Чичеринские чтения

1. 
   Киссинджер Г. Дипломатия. М., 1997. С. 18-19.
   
2. 
   Там же. С. 146-149; Kissinger H. A World Restored. Metternich, Castlereagh and the Problems of Peace, 1812–1823. Boston, 1957. P. 323.
   
3. 
   Как пишет Киссинджер, жесткость блокового противостояния в тот период по своему характеру фактически стала предтечей биполярной конфронтации в годы холодной войны.
   
4. 
   Согласно Киссинджеру, «“легитимность” означает не больше, чем международное соглашение о характере приемлемых мер и о допустимых целях и методах внешней политики. Это подразумевает принятие структуры международного порядка всеми великими державами, по крайней мере, до той степени, что никакое государство не будет недовольно им настолько, чтобы выразить свою неудовлетворенность в революционной внешней политике». Kissinger H. A World Restored. Р. 1.
   
5. 
   Киссинджер Г. Дипломатия. Гл. 7. В данной связи можно добавить, что Первая мировая война началась в регионе, где ни Германия, ни Россия и Великобритания не имели, по мнению Киссинджера, первоочередных, жизненно важных интересов – на Балканах. Эскалация конфликта произошла потому, что в силу блоковой логики Берлин и Петербург решили поддержать своих союзников. «Согласно Киссинджеру, отсутствие рациональных политических целей и недостаток понимания того, что же составляет национальный интерес каждой страны, и привели все [европейские] нации к Первой мировой войне», – отмечает
   Г. Блюминк. См.: Bluemink G. Kissingerian Realism in International Politics. Political Theory, Philosophy and Practice. Leiden, 2000. Р. 88.
   
6. 
   Kissinger H. A World Restored. Р. 146.
   
7. 
   Киссинджер Г. Дипломатия. С. 203, 205-206.
   
8. 
   Там же. С. 40-42, 197, 203-208.
   
9. 
   Kissinger H. A World Restored. Р. 146.
   
10. 
    Ibid. P. 1-2, 172.
    
11. 
    Киссинджер Г. Дипломатия. С. 761.
    
12. 
    Экс-госсекретарь США Генри А. Киссинджер: «И сейчас люди живут в страхе, но мир пока не меняется». URL: http://www.kleshko.info/ Personal/personal-recommend-k01.htm. Обратим здесь внимание на то, что подобный скептицизм Киссинджера в отношении ООН соседствует с его преклонением перед идеалами Вильсона.
    
13. 
    Киссинджер Г. Дипломатия. С. 19.
    

Понятие «нация» и производное от него «национальное самосознание» употребляются в обыденном и научном русском языке в двух принципиально различных значениях. Это обстоятельство является не только результатом терминологической путаницы, но и проявлением существовавших и существующих разногласий в осмыслении феноменов нации и национального самосознания в научных кругах и среди широкой общественности.

Рассмотрим эти разногласия. Одна из двух доминирующих точек зрения (примордиалистская) заключается в следующем. Нация довольно часто трактуется как исключительно этническая категория. Сторонники такого подхода рассматривают этнос как общность естественного происхождения, обладающую более или менее единой культурой и, что немаловажно, сходным генофондом, антропологическими параметрами [1] и т.п. Нация представляется как высшая форма развития этноса, характеризующаяся высоким уровнем этнического самосознания. Принадлежность к нации, с этой точки зрения, определяется, главным образом, родовым происхождением человека, границы нации довольно четко очерчены, межнациональная мобильность маловероятна или, по крайней мере, порицаема. Феномен нации, интерпретированный таким образом, можно было бы точнее обозначить термином «этническая нация». Именно такой смысл придан понятию «нация» в распространенном после Первой мировой войны известном лозунге, «право наций на самоопределение», именно «этно-национальное самосознание» привело к раздроблению крупных государств на этно-политические образования и бесконечному перекраиванию этнических границ.

