Чтобы плыть в революцию дальше…

А Виктор Зак после того разговора с Флинтом решил снять фильм о розовой чайке. В Москве оператор засел за книги, чтобы изучить родословную своей будущей героини. Увы, специальной литературы почти не оказалось. Лишь в журнале с причудливым названием «Псовая и ружейная охота» за 1905 год обнаружил он статью зоолога С. Бутурлина, который первым открыл гнездовья розовой чайки на островах дельты Колымы. Зоолог писал, что обычно эти птицы живут небольшими стаями, свои гнезда располагают на низкой травянистой заболоченной тундре близ пресных озерец. Откладывают два-три оливково-зеленых яйца. Птенцы, едва покрывшись пухом, вплавь по реке отправляются на север, к морю…

В тысячекилометровой озерной тундре встретить птицу, не имеющую постоянных мест гнездовья, почти невероятно. Но Виктор все же отправился на ее поиски. Правда, официально он снимал фильм об Индигирке, но… Два месяца длилось его путешествие на лодке, на плотах, на вертолетах… Невзгоды долгого путешествия приковали Виктора к постели. Всю зиму мы переговаривались по телефону. Виктор ворчал, что летом обязательно укатит на юг поправлять здоровье и вообще повстречай он сейчас Флинта, он бы не сказал ему ничего доброго…

Но летом вместе с оператором Колей Сологубовым, его ассистентом Володей Ковалевым и директором группы Игорем Талановым Виктор снова отправился в Арктику.

Из якутского поселка Чокурдах, который находится немногим более чем в ста километрах от устья Индигирки, четверо отправились на почтовом суденышке «Бадист». Опытный капитан Григорий Федорович Жуков, хорошо знавший местность окрест Чокурдаха, нежданно обрадовал наших путешественников:

— Что же, в районе фактории Бёрёлёёх встречал вашу птичку.

Но до фактории шестьсот километров по извилистому притоку Индигирки. Оттуда, чтобы добраться до нужных озер, надо было несколько дней ехать на лошадях. К счастью, подвернулся вертолет, который перебросил москвичей из фактории Бёрёлёёх еще дальше в безлюдную тундру. Договорились с вертолетчиками, чтобы те вернулись за ними через неделю.

Минуло семь дней. Возвратился вертолет. Хмурые, злые «киношники» молча расселись в кабине. В Чокурдахе решили возвращаться в Москву. И тут произошло чудо: водитель вездехода Вася Перышкин преспокойно этак заявил, что год назад видел розовых чаек по соседству с Чокурдахом, на озере Хамсалаах. В переводе с якутского Хамсалаах означает «курительная трубка»…

Уговаривать Перышкина пришлось недолго. Вскоре вездеход устремился в тундру — на Хамсалаах. Вооружившись камерами с телеобъективами, позволяющими вести съемку на большом расстоянии, операторы метр, за метром стали обходить «курительную трубку». И опять неудача… Возвращаться? Тогда Вася предложил «для очистки совести» пройти к соседнему озерцу в километре от Хамсалааха. Путь преградила глубокая протока, вода доходила до краев сапог. Будь протока чуть глубже, вконец измотанные путники, не раздумывая, повернули бы в сторону Чокурдаха. Но они все же перешли протоку и сразу же в густой прибрежной траве увидели стайку розовых чаек. Птицы были захватывающе красивы: оперение цвета полярных зорь, агатовый клюв, черный ободок-ожерелье на шее…

Так был снят этот фильм.

Вл. КНИППЕР
спорт
Елена Семенова
В поисках чемпиона мира
Идут занятия юных динамовцев-конькобежцев. В спецшколе — триста учеников и десять тренеров. У динамовцев славные конькобежные традиции: Кудрявцев, Аниканов, Холщевникова, Исакова, Артамонова, Матусевич, Косичкин… Виктор Косичкин — наш последний чемпион мира. С тех пор прошло восемь лет.

Специалисты утверждают, что в ближайшее время, а уж в этом году точно, на победы наших мужчин надеяться не приходится. Ну а если поискать будущего чемпиона мира здесь, в динамовской школе скоростного бега, столь богатой чемпионскими традициями? Нет, я не собираюсь анализировать потенциальные возможности того или иного юного конькобежца. Мне важно знать, как ответят юные динамовцы на такой вопрос: намерен ли ты стать чемпионом мира?

