Чтобы плыть в революцию дальше…

свечи.

Полпланеты —

Полпланеты —

в ночи.

Я кидаюсь к мечте,

не могу.

в дожде.

в снегу.

благодарен

судьбе.

Полпланеты —

Остальное —

в тебе.
1870–1970
Б. Бялик
ОСНОВЫ ВЕЛИКОЙ ДРУЖБЫ
В. И. Ленин и М. Горький
1
Н. К. Крупская вспоминала, что тот, кто впервые познакомил ее с Владимиром Ильичем, сказал: «Ильич — человек ученый, читает исключительно ученые книжки, не прочитал в жизни ни одного романа, никогда стихов не читал». Все это оказалось совершенно неверным: «Потом уж, в Сибири, узнала я, что Ильич не меньше моего читал классиков, не только читал, но и перечитывал не раз Тургенева, например. Я привезла с собою в Сибирь Пушкина, Лермонтова, Некрасова. Владимир Ильич положил их около своей кровати, рядом с Гегелем, и перечитывал их по вечерам вновь и вновь. Больше всего он любил Пушкина». Н. К. Крупская назвала и других русских писателей, к произведениям которых В. И. Ленин обращался в течение всей своей жизни, — Герцена и Чернышевского, Щедрина и Льва Толстого, Чехова и Горького. И не только русских: Владимир Ильич всюду возил с собою «Фауста» Гете и томик стихов Гейне, охотно читал стихи Виктора Гюго, зачитывался Верхарном, увлекался книгой Барбюса «Огонь».

Теперь, когда опубликованы воспоминания многих близко знавших В. И. Ленина людей, когда вышло Полное собрание его сочинений и изданы своды его суждений о литературе и искусстве, уже нет необходимости доказывать, что литература и искусство постоянно находились в сфере его внимания, постоянно интересовали и увлекали его. Подобно К. Марксу и Ф. Энгельсу, В. И. Ленин всю жизнь испытывал потребность в эстетическом наслаждении, в обращении к художественной литературе, музыке, живописи, театральному искусству. Н. К. Крупская рассказала о том, как эмоционально воспринимал Владимир Ильич художественные произведения: были случаи, когда он не дослушивал концерты и не досматривал спектакли не потому, что ему что-то не понравилось (бывало, разумеется, и так), а потому, что должен был успокоиться, отдохнуть от пережитого волнения.

Тот факт, что В. И. Ленина постоянно тянуло к искусству, ни в малой степени не противоречил его погруженности в политику. В политике он всегда видел ту сферу, в которой реально решаются судьбы многомиллионных масс народа и каждой отдельной человеческой личности и с которой поэтому не может не быть связано такое высокое проявление человеческого духа, как искусство. В. И. Ленин утверждал, имея в виду Льва Толстого — писателя, который «явно не понял» революции и «явно отстранился» от нее: «…если перед нами действительно великий художник, то некоторые хотя бы из существенных сторон революции он должен был отразить в своих произведениях».

Очерчивая в 1902 году в работе «Что делать?» широту и величие тех задач, которые история поставила перед социал-демократической партией России, В. И. Ленин призывал читателей вспомнить о таких предшественниках русской социал-демократии, как Герцен, Белинский, Чернышевский и как «блестящая плеяда революционеров 70-х годов», и «о том всемирном значении, которое приобретает теперь русская литература». Какую литературу мог иметь в виду В. И. Ленин, говоря о ее всемирном значении? Несомненно, художественную. Всемирное значение приобрели к тому времени произведения Тургенева, Достоевского, Толстого и начали приобретать чеховские и горьковские. В. И. Ленин уже в 1901 году характеризовал М. Горького как «европейски знаменитого писателя».