Подобный взгляд на нацию, вне зависимости от его эвристической ценности, в послевоенных (и в современных) условиях являлся (и является) духовной и теоретической базой этнического сепаратизма. Если рассматривать национальное самосознание как самоидентификацию человека, сопряженную с чувством принадлежности к какой-либо общности, то «этно-национальное самосознание» связывает индивида не с государством или гражданским обществом, а с этнически-гомогенным «родовым» коллективом [2]. Государство, с этой точки зрения, должно быть производным от такого коллектива и, следовательно, в идеальном случае, – моноэтническим. Подобный рецепт конструирования огромного множества «этно-государств» на основе любых мало-мальски проявивших себя сепаратистских амбиций национальных меньшинств предложили миру практически одновременно два лидера, считавшие себя, как ни странно, убежденными интернационалистами, – российский революционер В.И. Ленин и американский президент В. Вильсон. Ирония истории заключается в том, что и в США, и в Советской России (а затем – и в СССР, и в РФ) всегда предпринималась и сейчас предпринимается попытка формирования иного рода нации – политической. Иначе говоря, в этих двух крупнейших странах мира продолжали более или менее успешно воплощаться в жизнь конструктивистские проекты; в то время как своим соседям (близким и дальним) новые мировые лидеры стремились навязать или просто порекомендовать примордиалистские проекты. Очевидно, следуя своим «имперским инстинктам», и американские, и советско-российские лидеры (вне зависимости от своих доктринальных ориентаций) имели в определенной мере сходные представления о желаемом облике нового мира. Этот облик довольно примитивен: среди огромного конгломерата «несостоявшихся», недееспособных и зависимых «этно-государств» должны возвышаться консолидированные эффективные политические гиганты, формирующие национальные сообщества, а не являющиеся заложниками «дурной наследственности» средневекового этно-разнообразия.

Представление о политической нации является альтернативным подходом к осмыслению феномена нации и национального самосознания. Нация в этом случае трактуется, прежде всего, как политическая общность. Иначе говоря, нация – это совокупность граждан одного государства, объединенных юридически, политически и, конечно же, культурно. Причем, культурное единство в данном случае следует понимать как приверженность граждан единым принципам гражданского общежития, а не унифицированность этнокультурных традиций. Национальное самосознание, в данной интерпретации, связывает индивида с государством и гражданским коллективом, которые могут быть более обширны, чем антропологически и генетически родственная общность [3].

В современном русском языке различие этнической и политической трактовок нации довольно четко зафиксировано. Так, термин «россияне» обозначает политическую нацию, частью которой является этническая общность – «русские». Аналогичная языковая ситуация возникла, например, в США, где человек может считаться «американцем», оставаясь этническим «японцем». Иного рода положение дел во Франции: там этноним наиболее многочисленного государствообразующего этноса совпадает с названием политической нации. Стремление к сохранению или созданию полиэтнических государств породило потребность в конструировании политических наций. Однако вопрос о возможности произвольного конструирования наций и воздействия на национальное самосознание остается открытым.

Примордиализм – теория естественного происхождения наций – рассматривает нацию как исторически сложившуюся культурно-языковую общность. Причем обязательными условиями формирования нации является хозяйственное и политическое единство. Нации являются высшей формой развития этноса, который последовательно проходит стадии племени, народности и, соответственно, нации. Окончательное формирование нации примордиалисты связывают с переходом от традиционного к индустриальному обществу или, если использовать марксистскую терминологию, с переходом от феодализма к капитализму [4]. Такой переход сопровождается созданием централизованных государств и единого рынка, что и обеспечивает невиданную до того момента языковую, идейно-духовную консолидацию этнического коллектива и развитие национального самосознания. Подобного рода представления о сущности и процессе становления наций и национального самосознания, естественно, предполагают «этническое» определение нации.

Примордиалистская точка зрения доминировала в XIX – первой половине XX в. С середины прошлого столетия в научном сообществе распространяется конструктивизм. Эта теория обосновывает значительную роль политической и интеллектуальной элиты в конструировании виртуальных сообществ – наций. Политико-интеграционные усилия государственных деятелей вкупе с активностью средств массовой информации и унифицированной системы образования на основе литературного языка позволяют из относительно разнородных этнических групп сформировать политическую нацию как гражданский коллектив [5]. Его члены, помимо, сугубо этнической идентификации, являются носителями национальной идентичности, осознают себя жителями какого-либо государства, разделают общепринятые в этом государстве ценности и следуют установленным формам поведения.