Завуч школы Валерий Иванович Черкашин знакомит меня с четырьмя своими учениками…
Он собран на тренировке. Стремится верно поставить конек, «полнее» толкнуться, скорее и экономичнее подвести толчковую ногу, но в то же время расслабить ее, дать ей отдохнуть. Он красиво, «накатисто» сидит. Таков СЕРГЕЙ У ЛИН — студент Института международных отношений и призер чемпионата Москвы.

— Нет, я пока что не мастер спорта. Хочу ли стать мастером? Я тренируюсь много. Давно. Каждый день… И если я стану мастером спорта, ничего не изменится. Конечно, моему тренеру будет приятно. Мне тоже, в общем, будет приятно. Но попробуйте посчитать, сколько мастеров спорта среди конькобежцев! А что это дает нашему спорту на международной арене?

Конечно, конечно, спорт — это здоровье. Нельзя не согласиться. Покатался на свежем воздухе, раскраснелся, аппетит будь здоров!.. Но попробуйте найти спортсмена, который бы вам сказал: я занимаюсь спортом для здоровья!.. Некоторые тренеры даже говорят: если для здоровья сюда пришел кататься, переходи в группу общей физподготовки… Скорее кы найдете спортсмена, который готов ради победы костьми лечь.

Я, конечно, готов стать мастером спорта, я им стану. Но это этап, неизбежный этап развития спортсмена. Лишь этап… Так что тратить полжизни только на то, чтобы стать лишь мастером спорта, вряд ли стоит… Я трачу на спорт половину жизни. Два с половиной часа чистого времени на тренировку, час, чтобы доехать до места тренировки, час обратно, еще я занимаюсь специальными упражнениями дома, все мы обязательно получаем от своих тренеров задания на дом. Все это складывается в солидную сумму времени, не правда ли?

А если уж тратишь полжизни, то, конечно, для того, чтобы стать чемпионом мира. Не слишком скромное желание? Нет, по-моему, нормальйое желание… Как-то я говорил с одним знакомым на эту же тему, на тему о спорте. Он сказал, что мечтает ездить за границу, получать всякие награды. Вот это — нескромное желание…

Вторую половину жизни я отдаю учебе в институте. Наш институт трудный, попасть в него было трудно, учиться в нем трудно. Запускать учебу нельзя никак! Я люблю свой институт и люблю заниматься… Домашние институтские задания выполняю так же тщательно, как спортивные. Честно? Спортивные тщательнее. Но коньки, настоящий спорт, к сожалению, когда-нибудь закончатся. А институт, потом работа — на всю жизнь. Буду, конечно, кататься… для здоровья.

Так что спорт откладывать нельзя. Надо торопиться. Я хочу как можно скорее выйти на международную арену Я мечтаю успеть застать на ней Феркерка, застать в его отличной форме. Я много о нем читал, мне нравятся его спортивные и человеческие качества. Ну уж коли я твердо решил стать чемпионом мира, то мечтаю обыграть Феркерка…

С каждым годом и по мере твоей собственной подготовки спорт требует от тебя все больше внимания. С сутками ничего не поделаешь — в них 24 часа, и все. Приходится думать о продуктивности и насыщенности той половины жизни, которую отдаешь спорту… Было время, когда я отдавал конькам всю жизнь… Мне было тогда одиннадцать лет. Мой приятель записался в конькобежную секцию. Позвал меня. И я тоже записался. И вот в одиннадцать лет три раза в неделю ездил на тренировку через всю Москву. Жил я на шоссе Энтузиастов, в Ново-Гирееве, a ездил на стадион «Машиностроитель». Ни о чем не думал, только о коньках… Потом повзрослел…

— В шестьдесят втором году я был в санатории. И там по телевизору показывали первенство мира. Мы все от телевизора не отходили. Как передача с соревнований, — свободного места не найдешь… Из наших лучше всех бежал Виктор Косичкин. Остальные наши бежали намного хуже, чем он. В то время у нас еще не привыкли к тому, что наши конькобежцы проигрывают; думали, никто и никогда их не обыграет. Я был тогда совсем маленький, впервые видел «большие коньки» и болел вместе со всеми за Косичкина. Он победил. Косичкин так красиво бежал, что эту красоту понял даже я, маленький! И здорово он тогда устал…

Я решил записаться в «Динамо», потому что в «Динамо» Косичкин. Да и вообще это — дело надежное, многие чемпионы страны и мира вышли из «Динамо». Записывался я и твердо знал, что хочу стать таким, как он, — чемпионом мира, Европы. И все ребята, кто пришел, хотели… Но Косичкин больше не был чемпионом мира. Да и вообще никто из наших мужчин-конькобежцев с тех пор чемпионом мира не был.

