Чирков Юрий Георгиевич. Дарвин в мире машин. Изд. 2-е, испр и доп. М.: Ленанд, 2012. 288с
жүктеу/скачать 1.8 Mb.
|
- Бұл бет үшін навигация:
- Валентин Бродский
Москва, 1920 годИстория вещей знала периоды взлетов и падений, глубокого интереса и безразличия, больших надежд и огорчительных разочарований. В начале нашего века в искусстве была пора, когда силой творчества ВЕЩЬ была поднята до значения СИМВОЛА, став мерой высшей художественности. Имя, этой поре, этому последнему течению в искусстве 20-х годов — конструктивизм (от латинского construe — «строю»). Искусство России в ту пору отличалось завидной многоликостью. Кого тут только не было: кузнецы, перевальцы, рапповцы, имажинисты, символисты, акмеисты, футуристы, лефовцы. Свою программу (сборник «Мена всех», 1924 год, «Госплан литературы», 1925, «Конструктивизм и социализм», 1929) выдвинули и литераторы-конструктивиеты: Илья Сельвинский, Корней Зелинский, Алексей Чичерин, Вера Инбер, Владимир Луговской, Евгений Габрилович, Эдуард Багрицкий и другие. В яркой, парадоксальной форме кредо конструктивизма изложено поэтом Ильей Сельвинским (1899-1968) на страницах журнала «Звезда» (№№9-10, статья «Кодекс конструктивизма») в 1930 году. До смерти пугая филологов и литературоведов, Сельвинский предлагал математическую трактовку поэтики конструктивизма, её формулу. Вот она: K={(2R + gt"2/2)/S}p где К — это, конечно, символ конструктивизма, R означает реализм (2R — «дубльреализм»), g — гротеск (g/2 — «пополам с гротеском»), t — тема, S — семантика, то есть «смысл», Р — поэзия. Смысл этой доводившей до слез корректоров «математики» — в разных изданиях формула принимала разный вид, путались, пропадали символы и знаки — нужно было бы долго комментировать, не будем делать это. Практическая же реализация таких поэтико-математических манипуляций в творчестве того же Сельвинского приводила к стихотворным конструкциям такого рода:
\027\
Загоню я свой смокинг в коробку перчаток — И айда с каникул на фронт, на руба. Или («4-ая корона сонетов») так: Приехал в цирк боксерский полубог, Сам чэмпъонмира Томас Джонсон- Третий: 110 вес, 113 вдох. Экскурс 16, ростом 210. Но не поэты и прозаики, с их требованиями использования жаргонов, профессиональной речи, «грузофикации слова», конструкторского распределения материала («максимальная нагрузка потребности на единицу его: то есть коротко, сжато, в малом — многое, в точке — все»), не поэты и прозаики, настаивающие на «технической оснастке культуры», задавали в конструктивизме тон. Среди других родов искусств на первый план тогда выдвинулась архитектура. Она мыслилась неотрывно от инженерных дисциплин. И глашатаи конструктивизма писали об этом так: «Как в средние века главенствующим художником был архитектор-строитель, так в наступающем новом (читай: в социалистическом. — Ю. Ч.) обществе им будет инженер-строитель». Фетишизация новых материалов — бетона, железобетона, стекла, металлических конструкций, установка не на идейность, а на техницизм, формотворчество, функционализм (дом, к примеру, объявлялся «машиной для жилья») — вот чем была тогда архитектура. Эти увлечения, начатые, вроде бы, заявлениями, полными логики, — немецкий архитектор Вальтер Гропиус, 1883-1969: «Большинство граждан цивилизованных народов имеет те же самые квартирные и общежизненные потребности. Поэтому никак нельзя понять, почему построенные нами жилые дома не имеют такого же единообразного вида, какой имеют наши костюмы, ботинки, чемоданы, автомобили», — закончились в нашей стране, как известно, плачевно: возведением миллионов неряшливо одетых домов-«коробок». Многие тогда пытались предложить свою формулу конструктивизма, однако суть её была скрыта не в математических значках Сельвинского, не в бетонных каркасах возводящихся зданий, она затаилась в слове ВЕЩЬ — истинной метке, знаку этого течения искусства. Ведь главной своей целью конструктивизм объявил вот что: заняться «производством не символов и образов, а красивых и полезных вещей» — новых типов жилья, посуды, арматуры, мебели, тканей. Конструктивисты заявляли, что функционально и технологически оправданная конструкция сама по себе представляет чистую утилитарную форму, обладающую поэтому высшим художественным качеством, и она исчерпывающе удовлетворяет эстетическим потребностям человека. «Мы называем себя конструктивистами, — писали в своем манифесте Габо и Певзнер, — потому что наша живопись столь же мало „изображает", как \028\