Развитие «этнических» представлений о нации, с точки зрения конструктивистов, в полиэтнических государствах ведет к стимулированию сепаратизма не только этнических меньшинств, но и этнического большинства. Привычное выражение «Россия – многонациональная страна» с позиций конструктивизма представляется некорректным. Россию следует назвать мононациональной и, в то же время, полиэтнической страной, поскольку она населена одной нацией – россиянами и множеством этносов – русскими, татарами, калмыками и пр.

Национальное самосознание члена политической нации не заменяет этническое самосознание, но лишь вымещает его из сферы государствообразования. Это означает, что этническое самосознание не должно определять политическую лояльность индивида, его приверженность господствующим политико-юридическим принципам и нормам гражданского общежития. Этническое самосознание может определять позицию индивида в вопросах выбора традиций, культурных норм, форм мышления.

Дискуссии вокруг определения нации, таким образом, имели после Первой мировой войны и имеют сейчас не только научный, но и политический смысл. Иначе говоря, эта проблема не сводится лишь к обнаружению научной истины.
Примечания

1. 
   Колосов В.А. Примордиализм и современное национально-государственное строительство // Полис. 1998. № 3. С. 95-107.
   
2. 
   Гумилев Л. Этносфера: История людей и история природы. М., 1993.
   
3. 
   Кара-Мурза С.Г. Демонтаж народа. http://www.kara-murza.ru /books/demontag/index.html
   
4. 
   Маркс К., Энгельс Ф. Немецкая идеология // Соч. Т. 3. С. 30.
   
5. 
   Кисс Э. Национализм реальный и идеальный. Этническая политика и политические процессы // Этничность и власть в полиэтнических государствах. М., 1994. С. 151.
   

Германия полагала, что потеря Сингапура намного ослабит Британскую военную мощь. Это позволило бы Германии с большим успехом вести войну против Англии и, возможно, добиться либо ее разгрома, либо заключения с ней сепаратного мира на выгодных условиях. «В военном отношении нападение Японии на Сингапур было бы весьма выгодным для нас», – отметил статс-секретарь МИД Германии Вайцзеккер в своем дневнике 2 февраля 1941 г. [2].

Кроме того, захват Сингапура, по замыслам Берлина, мог повлечь крах японо-американских переговоров в Вашингтоне и вступление США в войну против Японии. Говоря иначе, Германия, подталкивая Японию к немедленному нападению на Сингапур, надеялась, что та, во-первых, своими действиями ослабит Англию и, во-вторых, одна будет противостоять США, препятствуя их вмешательству в европейскую войну. Следовательно, на Вильгельмштрассе считали, что действия Японии в отношении английской базы важны для Германии прежде всего с военной точки зрения.

Перед Берлином встала весьма непростая задача: убедить Токио в том, что таскать из огня каштаны для Германии выгодно в первую очередь самой Японии. Решить ее попытался сам глава германского МИДа. 23 февраля 1941 г. состоялись две беседы Риббентропа с японским послом в Германии генералом Х. Осимой в австрийском замке Фушль, во время которых стороны касались вопроса о Сингапуре. Риббентроп заявил, что удар по Сингапуру послужит достижению двух важнейших целей: скорейшему разгрому Великобритании и укреплению господствующего положения Японии на Дальнем Востоке. Он подчеркнул, что «Япония должна захватить крепость с молниеносной быстротой, причем ей не обязательно объявлять войну до момента нападения» [3]. В ответ Осима заметил, что «захват Сингапура должен произойти тогда, когда этому будет способствовать военная ситуация в Европе» [4]. Это был многозначительный намек на то, что Германии пока что не удалось сломить сопротивление Англии. Во время второй беседы Риббентроп привел аргументы в пользу немедленного вступления Японии в войну против Англии. Во-первых, захват Сингапура должен был стать «разящим ударом в самое сердце Британской империи», благодаря которому военно-морские соединения Японии смогут беспрепятственно выйти в Индийский океан. Во-вторых, Япония получит возможность контролировать весь Индийский океан, южную часть Тихого океана и восточные тихоокеанские воды, что удержит США от вступления в войну. Третье соображение Риббентроп приберег в качестве главного. «Ввиду предстоящего передела мира, который затронет и Дальний Восток, – многозначительно заявил он, – в интересах Японии было бы «зарезервировать» за собой те территории, которыми она хочет владеть после заключения мира» [5].

