Осуществление и защита гражданских прав

ст. 115 УК УССР, ст. 134 УК Туркменской ССР, ст. 113 УК КазССР в от­личие от УК РСФСР содержат в своем заголовке указание на злоупотреб­ление опекунскими правами.

Термин «злоупотребление правом» использовался ранее и использу­ется в настоящее время в семейном законодательстве. В объяснении ус­ловий применения правовых последствий к случаям, связанным со зло­употреблением правом, взгляды представителей советской науки семей­ного права единодушны. Так, по мнению А. И. Пергамент, злоупотребле­ние опекунскими правами, которое предусматривалось ст. 92 КЗоБСО 1926 г., влекло за собой отстранение опекуна «лишь вследствие ви­новных действий с его стороны»'. Лишение родительских прав в слу­чае невыполнения родителями своих обязанностей или неправильного осуществления ими своих прав по отношению к детям, предусматривав­шееся ст. 46 КЗоБСО 1926 г., по мнению Г. М. Свердлова, «тоже является последствием виновного поведения»². Наличие вины, без различия ее форм, как одного из условий лишения родительских прав отмечают также В. А. Рясенцев³, а применительно к новому семейному законодательству Е. М. Ворожейкин⁴.

Значит ли это, что злоупотребление опекунскими или родительски­ми правами с точки зрения семейного права (в отличие от злоупотребле­ния правом по советскому уголовному праву) может иметь место как в форме умышленного, так и в форме неосторожного действия? Такой вы­вод, по-видимому, не исключается, так как названные авторы не выделя­ют злоупотребление правом в субъективном отношении из иных запре­тов, предусмотренных теми же правовыми нормами.

Такой вывод представляется наиболее приемлемым и применитель­но к советскому гражданскому законодательству, устанавливающему оп­ределенные санкции за нарушение пределов осуществления гражданских прав.

Так, ст. 5 Основ, предусматривающая отказ в защите права, если оно осуществляется в противоречии с его назначением в социалистическом обществе в период строительства коммунизма, применима как при умышленном, так и при неосторожном осуществлении права в противо­речии с его назначением, поскольку по общему правилу ответственность

' А. И. П е р г а м е н т. Опека и попечительство. М., «Юридическая литература», 1966, стр.70.

² Г. М. С в е р д л о в. Советское семейное право. М., Госюриздат, 1951, стр. 157.

³ См.: В. А. Р я с е н ц е в. Семейное право. М., «Юридическая литература», 1967, стр. 152.

⁴ См.: Е.М. Ворожейкин. Правовые основы брака и семьи. М., «Юридическая лите­ратура», 1969,стр. 91.

60

Пределы осуществления и защиты гражданских прав___

в гражданском праве наступает независимо от вины лишь в случаях, пря­мо предусмотренных законом или договором (ст. 37 Основ).

Равным образом вина в любой форме является основанием лишения собственника права на бесхозяйственно содержимые культурные ценно­сти в том случае, когда иск об изъятии указанного имущества предъявля­ется без предварительного предупреждения собственника при неотлож­ной необходимости (ч. 2 ст. 142 ГК).

В тех же случаях, когда о необходимости принятия соответствую­щих мер к сохранению ценностей собственнику было сделано предвари­тельное предупреждение, а также в случае изъятия бесхозяйственно со­держимого строения (ст. 141 ГК), где такое предварительное предупреж­дение является обязательным во всех без исключения случаях, изъятие имущества может иметь место лишь при умышленном непринятии собст­венником требуемых мер к его сохранению. Указание же ст. 141 ГК об уважительности причин непроизводства ремонта дома, являющихся ос­нованием неприменения к нему названной санкции, относится не к субъ­ективной стороне поведения собственника дома, а лишь к таким обстоя­тельствам, которые создают объективную невозможность производства такого ремонта.

Аналогично следует решать вопрос и о субъективной стороне соста­ва правонарушения, предусмотренного ст. 111 ГК РСФСР, которая уста­навливает санкцию в виде безвозмездного изъятия у личного собственни­ка имущества, систематически используемого для извлечения нетрудово­го дохода. Названная санкция установлена как мера воздействия на лицо, которое умышленно допустило такое противоправное поведение, так как признак систематичности, предусмотренный законом, свидетельствует об устойчивости намерения лица в достижении недозволенной законом цели.