Говоря об интересе В. И. Ленина к художественной литературе, следует подчеркнуть, что он хорошо знал не только классиков прошлого, творчество которых широко использовал в своей публицистике, но и современную литературу. Не говоря о том, что и некоторые классики были для В. И. Ленина современниками (это относится не только к М. Горькому, но и к Л. Н. Толстому и А. П. Чехову — к трем писателям, во многом определившим развитие русской и мировой литературы XX века), — он нередко ссылался в своих работах на произведения, незадолго до этого появившиеся в периодической прессе. В работе «Развитие капитализма в России», законченной в 1899 году, В. И. Ленин использовал произведения Глеба Успенского, В. Г. Короленко, Д. Н. Мамина-Сибиряка, В. В. Вересаева, в работах периода первой русской революции — произведения М. Горького, Л. Н. Андреева, С. Г. Скитальца, В. Я. Брюсова…

Примеры можно было бы умножить, но важнее другое: как бы часто ии обращался В. И. Ленин к многим писателям, к их произведениям и героям (он снова и снова поворачивал разными сторонами и обогащал новыми, современными ассоциациями образы Обломова, Иудушки Головлева, «человека в футляре» и т. д.), — два художника занимали совершенно особое место в его сознании, в его раздумьях о литературе и жизни. Это были Лев Толстой и Максим Горький. Их он постоянно читал и перечитывал; каждому из них посвятил не только отдельные замечания, суждения, оценки, но и ряд специальных выступлений в печати; о каждом сказал немало такого, что, отодвинув в сторону множество разноречивых мнений, раскрыло самую суть их творчества. Лев Толстой и Максим Горький были в сознании Ленина включены в самую сердцевину современности: он видел в их творчестве отражение и выражение двух наиболее мощных социальных сил, определяющих настоящее и будущее России и всего человечества.

Понимая учение и творчество Л. Н. Толстого как зеркало настроений многомиллионного патриархального крестьянства, переживавшего — в связи с развитием капитализма — крутую ломку привычного уклада жизни, как выражение силы и слабости массового крестьянского движения в те полвека, которые предшествовали первой русской революции, В. И. Ленин писал: «…его учение оказалось в полном противоречии с жизнью, работой и борьбой могильщика современного строя, пролетариата. Чья же точка зрения отразилась в проповеди Льва Толстого? Его устами говорила вся та многомиллионная масса русского народа, которая уже ненавидит хозяев современной жизни, но которая еще не дошла до сознательной, последовательной, идущей до конца, непримиримой борьбы с ними».

Устами М. Горького заговорил могильщик капиталистического строя — пролетариат, заговорила та часть народной массы, которая уже не только ненавидела самодержавие и эксплуататорские классы, не только испытывала могучее «стихийное стремление освободиться от них и найти лучшую жизнь», но и дошла до сознательной и непримиримой борьбы с ними. Согласно воспоминаниям М. Горького, В. И. Ленин так оценил его повесть «Мать»: «…книга — нужная, много рабочих участвовало в революционном движении несознательно, стихийно, и теперь они прочитают «Мать» с большой пользой для себя».

Открытием не менее важным и не менее смелым, чем характеристика Льва Толстого как выразителя настроений многомиллионной массы патриархального крестьянства, явилась ленинская характеристика социальной природы творчества М. Горького. Даже те представители марксистской литературной критики, которые отмечали близость М. Горького к пролетариату, делали при этом ряд оговорок. Одни указывали на то, что писатель принадлежал по своему происхождению не к рабочей, а к мелкобуржуазной среде (они забывали о характере той трудной школы, которую он прошел уже в самые юные годы и которая была тогда очень типичной для многих представителей русского пролетариата). Другие подчеркивали, что, хотя он вышел из народных «низов», однако к художественному творчеству пришел как представитель интеллигенции (они забывали, что интеллигенция может быть и пролетарской, что она никогда не является самостоятельной классовой силой).

В. И. Ленин даже в момент серьезных идейных ошибок писателя утверждал без всяких оговорок: «Горький — безусловно крупнейший представитель пролетарского искусства, который много для него сделал и еще больше может сделать». Важно и то, что В. И. Ленин говорил тогда о пролетарском искусстве не как о желаемом и возможном, а как о реально существующем, и то, что он назвал Горького крупнейшим представителем этого искусства.

