случаен и так как бесконечное число других миров было равным образом возможно и равным образом, так сказать, заявляло притязание на такое же существование, как и настоящий мир, то необходимо, чтобы причина мира принимала все это во внимание и ставила себя в то или иное отношение к этим возможным мирам для избрания из них одного. А это созерцание, или отношение существующей субстанции к чисто возможным мирам, могло принадлежать не чему иному, как только разуму, имеющему идеи об этих возможностях; избрание же одного мира могло быть только актом действенной воли. Только могущество этой субстанции дает воле осуществление. Могущество приводит к бытию, мудрость или разум к истине, а воля к благу. И эта разумная причина должна быть бесконечной во всех отношениях и абсолютно совершенной по могуществу, мудрости и благости, потому что она обнимает все, что возможно. И так как все соединено одно с другим, то нет места для допущения другой разумной причины. Ее разум служит источником сущностей, а ее воля служит началом существования. Вот в немногих словах доказательство бытия единого Бога с его совершенствами, а равно и происхождения вещей через него»¹.

Иначе говоря, поскольку в мире существуют вещи, которые могли бы не существовать (они существуют как бы случайно), то Бог является именно той Причиной, Которая дает этой случайности необходимое существование. Трактовка случайности Лейбницем отличается от той, которую дает Спиноза. Голландский философ говорил, что случайным человек называет то, причин чего он не знает. Лейбниц же понимает случайность по-другому: случайно то, противоположное чему остается всегда возможным. Если я существую, хотя мог бы и не существовать, значит, мое существование случайно. А необходимо то, противоположное чему невозможно. Существование Бога необходимо, потому что невозможно Его несуществование в качестве необходимого основания Себя и мира. А существование всех вещей в нашем мире случайно, потому что возможно их несуществование.

Единственное необходимое существо в мире — это Бог, потому невозможно только Его несуществование. А все, что есть в мире, может и существовать и не существовать, поэтому все, что в мире находится, случайно. Значит и наш мир, существующий в том виде, в каком он существует, случаен, а значит, возможно существование и других миров. Следовательно, Бог сотворил наш мир, выбрав его в Своем уме из различных других возможностей. А поскольку Бог есть существо разумное и благое, то поскольку Он выбрал именно наш мир, то наш мир есть наилучший из всех возможных миров, которые могли бы существовать. Если в нашем мире есть разные недостатки, то это не значит, что наш мир создан неправильно. Бог лучше нас знает, какой мир создать, и поэтому наш мир есть наилучший из всех возможных миров. «Из высочайшего совершенства Бога следует, что при творении универсума он избрал план наилучший, соединяющий в себе, величайшее разнообразие вместе с величайшим порядком. Наиболее экономичным образом распорядился он местом, пространством, временем; при помощи наипростейших средств он произвел наибольшие действия — наибольшее могущество, наибольшее знание, наибольшее счастье и наибольшую благость в творениях, какие только доступны универсуму. Ибо так как все возможности в разумении Бога по мере своих совершенств стремятся к осуществлению, то результатом всех этих стремлений должен быть наиболее совершенный действительный мир, какой только возможен. Иначе невозможно было бы указать основания, почему вещи сотворены именно так, а не иначе»¹.

Эта мысль о нашем мире как наилучшем из возможных миров является одной из основных в «Теодицее». Например, Лейбниц пишет: «Так как благость Божия, проявляющаяся в творениях вообще, направляется мудростью, то отсюда следует, что божественный промысел проявляется во всем устройстве вселенной; и надо сказать, что между бесконечным числом возможных рядов вещей Бог избрал наилучший, и, следовательно, таковым является именно тот ряд, который существует в действительности»². У Бога есть три способности: могущество, воля и знание. Могущество дает основание существованию всех монад; знание дает способность восприятия, а воля — способность каждой монаде к стремлению. Своей волей Бог выбирает наилучший из возможных миров, Своей мощью Он приводит его к существованию, а Своим разумом упорядочивает этот мир, дает ему законы, истину и благо (которые познает человек и действует в соответствии с ними). А поскольку весь мир гармоничен, то, следовательно, Бог один и един.

С представлением о мире как наилучшем из возможных миров не совсем стыкуется обыденное мнение о существовании в мире зла. Эта проблема для Лейбница — одна из основных, ей он посвящает трактат «Теодицея». Основные выводы его вполне традиционны и церковны: зло как таковое не существует, у зла нет своей субстанции, так же как нет ее у тьмы. Но есть и метафизическая причина существования в мире несовершенства. Совершенным является лишь Бог, все остальное не есть Бог, поэтому заключает в себе несовершенство уже в силу того, что это — творение. Мир не есть Бог и потому несовершенен. Если бы мир был совершенен, то он был бы равен Богу, но Бог не может повторить Сам Себя, ведь существование двух Богов невозможно. В этом, по терминологии Лейбница, состоит метафизическое зло — в ограниченности мира. Бог беспределен, мир же ограничен в метафизическом смысле, поэтому в мире необходимо существует метафизическое зло. Все остальные виды зла (физическое и моральное) не необходимы, а всего лишь возможны. Существующими их делает человек.

