Е. С. Решетняк Давидович В. Е. Д34 в зеркале философии. Ростов-на-Дону: изд-во "Феникс", 1997. 448 с. Эта книга

Но если замереть и видеть только угрозы, если оце­пенеть и сложить руки, то и жизнь не в жизнь. Тогда и сил останется только на то, чтобы доковылять до толчка купить большой ржавый гвоздь, бельевую ве­ревку да кусок хозяйственного мыла. И... И завер­шить все размышления суицидальным концом. Но, прямо скажу, это, так сказать, не для человечества. Отдельные малодушные, запутавшиеся индивиды так решают свою судьбу. Исписаны сотни томов (от Дюр-кгейма до Абрумовой) с рассуждениями, почему они это делают. Это факт их биографии. Мы же речь ве­дем о человечестве. А ему жить и жить. И оно долж­но, обязано, может нести свою ношу, передавая эста­фету от поколения к поколению. Но если есть угрозы, то надо искать способы их преодоления. Из любого тупика возможен выход. Каковы же надежды на пре­одоление кризисных ситуаций?

Может быть, стоит сослаться на видение ситуации века людьми, которые добились права быть вескими и авторитетными мыслителями. Нобелевский лауреат Француз философ Альбер Камю стал известен как автор, писавший об абсурде и ужасе бытия, о том, что все мы подобны невольникам на корабле, наша галера пропахла селедкой, на ней слишком много надсмотрщиков и, возможно, мы гребем не в ту сторону. И все же, говорил он, не следует бросать весла. Глав­ное — не отчаиваться. Не стоит прислушиваться к тем, кто кричит о конце света. Да, конечно, мы живем в трагическую эпоху. Но слишком многие путают трагическое с безнадежным. Так говорил А. Камю.

Но разве не то же утверждал нобелевский лауреат русский писатель А. И. Солженицын в своей гарвард­ской речи. Еще в 1978 году он заявил, что если не к гибели, то мир подошел сейчас к повороту истории, по значению равному повороту от средних веков к Воз­рождению — и он потребует от нас духовной вспыш­ки, подъема на новую высоту обзора, на новый уро­вень жизни... И это сказал человек, прошедший гонения, Гулаг, эмиграцию, знающий изнанку жиз­ни.

Можно уверенно указать на определенные и осно­вательные предпосылки преодоления глобальных кри­зисных коллизий, блокирования и отведения вселенс­кой угрозы от человечества.

Первая такая предпосылка — это развертывание информационной (компьютерной), биотехнологичес­кой революции как технико-технологической осно­вы возможного выхода из ситуации “выживания”, преодоления преград к объединению человечества.

Создание на ее основе некоей новой цивилизации пока еще выявляется на уровне предпосылок. Конту­ры такой цивилизации еще плохо различимы. Но нали­цо реальные тенденции к развертыванию более гуманизированного и благополучного мирового сообщества в обозримом будущем.

Общество, контуры которого только-только про­являются, будет характеризоваться тем новым и со­вершенно особым местом, которое будут занимать в нем информация и знания. Уже сегодня в наиболее развитых странах основные области промышленного и сельскохозяйственного производства, связь и коммуникации, быт и развлечения, образование и духовная жизнь прочно опираются на достижения фундаментальных наук, становясь все более и более наукоемкими.

Поиск, создание, возрастание и хранение, смысловая трансформация, тиражирование и распространение знаний занимает все большее место в деятельности людей. Информация становится ценным продуктом и основным товаром.

Эти положения побуждают к тому, чтобы пристально вглядеться в само понятие “информация”. Еще недавно, так сказать в докибернетическую пору, информация понималась попросту как передача сообщения. В последние десятилетия на волне кибернетического бума это понятие переосмысливалось и углублялось.

Сегодня оно трактуется как некоторая субстанция, которая питает как исследователей, вчитывающихся непознанное, так и тех, кто стоит у руля процессов управления производством и социальной жизнью.

