Чтобы плыть в революцию дальше…

— По-ослушай, Яша, — негромко сказал Виктор. — Ты был в Неаполе?

у Нет. Я был в Гурьеве.

Шутка длинного диспетчера не рассмешила ни Лену, ни Виктора. Веселиться почему-то не хотелось.

— У меня есть знакомые ребята на бакинских танкерах,, что ходят в Италию, — продолжал Виктор. — Они клянутся, что Неаполь ночью с моря выглядит скромнее, чем наш город.

— Возможно, — уже вполне серьезно согласился диспетчер Яша. — Когда-то штурманом я ходил в Грецию. Греки слабовато светят. Точно…

Они разговаривали о Неаполе и Греции, стучал мотор катера, с сочным, упругим шелестом расступалась за бортом вода, и Лене плохо верилось, что все это происходит в действительности, рядом с ее домом, что она живет здесь, среди щедро рассыпанных на земле звезд…

— Пора назад, — повернулся- к ним диспетчер Яша. — Мое время истекло…

…И опять они стояли у подъезда во дворе, опять моросил дождь, из-за ноздреватых гор Куба-дага пробивалась серая полоска осеннего рассвета.

— Ты говоришь, — отважилась Лена, — ты говоришь, Виктор, вы с матерью друзья. Ты ей все-все рассказываешь?

— Да.

— И расскажешь, как мы целовались? И про катер расскажешь?

— А ты, оказывается, совсем еще маленькая! До завтра! В пять у проходной!

Она осторожно проскользнула по длинному коридору, открыла дверь в комнату и растерянно отшатнулась, попятилась назад.

В комнате горел свет, поставленный на бок зеленый будильник показывал половину шестого утра, а мать, опустив голову, неподвижно сидела за столом, в платке, в своем штопанном-перештопанном демисезонном пальто.

Эта неживая, каменная неподвижность и ужаснула Лену: «Все из-за меня! Целую ночь глаз не сомкнула. Волновалась! С ума сойти!»

Не поднимая головы, Александра Семеновна глухо спросила:

— Ну, ничего нового?

— Нет, — машинально ответила Лена и спохватилась. — А что?

— Я думала, — Александра Семеновна не закончила фразу, с укором взглянула на Лену. — Ты и не знаешь… Вон записочка…

Лена взяла со стола вырванный из тетради лист бумаги в косую линейку и с трудом разобрала нацарапанные, прыгающие каракули отца:

«Не могу дальше жизнь вашу калечить. Руки на себя наложить сил не имею, а пропадать — так в одиночку. Не ищите, я вам лишний. Игнат».

— Везде я побывала, — всхлипнула Александра Семеновна. — На вокзале спрашивала, в порту. Никто не видел, никто не встречал.

— Еще не хватало! — возмутилась Лена. — Да он и слезинки твоей не стоит!

— Замолчи! — дико крикнула Александра Семеновна.

Она вскочила со стула, ее седые волосы жидко вспенились вокруг платка, и Лена, не веря своим ушам, услышала от матери какие-то странные, словно церковные слова:

— Разве я вас в блуде зачала? Я любила его, и он отец твой. Не сметь, не сметь!..

От ее крика проснулись близнецы и сразу дружно заревели на кровати.

В коридоре захлопали двери любопытных соседей. Александра Семеновна вздрогнула, поникла, и Лена подхватила мать, прижав ее к груди, маленькую и легкую…

Больше своего отца Лена никогда не видела…
Первые дни работы в лаборатории ее испугали.

Она что-то отвешивала на весах с крохотными серебристыми гирьками, что-то записывала под диктовку, до ломоты в пальцах тщательно растирала пестиком в фарфоровых чашках какие-то вонючие кристаллы. Левушка не ошибся: ее в эту «хату» не тянуло. Не здесь ее призвание, и она подвела, обманула надежды Виктора.

Виктор быстро разгадал ее смятенное состояние.

— Значит, большая химия не по душе?

— И малая тоже, — честно призналась она.

