Чирков Юрий Георгиевич. Дарвин в мире машин. Изд. 2-е, испр и доп. М.: Ленанд, 2012. 288с
жүктеу/скачать 1.8 Mb.
|
- Бұл бет үшін навигация:
- Ральф Лэпп
Жан-Мари ЛенС конца XVIII века — то есть, со времен Лавуазье, Берцелиуса, Вёле-ра — и до середины XIX века химия оставалась преимущественно наукой \256\
об элементах. Главным предметом исследований тогда был анализ состава веществ. В это время в химии сложились и утвердились основные её понятия — атома, молекулы, атомного и молекулярного веса, простого, сложного и чистого вещества. С 60-х годов XIX века начался новый этап. В химии на первый план — тут архивелика заслуга Бутлерова — выдвинулись такие понятия, как строение и структура. Окончательно сформировалась органическая химия, основным стимулом и заботой для нее стал синтез веществ. Число новых веществ выросло неимоверно, но лишь малая их доля нашла практическое применение. К концу прошлого века после этапов «состав» и «строение» в химии возникли новые слова-«пароли». Заговорили о «методе», об «организации» и даже об «информации». Теперь синтетиков интересуют сложные молекулярные ансамбли и принципы их построения и функционирования. Синтез перестал быть статистическим, теперь стали стремиться созидать строго определенные молекулярные конструкции, способные выполнять те или иные специфические действия. Настала пора супрамолекулярной химии. её девизом становятся молекулярное распознавание и самосборка сложнейших молекул в смесях множества реагентов. Когда несколько реакций могут одновременно протекать в одной и той же колбе. Таким образом, химия приблизилась к тому, что ежесекундно и уже миллиарды лет творится в живой природе. Переход в химии от атомов, молекул к супрамолекулам и супрамоле-купярным ансамблям являет собой наглядный пример движения вверх по лестнице сложности. Другим важнейшим новым моментом развития химии стал переход от «открытий» к «изобретениям». В книге «Супрамолекулярная химия» Жак-Мари Лен пишет об этом так: «Суть химии не только в открытиях, но и в изобретениях, в творческом созидании, прежде всего. Книгу химии надо не только читать, но и писать! Партитуру химии надо не просто исполнить, её надо сочинить!» Эти слова творца супрамолекулярной химии имеют простой смысл. Мы открываем изобретенное природой и изобретаем то, чего прежде не существовало. Природе удалось многое, но количество её удач-находок, если поразмыслить, конечно. И уже по одному этому рано или поздно все тайны природы станут известны науке. Что будет после? Наступит эпоха изобретательства. Закон природы не изобретешь, если ты не Господь Бог, но новую супрамолекулу изобрести можно. К изобретательству химию толкает простое сопоставление объектов биологии и химии. Биологические объекты могут быть очень сложными, но вещества, из которых они строятся, принадлежат к ограниченному числу основных классов. \257\ Здесь уместно вспомнить про хлорофилл. Растения используют хлорофилл, эту удачную находку на тысячи ладов, тасуя, ее, как колоду карт, и так и эдак, и не пытаясь изобрести что-то новое. Не то в химии. Она пока уступает биологии в сложности своих объектов, но зато с лихвой превосходит её по разнообразию, по бесконечному числу комбинаций, которыми можно соединять основные строительные фрагменты химии во всё новые и новые химические структуры. Построив в своей книге красноречивую диаграмму; СЛОЖНОСТЬ (биология) — разнообразие (химия), Жан-Мари Лен произносит пророческие слова. Он пишет: «Молекулярный мир биологии — лишь один из возможных миров химической Вселенной, миров, которые ждут своего часа, когда будут созданы руками химика». Лен дальше так развивает свою, возможно, главную мысль: «... вызов, брошенный химии, состоит в создании абиотических систем, не существующих в природе, являющихся плодами воображения химика, обладающих желательными структурными особенностями и свойствами, отличными от тех, которыми обладают биологические системы, но (по меньшей мере) сопоставимых с ними по своей эффективности и селективности. Не связанная с ограничениями, накладываемыми требованиями, предъявляемыми к биологическим системам, абиотическая химия свободна в создании новых соединений и процессов. Область химии значительно шире, чем область биологии, охватывающей лишь системы, реально существующие в природе». В своей революционной для химии, местами похожей на плод писателя-фантаста книге Жан-Мари Лен в последней главе («Перспективы») высказывает предположение, что возможно существование не одного, а нескольких различных проявлений процессов, определяемых как жизнь. Он дерзко приглашает химиков (и представителей других наук) исследовать «границы других жизней», приглашает их заняться химической эволюцией живых миров.