Очевидно, что Берлин пытался сыграть на самой чувствительной для Токио струне, прозрачно намекая на свою готовность признать границы будущей японской колониальной империи. Это был не более чем тактический ход, поскольку Германия не желала без борьбы уступить Японии те территории в Азии, на которые претендовала сама.

5 марта 1941 г. Гитлер подписал директиву № 24 «О сотрудничестве с Японией». В ней было заявлено, что «цель германо-японского сотрудничества заключается в том, чтобы как можно скорее побудить Японию к активным действиям» против Великобритании, а «захват Сингапура  ключевой позиции Англии на Дальнем Востоке – означал бы решающий успех в ведении войны» [6]. Это был очередной просчет Гитлера. Падение Сингапура, как известно, не привело к поражению Англии и не подтолкнуло ее к заключению мира с Германией. И все же в Берлине готовы были пойти на некоторые уступки дальневосточному партнеру, чтобы ускорить его вступление в войну против Великобритании.

В Токио не собирались вступать в войну по указке Германии, полагая, что захват британской морской крепости следовало осуществить в тот момент, когда того потребуют интересы Японии, а именно  после капитуляции Англии. В этом случае Япония могла рассчитывать на овладение азиатскими колониями всех европейских стран. На словах убеждая фашистское руководство в том, что захват Сингапура последует после соответствующей подготовки, японские лидеры скрывали свои истинные планы, вводя германских дипломатов в заблуждение. Так, немецкий посол в Токио Ойген Отт докладывал в Берлин, что решительно настроенные круги в Токио требуют осуществить превентивное нападение на Сингапур и шансы Японии на успех весьма высоки [7].

Данный вопрос обсуждался во время визита в Берлин японского министра иностранных дел Мацуоки. Прибыв 27 марта 1941 г., он в тот же день встретился с Риббентропом. В очередной раз заслушав и без того известные ему аргументы немецкой стороны, Мацуока убедился в том, что позиция Германии не претерпела изменений. Несколькими часами позже Гитлер лично беседовал с японским гостем, пытаясь навязать точку зрения Германии. В ответной речи Мацуока с показным огорчением констатировал, что «некоторые обстоятельства» не позволяют надеяться на поддержку позиции Германии со стороны Токио. Позднее переводчик Гитлера П. Шмидт вспоминал, что при этих словах лицо «фюрера» разочарованно вытянулось [8]. Заметив, что его слова произвели гнетущее впечатление, Мацуока попытался подсластить пилюлю. Захват английской базы неизбежен, добавил он, и это лишь вопрос времени, поскольку иначе Япония не сможет продолжить свое продвижение на Юг [9].

На следующий день Риббентроп вновь беседовал на эту тему с японским министром, однако ничего принципиально нового стороны друг другу не сообщили.

Очередная встреча двух руководителей внешнеполитических ведомств состоялась 29 марта. Риббентроп вновь настойчиво убеждал Мацуоку, что Япония должна «продвигаться на Юг, в направлении Сингапура, не опасаясь возникновения осложнений в отношениях с Россией» и возможного противодействия со стороны военно-морских сил Великобритании и США [10]. Будучи подвергнут столь сильному дипломатическому прессингу, японский министр был вынужден лавировать. Вернувшись в Берлин из поездки в Италию, Мацуока 4 апреля снова беседовал с Гитлером. Заявив, что сам он желает скорейшего вступления Японии в войну, опытный дипломат добавил, что «не может рассказать в Японии ни одного слова из того, что он изложил здесь о своих планах фюреру и министру рейха. Это очень повредило бы ему в политических и финансовых кругах» [11]. Мацуока выражал интересы крупного концерна «Мицуи» [12], тесно связанного с американским и английским капиталом, и не собирался настаивать на немедленном начале войны против Англии по указке Германии, поскольку это не соответствовало тогдашним интересам руководства концерна. Гитлеру следовало бы глубже вникнуть в смысл слов Мацуоки, чего он, судя по всему, не сделал. Заручившись обещанием Гитлера о немедленном выступлении Германии на стороне Японии в случае возникновения войны между Японией и США [13], японский министр отбыл из Берлина.