Я пришел в секцию «Динамо», чтобы помочь нашим конькобежцам вернуть прежнюю славу советского конькобежного спорта… Кто говорит, что это просто? Это очень трудно. Я знаю. Может, некоторые считают, что спорт — это легко, что парни и девушки идут в спорт, потому что ищут легкой жизни. Считают: подумаешь, дело какое — покатался, побегал, попрыгал и поехал за границу… Спорт — это очень трудно, это полная «амоотдача, это — все нельзя: поздно ложиться нельзя, пить вино даже по большим праздникам нельзя, нарушать режим нельзя, пропускать тренировки ни в коем случае нельзя!..

Вот я учусь в техникуме и тренируюсь в «Динамо». Все… Отупеешь? Нет. У нас в школе тренируются самые разные ребята. Может быть, в другом месте я бы с ними никогда не встретился и не заговорил… A здесь мы все друзья. Интересы у нас общие. Разговариваем в раздевалке, вместе уходим домой — разговариваем. И во время тренировки тоже. Много спорим о технике. А в спорах рождается истина…

Конечно, не стоит откладывать в долгий ящик цель, которую я поставил перед собой, и все мы ее поставили, когда записывались в школу «Динамо». Свой первый шаг я уже сделал — стал призером на чемпионатах «Динамо»…

— Я буду чемпионом мира. Лет через пять. Я высчитал, получается через пять лет. Я читал книгу Евгения Гришина, и мне стало все понятно: что надо делать, чтобы стать чемпионом мира. Надо очень много тренироваться, закалять силу воли и волю к победе…

Я тренируюсь много. Каждый день дома тренируюсь — полчаса утром и полчаса вечером — и здесь, на «Динамо»… А летом я тренировался, как зимой, — ездил в спортивный лагерь.

Да, это, конечно, немножко мешает учебе. Но п школе, не успел сделать уроки сегодня, наверстаешь упущенное завтра. А в спорте… никогда не наверстаешь упущенное на вчерашней тренировке. Ведь на каждой тренировке новая нагрузка.

А силу воли я воспитываю так. Вот не хочется что-нибудь делать. А я все равно делаю… Что именно не хочется делать? Одно и то же… *

Я начал тренироваться в «Динамо» в прошлом году. А у меня почти третий разряд уже. Всего 0,1 секунды не хватило до третьего!

Сначала я выиграю у брата Сережи. А потом стану чемпионом мира…
И, наконец, четвертый юный динамовец, который мечтает стать чемпионом мира, — Мишин ровесник ВОЛОДЯ ПЫРИКОВ.

— Я прочел книгу Евгения Гришина и понял: если не будешь страшно много тренироваться, никогда чемпионом мира не будешь.

Летом я ездил в спортивный лагерь, мы там целый день тренировались. Потом я жил на даче и тоже много тренировался. Мальчишки там некоторые сперва удивлялись. Даже дразнились. Они ж меня не могли догнать, никто. Завидовали…

Сейчас я тоже много тренируюсь — и на «Динамо» и дома. Дома почти час, а то и больше. А если человек так много тренируется, он обязательно будет чемпионом мира.

— Трудно попасть в вашу школу?

— Мы принимаем каждого, кто хочет стать чемпионом мира…
Побеседовав с будущими чемпионами мира, я встретилась с ВИКТОРОМ КОСИЧКИНЫМ — нашим последним чемпионом мира.

Прошу Виктора прокомментировать мои беседы.

— Да, это здорово, что ребята намерены стать чемпионами мира. Без этой уверенности в спорте делать нечего. Бесполезно выходить на старт.

Я, помню, долго искал, где приложить свои силы. Занимался и борьбой, и стрельбой, в духовом оркестре играл… Все не то…

В пятьдесят шестом году в Политехническом музее выступали наши олимпийцы. Особенно хорошо запомнился мне рассказ Гришина. Как я ему завидовал! И я пошел на стадион «Динамо» и попросил записать меня в конькобежную секцию. Откуда у меня взялась уверенность, что именно в коньках я сумею сделать что-то настоящее?.. Не знаю.

