123
покоится на определенных традициях и всегда обладает определенным заданным значением,
которое вовсе не противопоставляется рассудочному постижению через понятие — напротив,
понятие и аллегория тесно связаны с догматикой: с рационализацией мифологии, как в греческом
просвещении, или с христианским изложением Священного писания в качестве единого учения,
как в патристике, и, наконец, с примирением христианской традиции и античного образования,
заложившим основу искусства и литературы Нового времени, последней мировой формой
которого было барокко. Обрыв этой традиции сказался и на аллегории, так как в тот момент, когда
сущность искусства освободилась от всех догматических уз и получила возможность определяться
неосознанным творчеством гения, аллегория с необходимостью стала эстетически спорной.
Таким образом, мы видим, как художественно-теоретические построения Гёте способствовали
тому, что символическое оказалось зафиксировано как положительное понятие искусствоведения,
а аллегорическое — как понятие отрицательное. В особенности это повлияло на его собственное
творчество в той мере, в какой в нем можно увидеть исповедь, то есть поэтический образ
переживания: мерило пережитости, установленное им самим, в XIX веке стало руководящим
ценностным понятием. То, что в творчестве самого Гёте не соответствовало этому критерию, как,
например, его поздняя поэзия, было в соответствии с реалистическим духом века оставлено в
небрежении, как «перегруженное» аллегориями.
В конечном итоге это отразилось на развитии философской эстетики, которая хотя и восприняла
понятие символа в универсальном гётеанском смысле, но сделала это целиком и полностью с
позиций противопоставления действительности и искусства, то есть с позиций искусства и
эстетической религии образования XIX века. В этом отношении характерен пример позднего Ф. Т.
Фишера, который, чем больше он «вырастал» из Гегеля, тем шире употреблял гегелевское понятие
символа, видя в нем основное достижение субъективации. «Темная символика души» придает
одушевленность и значимость тому, что само по себе неодушевлено (природе или чувственно
воспринимаемому явлению). Так как эстетическое сознание, в противоположность мистически-
религиозному, сознает себя свободным, то и символика, которую оно всему придает, «свободна».
В какой бы степени ни сохранялась присущая символу многозначная
Достарыңызбен бөлісу: |