Думается, что независимо от того, какая предусмотренная законом форма вины характерна для правонарушения того или иного вида, свя­занного с выходом управомоченного за пределы осуществления граждан­ских прав, во всех этих случаях мы имеем дело со злоупотреблением пра­вом. Использование в данном случае термина «злоупотребление правом» представляется не только возможным, но и необходимым по следующим основаниям:

Во-первых, когда мы говорим о неисполнении или ненадлежащем исполнении обязанности, то вполне применим термин «нарушение обя­занности». При недозволенном осуществлении субъективного права нельзя сказать, что в данном случае мы имеем дело с нарушением права. Нарушение права означает его нарушение не самим управомоченным, а другим лицом вследствие неисполнения обязанности, причинения вреда,

61

Осуществление и защита гражданских прав

неосновательного получения или сбережения имущества и т. п. Поэтому термин «нарушение права» к случаям недозволенного его осуществления не применим.

Во-вторых, невозможно в данном случае также и использование термина «осуществление права в противоречии с его назначением», так как недозволенное осуществление права, как уже было отмечено выше, выходит за рамки этого понятия. Недозволенное осуществление права может состоять как в осуществлении права в противоречии с его назначе­нием в социалистическом обществе, так и в использовании для достиже­ния дозволенной цели недозволенных средств, равно как и в превышении пределов предоставленных управомоченному лицу средств его защиты. Использование во всех этих случаях формулы ч. 1 ст. 5 Основ было бы по меньшей мере условным, не совсем точно отражающим существо дела.

В-третьих, невозможным представляется в данном случае также и использование термина «недозволенное осуществление права», так как это понятие отражает лишь объективную сторону составов названных правонарушений. Между тем, как правильно отметил В. А. Рясенцев, субъективный момент в характеристике этого рода правонарушений в равной мере имеет существенное значение.

В-четвертых, едва ли правильно относить слова «во зло», входящие в понятие злоупотребления правом, исключительно к субъективной сторо­не состава этого рода правонарушений и на этом основании отождеств­лять злоупотребление правом с поведением умышленным. Злоупотребле­ние правом представляет собой зло уже потому, что в данном случае пра­во используется управомоченным лицом в ущерб интересам общества и отдельных его членов, т. е. по объективному характеру такого поведения управомоченного лица, по его противоправности.

Вместе с тем очевидно, что злоупотребление правом имеет место лишь тогда, когда такое осуществление права допускается управомочен­ным лицом сознательно. Однако при этом степень осознания им своего противоправного поведения может быть различной.

Можно согласиться с В. А. Рясенцевым в том, что злоупотребление правом всегда есть «намеренное» поведение. Но намерение не всегда оз­начает умысел. Намерение, желание, стремление - действительно харак­теризуют поведение управомоченного лица с субъективной стороны. Но понятия эти, строго говоря, не юридические. Ведь преступить закон мож­но и действуя с самыми лучшими намерениями.

Например, в случае использования недозволенных способов реали­зации права управомоченный субъект может иметь вполне законные на­мерения и действия его по осуществлению права будут действиями наме-

ренными, но они будут умышленными не всегда, а лишь тогда, когда к намерению достичь определенной цели прибавится намерение воспользо­ваться недозволенными способами для ее достижения. Если же последне­го «намерения» не будет, то и об умысле говорить нет оснований.

В связи с этим также едва ли можно согласиться с И. С. Самощенко в том, что цель всегда входит в состав прямого умысла', так как и дости­жение дозволенной цели может быть осуществлено недозволенными средствами. Такое утверждение верно лишь в отношении цели, заведомо (для правонарушителя) противной интересам государства и общества.

В-пятых, не убедительными также представляются возражения про­тив использования термина «злоупотребление правом», основанные на том, что это создает возможность для произвольного подхода к конкрет­ным случаям, открывает неосновательно широкий простор для судейско­го усмотрения и может повлечь за собой нарушение принципа социали­стической законности.

Понятие злоупотребления правом можно и нужно использовать в науке гражданского права для характеристики определенного типа граж­данского правонарушения.

Злоупотребление правом есть особый тип гражданского правонарушения, совершаемого управомоченным лицом при осуществлении им принадлежащего ему права, связанный с ис­пользованием недозволенных конкретных форм в рамках дозволенного ему законом об­щего типа поведения.