В секцию меня тогда не приняли. Сказали: старый… Мне было шестнадцать лет. Но на следующий год я опять пришел. Решил: вдруг забыли или передумали… Опять не взяли.

Через год пришел снова. Почему-то взяли. А в следующем году я уже стал чемпионом Москвы. Будь у меня чуть меньше уверенности, я бы своего не добился.

Не надо, однако, путать уверенность и самоуверенность. Меня, знаю, считали чуть ли не наглецом. А на самом деле каждый раз, когда после летнего сезона я выходил на лед, мне казалось, что ничего не могу, не умею… Но потом это проходило. Я хорошо себя знал. Чувствовал: еще немного — и обрету свою лучшую форму. Но никому этого не показывал. Это была моя маленькая тактическая хитрость…

Зимой 1962 года мне вроде не бежалось, хода не было, не везло, я падал… Близилось первенство мира в Москве. Мы с Гришиным поехали на Ленинские горы. Глядим сверху на дорожку Центрального стадиона. Женя спрашивает у меня:

— Кто будет чемпионом мира? Ван дер Грифт?

— Нет; — отвечаю.

— Андре Куприянов?

— Нет.

— А кто же? Ты?

— Ну ты нахал, — смеется Гришин.

Нахал не нахал, а чемпионом мира я тогда стал.

Почему я так сказал: буду чемпионом мира? Я часто так говорил: у всех выиграю. Не противникам, конечно, — зачем их злить? А друзьям в разговоре. Этим я как бы давал себе обязательство.

Одной уверенности, конечно, мало, чтобы стать чемпионом мира. Совсем недостаточно… Хотя без нее, повторяю, в спорте делать нечего.

Я счастлив, что судьба меня свела с удивительным тренером Кудрявцевым. Он умел видеть то, что никто не видел. У него был очень зоркий глаз на все необычайное. Чуть кто-то из сильнейших изменил технику, Кудрявцев уже проверяет на себе, пробует: вдруг пригодится. Ни одна новинка, ни одно событие в конькобежном спорте не проходило мимо него.

Это он научил меня знать себя, чувствовать подступы к лучшей своей форме, определять почти безошибочно, на что в данное время гожусь… Он разрешал, например, мне тренироваться самостоятельно. Знал: не подведу. Я ведь был фанатик…

Он считал, что семьдесят пять процентов успеха зависит от спортсмена и только двадцать пять — от тренера. Это было главным в его методе, чтобы спортсмен знал: почти все зависит от него самого. Однажды, в канун Олимпиады в Инсбруке, Кудрявцев отступился от своего принципа, и в результате…

Я был тогда в отличной форме. Тренировки мне были' не нужны. И я говорю Кудрявцеву:

— Три недели вы меня на льду не увидите. Буду выходить только на соревнования.

А руководство между тем ходит на наши тренировки, интересуется ими: ведь мы, конькобежцы, можем дать команде много медалей. И вот руководство видит: день нет Косичкина на льду, другой нет, третий… Разгневалось руководство: зазнался Косичкин, за команду не болеет! И наш тренер дрогнул, не сумел устоять под этим натиском, не отстоял и свою и мою точку зрения. И я, вопреки здравому смыслу, начал ходить на тренировки…

Бегу круг за кругом, а самому кажется, будто трачу попусту нужные мне силы, теряю лучшую свою форму… Ничего я тогда на Олимпиаде не сделал. Выступил плохо, как никогда.

И вскоре Кудрявцев, сломленный постоянным вмешательством, потерял чувство золотой середины, которое всегда было ему присуще, и… перестал быть Кудрявцевым… Наша сборная, я убежден, лишилась выдающегося тренера.

Я тоже сравнительно скоро ушел из спорта. Ушел в расцвете сил, в двадцать шесть лет, А мог бы еще выступать и, по-моему, неплохо. Я вот тут недавно пробежал пятисотку. И без тренировки — 44 секунды. Я давно ведь не бегаю… Это я не хвалюсь. Просто…

Да, расставание мое с конькобежным спортом было нелегким. Я жил коньками. Каждый час своей жизни я подчинял конькам. Тогда нас — меня, Гончаренко, Цыбина — даже называли «мамлюками». А Кудрявцева — «мамлюк-пашой». Мы ото всего отрешились ради коньков. Я в то время даже бросил учиться. Может, это плохо! Но у меня на этот счет свое мнение. Если бы я и катался и учился, то и конькобежцем бы настоящим не стал, и диплом у меня был бы «низкокачественный».

