Чичеринские чтения

1. 
   Osgood R.E. Woodrow Wilson, Collective Security, and the Lessons of History // The Philosophy and Policies of Woodrow Wilson. Р. 188-189.
   
2. 
   Дывыдов Ю.П. Норма против силы. Проблема мирорегулирования. М., 2002. С. 26, 103-104; Kuehl W.F. Seeking World Order. The United States and International Organization to 1920. Nashville, 1969. Ch. 1-8; Knock T.J. Wilsonian Concept and International Realities at the End of the War // The Treaty of Versailles: A Reassessment After 75 Years / Ed. by M.F. Boemeke, G.D. Feldman, E. Glaser. Washington, 1998. P. 111.
   
3. 
   Ллойд Джордж Д. Правда о мирных договорах: в 2 т. М., 1957. Т. 1. С. 64, 131; Виноградов К.Б. Дэвид Ллойд Джордж. М., 1970. С. 265-275; Lentin A. Lloyd George, Woodrow Wilson and the Guild of Germany. Baton Rouge, 1985. P. 9-10, 22-23.
   
4. 
   Черчилль У. Мировой кризис. М., 2003. С. 204.
   
5. 
   Ferrell R.A. Woodrow Wilson and World War I, 1917–1921. N. Y., 1985. P. 157; Кейнс Дж. Экономические последствия Версальского мирного договора. М., 1924. С. 17.
   
6. 
   Никольсон Г. Как делался мир в 1919 г. М., 1945. С. 45, 48; Бекер Р.С. Вудро Вильсон. Мировая война. Версальский мир. М.; Пг., 1923. С. 117; Ллойд Джордж Д. Правда о мирных договорах. Т. 1.
   С. 131; Egerton G. Great Britain and the Creation of the League of Nations. Princeton, 1978. P. 58-62.
   
7. 
   Ambrosius L.E. Woodrow Wilson and the American Diplomatic Tradition: The Treaty Fight in Perspective. Cambridge, 1987. P. 51.
   
8. 
   Protocol of a Plenary Session of the Inter-Allied Conference for the Preliminaries of Peace. Jan. 25, 1919 // The Papers of Woodrow Wilson / Ed.: A.S. Link et al. Vol. 1-69. Princeton, 1966–1994 (Далее – PWW).
   Vol. 54. P. 267; FRUS. PPC. Vol. 7. P. 178.
   
9. 
   Lansing R. The Big Four and Others of the Peace Conference. Boston, 1921. P. 40; Ллойд Джордж Д. Правда о мирных договорах. Т. 1. С. 539-540; Cecil R. A Great Experiment. L., 1941. P. 48.
   
10. 
    Ллойд Джордж Д. Правда о мирных договорах. Т. 1. С. 241; Бекер Р.С. Указ. соч. С. 238.
    
11. 
    Miller D.H. The Drafting of the Covenant. Vol. 1-2. N. Y., 1928. Vol. 2. P. 3-6.
    
12. 
    Ibid. P. 7-11.
    
13. 
    Конституция США. СПб., 1992. С. 18.
    
14. 
    Miller D.H. Op. cit. Vol. 2. P. 10-11.
    
15. 
    Ibid. 12-15.
    
16. 
    A Memorandum. [Dec. 26, 1918] // PWW. Vol. 53. P. 515-519; Miller D.H. Op. cit. Vol. 2. P.23-60.
    
17. 
    Miller D.H. Op. cit. Vol. 2. P. 61-64.
    
18. 
    Ibid. P. 658-667.
    
19. 
    Cecil R. Op. cit. P. 47-89; Minutes of League of Nations Commission. Feb. 8, 11, 1919 // PWW. Vol. 55. P. 4-9, 75-76.
    
20. 
    Minutes of League of Nations Commission. Feb. 11, 1919 // Ibid. Vol. 55. P. 76-80.
    
21. 
    An Address to the Third Plenary Session of the Peace Conference. Feb. 14, 1919 // Ibid. Vol. 55. P. 175.
    
22. 
    Nicholas H.G. Woodrow Wilson and Collective Security // Woodrow Wilson and the Revolutionary World, 1913-1921 / Ed. by
    A.S. Link. Chapel Hill, 1982. P. 188; Ambrosius L.E. Woodrow Wilson and the American Diploma­tic Tradition. P. 77-78.
    