скульптура — „моделирует"; она лишь конструируется в пространстве и с помощью пространства». Конструктивисты настаивали: именно в обнаженном утилитаризме, в делании вещей, в ВЕип=творЧЕСТВЕ заключена «революция» в эстетических воззрениях. 1.8. Летатлин Сейчас, когда выдвинуты лозунги культурной революции и перестройки быта на новый социалистический лад, мы должны сознаться, что не умеем ещё применять наш критический метод к целому ряду бытовых явлений. Мы не умеем ещё различать среди вещей друзей и врагов, не умеем превращать безразличные вещи в полезных попутчиков. Валентин Бродский«Вещи в быту» (книга вышла в 1929 году) Корни, истоки конструктивизма понятны. После первой мировой войны во многих странах царила разруха, нищета. Вещей катастрофически не хватало. Потому и казалось естественным, что художники, скульпторы, архитекторы должны заниматься не художническими изысками, а деланием полезных вещей. Хорошей иллюстрацией к этому вещному обнищанию масс могут служить строки стихотворения Владимира Маяковского «Приказ № 2 армии искусств», 1921 год. Поэт, обращаясь к деятелям искусства, требовал:
И дальше, по сути: Каму это интересно, что — «Ах, вот бедненький! Как он любил и каким он был несчастным...»? Мастера, а не длинноволосые проповедники нужны сейчас нам. Слушайте! Паровозы стонут, дует в щели и в пол: «Дайте уголь с Дону! Слесарей, Механиков в депо!..» \029\
И, наконец, главное: Пока канителим, спорим, смысл сокровенный ища: «Дайте нам новые фюрмы!» - несется вогни, по вещам... Так и получалось, что вещь стала тогда как бы паролем, пропуском в настоящее искусство. И вовсе не случайно в том же 1921 году архитектор Лазарь Лисицкий (1890-1941) и писатель Илья Эренбург (1891-1967) начали за рубежом выпускать международный орган конструктивистов, который так и назывался — «Вещь». Печатался он одновременно на русском, французском и немецком языках. Другой движущей силой, выдвигавшей конструктивизм на авансцену, стал самообман, заблуждение людей искусства — ведь они представляли, что «вещизм», обновленная вещная среда произведут коренной переворот в психологии людских масс. Несколько преувеличивая значение вещей в человеческой жизни, Валентин Бродский в предисловии в своей книге писал: «Вещи — от небоскреба до носового платка окружают нас, вплетаются в наше существование от рождения до смерти. Созданные нашими руками, они иногда идут в ногу с нами, иногда становятся поперек, тянут назад, мешают и виснут на нас тяжелым грузом; подчас мы не замечаем даже, что ощущаемая нами тяжесть исходит от них». И практический вывод: «Мы должны добиться, чтобы каждый стул, каждая ложка пропагандировала строющийся новый — социалистический быт». Вот оно что! Новые вещи, вера в это была крепка, автоматически перенесут человека в социализм. И подобных взглядов придерживались не только русские конструктивисты. Французский архитектор Ле Корбюзье (1887—1965), к примеру, также считал, что достаточно поселить человечество в рациональные, оборудованные по последнему слову техники жилища, чтобы сразу же отпали все основные классовые противоречия. Через вещи — в новый быт, через новый быт — в новое сознание, реформированный дух, дух равенства и братства, через новый дух — в бесклассовое общество, в социализм! Такие утопические идеи вдохновляли людей искусства в 20-е годы XX века. Характерными образчиками такой художественно-технической мечты стали проекты русского художника Владимира Евграфовича Татлина (1885-1953). Он прославился ещё и тем, что в 1919 году построил дерзкий проект памятника 3-ему Интернационалу — башню, состоявшую из стальной балочной конструкции, внутри которой должны были находиться помещения различной геометрической формы. Им должно было придаваться моторами движение с различными скоростями вокруг вертикальной оси. Еще через несколько лет Татлин выступил с другим необычным проектом — макетом «Летатлина», фантастического летающего корабля, \030\