1887 год сыграл особую роль в судьбах обоих юношей: он оставил в их душах трагический отпечаток и повлиял на всю их дальнейшую жизнь. В этом году был казнен за подготовку покушения на царя старший брат Владимира Ульянова Александр, a несколькими месяцами позднее за участие в студенческих волнениях был подвергнут первому аресту и первой высылке Владимир. Эти волнения разразились в Казанском университете 4 декабря (он был после этого закрыт на полгода), а 12 декабря произошло событие, почти не привлекшее к себе внимания: как было сообщено в «Волжском вестнике», «нижегородский цеховой Алексей Максимов Пешков… выстрелил из револьвера себе в левый бок, с целью лишить себя жизни».

Впоследствии, когда была опубликована автобиографическая повесть М. Горького «Мои университеты», стало ясно, что между двумя, казалось бы, не имевшими ничего общего событиями 1887 года — попыткой самоубийства юного мастерового и студенческими «беспорядками» — существовала некоторая связь.

Поступок Алексея Пешкова был следствием ряда совпавших одно с другим обстоятельств: пришла из Нижнего Новгорода весть о том, что умерла в полной нищете, собирая милостыню, бабушка Акулина Ивановна, самый близкий и дорогой ему человек; была пережита первая безответная любовь — к Марии Деренковой; начались аресты среди знакомых, революционно настроенных людей («Вокруг меня становилось пусто», — вспоминал М. Горький через много лет в «Моих университетах»). Одним из последних толчков был случай, связанный с волнениями в Казанском университете. Алексея Пешкова больно ранило то, что рабочие люди, товарищи по пекарне, решили пойти избивать студентов. Он не очень хорошо понимал причины и смысл студенческих волнений, но его потрясло решение тех, кому он много говорил о будущей справедливой и свободной жизни и кого, как ему казалось, заразил своей верой в нее. Вот тогда и раздался выстрел на откосе над рекой Казанкой.

Если бы пуля попала в сердце, а не прошла рядом с ним, пробив легкое, мало кто знал бы об Алексее Пешкове и не родился бы писатель Максим Горький. Состояние юноши было признано безнадежным, но операция, сделанная ординатором больницы И. П. Плюшковым, оказалась спасительной. Спас его и приход товарищей по пекарне, на лицах которых он прочитал тревогу за него и проникнутую любовью к нему укоризну. Он понял, что его разочарование в них было столь же поспешным, как и прежние прекраснодушные надежды, что их поступок объяснялся не врожденной злобой, а лишь темнотой, что жизнь все-таки может и должна быть переделана, хотя и не так быстро и легко, как желалось бы.

С тех пор уже никакие испытания не могли сломить его волю к жизни и борьбе…

Где и когда М. Горький узнал впервые о В. И. Ленине? Он мог услышать о нем в 1893 — 1894 годах в Нижнем Новгороде, куда приезжал тогда Владимир Ильич, но, согласно воспоминаниям М. Горького, которыми он поделился в 1928 году с М. И. Калининым, первым ему сказал об Ульянове — «Тулине» в 1896 году самарский нотариус Е. О. Юрин. Тогда в самарской адвокатуре была свежа память о молодом помощнике присяжного поверенного А. Н. Хардина — В. И. Ульянове, не раз выступавшем в 1892 — 1893 годах в качестве защитника в Самарском окружном суде. Надо думать, что слова Е. О. Юрина о В. И. Ульянове содержали в себе нечто не совсем обычное, если они закрепились в памяти Алексея Максимовича на десятилетия.

В конце 90-х годов с М. Горьким «мельком встречалась» в Нижнем Новгороде М. И Ульянова. Ее фамилия после разговора с Е. О. Юриным была уже известна М. Горькому, и, возможно, тот, кто их знакомил, сказал ему об ее братьях, один из которых был казнен, a другой отбывал ссылку в Сибири. Но это — лишь предположение. Известно же то, что среди нижегородских социал-демократов, с которыми М. Горький общался в начале 900-х годов, были люди, лично встречавшиеся до этого с Владимиром Ильи чем, и люди, много знавшие о В. И. Ленине и его деятельности, — достаточно назвать В. А. Десницкого. Последний вспоминал, что он «задолго еще до II съезда в период создания «Искры»… отвозил в Самару, к Г. М. Кржижановскому, деньги от М. Горького на создание «Искры» и что «перед II съездом партии Горький был до деталей осведомлен о подготовительной к съезду работе… и горячо приветствовал победу революционной части съезда, победу Ленина и ленинцев».