23. 
    An Address to the Third Plenary Session of the Peace Conference. Feb. 14, 1919 // PWW. Vol. 55. P. 175.
    
24. 
    См: Печатнов В.О. Уолтер Липпман и пути Америки. С. 97-99; The New Republic. Vol. 22, № 274 (March 3, 1920). P. 10-11.
    
25. 
    The North American Review. Vol. 213, № 4 (Apr. 1921). P. 471.
    
26. 
    Яковлев Н.Н. Преступившие грань // Яковлев Н.Н. Избранные произведения. М., 1989. С. 267; White W.A. Woodrow Wilson: The Man, His Time and His Task. Boston, 1925. P. 436; Osgood R.E. Ideals and Self-Interest in America’s Foreign Relation. Р. 178.
    

Широко распространившийся в военно-исторической литературе тезис о том, что исход Первой мировой войны был определен результатами борьбы на сухопутных фронтах, представляется излишне прямолинейным и поэтому уязвимым. Для обоснования наших сомнений приведем следующую логику рассуждений, безусловно, предельно упрощенную, но, на наш взгляд, имеющую право на существование.

На момент заключения перемирия в Компьенском лесу
11 ноября 1918 г. Германия располагала мощной и боеспособной многомиллионной группировкой сухопутных войск, не подвергшейся разгрому и тем более уничтожению. Многолетняя кровопролитная бойня, унесшая жизни миллионов бойцов, не привела к решающему стратегическому успеху Антанты на сухопутном германском фронте. Как заметил впоследствии известный британский дипломат и публицист Гарольд Никольсон, «мы так свыклись с поражениями, что когда пришла победа, она показалась нам неправдоподобной» [1]. Действительно, в момент, когда немцы сложили оружие, войсками союзников был оккупирован лишь ничтожный клочок германской территории в так называемых «имперских землях» Эльзас-Лотарингии, занятый французами еще в 1914 г. В то же время под пятой прекратившей сопротивление германской армии находились огромные территории европейской России и часть северной Франции и Бельгии. Случай, имеющий мало прецедентов в истории войн.

Тем не менее, Второй рейх потерпел поражение. Причины этого, разумеется, многообразны, но главная – очевидна: экономический и социальный «надлом» Германии, породивший Ноябрьскую революцию. В свою очередь среди предпосылок социального взрыва в Германии доминантой являлась крайне тривиальная – голод.

Именно в Германии имело место наиболее резкое сокращение потребления продуктов широкими слоями населения. Сельское хозяйство Центральных держав оказалось не в состоянии обеспечить население продовольствием, и уже в феврале 1915 г. в Германии, а в мае – в Австро-Венгрии были введены хлебные карточки [2]. Потребление хлеба в Германии сократилось на 50–55%, других продуктов – еще в большей мере (например, мяса – в 4,2 раза). Для сравнения: в Англии потребления хлеба сократилось на 22%, мяса – на 29%. В 1918 г. смертность (без учета убитых на фронте и умерших от ран) составила в Германии 157% от уровня 1913 г., в то время как в Англии – 118% [3]. На 2 млн убитых и умерших от ран немцев приходилось 700 тыс. некомбатантов, умерших от истощения в тылу [4]. «У значительной части немецких граждан заметно снизился порог физической и психической сопротивляемости… Именно здесь обозначилось наше наиболее слабое звено», – писал Э. Людендорф [5].

И причины этого голода следует, видимо, искать не в результатах сражения на Марне, Верденской мясорубки, Брусиловского прорыва или битвы на Сомме. Как заметил выдающийся военный мыслитель А.Е. Снесарев, «Германия была добита не на боевых полях, где она оставалась непобедимой, а в больных, растравленных и углубленных ранах своей узкой, бедной и зависимой от внешнего мира экономики…» [6]. Основной же причиной экономических, а значит и социально-политических проблем Германии стала морская блокада, которую обеспечивал «бесполезный» британский линейный флот. Именно английский Гранд Флит, успешно отражая все попытки германского флота переломить ситуацию в Северном море, медленно, но верно душил Германию в тисках экономической блокады. Как заметит впоследствии германский военно-морской теоретик Э. Вегенер, «Германия потерпела поражение потому, что мировая война оказалась морской» [7].