При этом необходимо иметь в виду, что конкретные случаи злоупот­ребления правом прямо предусмотрены законом. Нормы, регламенти­рующие отдельные виды злоупотребления правом, предусматривают дос­таточно ясные и четкие критерии их применения. Отнесение всех этих видов правонарушений к одному типу - злоупотреблению правом - ни в какой мере не освобождает юрисдикционные органы от точного и неук­лонного применения на практике предусмотренных законом конкретных составов этих правонарушений. Поэтому опасений, что при этом будет нарушен закон, в этих случаях ничуть не больше, чем при применении любой другой нормы советского гражданского права. Действующее гра­жданское законодательство на этот счет, а также судебная и арбитражная практика полностью опровергают миф о необъятном просторе судейского

См И С Самощенко Понятие правонарушения по советскому законодательству, стр 159

- 1642 ⁶³

Осуществление и защита гражданских прав

усмотрения, порожденный каучуковым буржуазным законодательством и некритически используемый иногда в нашей правовой литературе.

Принцип недопустимости осуществления гражданских прав в про­тиворечии с их назначением в социалистическом обществе впервые на­шел свое закрепление в советском гражданском законодательстве - в ст. 1 ГК РСФСР 1922 г., которая устанавливала, что «гражданские права охра­няются законом, за исключением тех случаев, когда они осуществляются в противоречии с их социально-хозяйственным назначением».

Первый советский Гражданский кодекс был разработан и принят в период проведения в жизнь новой экономической политики, которая пре­дусматривала допущение на известных условиях частного капитала. Ос­новные направления развития гражданского законодательства этого пе­риода были определены непосредственно В. И. Лениным. В письме Д. И. Курскому «О задачах Наркомюста в условиях новой экономической политики» В. И. Ленин писал: «Идет подготовка нового гражданского законодательства. НКЮст «плывет по течению»; я это вижу... Не перени­мать (вернее, не дать себя надувать тупоумным и буржуазным старым юристам, кои перенимают) старое, буржуазное понятие о гражданском праве, а создавать новое»'. Исходя из того, что «для нас все в области хо­зяйства есть публично-правовое, а не частное», В. И. Ленин требовал «расширить применение государственного вмешательства в «частнопра­вовые» отношения»².

Характеризуя основные направления правовой политики в период нэпа по отношению к частнокапиталистическим элементам, В. И. Ленин писал: «Торгуй, наживайся, мы это тебе позволим, но втрое подтянем твою обязанность быть честным, давать правдивые и аккуратные отчеты, считаться не только с буквой, но и с духом нашего, коммунистического законодательства, не допускать ни тени отступления от наших законов, -вот какова должна быть основная заповедь НКЮста в отношении нэпа»³.

В своем письме в Политбюро ЦК РКП(б) о Гражданском кодексе РСФСР В. И. Ленин наметил главную задачу комиссии по разработке ко-

' В. И. Л е н и н. Полн. собр. соч., т 44, стр. 398.

декса, которая должна состоять в том, чтобы «полностью» обеспечить интересы пролетарского государства с точки зрения возможности кон­тролировать (последующий контроль) все без изъятия частные предпри­ятия и отменять все договоры и частные сделки, противоречащие как бу­кве закона, так и интересам трудящейся рабочей и крестьянской массы. Не рабское подражание буржуазному гражданскому праву, а ряд ограни­чений его в духе наших законов, без стеснения хозяйственной или торго­вой работы»'.

По этим же основаниям В. И. Ленин настоял на сохранении в Граж­данском кодексе ст. 1 в том ее виде, как она была приведена выше. Вспо­миная об этом, П. И. Стучка в своей речи на одном из Пленумов Верхов­ного суда РСФСР в 1930 г. говорил: «Когда мы писали первую статью ГК, эти слова [имелись в виду слова: «социально-хозяйственное назначе­ние». - В. Г.] были неудачно взяты из буржуазной науки, но Владимир Ильич, очевидно, уже предвидел дальнейшие события и сказал, что статья должна остаться, потому что она нам очень и очень пригодится»². В ста­тье «Революция и революционная законность» П. И. Стучка писал:

«В. И. Ленин, как диалектик, одобрил эту фразу в целом с точки зрения будущего (он так и подчеркнул эту мысль: «Может пригодиться»)»³.