орнитоптера, никак не похожего на самолеты тех лет. Ныне этот макет можно увидеть в Москве в одном из музеев. 1.9. Будильник Платона Даже герои Гомера довольствовались тем, что различали в сутках шесть частей: рассвет, утреннюю зарю, полдень, вечернюю зарю, вечер и ночь. Позднее, в Римской империи, сутки делили уже на восемь частей - четыре дневных времени и четыре ночных. Именно с такой периодичностью в римской армии чередовались караулы. Леонид Переверзнев «Часы от неандертальца до наших дней» Вещи можно группировать по-разному. Особый класс здесь составляют те, что являются вещами-«термометрами», их устройство точно отмечает «градус» технического умения, они как бы служат мерилом научных, технологических достижений человечества. К этому классу вещей, прежде всего, надо отнести часы. Для кроманьонца естественными часами, великим «часовщиком» была окружающая его природа. Появление из-за гребня ближайших гор бивших по глазам лучей светила могло играть роль своеобразного «будильника». Но постепенно таких временных мет оказалось для человека уже недостаточно: жизнь усложнялась, потребность в хронометрах росла. Первыми часами для человека стали «гномоны»" («указатели тени» в буквальном переводе) — солнечные часы, изобретенные, как полагают, ещё вавилонянами. Рассказывают, что в Древней Греции на центральной площади в Афинах были установлены для общественного пользования большие солнечные часы. Как узнавали горожане время? Понятно, ни радио, ни телевидения, ни телефона тогда не было, поэтому о времени оповещали скороходы-гонцы. Сверившись по солнечным часам, они бежали на окраину города и за мелкую монету сообщали время всем желающим. Немудрено, что точность их сообщений зависела от многих обстоятельств. Во всяком случае, она была обратно пропорциональна расстоянию от площади, где находились солнечные часы... Гномоны не годились для облачных дней, были бесполезны ночью — тут их подменяли водяные часы, «клепсидры», что в переводе с греческого означает «крадущие воду». Время в клепсидрах буквально «текло», изливалось тонкой струйкой. По тому же, собственно, принципу действуют и всем знакомые песочные часы. В раннем средневековье они служили главным лабораторным прибором у алхимиков. И ныне их ещё можно встретить во врачебных кабинетах. Клепсидры — были, говорят, сконструированы даже карманные водяные часы! — стали неотъемлемой принадлежностью судебных заседаний. При этом солидный судебный процесс требовал десятков кружек воды, пустяшные дела — много меньше. \031\ Возле судейской клепсидры обычно стоял специальный раб-служка — водяной сторож: в его обязанности входило останавливать текущую струю и пускать её вновь. При остановке раб просто зажимал пальцем отверстие или же вставлял в тонкую трубку похожую на гвоздь затычку. Если, к примеру, обвинитель, произнося речь, заставлял читать документы или свидетельские показания, то ему дозволялось на это время останавливать часы. И он просто кричал рабу у клепсидры: «Останови воду!» Гномоны, клепсидры... Настоящими указателями точного времени стали механические часы. В них очень нуждались обитатели монастырских келий. Устав предписывал монахам последовательно чередовать молитвы с работой в поле, огороде, в мастерских. И вот в 1510 году слесарь из Ню-рснберга Петер Хенлейн ладит чудо механики — механические переносные часы со стальной пружиной. С этого момента, строго говоря, и начинается история современных часов. Старинных брегетов — их поминает в «Евгении Онегине» Пушкин, эти хронометры богачей изготовлялись из золота, украшались брелоками, драгоценными камнями, снабжались устройством для мелодичного перезвона, — каминных, башенных и иных часов, на смену которым теперь пришли часы электронные, кварцевые, атомные, лазерные. Механики, электронщики, физики превратили часы в настоящую «машину точного времени». Идет постоянная борьба за стабильность, надежность и, прежде всего, точность. Эта работа началась не вчера. Скажем, автором одного из первых будильников был великий Платон (428-348 года до новой эры). Особая клепсидра, издавая ужасный трубный сигнал, заставляла учеников философа, живших в домиках, рассеянных по саду Академии, вставать по утрам и приниматься за работу. Свой вклад в конструирование будильников внес и Леонардо да Винчи (1452—1519). В его будильнике-клепсидре, «часах, пригодных тем, кто скуп в расходовании своего времени», так изобретатель сопровождал описание устройства своего аппарата, малая сила (принцип реле) запускала большую. А её было достаточно, чтобы поднять — действие рычага, соединенного с петлей, — на ноги человека, спавшего в постели.