Первая дошедшая до нас горьковская оценка В. И. Ленина — самого Владимира Ильича, а не только возглавляемой им партии, — относится к самому кануну первой русской революции. Сообщая 26 декабря 1904 года в письме к В. И. Ленину и Н. К. Крупской (называя Владимира Ильича, согласно его партийной кличке, «Стариком») о частых встречах и беседах с М. Горьким, Р. С. Землячка писала: «Он окончательно перешел к нам и очень заботится о нашем благополучии… Нужно, чтобы Старик завязал с ним личную переписку. Он заявил мне, что относится к нему как к единственному политическому вождю…»

Личную переписку с М. Горьким В. И. Ленин не начал в тот момент потому, что вскоре после событий 9 января пришло известие об аресте писателя и о заточении его в Петропавловскую крепость. А летом 1905 года начало их личной переписке положил М. Горький — положил письмом, которое, к счастью, дошло до нас в числе его нескольких сохранившихся дооктябрьских писем к В. И. Ленину. Посылая Владимиру Ильичу свое письмо к Гапону с просьбой прочитать его, М. Горький писал: «Да, — считая Вас главой партии, не будучи ее членом, и всецело полагаясь на Ваш такт и ум, — предоставляю Вам право, — в случае если Вы из соображений партийной политики найдете письмо неуместным — оставить его у себя, не передавая по адресу».

Это письмо говорит о многом. Характерно, что у М. Горького уже не было сомнений в том, что партию возглавляет не Г. В. Плеханов или кто-либо другой из корифеев группы «Освобождения труда», a именно В. И. Ленин. Вспоминая впоследствии в очерке «В. И. Ленин», что до встречи с Владимиром Ильичом он «читал его не так много, как бы следовало», М. Горький писал: «Но то, что удалось мне прочитать, а особенно восторженные рассказы товарищей, которые лично знали его, потянуло меня к нему с большой силой». Письмо, которое М. Горький написал В. И. Ленину летом 1905 года, свидетельствовало о том, что уже ничто не отделяло писателя ни от партии, ни от ее вождя. Встреча М. Горького с В. И. Лениным произошла между двумя высшими точками первой русской революции — между октябрем и декабрем 1905 года — и стала одним из знаменательных событий этого богатого событиями исторического момента.

Об этой первой встрече, происшедшей 27 ноября 1905 года в Петербурге, на общей квартире М. Горького и К. П. Пятницкого (директора-распорядителя издательства «Знание»), первым в советские годы в статье, опубликованной в 1928 году, вспомнил К. П. Пятницкий. К этим его воспоминаниям пришлось вернуться через два года, когда появилась новая, расширенная редакция горьковского очерка «В. И. Ленин» (первая редакция была опубликована в 1924 году) с описанием Лондонского съезда партии, состоявшегося в 1907 году, и со следующим утверждением автора: «До этого года я не встречал Ленина…» Утверждение это не было простой опиской, — о том, что он не встречался с В. И. Лениным до 1907 года, М. Горький написал в 1933 году в письме к Ф. И. Шаляпину: «…я познакомился с ним в 907».

В 1934 году Институт Маркса — Энгельса — Ленина обратился к М. Горькому с вопросом: как понять расхождение его воспоминаний с воспоминаниями К. П. Пятницкого? В ответном письме М. Горький признал ошибку своей памяти: «То, о чем рассказывает К. П. Пятницкий — действительно было: я и В. А. Десницкий были вызваны из Москвы Л. Б. Красиным и рассказывали Вл. Ильичу, П. П. Румянцеву, Красину о настроении московских рабочих. Но я приехал с высокой температурой и, вследствие этого, настолько смутно помню происходившее, что даже не решился рассказать об этом в моих воспоминаниях о Вл. Ильиче. Вам следует опросить В. А. Десницкого-Строева…» Вслед за этим появились воспоминания В. А. Десницкого и М. Ф. Андреевой (которая также присутствовала на первой встрече М. Горького с В. И. Лениным).