— По-ослушай, ты не переживай особенно. Скажи, мои друзья тебе нравятся?

— Очень!

— Вот-вот! — оживился Виктор. — Главное, люди вокруг тебя! Если с ними интересно, не пропадешь! Определишься! Они помогут. Все произойдет само собой! Ты мне веришь?

Она ему верила, а его друзья не просто нравились Лене. Они все, каждый по-своему, стали ей нужны.

Она искренне завидовала фанатической влюбленности Левушки в химию, жадно слушала незамысловатые рассказы диспетчера Яши о его немногих загранплаваниях, изводила шейха Алика каверзными вопросами о гаремах.

Через Друзей Виктора яркими, пестрыми красками открывалось для нее ошеломляющее многообразие мира.

В ее родном городе Виктор жил всего-навсего третий год, но пройти с ним спокойно по центральной улице Шаумяна было невозможно.

— Витенька! Дорогой! — бросалась ему навстречу сияющая личность. — Ужасно рад! «Спидола» у меня барахлит. Будь другом, не откажи, взгляни одним глазком!

Виктор с минуту переминался с ноги на ногу, нерешительно пытался возражать:

— По-онимаешь… У меня…

— Понимаю! — перебивала сияющая личность, бесцеремонно подхватывала его и Лену под руку. — Обязательно с твоей спутницей! Обязательно!

Дальше весь задуманный вечер летел к чертям. Инженер по электронике Виктор Николаевич Ардашников безвозмездно и безропотно чинил в городе «спидолы», магнитофоны, телевизоры и вообще все бытовые приборы, имеющие и не имеющие отношения к электричеству.

Однажды они торопились к шейху Алику на день рождения. Из-за угла выплыла грузная, выкрашенная в огненный цвет дама и загородила им дорогу.

— Так не годится, Витек! — почти басом возмутилась она. — Вы мне обещали! Третий день холодильник не работает. Илья Владимирович пьет теплый нарзан. Ужас!

— Да, да, — виновато заморгал Виктор. — Извините… Забыл…

— Так не годится! — повторила огненная дама и могучим бюстом легко столкнула Виктора с тротуара. — Пошли, пошли, я уж от вас не отстану!

— Я скоро! — жалобно простонал Виктор. — Подожди здесь минут десять…

Она прождала его часа полтора. Когда Виктор выскочил из подъезда, она в первый и последний раз попробовала с ним поругаться.

— Больше я с тобой по улицам вместе не хожу.

— По-очему?

Она взорвалась и одним духом выпалила:

— Над тобой они все смеются! Инженер и за слесаря и за электромонтера, скоро начнешь унитазы исправлять! Нравится тебе — обслуживай население сам! Без меня!

Он аккуратно вытер носовым платком измазанные руки и посмотрел на нее с сожалением.

— Над работой не смеются. Над хорошей работой, конечно.

Перепачканный платок полетел в урну, и Виктор хитро подмигнул:

— Кроме того, для меня практика! И любопытно! А вдруг наткнешься из-за какого-то несчастного холодильника на интересную фигуру? А? Я ведь с диспетчером Яшей через его радиолу познакомился…

Возражать ей было трудно, и они опять заторопились к шейху Алику на день рождения…

«…ВАШ СЫН, КСЕНИЯ ВАСИЛЬЕВНА, И ЕГО ДРУЗЬЯ НАУЧИЛИ МЕНЯ ЛЮБОПЫТСТВУ И УДИВЛЕНИЮ — ДВУМ КАЧЕСТВАМ, БЕЗ КОТОРЫХ ЧЕЛОВЕК НЕИЗБЕЖНО ПРЕВРАЩАЕТСЯ В ЦИНИКА И СТАРЕЕТ ЗАДОЛГО ДО ПЕРВЫХ ПРИЗНАКОВ СКЛЕРОЗА».

Весной с помощью Виктора и Левушки Лена блестяще, с одной лишь четверкой, сдала экзамены на аттестат зрелости, и они расписались, устроили скромную свадьбу.

Были только самые близкие: Ксения Васильевна, мать Лены, Левушка, длинный морской диспетчер Яша и шейх Алик.