Теперь же, бросив выступать, я получил диплом юриста. И работаю со свежими знаниями и полной отдачей сил.

Мне кажется, что в большом спорте отрешенность, жертвы неизбежны. Понимают ли ребята, что значит стать чемпионом мира?

У нас были свои трудности. Сейчас — свои. Нынче я не вижу, например, тренера, способного возглавить сборную команду, как возглавлял ее Кудрявцев. Я не вижу среди тренеров духовного отца, слову которого спортсмены бы верили, как верили мы слову Кудрявцева. А по современным требованиям нужен не один такой тренер, как Кудрявцев, а целая группа. Но где же они, эти тренеры?

Когда-то мы выкраивали, выгадывали лишний месяц тренировок на льду. Выходили на лед раньше, чем скандинавы и голландцы. Правда, лед этот был тонкий, и все мы не раз проваливались в студеную воду сибирских озер. Но тут же обсохнешь на солнышке среди сосен и опять катаешься. И этот тонкий ледок сибирских озер выручал нас, помогал выигрывать медали чемпионатов мира, Европы, Олимпиад.

Нынче наши конькобежцы лишены этого преимущества.

Нет, не оскудела Сибирь озерами. И лед на них по-прежнему в октябре. Но у наших соперников нынче лед и в сентябре, и в августе, и в июле, и в июне: когда хочешь, искусственный лед. И советские конькобежцы вынуждены за три месяца форсировать план работы, который их соперники выполняют за пять месяцев. В одной только Голландии сколько дорожек с искусственным ледяным покрытием! А у нас одна в Свердловске, а другая — только что сделана в Коломне. И все.

Естественно, что юные москвичи не только в Свердловск, но и в Коломну ездить не могут. Как бы все эти трудности не охладили азарта ребят.

А будут искусственные дорожки, и я берусь за три года вырастить чемпиона мира.
СТРАНИЦЫ САТИРЫ И ЮМОРА
ЗЕЛЕНЫЙ ПОРТФЕЛЬ
Б ом-бом-бом… Это бьют часы в новогоднюю ночь. И вместе с двенадцатым ударом ко мне приходит мысль: в новом году по-новому назвать наш раздел сатиры и юмора. Но как?.. Я все думаю, думаю, теребя ручку редакционного зеленого портфеля…

Этот портфель я купила в тот день, когда впервые появилась в редакции «Юности». Почему я выбрала портфель именно зеленого цвета? «Ну, — решила я тогда, — зеленый — это цвет молодости, цвет обложки самого-самого первого номера журнала. У девушки с нашей эмблемы запутались в волосах зеленые листочки…»

С тех пор в зеленом портфеле я храню рукописи. Вот и новое название нашего раздела сатиры и юмора — «Зеленый портфель»!

«Молодо-зелено…» — заскрипит скептик. Что же! Задача «Юности» — искать новых, молодых, зеленых (мы не боимся этого слова) авторов и помогать им становиться старше.

Но что теперь делать с «Пылесосом»? Выяснилось, что редакционный пылесос умещается в нашем редакционном портфеле. Вот и пусть он будет там, так же как старые «пылесосные» рубрики будут появляться в «Зеленом портфеле» вместе с новыми рубриками.

Итак, «Зеленый портфель»!

Галка ГАЛКИНА
Арво Валтон
ОБВИНИТЕЛЬНАЯ РЕЧЬ
РАССКАЗ
В субботу утром в красном уголке Химзавода — товарищеский суд. Замасленные костяшки домино и потертые шахматные фигурки кучей сдвинуты на один край стола, другой покрыт скатертью из красного ситца. За столом председатель заводского товарищеского суда, председатель профкома и протоколирующий. Коллектив со слегка усталыми лицами, одетый в пропыленную и изъеденную кислотой рабочую одежду, сидел на длинных лавках, которые когда-то, давно, были выкрашены зеленой краской, а теперь покрылись орнаментом, самодеятельным и неопределенным.