Таким образом, стратегическое содержание Первой мировой войны вполне вписалось в систему координат, которая на исходе XIX столетия была задана отцами теории «морской силы»: Альфредом Т. Мэхеном, утверждавшим, что верх в войне одерживает сторона, владеющая морем (Джулиан Корбетт уточнил, что владение морем – не что иное как контроль над коммуникациями), и Филиппом Коломбом, указавшим два пути завоевания господства на море – разгром флота противника в генеральном сражении или его блокаду. Причем эти положения стали еще более очевидными в эпоху длительных войн «на истощение», когда роль экономического фактора многократно возросла.

Все эти обстоятельства вполне осознавались военно-политическим руководством держав Антанты, поэтому победители сделали все возможное, чтобы исключить Германию из числа претендентов на статус великой морской державы, способной оспаривать у англосаксов гегемонию в Мировом океане.

Уже в ходе октябрьских (1918 г.) контактов рейхсканцлера принца Макса Баденского с президентом США, предшествовавших переговорам о перемирии, был поднят ряд военно-морских вопросов. В обращении В. Вильсона к германскому правительству от 14 октября президент указал на немедленное прекращение подводной войны как необходимое условие начала переговоров, не говоря уже о невозможности заключения перемирия, которое «не предусматривало бы вполне достаточной гарантии для поддержания теперешнего военного превосходства» союзников [8]. Одной из этих гарантий должен был стать германский флот.

При предварительной проработке морских статей перемирия между английским и французским военно-морским командованием возникли некоторые разногласия, однако последние не носили принципиального характера, что и констатировал морской совет, собравшийся 28 октября в Париже под председательством французского морского министра. Более существенно от проекта моряков отличался вариант, выработанный в главной квартире союзных армий под руководством Фоша и вынудивший главу французского морского ведомства Жоржа Леге и начальника морского генерального штаба адмирала Де Бона сделать энергичное представление Клемансо по поводу вмешательства главнокомандующего в компетенцию морского совета. Тем не менее, Фош представил свой проект на рассмотрение собравшихся в Париже глав союзных правительств и на заседании 1 ноября вступил в полемику с первым лордом британского адмиралтейства Эриком Геддсом. Суть разногласий сводилась к тому, что Фош полагал целесообразным ограничиться требованием о сдаче германских подводных лодок, опасаясь, что немцы откажутся выдать свой надводный флот и не пойдут на перемирие. Желание маршала не перегибать палку не нашло поддержки у премьеров Антанты, которые все же сочли условие англичан о сдаче германских кораблей чрезмерно суровым и не пошли дальше требований об их интернировании [9].

В итоге, по условиям Компьенского перемирия, Германия обязывалась в течение двух недель сдать союзникам все подводные лодки и направить в нейтральные или союзные порты для интернирования десять линкоров, шесть линейных крейсеров, восемь крейсеров и 50 наиболее современных эсминцев. «Ужасно! Самый черный день во всей немецкой истории. Вот последствия 30-летнего византийского правления Вильгельма II», – записал 11 ноября 1918 г. в своем дневнике вице-адмирал Альфред фон Хопман, возглавлявший Навигационно-техническую комиссию Центральных держав в Черном море [10].

Блокада Германии сохранялась. Как писал в своих мемуарах Д. Ллойд Джордж, «это решение может показаться суровым, но мы опасались, что Германия может использовать период перемирия для подготовки к возобновлению военных действий» [11]. Сохранение блокады, строго говоря, противоречило второму из «14 пунктов Вильсона». Правда, в известных комментариях к этому документу полковник Э. Хауз уточняет, что под термином «свобода морей» президент понимал не устранение блокады как средства борьбы, а лишь обеспечение уважения к неприкосновенности частных лиц и их собственности [12]. Заметим a propos, что продолжение блокады влекло за собой усугубление продовольственной ситуации в Германии (на голодную смерть нескольких тысяч человек после подписания перемирия указывал граф Ульрих Брокдорф-Ранцау – глава германской делегации, вызванной в Париж в апреле 1919 г.) и усиление леворадикальных течений в Центральной Европе, выразившееся, в частности, в провозглашении Баварской советской республики 7 апреля 1919 г. и образовании советского правительства в Венгрии 21 марта 1919 г. Впрочем, и сами немцы в известной мере спровоцировали жесткость Антанты в вопросе о блокаде, не свернув «беспощадную подводную войну» даже после октябрьских контактов с Вильсоном. Более того, потопление 16 октября (то есть через 11 дней после первой просьбы Вашингтону о посредничестве) немецкой подводной лодкой ирландского парохода «Лейнстер» и гибель 176 человек (в том числе женщин и детей) вызвали взрыв возмущения в стане союзников. По поводу этой катастрофы даже добрейший Артур Бальфур с возмущением заявил: «Они (немцы. –