После его отъезда германо-японские разногласия по вопросу о Сингапуре еще более усугубились. В Берлине были недовольны тем, что Мацуока 13 апреля 1941 г. подписал в Москве пакт о нейтралитете с Советским Союзом, проигнорировав настойчивые призывы Риббентропа «не допускать излишнего сближения с русскими» [14]. Гитлер допускал, что Токио подобным образом отнесется и к требованию начать войну против Великобритании. Помимо этого, немецкое правительство беспокоилось по поводу продолжавшихся японо-американских переговоров в Вашингтоне, которые могли завершиться подписанием соглашения, исключающего нападение Японии на Сингапур. Впрочем, и японское руководство прониклось недоверием к Германии после перелета Р. Гесса в Англию, расценив это как попытку добиться завершения войны дипломатическими средствами, из чего следовал вывод о возможном отказе от вторжения немецких войск на Британские острова.

В течение апреля и мая 1941 г. Берлин требовал выполнения обещаний Мацуоки относительно нападения на Сингапур и проведения военных операций в южном направлении. Но вскоре планы Германии коренным образом изменились. 6 июня 1941 г. Гитлер сообщил Осиме о намерении осуществить нападение на СССР и пожелал, чтобы Япония приняла в нем участие. В Токио сочли, что теперь Японии будет легче добиться установления своего господства в Азии. 10 июня Осима попросил Риббентропа оказать давление на вишистское правительство и тем самым облегчить Японии захват южной части Индокитая [15]. 2 июля 1941 г. имперская конференция в Токио утвердила решение «Комитета по координации действий» об ускорении подготовки к захвату Индокитая и Таиланда с тем, чтобы «разместить необходимое количество войск и подготовить этот район для дальнейшего продвижения на Юг» [16]. Но в Берлине эти новости были встречены без энтузиазма. Риббентроп раздраженно отозвался о планах японского правительства как «несвоевременных» и приказал Отту «принять все меры для того, чтобы настоять на скорейшем вступлении Японии в войну против России» [17]. Очевидно, что в Берлине опасались, что Япония воспользуется отвлечением всех сил Германии для войны против СССР и захватит Индокитай.

1. 
   Севостьянов Г.Н. Дипломатическая история войны на Тихом океане. От Пирл-Харбора до Каира. М., 1969. С. 85.
   
2. 
   Die Weizsäcker – Papiere 1937–1950. Herausgegeben von Leonidas E. Hill. Fr. a/M; Berlin; Wien, 1974. S. 236.
   
3. 
   Documents on German Foreign Policy. From the Archives of the German Foreign Ministry. Series D (1937–1945). Vol. 12. The War Years. Febr. 1 – June 22, 1941. L., 1956. Р. 144.
   
4. 
   Ibidem.
   
5. 
   Ibid. Р. 145.
   
6. 
   Jacobsen H.-A. Der Weg zur Teilung der Welt. Politik und Strategie 1939–1945. Koblenz; Bonn, 1977. S. 94.
   
7. 
   Presseisen E. Germany and Japan. A Study of the Totalitarian Diplomacy. Hague, 1958. P. 284.
   
8. 
   Schmidt P. Statist auf diplomatischer Bühne. 1923–45. Erlebnisse des Chefdolmetschers im Auswärtigen Amt mit den Staatsmänner Europas. Bonn, 1987. S. 532-533.
   
9. 
   Presseisen E. Op. cit. P. 290.
   
10. 
    Нюрнбергский процесс. Сб. материалов: в 8 т. Т. 3. М., 1989.
    С. 631, 633.
    
11. 
    Там же. С. 640.
    
12. 
    Можейко И.В. «Западный ветер – ясная погода»: Юго-Восточная Азия во Второй мировой войне. М., 1984. С. 26.
    
13. 
    Севостьянов Г.Н. Подготовка войны на Тихом океане (сент. 1939 г. – дек. 1941 г.). М., 1962. С. 352.
    
14. 
    Нюрнбергский процесс… Т. 3. С. 631.
    
15. 
    Севостьянов Г.Н. Подготовка войны на Тихом океане (сент. 1939 г. – дек. 1941 г.). М., 1962. С. 411-412.
    
16. 
    Там же. С. 425.
    
17. 
    Там же.