Как мог М. Горький, при его феноменальной памяти, допустить такую неточность? Память у него была действительно феноменальная, но на лица, картины, события, а не на даты. Он писал своему биографу И. А. Груздеву: «…«Хронология» и вообще всяческие даты, цифры — это у меня безнадежно, с тем возьмите». Достаточно сказать, что М. Горький в течение многих лет, пока не была найдена метрическая запись, считал годом своего рождения не 1868-й, а 1869-й (его 50-летие отмечалось поэтому в 1919 году). При этом память его отличалась одной особенностью, о которой он писал старому знакомому в 1935 году (он извинялся перед ним за то, что «перевес» его в своих воспоминаниях из одной местности в другую, но, возможно, думал при этом и о другой, более серьезной ошибке своей памяти): «…это часто бывает, что я перемещаю людей произвольно, как бы вставляя их в ту обстановку, которая кажется мне наиболее подходящей их характерам».

Вот как могло получиться, что память о самой продолжительной встрече с В. И. Лениным — о той, что произошла в 1907 году на Лондонском съезде и впервые позволила писателю увидеть Владимира Ильича как политического борца и трибуна, — «вобрала в себя» впечатления от более ранних встреч (петербургской — в 1905, финляндской — в 1906, берлинской — в 1907 годах). Это могло произойти тем более легко, что петербургская и лондонская встречи имели одну важную общую черту, на которую исследователи не обратили должного внимания: в ноябре 1905 года М. Горький приехал из Москвы в Петербург, как и в 1907-м с Капри в Лондон, вызванный на съезд партии.

2 декабря 1905 года он писал из Петербурга Е. П. Пешковой: «Живу здесь, приехал на объединительный съезд с.-д.». Тогда действительно предполагалось проведение IV (объединительного) съезда РСДРП, который был отложен из-за начавшихся московских событий. Пока эти события не начались и М. Горький не вернулся срочно в Москву, он побывал на заседании ЦК РСДРП, на том, которое состоялось 27 ноября и на котором обсуждались вопросы о подготовке вооруженного восстания, об изменении состава редакции газеты «Новая жизнь» и об издании в Москве большевистской газеты «Борьба». По-видимому, он был и на другом заседании, экстренно созванном 3 декабря ЦК партии совместно с Петербургским партийным комитетом и исполкомом Петербургского Совета рабочих депутатов в связи с закрытием газеты «Новая жизнь».

Тот факт, что М. Горький был в ноябре 1905 года приглашен на партийный съезд, важен и потому, что позволяет уточнить время его вступления в партию: он был членом партии к моменту своей первой встречи с В. И. Лениным. Что же касается ошибки памяти М. Горького, io она подчеркивает важность для него его участия в Лондонском съезде, который состоялся в очень трудную для партии и для русского рабочего класса пору: перед самым началом разгула реакции.

О том, какое огромное впечатление произвел на М. Горького Лондонский съезд партии и как радовала его победа на этом съезде большевиков-ленинцев, свидетельствуют его письма к ряду лиц, в частности письмо к Е. П. Пешковой от 20 мая 1907 года: «Съезд был страшно интересен для меня, я не заметил, как промелькнуло три недели времени и очень много взял за эти дни здоровых, бодрых впечатлений. Страшно нравятся мне рабочие, особенно наши, большевики… Наши старички Плеханов, Аксельрод и иже с ними оставили во мне жалкое впечатление людей, ослепленных, ошеломленных жизнью… Их жалко, да, но — как это приятно видеть, что жизнь уже отодвигает прочь, в сторону, людей, которые еще вчера были далеко впереди многих. Приятно, потому что указывает на быстроту роста жизни…».