Шейх Алик сидел мрачно за столом и неодобрительно покачивал головой:

— Нехорошо! Это не свадьба! У нас на свадьбе много народа, она продолжается много дней. У нас свадьба — событие.

— Заткнитесь, ваше величество! — петушился захмелевший Левушка. — Не пропагандируйте пережитки феодального строя. Горько!

Виктор целовался с Леной, Ксения Васильевна посмеивалась и подкладывала на тарелку Александры Семеновны лучшие куски. Александра Семеновна испуганно благодарила и время от времени шептала дочери на ухо:

— Повезло тебе, девонька, ох, повезло! Надежный, видать, Виктор человек…

Виктор пообещал Ксении Васильевне провести три положенных свободных дня у нее в геологическом лагере, и наутро, после свадьбы, они отправились в пустыню.

Там, в сиреневых песках Уч-Тагана, и решилась окончательно судьба Лены Стрельцовой…

В палатке при свете аккумуляторной лампы они ужинали втроем, и Лена тихо сказала:

— Витя, я хочу учиться дальше. Я хочу быть геологом.

— Что? — Он поперхнулся яичницей. — По-очему именно геологом? Романтика?

— Нет… Просто так…

Она спрятала глаза и покраснела. Не могла же она ему объяснить, что во всем виновата его мать, Ксения Васильевна Ардашникова.

Лена была влюблена в свою свекровь. Ей нравилось в ней все: естественная моложавость, спокойный и веселый взгляд, а главное, какая-то непохожесть на остальных женщин.

С лицом, серым от пыли, в потеках пота на щеках, в измятых брюках она появлялась на квартире у сына, выдворяла его за дверь, и через десять минут в комнате возникала другая женщина, в отлично пригнанном по фигуре платье, с подкрашенными губами, с легким запахом дорогих духов.

Она могла тут же, не отдохнув, мчаться с ними к морю, азартно плавать наперегонки или подзадорить сына на партию в бильярд, собрать вокруг себя болельщиков и, если Виктор проигрывал, с полной серьезностью требовать от него кружку пива.

За руль обшарпанного «газика» с разбитым ветровым стеклом Ксения Васильевна садилась с нарочитой, беззаботной небрежностью, плавно трогала с места, и видавший виды «газик» неожиданно приобретал элегантность лимузина.

Виктор рассказывал, что как-то в Москве, в аэропорту, ожидая посадки на самолет, они очень проголодались, но мать была в валенках, и заходить в ресторан он считал неприличным. Узнав о его сомнениях, Ксения Васильевна рассмеялась и беззаботно распахнула стеклянную дверь.

— И знаешь, — удивлялся Виктор, — она так прошлась по ресторану, что всем стало неудобно, почему они не в валенках.

Виктор удивлялся, а Лена нет. Она Давно считала Ксению Васильевну человеком необыкновенным, которому многое разрешается, которым просто обязаны восхищаться.

Сейчас она может иронически посмеиваться над собой, но тогда она была наивно, по-детски уверена, что только геология даст ей возможность хотя бы в чем-то быть похожей на свекровь. О геологии как о науке она, разумеется, и не думала, имела о ней самое смутное представление. С наукой она столкнулась потом и отчаянно, с яростью набросилась на нее, потому что рядом опять оказалась Ксения Васильевна…

…Она не объяснила Виктору настоящей причины своего выбора профессии, и он еще долго кипятился:

— Несерьезно! Очаровали палатки, охота на джейрана, костер из саксаула. А поступишь — сбежишь! Обязательно сбежишь! У геологов ничуть не веселее, чем у химиков!

Лена упрямо настаивала:

— Хочу!

Виктор совсем свирепел:

Ксения Васильевна возражений Виктора всерьез не приняла и расхохоталась:

— Твой отец, между прочим, строил корабли, а его жена тоже была из геологического сословия. И ничего, он не скулил, не жаловался, нюни не распускал. Вот даже сын растет. Не особенно удачный, но…

Она легонько стукнула Виктора по шее и решительно перечеркнула споры и сомнения.