И ст. 1 ГК РСФСР действительно пригодилась. Более того, она опре­делила два чрезвычайно важных принципа советского гражданского пра­ва, нашедших свое закрепление также и в действующем гражданском за­конодательстве (ст. 5 Основ).

Прежде всего, ст. 1 ГК 1922 г. четко определила основную направ­ленность советского гражданского законодательства на охрану тех субъ­ективных гражданских прав, которые ГК предоставил гражданам и орга­низациям. В отличие от буржуазного гражданского законодательства, которое главный упор делает на провозглашение прав, но гарантирует их главным образом лишь для представителей класса буржуазии, первый советский Гражданский кодекс в ст. 1 ГК провозгласил принцип охраны представляемых законом гражданских прав, принцип юридической га­рантированное™ их реального осуществления.

Но наряду с этим ст. 1 ГК 1922 г. определяет и пределы осуществле­ния гражданских прав, закрепляет принцип недопустимости злоупотреб­ления гражданскими правами. При этом характерно, что уже первый Гражданский кодекс регламентирует отказ в защите права лишь как ис-

' В. И. Л е н и н. Полн. собр. соч., т. 44, стр. 401.

ключение из общего правила о защите субъективных гражданских прав, который допускается только в случае осуществления управомоченным лицом своего права в противоречии с его «социально-хозяйственным на­значением».

В отличие от буржуазного гражданского законодательства, которое использует в качестве критериев злоупотребления правом категории «доброй совести», «добрых нравов», «справедливости», допускающие возможность субъективного, произвольного их толкования буржуазным судом, ст. 1 ГК РСФСР 1922 г. содержит объективный критерий опреде­ления пределов осуществления гражданских прав: соответствие осущест­вления прав их «социально-хозяйственному назначению»'.

Можно, таким образом, констатировать, что ст. 1 ГК 1922 г. сформу­лировала для советского гражданского права такие основополагающие принципы, которые коренным образом отличаются от принципов буржу­азного права. Как образно заметил проф. И. С. Перетерский, ст. 1 и ст. 4 ГК 1922 г. закрепили начала, «которые являются подлинной «революци­ей» с точки зрения буржуазного права»².

Статья 1 ГК 1922 г. оказалась, однако, трудным «орешком» для ци-вилистической науки. В литературе 20-х годов был высказан целый ряд предложений ее истолкования.

Одни авторы в обосновании содержания ст. 1 ГК исходили из теории «социальных функций» Дюги. Так, по мнению Я. Канторовича, в ст. 1 нашла свое выражение «идея частной собственности как социальной функции»³. Объясняя понятие «социально-хозяйственного» назначения, Ал. Малицкий во введении к комментарию ГК также опирается на право как социальную функцию, на гражданское право как общественную обя­занность⁴. Даже по мнению П. И. Стучки, которому в значительной мере принадлежит заслуга разоблачения антинародной сущности дюгизма⁵,

'Л. Ж. дела Морандьер,в своем курсе гражданского права Франции заявляет, что концепция злоупотребления правом доведена до крайности учением социализма (см.:

Морандьер. Гражданское право Франции, т. I. М., ИЛ, 1958, стр. 67). При этом ав­тор ошибочно ссылается на ст. 1 ГК СССР, которого никогда не существовало, если не считать опубликованного проекта 1947 г. В чем именно в ст. 1 ГК проявляется эта крайность, автор не разъясняет. <.. .>

«в ст. 1 отражены солидаристские идеи Дюги, но статья наполнена мар­ксистским содержанием»'.

Нет сомнения в том, что сам термин «социально-хозяйственное на­значение» мог быть заимствован из арсенала теории «социальных функ­ций». Но теперь, спустя много десятков лет, стало очевидным, что ст. 1 в той формулировке, в которой она была записана в ГК, ничего общего не имеет с теорией «социальных функций», хотя бы уже потому, что она допускает признание и защиту субъективных гражданских прав, в то вре­мя как теория «социальных функций» в своей основе есть теория «субъ­ективных обязанностей», отвергающая субъективное право как социаль­ную категорию в целом². Именно по этой причине прежде всего и суще­ствует объективная невозможность наполнить «теорию» Дюги «маркси­стским содержанием», как ошибочно полагал П. И. Стучка.