После лондонских каждодневных встреч (в течение почти трех недель) В. И. Ленин дважды приезжал к М. Горькому на Капри — в 1908 и 1910 годах. В первый раз он приехал неохотно, знал, что М. Горький задумал «помирить» его с А. А. Богдановым и другими фракционерами, отошедшими от правильных позиций как в области политической тактики, так и в области философии. В. И. Ленин понимал, что никакого «примирения» произойти не может, но все же провел несколько дней на Капри, не желая огорчать Алексея Максимовича и надеясь помочь ему понять ложность и вредность «богдановщины». Эта надежда, хотя и не сразу, оправдалась.

Второй приезд В. И. Ленина на Капри носил совершенно другой характер: рядом с М. Горьким уже не было Богданова, фальшь поведения которого он начал понимать. В. И. Ленин, собиравшийся пробыть на Капри недолго, задержался почти на две недели. Они провели все это время неразлучно, часто оставаясь наедине. К. П. Пятницкий, живший тогда у М. Горького, записал в своем дневнике 18 июня 1910 года, в первый день приезда Владимира Ильича на Капри: «К обеду приезжает Ленин… Возвращаюсь к чаю. Разговор между Лениным и А. М. …Вернулся в 3 часа ночи: еще спорят». Есть основание полагать, что таких дней и ночей, проведенных в беседах и спорах, было много. В 1913 году В. И. Ленин писал М. Горькому, уговаривая его соблюдать режим и беречь свое здоровье: «…когда я был на Капри, говорили, что только я вводил беспорядок, а до меня ложились вовремя».

После Лондонского съезда каприйская встреча 1910 года сыграла очень большую роль в истории отношений В. И. Ленина и М. Горького. В 1911 — 1912 годах они встречались в Париже, но затем в их встречах наступил большой перерыв. Сначала он был вызван тем, что в конце 1913 года М. Горький вернулся, воспользовавшись (по совету В. И. Ленина) политической амнистией, в Россию, где ему до этого угрожала расправа за участие в Московском декабрьском восстании 1905 года. Но затем, еще в годы первой мировой войны, у М. Горького начались политические колебания, которые приобрели особенную остроту в 1917 — 1918 годах. Писатель считал социалистическую революцию преждевременной, исторически не подготовленной, ему казалось, что анархизированная мировой войной крестьянская масса не поддержит рабочий класс и что революционный авангард погибнет напрасно.

В статьях «Автору «Песни о Соколе», «Письма из далека» и других своих выступлениях В. И. Ленин резко критиковал политические ошибки М. Горького, но, как и в письмах к Алексею Максимовичу, это была особого рода резкость. «В этой резкости много какой-то особой мягкости», — говорила Н. К. Крупская о письмах Владимира Ильича к М. Горькому. В. И. Ленин был непримирим к ошибкам писателя, но не сомневался в том, что они нечто наносное и временное, что пролетарские, революционные основы мироощущения М. Горького не могут не вывести его на правильный путь.

Перелом наступил в 1918 году. М. Горький был глубоко потрясен злодейским покушением на В. И. Ленина, впоследствии он писал, что «с 18 года, со дня гнусного покушения на жизнь В. И., я снова почувствовал себя «большевиком»… М. Горький посетил раненого В. И. Ленина в Кремле, — это посещение описано в очерке «В. И. Ленин». Так в сентябре 1918 года возобновились их встречи, которые стали очень частыми и продолжались до отъезда писателя (в октябре 1921 года) за границу.

В опубликованных летописях жизни В. И. Ленина и М. Горького отмечена лишь часть этих встреч, и лишь немногие из них описаны мемуаристами. Особенно «повезло» знаменитой встрече В. И. Ленина и М. Горького, состоявшейся 20 октября 1920 года на квартире Е. П. Пешковой, — ее описание занимает большое место в горьковском очерке «В. И. Ленин»; ей посвящены специальные воспоминания Е. П. Пешковой; эта встреча изображена на полотне и стала сюжетом кинофильма (не очень, кстати сказать, точно воспроизводящего ни внешнюю, ни внутреннюю — психологическую — стороны события). М. Горький много раз посещал В. И. Ленина в Кремле и в Горках; кроме того, они встречались на концертах, на заседаниях II конгресса Коминтерна и т. д.