Возникли философские концепции, в которых информация ставилась в один ряд с протяженностью и движением. Информационность трактуется в них как свойство всего Универсума и каждой его составляющей. Во многих случаях у разных авторов информация понимается как отраженное разнообразие, устранение неопределенности, отрицание энтропии, передача многообразия, мера сложности структур, вероятность выбора и т. д. При всем этом логически строгого общепринятого определения информации так и не сло­жилось.

И на бытовом уровне уже ходят присказки типа Информация — мать эрудиции”. Понимание того, что информация есть некоторый содержательный сгусток любого знания, его внутренняя доминанта, глубинный стержень, становится широко распространенным. Полагая возможность развития общества как информационного”, мы тем самым утверждаем, что центр тяжести в “техносфере” и вообще во всей ис­кусственной среде человеческого бытия перемещается с “энергетических” и “вещественных” моментов на “информационные”.

Известно, что одной из базовых составляющих куль. туры является техника. В нашей печати (В. В, Нали­мов, 1993 г.) отмечалось, что на земле нет, кроме че­ловека, ни одного существа, которое нуждалось бы в энергии, не могущей быть освоенной натурально, фи­зиологически. Недаром возник миф о Прометее, по­хитившем огонь у богов. От первого костра кромань­онцев до современных гидростанций и атомных реакторов тянется энергетическая основа техническо­го прогресса. Последовательно сменяют друг друга как основы технических конструкций дерево, медь, брон­за, железо, сталь, сплавы, композиты разных моди­фикаций. И их роль не исчезла.

Однако главным и основным стало сейчас решение проблемы: как именно соединить энергию и матери­ал, сконцентрировать, отстроить, собрать многое в еди­ное. А для этого и надо опираться на информацию, прежде всего сущностную, то есть научную.

Техника и технология наших дней, та, которую по­лагают шагающей по переднему краю, — это науко­емкая техника и технология.

Как невозможно остановить науку, так невозмож­но остановить технику и технологию. Движение от демократии к диктатуре и обратно еще наблюдается, но вот от трактора к мотыге не так-то часто, только в краткие периоды социальной разрухи. Дж. Бурстин в книге о “технологической республике” (1978 г.) мет­ко заметил, что политика — это искусство в пределах возможного, технология же — в пределах невозмож­ного. И технико-технологические новации нас все вре­мя удивляют, ставят перед новыми проблемами, по­зволяют развязывать узлы застарелых, казалось бы неразрешимых проблем, обгоняют порой самые пылкие фантазии.

Высокие технологии конца века (электроника, ин­форматика, космическое производство, биотехнология и т. п.) выводят производство на новый уровень, прин­ципиально отличный от предшествующей истории. А в их лице мир вглядывается в свое обозримое буду­щее. Действительно, создание этих технологий впол­не можно охарактеризовать как революцию, то есть радикальное качественное преобразование в основах производительной деятельности, в отношениях Чело­вечества и Природы.

Весь мир производства там, где он вступил в фазу революционных изменений, разительно меняет свой облик. Меняется соотношение производства благ и сферы услуг в пользу последней. Снижается весомость тяжелой промышленности, идет ее разукрупнение, ди­версификация (умножение многообразия). Жесткие вертикальные моноструктуры заменяются территори­ально рассеянными производственными сетями. Ин­теллектуальная деятельность подвергается всесторон­ней “технологизации”. Компьютерная технология расширяет возможности мыслительных актов, разгру­жает память, создает предпосылки для творческих взлетов.

В этой ситуации резко возрастает значение “рес­публики ученых”, то есть создания того сообщества, которое занималось бы беспрерывной атакой неизве­данного, умножало бы “умственную силу” рода лю­дей. Высокозначимым становится массовое образо­вание, построенное на основе фундаментальных свершений науки. Страна, где пренебрегают сферой образования и поворачиваются спиной к науке, обрече­на на гниение. Дальновидные экономисты давно осозна­ли значимость “человеческого капитала”. А это значит, что наиболее впечатляющий результат, высочайшую эффективность дают вложения в человека. Будущее экономики, экологии, вообще жизни человеческой зависит прежде всего от того, каков интеллектуальный багаж людей и каков их духовный, нравственный об­лик.