Подсудимый Филипп Венелане, приземистый парень с красным лицом и озорными глазами, сидел на первой скамье и чистил ногти. Он относился к своему занятию внимательно и почти ни разу не поднял глаза. Ногти у него действительно были не в порядке — возможно, он не чистил их с прошлогоднего товарищеского суда.

Председатель — старый, сухощавый мужчина медлительного склада — говорил высоким и выразительным голосом: .

— Видите, товарищи, Венелане снова перед нашим судом.

— Видим! — выкрикнул кто-то из его дружков, сидевших на задней лавке за спиной у коллектива.

— …Чем же товарищ Венелане на сей раз отличился? А тем, что… — Председатель взял в руки папку и начал читать, тягуче, выдерживая все паузы и подчеркивая ударения: — «В ночь на 24 июля аппаратчик кислотного цеха Химзавода Филипп Венелане, выпив предварительно в общежитии с товарищами три бутылки алкогольных напитков, забрался в красный уголок завода и унес оттуда с целью воровства принадлежащий заводу радиоаппарат «Латвия». Вина Филиппа Венелане состоит, во-первых, в том, что он явился на завод во время 3-й смены, использовав для этого не ворота, а перебравшись через забор позади кислотного цеха. Во-вторых, ругал неприличными словами работника завода Андрея Пудова, который был свидетелем перелезания через забор. В-третьих, открыл отмычкой красный уголок и унес оттуда радиоаппарат «Латвия», цена которого 120 рублей. В-четвертых, этой и следующими ночами играл сверхгромко до трех-четырех часов ночи для пьяной компании на радио «Латвия», нарушая этим ночной покой товарищей и внутренний распорядок общежития Химзавода».

Прочитав это грустное сообщение, председатель посмотрел в упор на коллектив. У того вертелись на языке сердитые и поучительные слова в адрес Филиппа.

Председатель профкома Каммелияс сказал:

— Может быть, сначала заслушаем самого товарища Венелане?

Председательствующий повернулся к Филиппу:

— Вы, товарищ Венелане, признаете себя виновным в вышеперечисленном?

Теперь Филипп поднял голову, чуточку подумал и произнес:

— Да. — Подумал еще некоторое время и добавил: — Только не во всем.

— Какой же пункт обвинения, по вашему мнению, не соответствует действительности?

Рыжая щетина Филиппа поднялась торчком, и он сказал:

— Это… насчет ругательств. Он первый сказал: «У-у, налакался. Пьянчуга!»

— Да ведь ты такой и есть! — выкрикнул из гущи коллектива возбужденный Пудов.

Председатель постучал карандашом по ладони и сказал:

— Тут у нас в объяснительной записке товарища Пудова точно сказано, какие слова вы против него употребили. Поскольку в коллективе есть женщины, я не могу читать это вслух.

— Давай читай! — крикнуло несколько представительниц нежного пола.

Дело принимало веселый оборот. Чтобы предотвратить это, председатель профкома повторил:

— Может быть, дадим прежде всего слово самому товарищу Венелане.

Филипп повернулся одним боком к коллективу, другим к суду, кашлянул и начал тихим голосом, который требовал доверия к его словам:

— Что касается ругательств, я уже сказал. Чего нет, того нет, а что есть, то есть, и никуда от этого не денешься.

Следующую фразу Филипп начал более мощно:

— Да, товарищи, я опять совершил безобразный, заслуживающий порицания поступок, можно сказать, товарищи, даже преступление. Можно сказать, хотя это и не совсем так. Потому что радио я все-таки не воровал и в общежитии особенно не шумел. Поскольку был день получки, и потом справляли в комнате два дня рождения, и нам была необходима музыка, я и подумал: зачем там радио стоит без дела, в красном уголке, на время дня рождения можно его взять напрокат в свое общежитие, но время уже было позднее, и не у кого было просить разрешения. А через забор я лез потому, что так ближе — от общежития прямо и с приемником, конечно, через проходную не пропустили бы.

Тут Филипп сделал паузу и быстро сказал:

— Я это вполне понимаю. Подумал чуть-чуть и стал объяснять дальше:

— А на следующий день я просто забыл сказать, что взял радио напрокат, и пока я успел сказать, стали уже искать радио и меня обозвали вором, ну что я мог поделать!