— В конце июля я лечу в Москву, в главк. Лену возьму с собой. Пускай попытает счастья. А поступать она будет на заочное отделение. Договорились?

— Добили! — буркнул Виктор и полез к Лене целоваться.

За несколько дней до отлета Лены в Москву Александра Семеновна с близнецами переехала в Баку. Переезд устроила Ксения Васильевна. Она нашла для матери место помощника повара в школе-интернате, и Александра Семеновна с радостью согласилась. Недоброй памяти восьмиметровая комната навсегда перестала существовать в жизни Лены…

Из Внукова Ксения Васильевна привезла Лену на такси в старый дом из красного кирпича, открыла ключом дверь на третьем этаже с медной табличкой «П. Н. Бармин» и сказала:

— Здесь живет мой учитель, профессор гидрогеологии. Он сейчас в Сирии. Вся квартира и, главное, книги в твоем распоряжении. Помни: ты прилетела сюда работать. Театры, музеи и танцы после удачи или провала.

И Москвы Лена, в общем, и не увидела. Она только съездила в институт, оставила в приемной комиссии документы и засела в кабинете профессора П. Н. Бармин а.

Первый экзамен, словно специально для Лены, был по химии. Она исписывала страницу за страницей формулами и с благодарностью вспоминала розовую лысину Левушки, его консультации по программе средней школы. Она обнаружила, что работа в лаборатории даром для нее не прошла.

Вечерами, когда Ксения Васильевна возвращалась из главка, они варили пельмени и пили чай с пирожными.

Ксения Васильевна рассказывала о хозяине квартиры, о своих первых экспедициях под его руководством, шутила, что со временем Лена тоже попадет к нему и, если он сочтет ее достойной, она тоже получит ключ от двери с медной табличкой.

Каждую ночь звонил Виктор. Разговаривал по добрых полчаса и грозился от одиночества влюбиться в буфетчицу ресторана.

Химию она сдала на «пять» и сияющая примчалась на квартиру П. Н. Бармина, по дороге купила торт-мороженое, бутылку лимонада и еле-еле дождалась Ксению Васильевну.

Свекровь поздравила ее с первым успехом, расцеловала в щеки, но пригрозила пальцем:

— Все еще впереди! Не зазнаваться!

До трех часов ночи они ждали звонка Виктора. Он знал, что у нее сегодня экзамен, но звонка все не было и не было. Ксения Васильевна не выдержала и справилась на междугородной, в порядке ли связь с Красноводском. Связь оказалась в порядке, но Виктор не позвонил.

— Не похоже на него, — нервно пожала плечами Ксения Васильевна. — Ладно! Давай спать. Завтра мы его, безобразника, телеграммой сами вызовем…

Телефонный звонок поднял Лену на рассвете. В кабинете, где она спала на тахте, было уже светло. Она схватила трубку и спросонья возмутилась:

— Ты ошалел, Виктор! Зачем будишь!

— Лена, — чужим голосом отозвалась трубка. — Это Лео а…

— Левушка? — Она удивилась и гордо заорала: — Левушка, у меня по химии пятерка!

— Лена… — повторил Левушка и замолчал.

— Что? — Она вся напряглась, пальцы до хруста сжали скользкую телефонную трубку. — Что, Левушка? Что?

— Виктор в больнице, — запинаясь, проговорил Левушка и вдруг быстро посыпал отрывистыми, короткими фразами. — Он спасал мальчишку. Малец в порядке. Виктор не успел. Шофер на грузовике пьяный. Его арестовали. Шофера арестовали. Виктор в больнице…

Лена перестала дышать, легкий летний ветерок из открытой форточки внезапно обжег пронизывающим холодом.

— Он жив?

— Он без сознания. — Она отчетливо услышала, как всхлипнул на том конце провода Левушка. — У него дежурит шейх. Подготовь Ксению Васильевну. Вылетайте…

В трубке щелкнуло, зашипело, и она с отчаянием позвала:

— Левушка! Лева! Где ты? Алло! Ей равнодушно ответили:

— Абонент разговор закончил.