На экстренном заседании морского совета Антанты, состоявшемся в Париже на следующий день после подписания перемирия, было признано нецелесообразным делегировать нейтралам охрану интернированного германского флота и утвердить предложение первого морского лорда адмирала Р. Уэмисса об интернировании немецких кораблей в Скапа Флоу.

В день заключения перемирия циркулярным указанием начальника Адмирал-штаба Р. фон Шеера все германские военные корабли были возвращены в свои базы [14], а 19 ноября основные силы германского Флота открытого моря под флагом командующего разведывательными силами контр-адмирала Людвига фон Ройтера в составе девяти линкоров, пяти линейных (по германской классификации – «больших») и семи легких («малых») крейсеров и 49 эсминцев вышли с рейда Яде. Через день на подходах к Росайту разоруженные германские корабли были встречены армадой союзного флота – британским Гранд Флитом, усиленным 6-й линейной эскадрой флота США и французским корабельным отрядом [15]. Вечером того же дня по приказу командующего Гранд Флитом адмирала Дэвида Битти на германских кораблях (вопреки, кстати, протестам Л. фон Ройтера) были спущены флаги [16]. «Это было концом эпохи и днем, когда британский флот достиг окончательной победы», – заметил, описывая эту эпическую сцену, английский морской историк Херберт Уилсон [17].

В скором времени германский флот был переведен в Скапа-Флоу, где на кораблях остались лишь по нескольку десятков добровольцев. По требованию союзников еще до конца 1918 г. были упразднены адмирал-штаб и морской кабинет, функции которых передавались созданному военно-морскому управлению.

21 июня 1919 г., узнав о проектируемом в Париже решении о конфискации у Германии всех современных боевых кораблей и воспользовавшись уходом британской эскадры вице-адмирала
С. Фримантля в море, немецкие команды по условному сигналу Л. фон Ройтера затопили свои корабли.

Германский адмирал и его подчиненные, как, кстати, и многие участники Парижской конференции, не верили в возможность подписания договора на столь уничижительных условиях и, следовательно, допускали вероятность возобновления военных действий, что означало бы захват англичанами интернированных кораблей. Британцы успели вывести на мелкое место и спасти лишь линкор «Баден», малые крейсера «Эмден», «Нюрнберг» и «Франкфурт» и 19 эскадренных миноносцев [18]. В тот же день в своих ангарах на территории Германии были умышленно уничтожены семь оставшихся флотских цепеллинов [19].

О впечатлении, которое произвело «самоубийство» германского флота на делегатов Парижской конференции, можно судить по выдержке из дневника уже упоминавшегося нами члена великобританской делегации Гарольда Никольсона: «…От затопления германского флота всем стало стыдно. Мы почувствовали себя глупо и подло. Ведь мы настаивали, чтобы флот был потоплен при всех обстоятельствах, и теперь будут думать, что это сделали мы сами. Моряки говорят, что во всем виноваты политики, настоявшие на интернировании судов, а не на их сдаче. Французы думают, что мы обманули их доверие. Действительно, мы выглядели дураками и мошенниками» [20].

Кстати, в отличие от английских дипломатов, уничтожившие свои корабли германские моряки, которые возвратились на родину в конце января 1920 г., отнюдь не выглядели ни дураками, ни мошенниками. Напротив, в Германии они были встречены как национальные герои: Л. фон Ройтер удостоился вице-адмираль-

Весьма существенная деталь: затопление флота если не де-юре, то де-факто было санкционировано главой германского адмиралтейства вице-адмиралом Адольфом фон Трота, который частным образом передал соответствующее «пожелание» начальнику штаба фон Ройтера фрегаттен-капитану Ольдекопу [21]. Излишне говорить о том, что уничтожение немцами своих кораблей и воздушных судов являлось вопиющим нарушением условий перемирия и повлекло за собой ужесточение предъявляемых Германии требований. Так, в качестве компенсации за затопленные в Скапа Флоу корабли немцев обязали передать победителям оборудование кораблестроительных верфей [22].