Информационно-компьютерная революция подготав­ливает базу для глубоких социальных изменений. Они охватят все этажи общественной целостности — соци­альное устройство, хозяйственную жизнь и труд, об­ласти политики и образования. Традиционные пред­ставления о социальных структурах, характерные для XX века, по всей вероятности, уйдут в прошлое. Про­изойдут и происходят уже процессы, ведущие к тому, что в промышленном производстве останется все мень­ше непосредственных работников (“синих воротнич­ков”), т. е. собственно рабочих в традиционном смыс­ле слова. Зато все больше станет “белых воротничков” (специалистов) и “стальных воротничков* (роботов). Возникает новый слой работников с высокой интел­лектуальной квалификацией. А. Тоффлер называет его “когнетариат”.

Информационная технология стремительно разви­вается. Так, в 1971 г. первый в мире микропроцессор (“кремневый чип”) содержал 2300 транзисторов и по­зволял производить 60 тысяч операций в секунду. В 1993 году компьютер пятого поколения содержал их уже 3 миллиона 300 тысяч и выполнял 166 миллио­нов команд в секунду. Знатоки и эксперты полагают, что к концу столетия появятся компьютеры шестого и седьмого поколений, которые будут содержать в каж­дом процессоре 80—100 миллионов (!!!) транзисторов и осуществлять до 2 миллионов команд в секунду.

Существенно изменится и духовно-культурная сфе­ра общества. Информационная технология станет мощ­ным генератором и резким усилителем культурных сдвигов и инноваций. Она вызовет противоречивые и неоднозначные процессы. Любая информация через электронные средства индивидуального пользования сможет приходить по свободному выбору к любому человеку. И это изменит характер массовой культуры, системы образования, кругозор каждого отдельного че­ловека. Два противоположных процесса в культуре: массификация и демассификация, взаимопереплетаясь, вызовут немало непредсказуемых коллизий и неожи­данных возможностей. В целом же они выведут куль­туру на иной качественный уровень.

Информационная революция не может не затронуть сферу политических отношений. С одной стороны, по­следствия ее отрадны. Расширение возможностей не­посредственного участия каждого в принятии демо­кратических решений, упрочении демократической индивидуальной свободы. Но вместе с тем возникает опасность всеохватывающего контроля правящих структур в манипулировании людьми. Преодоление этого противоречия возможно на путях недопущения любых форм тоталитаризма, развертывания информа­ции в тесной связи с защитой достоинства и свободы людей.

Все это вдохновляет и воодушевляет. Хотя мы столько раз вдохновлялись и воодушевлялись, что хо­чется в “бочку меда” капнуть “ложку дегтя”, внести некую порцию скепсиса. А. Зиновьев в книге “Запад” (1993 г.) говорит, что к началу 90-х годов информа­ционный бум пошел на спад. Естественно, ослаб и эн­тузиазм предсказателей информационного общества. Наверное, к его замечаниям надо прислушаться. Как говорится, обжегшись на молоке, дуешь на воду. Ду­маешь, не стать бы адептом еще одной, на этот раз информационной, утопии, информационно-компьютер­ных чар.

Дело в том, что возникает вопрос, а каждому ли надо изобилие информации и каждый ли способен ее в себя вместить? Как говорит тот же А. Зиновьев, если искусственный интеллект в 1000 раз превосходит твой собственный, в мире будет 1001 дурак вместо од­ного. Или рассуждать будет три или более миллиарда дебилов, вооруженных баснословной интеллектуальной техникой. Только вообразите себе нечто более кошмарное. И уже предрекают некоторые, что сверх­компьютеры вообще вытеснят человечество. И уже публикует “Литературная газета” статью с веселым заголовком “А не пора ли хряснуть топором по компь­ютеру?”.