Голова закружилась, медленно, но круто начала крениться стена с высокими книжными стеллажами, и, продолжая держать в руках тонко попискивающую телефонную трубку, она опустилась прямо на пол.

— Вставай! Надо собираться…

В дверях кабинета в ночной рубашке стояла Ксения Васильевна. Профессор П. Н. Бармин в каждой комнате имел параллельный телефонный аппарат.

— Это я! — крикнула Лена. — Я виновата! Я его оставила одного! Зачем?

Ксения Васильевна резко подняла ее с пола, крепко прижала к груди голову.

— Успокойся! Его все равно никто бы не удержал. Ни я, ни ты. И он жив. Понимаешь: жив! Быстрей!

Но они опоздали. Лена шла за гробом, плакала и все равно не верила, что в узком деревянном ящике, обитом красной материей, лежит Виктор. Она всю дорогу до кладбища тупо и упрямо высматривала его среди притихшей толпы людей, которые знали и любили его. Она, как сумасшедшая, ждала — вот сейчас он подойдет и скажет, заикаясь, свое любимое: «По-онимаешь, Ленка…»

Мир без Виктора перестал существовать, вокруг образовалась беспредельная пустота. Жить было не для кого и не для чего. Лена замкнулась, оцепенела в тупом безразличии.

«…A ГДЕ ВЫ, КСЕНИЯ ВАСИЛЬЕВНА, БРАЛИ МУЖЕСТВО И ВЫДЕРЖКУ? ВЫ НЕ УРОНИЛИ НИ ОДНОЙ СЛЕЗИНКИ, ТОЛЬКО ПОЧЕРНЕЛО ВАШЕ ЛИЦО И УМЕРЛИ ГЛАЗА. В НИХ НЕ ОТРАЖАЛОСЬ СОЛНЦЕ. ОНИ ГАСИЛИ ЕГО ГЛУХОЙ ТЕМНОТОЙ ОСТАНОВИВШИХСЯ ЗРАЧКОВ. ТАК СМОТРИТ ВНЕЗАПНО ОСЛЕПШИЙ ЧЕЛОВЕК… У ВАС УМЕРЛИ ГЛАЗА. А ВЫ НАШЛИ В СЕБЕ СИЛЫ ЗАСТАВИТЬ МЕНЯ НАЧАТЬ ЖИЗНЬ СНАЧАЛА…»

— Вот что, — сказала Ксения Васильевна дня через два после похорон Виктора. — Тебе здесь оставаться нельзя. Рассчитывайся с лабораторией и поедешь со мной. Пока будем держаться вместе…

Она равнодушно подчинилась. Можно уехать, и можно не трогаться с места. Какое все это имело значение? Пустота везде одинакова…

Левушка быстро оформил увольнение и, прощаясь, снял очки, откровенно всхлипнул:

— Ну… если я потребуюсь… Располагай…

Шейх Алик посмотрел на нее грустно и вздохнул:

— Прощай. Я очень уважаю тебя, Лена. Очень! Мне вот так, по-вашему, по любви, жениться не позволят…

Пришла и мать спасенного Виктором мальчишки, широкоскулая, приземистая казашка. Кутая подбородок в белый платок с густой бахромой, она протянула Лене серенькую книжечку:

— Тут триста рублей сорок копеек. Пойдем со мной в сберкассу, все получишь. Больше у нас нзту…

Лена недоуменно и отсутствующе взглянула на казашку, широкоскулая женщина заволновалась:

— Ты не думай плохого! Не думай! Мы на памятник даем. Муж говорит: «Нельзя ему без памятника». Возьми, пожалуйста, не обижай!

— Спасибо, — спокойно поблагодарила Ксения Васильевна. — Мы вам признательны, но памятник поставим сами. Всего хорошего…

Александра Семеновна, приехавшая из Баку на похороны, обняла дочь, тихонько поплакала у нее на плече:

— Подстрелили тебя на взлете, девонька. На самом взлете. За что?..