Впрочем, впоследствии большая часть германских кораблей была поднята и использована англичанами в качестве щитов для артиллерийских стрельб. 172 германские подводные лодки были распределены между державами-победительницами и приведены в негодность после проведенной над ними экспериментальной и исследовательской работы.

Сходные условия по морской части содержались и в документах о перемирии, заключенных Антантой с Турцией 30 октября и с Австро-Венгрией 3 ноября 1918 г. Впоследствии некоторое количество германских и австро-венгерских крейсеров и эскадренных миноносцев вошло в состав флотов стран Антанты. Остальные корабли бывшего «императорского и королевского» флота Габсбургов были сданы на слом.

Говоря о военно-морских аспектах собственно Парижской конференции, необходимо прежде всего сделать замечание принципиального свойства: вопрос об общем разоружении (в том числе на море), являвшийся неотъемлемой, как казалось, частью вильсоновской доктрины, был подменен односторонним разоружением Германии. Причем, несмотря на «чудовищное распыление энергии» (выражение Г. Никольсона. – Д. К.) участников конференции, в вопросах морского разоружения Германии принципиальных разногласий не возникло.

Даже в полемике между Д. Ллойд Джорджем и Ж. Клемансо по поводу механизма уничтожения военно-политического могущества Германии (доводы сторон в наиболее, по-видимому, аргументированном виде сформулированы в меморандуме британского премьера от 26 марта, известном как «Документ из Фонтенбло», и французском ответе) необходимость «уничтожения германского флота» (выражение Ллойд Джорджа) сомнению не подвергалась [23]. Более того, после пространной ноты Ранцау от 29 мая, тон и содержание которой заставили победителей засомневаться в том, что немцы подпишут договор, и поэтому несколько снизить планку своих требований, эти послабления не затронули военно-морских вопросов. Если позиция союзников в отношении суверенитета Франции над Саарской областью, плебисцита в Верхней Силезии была несколько смягчена, то к германскому флоту Антанта осталась беспощадной. Надежды немцев на сохранение хотя бы части современных кораблей (речь шла об эскадре линкоров-дредноутов типов «Нассау» и «Остфрисланд» и дивизии малых крейсеров типа «Регенсбург») не оправдались.

Военно-морские статьи Версальского договора, заключенного 28 июня 1919 г., позволяли Германии содержать военный флот в составе шести линкоров додредноутного типа, шести устаревших малых крейсеров и 12 эсминцев – все эти корабли, по выражению Э. Редера, представляли собой «нестоящий антиквариат». О боевой ценности оставленного немцам «плавучего музея» говорит и тот факт, что германская делегация высказала готовность отказаться от этих кораблей взамен на прием ее в Лигу Наций [24]. Численность личного состава флота не могла превышать
15 тыс. человек, в том числе на более полутора тысяч офицеров. Германии дозволялось строить или приобретать новые корабли только взамен существующих, причем регламентировались и сроки службы кораблей: линкоров и крейсеров – 20 лет, миноносцев – 15 лет. Для кораблей различных классов были установлены предельные значения водоизмещения: для линкоров –
10 тыс. тонн, для крейсеров – 6 тыс. тонн, для эскадренных миноносцев – 800 тонн, для миноносцев – 200 тонн. Этой мерой имелось в виду исключить появление в составе германского флота кораблей океанской зоны и ограничить район его действия прибрежными водами. Постройка и приобретение подводных лодок запрещались вовсе. Все береговые укрепления Гельголандской бухты подлежали уничтожению [25].

Кстати, просьба фризийцев – коренного населения острова Гельголанд – об отделении от Германии была руководителями Антанты оставлена без внимания. «Весьма странно, что защитники самоопределения и прав меньшинств на мирной конференции игнорировали петицию, представленную Высшему совету от имени населения острова», – замечает английский историк Гектор Байутер [26].

