Глава третья, рассказывающая о том, как старые песни поются на новый лад и что из этого получается

Глава третья, рассказывающая о том, как старые песни поются на новый лад и что из этого получается

Из глубины веков

Если через три четверти столетия после английского писателя "Редьярда Киплинга, кому принадлежат эти стро­ки, моему взгляду представилось почти то же самое, значит, речь идет не о случайном наблюдении, а о закономер­ности.

На необъятных просторах евроазиатского материка при­рода баловала людей. Истощив участок земли, они пере­бирались на соседний и обрабатывали его, пока он плодо­носил. «Природа Японии – нищая природа, жестокая природа, такая, которая дана человеку назло,– удивитель­но метко написал Борис Пильняк.– Шесть седьмых земли Японского архипелага выкинуты из человеческого обихода горами, скалами, обрывами, камнями, и только одна седь­мая отдана природой человеку для того, чтобы он садил рис». Поэтому испокон века японцы-земледельцы вынужде­ны были довольствоваться той землей, какая им досталась, и постоянно заботиться об увеличении ее урожайности, чтобы выжить. Тут поневоле станешь пропалывать паль­цами каждый стебелек.

Религия старалась убедить японцев в богоугодности ювелирной отделки каждого рисового росточка. «Земледе­лие – это не что иное, как дело Будды,– доказывали церковники.– В рисовом зернышке укрывается богиня милосердия Канной»,– внушали они крестьянам.

Однако «нечеловечески человеческий», по выражению Пильняка, труд требовался от японцев не только при уходе за стебельками риса. К японским климатическим условиям больше всего подходит поливное рисоразведение. Для него нужна оросительная система: каналы с искус­ственной подачей влаги, очень часто с низких участков на более высокие, плотины со створами для спуска воды, водохранилища. Создание оросительной системы и теперь-то дело непростое. И потому 800 оросительных прудов с разветвленной сетью каналов, вырытых, судя по свиде­тельству древних хроник, в III–IV веках в стране Ямато – центральной части нынешней Японии,– правомерно, мне думается, приравнять к египетским пирамидам. Как и соору­жение пирамид, прокладка оросительных систем требо­вала труда многих людей. Земледельческие общины могли строить и поддерживать в рабочем состоянии ороситель­ные системы лишь усилиями всех входивших в общины семей.

Японская природа не только жестока, но и коварна. В среднем четырежды в день она наносит японцам неожи­данные удары – нет, не из-за угла, как чуть было не написал, а из-под земли, поскольку речь идет о землетря­сениях. Во время землетрясения, например, 1748 года по­гибли 40 тысяч японцев. В 1896 году бедствие стоило жизни 27 тысячам человек, оно смело с лица земли 106 тысяч до­мов. В 1923 году Токио чуть не постигла участь Помпеи: сти­хия оставила после себя 100 тысяч убитых и 558 тысяч пепелищ на месте домов. Подземные толчки оканчиваются трагедией один раз в шесть лет. Тайфуны, цунами, наводне­ния столь же безжалостны к японцам, как и землетрясения. Они приводят в негодность поля на многих тысячах гекта­ров. Обращают в болота сотни километров оросительных систем.

Гибель от голода и нищеты грозила крестьянину и в бла­гополучный год. Феодалы еще немилосердней обирали крестьян, которые и без того отдавали им в качестве налогов до 80 процентов урожая. Даже если в крестьянских домах появлялись на полу соломенные циновки, феодалы прихо­дили в негодование от «пристрастия, как они говорили, мужиков к роскоши, граничащей с распутством» и отни­мали циновки.

Приводить в порядок поля, заново прокладывать оро­шение, восстанавливать рухнувшие или сгоревшие дома, увеличивать урожайность, чтобы она поспевала за ростом населения, одному не под силу. За дело брались всем миром, то есть общиной. В сознании японцев не мог появиться образ скатерти-самобранки. Чтобы выжить, японцы должны были исступленно трудиться, причем непременно в составе группы, общины. Одиночку ожидала неизбежная гибель.

Первая сказка, которую слышит японец,– о черепахе и зайце. Заяц, быстрый бегун, проиграл соревнование чере­пахе, потому что заснул по дороге. Черепаха победила бла­годаря настойчивости и труду. «Труд – основа основ!» – этому с самой ранней поры учила столетия назад и учит сейчас японская мать ребенка, так как желает ему достат­ка, а себе – безбедной старости. «Труд – основа основ!» – внушала деревенская община своим членам, ибо не было иной базы для общинного благополучия. «Труд – основа основ!» – подхватывают современные предприниматели I общинный лозунг, потому что в наш век извлекать при­быль, используя чужой труд, гораздо лучше с помощью убеждения, нежели насилия.

«Доброе утро!» – говорим мы и этим выражением, произносимым автоматически, желаем друг другу добра, счастья, которые должно принести наступившее утро. С таким же автоматизмом японцы произносят: «Охаё годзаимас», то есть – «Мы оба встали рано и собираемся за­няться трудом». Согласно общинному сознанию, утро при­носит счастье в виде возможности трудиться.

«Спасибо, что почтили своим присутствием...» – гово­рим мы, обращаясь к аудитории. «Оисогасий токоро...» – «Спасибо, что, несмотря на занятость, вы почтили своим присутствием...» – благодарят аудиторию японцы. Общин­ное сознание не может допустить, что кто-то предается праздности.

К общине, где господствует такое вот сознание, и испы­тывают пылкую привязанность нынешние японские пред­приниматели. Потому и возрождают общинный дух на за­водах, фабриках, в конторах и учреждениях. Предприни­матели рядят капитализм в перекроенные на современный манер общинные одежки, пошитые столетия назад в специ­фических японских географических, исторических и со­циально-экономических условиях. Цель маскарада – соз­дать впечатление, что в эпоху научно-технической револю­ции община с ее примитивным коллективизмом способна преодолеть противоречия между трудом и капиталом и обеспечить прибыток отдельному человеку благодаря улучшению положения группы.

Вернусь к высказываниям председателя судостроитель­ной фирмы «Мицуи дзосэн» Исаму Ямаситы. «Нам повез­ло,– сказал он, имея в виду представителей монополисти­ческого капитала.– Общинные отношения господствова­ли в Японии вплоть до 1945 года, и за сравнительно короткий период растерянности, последовавшей после оконча­ния войны, общинный дух не успел выветриться».

Оставим на совести Ямаситы социально-экономическую характеристику императорской Японии, но в одном он не ошибается: чтобы держать в повиновении народ, японская военщина любовно культивировала у него общинное сознание. На это были направлены старания школы, церкви, государства, всего общества. Времени разрушить общинный дух было действительно очень мало. «Сила привычки миллионов...– самая страшная сила»,– писал Владимир Ильич Ленин. Эту силу и эксплуатируют японские пред­приниматели к своей выгоде.