Новая должность Лены называлась ученик коллектора. Она таскала за геологами пудовые рюкзаки с образцами, тряслась в кузове среди танцующих бочек за солоноватой водой на каракумские колодцы, сдирая ногти, натягивала негнущийся палаточный брезент, до кровавых мозолей рыла глубокие шурфы среди дымящихся серой пылью песков.

Звенящая пустота продолжала окружать ее, и, оставаясь одна, Лена оставалась вдвоем с мертвым Виктором Ардашниковым.

Ей казалось, что каждый прожитый с ним день был похож на ту удивительную, первую ночь на катере морского диспетчера Яши. Слишком много счастья и невероятностей. Они летели в близкие веселые звезды, а врезались с полного хода в беспощадный берег.

Но Ксения Васильевна редко давала ей возможность побыть в одиночестве. Они жили вместе в одной палатке, и по вечерам свекровь, будто случайно, заводила разговоры об их работе, объясняла, зачем они бьют здесь шурфы, бурят скважины.

Лена слушала без всякого интереса, но постепенно волей-неволей начала по-другому смотрзть на скользкие цилиндры керна, научилась различать образцы в своем пудовом рюкзаке.

Прислушиваться к звенящей пустоте вокруг не хватало времени. С утра до ночи она была занята, не отказывалась от любой работы и постепенно из ученика коллектора превратилась в надежного практика, которому спокойно доверяли несложные самостоятельные задания.

На следующий год Ксения Васильевна взяла внеочередной отпуск, и они опять полетели в Москву, опять поселились в квартире Бармина, и Лена сдала экзамены на заочное геологическое отделение.

Потом Ксения Васильевна устроила ее в экспедицию Бармина и, когда окончательно убедилась, что Лена твердо стоит на ногах, как-то сразу заметно постарела, начала прихварывать, хваталась за сердце. Она словно передала Лене весь свой жизненный запас. Она сказала просто и обыденно:

— Я ухожу на пенсию. Не возражай, спорить со мной бесполезно. Так нужно. Стаж у меня набирается.

Ксения Васильевна вздохнула и впервые несмело погладила Лену по волосам, ее холодные пальцы вздрогнули.

— Если ты влюбишься… Если выйдешь замуж… Молчи! Ты должна иметь семью и детей, И я порадуюсь твоему счастью. Но у меня к тебе просьба. Не обижайся… Не показывай мне этого человека, не знакомь меня с ним. Мне это будет больно… Эх, был бы ребенок! Моя внучка… Мой внук…

И Ксения Васильевна заплакала…

«…Я ЗАПОМНИЛА ВАШИ СЛЕЗЫ, КСЕНИЯ ВАСИЛЬЕВНА, И Я ВАМ ПООБЕЩАЛА. НО Я И НЕ ДОГАДЫВАЛАСЬ, КАКОЕ ТЯЖЕЛОЕ ВЫ МНЕ ПОСТАВИЛИ УСЛОВИЕ! ВОТ СЕЙЧАС, КОГДА Я, КАЖЕТСЯ, МОГУ ПОЛЮБИТЬ, ИМЕННО ВАС МНЕ И НЕ ХВАТАЕТ. ВЫ БЫ МНЕ ПОМОГЛИ, ВЫ БЫ РАЗОБРАЛИСЬ. МОЖЕТ, ЭТО СЛИШКОМ ЖЕСТОКО, С ВАШЕЙ СТОРОНЫ; А? НЕ МОГУ Я ВАМ ПОКА ПИСАТЬ ПИСЬМО, НЕ МОГУ! РАЗВЕ ВАМ НАПИШЕШЬ, ЧТО Я ПОПРОСИЛА ЮРУ ПРИЙТИ СЕГОДНЯ, ЧТОБЫ ВМЕСТЕ ОТПРАВИТЬСЯ НА СКЛАДЫ ГЕОТРЕСТА, И СИЖУ ВОЛНУЮСЬ, ЖДУ ЕГО, ЖДУ С НЕТЕРПЕНИЕМ…»
индийская гробница
На улице бушевал ливень. Теплый, летний ливень с голубыми пузырями на лужах, с мутными ручьями вдоль тротуаров. Второй час Люся ждала Юру. Ей теперь часто приходилось его ждать. И чаще всего здесь, на улице Станкевича, на третьем этаже в квартире профессора Бармина.