Физическое зло состоит в страданиях, а моральное — в грехе. Страдания появились с грехопадением человека, а грех (здесь Лейбниц не открывает ничего нового) состоит в свободном отпадении человека от Бога. Свобода человека является основным принципом лейбницевской метафизики: поскольку каждая душа есть монада и имеет в себе принцип действия, поэтому она и свободна. Хотя Лейбниц, как и Спиноза, отрицает понятие свободы воли. Свободы воли не существует в виде «я хочу то, что я хочу» — человек может хотеть только то, что заложено в него Богом. Желания, которые Бог дает в виде возможностей, человек часто актуализирует и превращает возможность физического и морального зла в действительность.

Но почему тогда Бог творит этот мир, если Он знает, что творение Его будет несовершенным и, следовательно, в нем будет зло? Бог творит мир в силу того, что Он благ. Именно благость Бога является основной причиной творения мира. Существовать — лучше, чем не существовать; это основное положение, лежащее в основе онтологического доказательства бытия Бога. Поэтому существовать нашему миру, даже несовершенному, лучше, чем вообще ничему не существовать, кроме Бога. Поэтому, проявляя Свою благость, Бог и творит мир, несмотря на то, что он несовершенен и имеет в себе зло.

Лейбниц предлагает и другие объяснения существования в мире зла. Например, считается несправедливым, что праведники страдают, а злодеи благоденствуют. Но благоденствие злодеев только кажущееся, на самом же деле злодеи испытывают страдания, несравнимые с теми, что испытывает праведник, а после смерти наказание злодеев очевидно. Далее, то, что нам кажется злом, на самом деле таковым не является; что есть зло для части, для целого является благом. Лейбниц последовательно проводит принцип предустановленной гармонии. Эта гармония существует не только в мире материальном, но и между миром материальным и духовным. Духи, т. е. разумные монады, образуют между собой некоторое сообщество; совокупность всех духов образует град Божий. Этот град есть мир нравственный, наиболее возвышенный и совершенный из всех творений Бога. Между градом Божиим и земным миром также существует предустановленная гармония, поэтому все поступки в земном мире связаны с событиями в граде Божием, значит, за земные грехи человек будет отвечать после смерти, и наоборот — за праведную жизнь он получит достойное воздаяние. Бог часто дает награды чисто физические, понимая, что физический мир связан и с духовным бытием. Поэтому добрые дела награждаются, а злые получают возмездие. Значит, Бог есть цель жизни человека, в стремлении к Богу и в познании Бога состоит счастье человека.

Лейбница обычно называют одним из последних метафизиков. Знаменит его ученик Христиан Вольф. У Лейбница не было строгого изложения своей системы в некоем одном трактате, подобного тому, как излагали свои учения Спиноза или Локк; все, что он написал, кроме «Монадологии», есть размышления над некоторыми проблемами. Вольф изложил систему Лейбница и тем самым, по мнению многих философов, как бы умертвил ее, лишил яркости и живости. У Вольфа учился наш русский гений М.В. Ломоносов, по учебнику А. Баумгартена, ученика Вольфа, будет преподавать философию И. Кант, поэтому влияние Лейбница на философию велико, в том числе и на русскую (он был первым западным философом, оказавшим непосредственное влияние на российскую философию), а также и на западную, поскольку, как мы увидим, Кант, преодолевая метафизику Лейбница, все же во многом будет основываться на его положениях.

С положениями монадологии Лейбница был согласен святитель Феофан Затворник. В одном из своих писем он писал: «Невещественные силы душевного свойства, с инстинктом производить то и то, по норме в них вложенной Богом, сопровождаемым неким тёмным чутьем. Это Лейбницевы монады... Как всякий человек имеет свою душу, так и всякая вещь свою невещественную силу, которая её образует и держит, как ей положено Богом при создании её. ...Этих сил много. Как они не самобытны, то им необходимы подставки — субстрат, на коем держатся. Необходим ещё и общий направитель... Мне думается, гораздо удобнее субстрат им положить душу мира, тоже невещественную, душевного свойства. Она заведывает теми малыми силами и направляет их, по вложенной в неё норме» (Письмо 266) ¹.

По традиции считается, что Лейбниц был последним метафизиком. Следующие мыслители — Беркли, Юм и особенно Кант будут развивать не метафизическую составляющую в философии, а критическую.