Вместе с тем необходимо различать дюгизм как теорию, как сово­купность определенных идей, проникнутых единством принципов, и ее словесное выражение, ее терминологию, которая во многих случаях при­звана лишь замаскировать антинародную сущность этих теоретических взглядов. Поэтому заимствование термина еще не есть заимствование идеи. Все зависит от того, какое содержание вкладывается в тот или иной термин. И хотя в словесном, терминологическом выражении ст. 1 ГК и есть известное созвучие с терминологией названной теории, по своему существу, по своей классовой направленности ст. 1 ГК 1922 г. есть пол­ное отрицание дюгизма. Статья 1 ГК 1922 г. по своему происхождению и по своему содержанию является юридическим выражением новой эконо­мической политики Коммунистической партии и Советского государства, вытекающей из необходимости известного допущения частного капитала, предоставления частнику определенных гражданских прав в известных пределах, с определенной целью и на строго определенных условиях, в частности, при условии недопущения злоупотребления правом.

В обосновании сущности ст. 1 ГК ее нередко рассматривали нераз­рывно со ст. 4 ГК, которая предоставляла гражданам РСФСР граждан­скую правоспособность «в целях развития производительных сил стра­ны». При этом нередко развитие производительных сил рассматривалось как единственная и исключительная цель, ради которой предоставляются гражданские права³. Между тем, как правильно отмечал С. И. Вильнян-

П. С т у ч к а. Так называемое советское право. «Революция права», 1924, сб. I.

ский, развитие производительных сил нельзя рассматривать как само­цель'. Развитие производительных сил предполагало дальнейшее разви­тие и упрочение социалистического строя. Забвение этого основопола­гающего принципа было равносильно теоретическому обоснованию до­пущения частного капитала в сферу «развития производительных сил» без какого бы то ни было ограничения.

Между тем ст. 1 ПС, предусматривая «социально-хозяйственное» на­значение прав, имела в виду не только экономическую, хозяйственную цель, но и цель «социальную», общественную и обеспечивала возмож­ность отказа в защите прав, осуществляемых в противоречии с задачами и целями социалистического строительства. Следует также иметь в виду и то обстоятельство, что не все гражданские права непосредственно связа­ны с развитием производительных сил, хотя и к ним при осуществлении их в противоречии с социально-хозяйственным назначением может быть применена и применялась на практике ст. 1 ГК.

Едва ли, например, можно связать с «развитием производительных сил» случай, когда на основании ст. 1 ГК суд изъял у нанимателя комна­ту, которая использовалась им не для проживания членов его семьи, а под вещевой склад².

Среди многочисленных высказываний, характеризующих существо ст. 1 ГК, наибольший интерес представляют те высказывания, которые были направлены на уяснение смысла ст. 1 ГК с точки зрения ее практи­ческого применения. При этом одни авторы пытались давать более или менее общие решения, тогда как другие ограничивались рассмотрением отдельных конкретных случаев. Например, ряд авторов исходили из того, что статьей 1 ГК охватывается не только шикана, но и иные случаи зло­употребления гражданскими правами'. А. М. Ладыженский подходил к решению этой проблемы еще более конкретно, полагая, что в ст. 1 ГК речь идет лишь «о шикане и о с1аи5и1а геЬиз вю зйпйЬив»⁴. По мнению

вицкого, социально-хозяйственное назначение прав «состоит в том, чтобы служить сред­ством для развития производительных сил страны». «Комментарий к ГК», под ред. Ал. Малицкого, изд. 3, стр. 30.

' См.: В.И.Вильнянский. Значение судебной практики в гражданском праве. «Уче­ные труды ВИЮН», вып. IX. М., Юриздат, 1947, стр. 263.

² «Судебная практика РСФСР», 1929, № 6, стр. 2-3.

³ См., например: Н. А. Топоров. Основные идеи Гражданского кодекса. «Рабочий суд», 1923, стр. 8; С. А с к н а з и и. Ст. 1 Гражданского кодекса. «ЕЖСЮ». 1923, № 38 и 39 (см. № 38, стр. 873); Б. Рубинштейн. Принцип социально-экономического назна­чения права в Гражданском кодексе РСФСР. «Советское право», 1926, № 3 (21) и №4 (22) (см. №4, стр. 69).

⁴ См.: А. М. Ладыженский. Оговорка изменившихся обстоятельств в советском праве. «Право и жизнь», 1925, кн. 2-3, стр. 19. 68