Кроме того, Германия обязывалась очистить от мин акваторию Северного моря к востоку от меридиана 4º в.д., что позволило немцам сохранить несколько соединений тральщиков. Продиктованные победителями условия были настолько «карфагенскими», что потребовали специального обращения главы германского адмиралтейства к личному составу, в котором он просил рассматривать их «как вызов, а не как смертный приговор» [27].

Таким образом, окончание Великой войны ознаменовало собой принципиально новую расстановку сил в Мировом океане. Поверженная Германия выбыла из числа конкурентов в борьбе за господство на морях, однако на первое место в иерархии морских держав уверенно выходили США. Строительство в США мощного военного флота, по уместному замечанию академика

Япония после Первой мировой войны укрепила свое стратегическое положение в западной части Тихого океана. Под японским мандатом остались захваченные ею во время войны обширные островные владения – бывшие германские колонии (Марианские, Каролинские и Маршалловы острова). За Японией было также закреплено безраздельное господство в Южной Маньчжурии, хотя под давлением соперников Токио и вынужден был отказаться от так называемого «21 требования» к Китаю, превращавшего Поднебесную, по существу, в японскую полуколонию. Япония, таким образом, получила выгодные исходные позиции для военной экспансии как на континенте, так и на океанском направлении. После окончания Первой мировой войны японцы развернули амбициозную программу строительства линейного флота «8–8» (восемь линкоров и столько же линейных крейсеров), однако столь оптимистический проект, требовавший для реализации до половины бюджета страны, оказался неподъемным для японской экономики [29].

Основные параметры системы ограничения морских вооружений были зафиксированы в «Договоре пяти держав», подписанном представителями Великобритании, США, Японии, Франции и Италии 6 февраля 1922 г. на Вашингтонской конференции. Последняя, как известно, была созвана по инициативе Соединенных Штатов, которые стремились юридически закрепить свое вторжение в сонм великих морских держав. Показательно в этом смысле высказывание президента Уоррена Гардинга: «Наиболее мудрой политикой США должно стать стремление к превосходству на море в результате сокращения вооружений» [30].

Прежде всего, соглашением был установлен предельный суммарный тоннаж линейных кораблей и авианосцев. Размеры линейных флотов, в частности, определялись пропорцией 5:5:3:1,75:1,75. Регаментировались и максимальные значения стандартного водоизмещения и калибра артиллерии линкоров

Эти решения не остановили гонку морских вооружений, а направили ее в новое русло. Поскольку соглашение не регламентировало суммарный тоннаж крейсеров, то державы обратили свое главное внимание на строительство кораблей этого класса. Конференция вызвала к жизни целое поколение так называемых «вашингтонских» крейсеров, полностью «выбравших» установленные лимиты по водоизмещению и калибру артиллерии и различавшихся между собой комбинациями бронирования и скорости хода, обусловленными оперативно-тактическими взглядами в тех или иных государствах.

Несколько забегая вперед, отметим, что Германия, которая не была связана решениями конференции, нашла весьма остроумный ход. В 1929 г. был спущен на воду головной из трех линейных кораблей (сами немцы называли их броненосцами) типа «Дойчланд», водоизмещение которого соответствовало версальским ограничениям (10 тыс. т), но вооружение (шесть 280-мм орудий) делало его сильнее любого из «вашингтонских» крейсеров. Кроме того, благодаря применению облегченных материалов, электросварки и дизелей в качестве главных двигателей немцам удалось при скорости 26 узлов получить без преувеличения огромную дальность плавания – 10 тыс. миль. Таким образом, Германия получила «карманные линкоры», способные самостоятельно действовать на океанских коммуникациях в течение длительного времени. Причем благодаря достаточно высокой скорости эти рейдеры могли уклониться от боя с линейными кораблями, а более быстроходные неприятельские крейсера не представляли для них опасности из-за явного преимущества кораблей типа «Дойчланд» в вооружении и бронировании. Появление «карманных линкоров» стало без преувеличения сенсацией в военно-морских кругах того времени и повлекло за собой необходимость постройки новых линейных кораблей для борьбы с ними.

Никаких соглашений об ограничении легких сил флотов на Вашингтонской конференции достигнуто не было. Что же касается подводных лодок, то Англия настойчиво добивалась полного запрещения этого рода сил, однако это предложение не было принято из-за несогласия других участников конференции.