Я обращаюсь к вашей светлости, открываю перед вами свои секреты и выражаю готовность, если вы пожелаете, в подходящий срок осуществить всё то, что в кратких словах частично изложено ниже. Из письма Леонардо да Винчи к Лодовико Моро, сыну Франческа Сфорца, фактическому правителю Милана О технической деятельности Леонардо стоит потолковать особо. При упоминании этого славного имени мы тотчас же представляем себе легендарную фигуру живописца-новатора, титана искусства, автора всемирно \032\ известных полотен: «Джоконда» (портрет Моны Лизы), «Тайная вечеря». Однако для самого Леонардо живопись всё же была занятием второстепенным. Когда в 1482 году, ему тогда перевалило за тридцать, он перебрался из Флоренции в Милан, продукция Леонардо, как художника, была ничтожна, но знаний и уменья он накопил немало. В Милан он привез с собой не только художественные замыслы и наброски, но и тьму материала технического рода —- чертежей, схем, всевозможных рисунков и записей о своих изобретениях. В знаменитом письме к миланскому герцогу Моро Леонардо подробно перечисляет свои разнообразные военно-инженерные умения. Тут — мосты всех видов, лестницы, мины, танки (их прообразы), военные колесницы, орудия, метательные машины, способы отвода воды из осажденного города, средства для морской войны и прочее и прочее и прочее. Как известно, Моро тогда оценил способности художника-инженера, и Леонардо был включен в коллегию ingegnarii ducales, где оказался рядом с такими выдающимися людьми, как Браманте, Дольчебуоно, Джованни Батаджо, Джованн и ди Бусто. Однако в полной маре возможности Леонардо, его технический дар, который можно было бы использовать, конечно, не только в военное время, открылся миру много позднее. В 1796 году после итальянских побед будущего императора Наполеона I (1769-1821), в полном соответствии с грабительским характером этой военной кампании (перед началом военных действий Бонапарт обратился к своей армии с циничным и недвусмысленным призывом к грабежу завоеванных стран) тринадцать наиболее существенных рукописей Леонардо, они были для краткости обозначены латинскими буквами, от А до N, были перевезены во Францию к по распоряжению Директории переданы Национальному институту. Одним из первых подверг их изучению профессор Джованни Баттиста Вентури (1746-1822), итальянец по происхождению, и уже в следующем, 1797 году, 6 флореаля, он сделал о них в Национальном институте сообщение, на заседании класса физических и математических наук. И Леонардо да Винчи предстал перед потомками не только как зачинатель многих наук, пророк нового естествознания, но и как гениальный изобретатель. Диапазон его находок грандиозен: от придворных «приятностей», косметических рецептов, «увеселительных садов» с щебечущими птицами и музыкальных автоматов до предвосхищения аэропланов, автомобилей, ядовитых и удушливых газов. Леонардо изобрел пропорциональный циркуль (для вычерчивания парабол и эллипсов), анемометр, механический вертел. Им были предложены чертежи машин — сверлильной, прокатной, строгальной. В рукописи художника нашли проекты пушек, стреляющих разрывными снарядами, проект землечерпалки, там были изложены смелые мысли о создании приспособлений для потопления вражеских кораблей, зажигательных плотов... \033\
О том, насколько действенными были идеи Леонардо, говорит такой факт. Уже в наше время инженеры, взяв чертежи различных леонардовских проектов, решили построить по ним реальные машины. И им это удалось сделать! Так, рожденные пять веков назад, пришли к нам, в XX век, вертолет и планер, самодвижущиеся экипажи с пружинным механизмом, парашют и выдвижная пожарная лестница. (Модели машин Леонардо работают и в Музее науки и техники в Милане, и у нас в Москве в Политехническом музее.) Нет, наперекор общему мнению, справедливее считать, что Леонардо был вовсе не хомо пиктор (homo pictor, чело век-художник), а хомо фабер (homo faber) — человеком-творцом новых орудий, новых вещей, всего того, что не было предусмотрено нашей матерью природой. 1.11. Vincere, значит «побеждать» Теория - полководец, практика - солдаты. жүктеу/скачать 1.8 Mb. Достарыңызбен бөлісу:
|