Никто, даже самые блестящие умы среди ученых нашего времени, по-настоящему не знают, куда ведет нас наука. Мы мчимся в поезде, который всё набирает скорость и летит вперед по железнодорожной колее с множеством ответвлений, ведущих неизвестно куда. Ни одного ученого мет в кабине машиниста, а за каждой стрелкой таится опасность катастрофы. Большая же часть общества находится в последнем вагоне и глядит назад. Ральф ЛэппПриродоподобную, можно сказать, «зеленую» технику, будем надеяться, принесет нам будущее — но какое? Близкое или далекое? Оговорка эта не случайна. Советский футуролог Эдвард Артурович Араб-Оглы раз- \258\
личает несколько градаций будущего: будущее ближайшее (30 лет), будущее обозримое (75 лет), отдаленное будущее и даже будущее фантастическое! Ученый убежден: такое различение очень важно. Ибо только о непосредственном будущем можно высказывать достоверные суждения, в отношении же будущего обозримого — только вероятные прогнозы, после же этих крайних сроков допустимы лишь гипотетические предположения. Поэтому, глядя в бинокль будущего, так существенно не перепутать гипотезы-домыслы с реальными, почти плановыми предвидениями. Будущее техники —- оно пока что спрятано за горами времени. А вот настоящее, окруженное кольцом этих гор, оно, к сожалению, не радует. Налицо кризис цивилизации. О нем говорят сейчас многие. Академик Никита Николаевич Моисеев (из статьи «Как приблизиться к биосфере»): «Корабль цивилизации подошел к рифовому барьеру. Мы уже видим буруны, и если не найдем прохода в барьере, наш корабль погибнет. Где же искать проход, который выведет нас на спокойную воду и позволит продолжать плавание?» Да, случилось то, о чем загодя предупреждали поэты. Француз Рене Шар: «Наступит время, когда народы, рассеянные по клеточкам Земли, будут связаны столь же тесной взаимозависимостью, как органы тела, сплоченные в своем едином хозяйстве. Сумеет ли мозг, до отказа набитый машинами, по-прежнему обеспечивать существование хрупкого ручейка мечты и фантазии? Человек движется, точно лунатик, к смертоносным копям, завороженный напевом изобретателей...» Тягостные предчувствия надвигающихся невзгод уже в середине нашего века тревожили многих выдающихся людей. В ноябре 1953 года в Мюнхенской высшей политехнической школе в рамках устроенных Баварской академией изящных искусств чтений на тему «Искусство в техническую эпоху» с докладом выступил один из основателей современной физики (вместе с М. Борном и П. Иорданом он разработал так называемый матричный вариант квантовой механики) лауреат Нобелевской премии Вернер Гейзенбсрг (1901-1976). Говорил он не только об искусстве, но и о науке, и о технике. Гейзенберг отмечал, что в прежние эпохи населенная всевозможными живыми существами природа была царством, живущим по своим законам, и человек должен был пытаться каким-то образом суметь включить себя в эту жизнь. Человеку угрожали дикие животные, болезни, холод. Тогда всякая Вещь, Орудие, Машина — любое достижение техники означало в этом противоборстве с естественной природой укрепление позиций человека, иными словами — ПРОГРЕСС. \259\
Но всё в корне изменилось с приходом Большой Техники (количество переходит в качество?). И теперь мы живем в мире, столь глубоко преобразованном человеком, что повсюду и ежечасно — пользуемся ли бытовыми приборами, приобретаем ли приготовленную машинами пищу или проходим преображенной человеком местностью — мы сталкиваемся со структурами, вызванными к жизни человеком и в каком-то смысле встречаемся ТОЛЬКО С САМИМИ СОБОЙ. В наше время, продолжал Гейзенберг, когда плотность населения Земли постоянно растет, ограничение жизненных возможностей, а стало быть, и угроза идет уже не от естественной природы, а в первую очередь от других людей, которые также заявляют свои права на пользование земными благами. Но отсюда и следует, что впервые в истории человек остался на Земле один на один с самим собой, что он не встречает отныне никакого другого (инопланетяне, вроде бы, пока к нам не прилетали) партнера или противника. Это, во-первых. А во-вторых, в этих столкновениях людей между собой за жизненные блага дальнейшее распространение техники само по себе уже нельзя считать прогрессом. «Неограниченно, как кажется, расширяя свою материальную власть, — говорил в своем докладе Гейзенберг, — человечество попало в положение капитана, корабль которого столь крепко закован в сталь и железо, что магнитная стрелка корабельного компаса показывает уже не на север, а на остальную массу самого корабля. На таком корабле уже никуда не доехать, он может двигаться только по кругу и становится игрушкой ветра и бурь...» Впрочем, добавляет ученый, опасность существует лишь до тех пор, пока капитан не знает, что компас уже не реагирует на магнитное поле землян. Как только это станет ясным, можно считать, что угроза наполовину устранена. Капитан, который не желает кружить на месте и хочет достигнуть известной или неведомой цели, найдет способ определить путь корабля. Он может использовать новый современный вид компаса, который не реагирует на массу корабля (еще более тонкая, надежная техника? новый виток технической спирали?), или же, как в древности, ориентироваться по звездам (уравновесить цели и средства? укрепить дух? стать на путь самоограничений?)... Вот так, с приходом Второй Природы, Человек оказался на перепутье, на развилке дорог, а планета наша превратилась в своеобразный ФУТУРОДРОМ, место, откуда стартуют в неведомое, полное опасностей и соблазнов Будущее. Одна из ясно различимых опасностей — народонаселение нашей планеты. Проблема в том, что нас на Земле СЛИШКОМ много. Представим себе, читатель, что на Землю к нам пожаловали инопланетяне, и стали изучать земную жизнь. Многое бы их тут поразило. Сколько зверья разного! Но одно живое существо, именуемое человеком, особо \260\
удивило бы пришельцев своим неимоверным количеством и катастрофически быстрым приростом. Сейчас в России, к примеру, живет около ста тысяч медведей, столько же крупных обезьян — в тропиках. И их численность определяется той средой, которая их окружает. Не то -— человек. Он заселил всё более-менее удобные для обитания части Земли, и его численность уже не сотни тысяч, а миллиарды! Нас, людей, в сто тысяч раз больше, чем сравнимых с нами по массе животных. Отчего это произошло? С каким темпом идет рост человечества? Какие тут движущие силы действуют? Куда заведет нас это стремительное развитие? всё это непростые вопросы. Инопланетянам, математикам и физикам, было бы здесь над чем поломать голову. 7.24. Демографический императив В 70-е годы стала весьма популярной математическая шутка, гласившая, что если китайцы, взявшись по двое за руки, начнут выбегать через поставленные на границе Китая ворота, то они никогда не покинут собственной страны, ибо темпы прироста населения превышают скорость такого пробега. жүктеу/скачать 1.8 Mb. Достарыңызбен бөлісу:
|