Перенос центра тяжести военно-морского соперничества на крейсера и легкие силы грозил свести на нет достигнутые американцами преимущества, поэтому США инициировали созыв новой конференции для определения соотношения между флотами и по этим классам кораблей. Однако открывшаяся в 1927 г. в Женеве конференция из-за возникших между державами противоречий завершилась провалом. Единственным ее результатом стало решение созвать новую конференцию по ограничению морских вооружений ранее установленных Вашингтонским договором сроков.

Очередная конференция пяти держав, созванная в Лондоне в январе 1930 г., сразу столкнулась с неразрешимыми итало-французскими противоречиями, поэтому было решено совместно подписать лишь те соглашения, по которым было достигнуто общее согласие, вынеся за скобки договор между США, Великобританией и Японией об ограничении морских вооружений.

Эти три государства обязались в течение пяти лет не строить новых линкоров, сдать на слом или переоборудовать несколько кораблей с тем, чтобы через 14 месяцев после ратификации документа у США и Великобритании осталось по 15 линкоров, а у Японии – девять. Тяжелых крейсеров – соответственно 15, 18 и 12. Кроме того, англичане, американцы и японцы оговорили суммарный тоннаж своих крейсеров, эсминцев и подводных лодок. По тоннажу последних, кстати, между США, Великобританией и Японией устанавливалось равенство – по 52700 т [31].

Отметим, что представители Великобритании и США ставили вопрос о полном упразднении подводных лодок. Это предложение было отклонено Францией и Японией, однако конференции удалось принять решение об ограничении их деятельности нормами призового права. Одновременно были установлены пределы стандартного водоизмещения подводных лодок (2000 т) и калибра их орудий (130 мм). Кроме того, каждая страна сохраняла право иметь в составе своего флота не более трех подводных лодок водоизмещением до 2800 т с артиллерией калибром до
152 мм. По-прежнему нелимитированными остались малые корабли стандартным водоизмещением до 600 т, однако ограничивалось вооружение кораблей водоизмещением до 2000 т.

Наконец, в декабре 1935 г. США и Великобритания предприняли последнюю попытку избежать, как декларировали инициаторы созванной в Лондоне конференции, соперничества в области военно-морского строительства и обеспечить военное равновесие. Однако делегация Японии, потребовав установления паритета с английским и американским флотами и встретив отказ, покинула конференцию. Отказались подписать соглашение и итальянцы под предлогом несогласия с санкциями, введенными Лигой Наций по поводу агрессии Италии против Эфиопии. В результате единственным результатом конференции стал договор, заключенный 25 марта 1936 г. США, Великобританией с доминионами и Францией и предусматривавший не количественное, как было ранее, ограничение морских вооружений, а водоизмещение и вооружение кораблей различных классов. Ранее – с подписанием в 1935 г. англо-германского морского соглашения – на путь строительства океанского флота вступила и фашистская Германия.

Таким образом, после Первой мировой войны державам-победительницам не удалось остановить или хотя бы отрегулировать гонку морских вооружений, которая, утихнув в 1920-х гг. (причем по причинам отнюдь не правового характера), в следующем десятилетии развернулась с новой силой. Попытки формирования эффективной системы ограничения морских вооружений, как и в целом принципиально новой системы международных отношений, потерпели крах. Причина – примат национальных военно-политических интересов над зачастую чрезмерно абстрактными идеями глобальной безопасности. Как заметил по этому поводу У. Черчилль, «Лига Наций не может заменить Англии флот». Верх одержал, пользуясь терминологией итальянского премьер-министра Антонио Саландры, «священный эгоизм» (sacro egoismo).

Кстати, в этом смысле весьма показателен крах известного Женевского протокола, проект которого был выдвинут Францией на 5-й сессии Лиги Наций в сентябре 1924 г. и ознаменовал собой попытку декларирования эры так называемого «демократического пацифизма». Документ, обязывавший державы прибегать к применению военной силы только в том случае, если они подвергнутся нападению и только с согласия Лиги Наций, был похоронен во многом благодаря несогласию Великобритании добровольно ограничить применение своего военного флота как инструмента внешней политики, причем инструмента наиболее эффективного [32].