— Приходи к двенадцати, — сказал сегодня Юра. — Суббота — короткий день. Я освобожусь рано.

Дверь ей открыл неизменно вежливый Меред Непесович. Он извинился, что ему срочно нужно по делам. И вот уже второй час она одна в кабинете, похожем сейчас на склад.

На полу лежит груда спальных мешков, возле стеллажей с книгами громоздятся вьючные ящики с брезентовыми ремнями, повсюду торчат скособоченные пузатые и тощие рюкзаки.

Две недели назад, после нелепой ссоры, Юра впервые привел ее сюда.

Профессор выслушал просьбу Юры взять Люсю на какую-нибудь маленькую должность, равнодушно и сонно взглянул на нее.

— Вы так полагаете?

Потом переложил из рук в руки большущий портфель и повернулся к Юре.

— Насколько мне известно, вы пока тоже у нас не оформлены.

. Он ушел, и Люся больше его не видела.

Ей стало до слез обидно за Юру, а он, забыв про самолюбие, бросился искать поддержки у остальных.

— Понимаете, — заговорил он торопливо и просительно, — Люсе надо уехать со мной. Она уже потеряла два года, но она способная. Я думаю, мы пристроим. Только надо уломать еще ее мамашу.

— Мамочка против? — с явной издевкой подняла густую бровь Лена Стрельцова. „

— Да. Родительский шок.

— Правильная мама! И я считаю: пески для танцев не годятся.

Люся готова была провалиться сквозь землю, хотела немедленно бежать к дверям, но ей ободряюще улыбнулся Меред Непесович.

— Обязательно поедем с нами в Туркмению, Люся! Обязательно! Моя родина — необыкновенная страна! Нигде в мире нет таких огромных звезд, нет такой тишины, как в пустыне, и не существует дынь лучше чарджуйских.

— Дыни — вещь, — подтвердил Тит Титыч, выпустил из трубки целые тучи медового дыма и отвратительно хмыкнул. — Но тут, Дорогой Мередик, вечная мечта о палатке на двоих. Было и это…

А через день Юра познакомил ее с костлявой, высокой старухой — тетей Пашей.

Тетя Паша бесцеремонно осмотрела Люсю с ног до головы и ткнула в сторону Юры тоненькой папироской.

— Своди его сначала в загс, красавица, после и езжай. Оно надежнее…

Она все стерпела…

«Рыцари Стального Ключа» отнеслись к ней ровно и спокойно. Есть такой вид равнодушия — внимательный. С тобой предупредительно здороваются, щедро одаряют улыбками, а ты все равно чувствуешь, что тебя считают пустым местом.

«Рыцари» по-своему правы. Она для них вроде принудительного билета из театральной кассы на плохой спектакль. Они быстро и охотно приняли Юру, и если Юра не может без некой Люси С, — пожалуйста! Пусть будет Люся С!

Ей очень нелегко среди Юриных неожиданных друзей. Никогда нельзя сразу разобраться, говорят они всерьез или затевают очередной беспощадный розыгрыш, не поймешь, где у них кончается работа и начинается . веселая болтовня.

Взять хотя бы Тита. Бородатый радист все время противно щурится, рассматривает ее бесцеремонно, только и ждешь, что он опять начнет философствовать о палатке на двоих. Вдобавок Тит единственный из них откровенно иронизирует над Юрой.

А Лена Стрельцова? С первого взгляда, с той минуты, когда Люся увидела Юру перед ней на коленях, она ее возненавидела.

Юра яростно спорит с Леной о каких-то известняках, и они вместе склоняются над бумагой, висок к виску, лихорадочно чертят замысловатые чертежи, которые через секунду валяются, скомканные, под столом.