Общество-то создается “информационное”. Но пла­нета уже затоплена пустой, бессмысленной информа­цией. И у подавляющего большинства людей потреб­ностей ни в накоплении информации, ни в обмене ею попросту надобности нет. Поэтому, размышляя об ин­формационном обществе, эти мотивы упускать из виду не следует. И все же оно подступает. Оно идет на За­паде, с Запада и проникает повсеместно.

Информационная революция может оказать серь­езное воздействие и на самого человека, его образ жиз­ни, род занятий, самочувствие. Разумеется, много за­висит от того, в каком социальном контексте будет протекать информатизация человеческой жизни. Как она будет связана с демократизацией социальности, гуманизацией духовной сферы. Тем не менее можно предположить, что формирование банков знаний, до­ступных для всех, становление информационной эпистемологии окажут воздействие на характер человеческой интеллектуальной деятельности.

В мир входит вместе с компьютеризацией новый вид реальности — “виртуальная реальность”, искус­ственная псевдосреда, с которой можно общаться как с подлинной. Эта новая технологическая среда ока­жет мощное и пока что совершенно непредсказуемое воздействие на человеческую психику. Пока что лишь краешек этой неясной перспективы обнаруживается в феномене маньяков компьютерных игр и их экстати­ческой погруженности в “виртуальную реальность”-

Диалог микропроцессорной системы и человека, превратившись в постоянный и необходимый момент жизненного пути, во многом существенно преобразует процесс обучения, профессиональный труд, досуг, ле­чение. Высокий уровень информированности, попрос­ту не сравнимый с современным, пробуждение твор­ческого потенциала, невиданные способы общения людей — все это породит иной тип человеческой лич­ности.

Характеризуя грядущее общество как информаци­онное, возникающее на основе компьютерной техно­логи, видимо, следует сделать одно важное дополне­ние. Как отмечалось отечественными исследователями (А. Д. Урсул, 1991 г.), это общество должно быть не только информационным, но и экологическим. Вы­движение в постиндустральном обществе на первый план информационных проблем еще не решает всех коллизий в отношении “общество—природа”. Назре­вающий глобальный экологический кризис, о котором мы говорили, повелительно требует поворота общества в сторону коэволюционных задач, т. е. достижения оп­тимальных отношений человечества и его природно-экологической среды. Производство не может не стать экологизированным. Иначе мы захлебнемся в его отбросах, погубим естественные условия нашего обитания.

Как это ни печально, но вещественные и энергети­ческие ресурсы иссякают. Уже есть обоснованные рас­четы, на сколько сможет хватить в обозримом буду­щем невозобновляемых ресурсов (уголь, нефть, газ и т. д.). Но есть один ресурс, который стремительно воз­растает, — это интеллектуальный, информационный и прежде всего ресурс научно-технического знания, образованности, информированности людей. Опираясь на этот, и главным образом на этот ресурс, включая и духовно-нравственное богатство, человечество в состо­янии преодолеть назревающую глобальную нестабиль­ность и выйти к новым горизонтам истории.

Важно подчеркнуть, что именно информационная Революция создает объективную предметную основу, которая позволит отвести термоядерную и экологи­ческую угрозу, а также опасность, нависшую над че­ловеческой телесностью. Какие бы скептические оцен­ки ни высказывались по поводу современной Большой науки — без нее никуда. Один из ее самых ярких современных умов Илья Пригожий говорил, что в наш “турбулентный” век мы вплотную приблизились к новому переосмыслению мира. Мы находимся пе­ред лицом новой Вселенной, новой природы, нам не­обходимо время для того, чтобы восстановить или ус­тановить пути понимания этой природы, которую мы открываем. Новое понимание мира, новые математи­ческие средства, новые физические и технические ору­дия — все это поможет создать новое видение мира и принять решения в соответствии с этим. Это та пер­вая основа, опираясь на которую можно будет спра­виться с угрозами.

Об этом мы уже говорили, размышляя о нынеш­нем состоянии мировой экономии. Думаю, что давний спор сторонников А. Смита и Хайека, Кейнса и Саха­рова, К. Маркса и Г. Зюганова еще не нашел оконча­тельного и бесповоротного разрешения. Сегодня (осо­бенно в нашей стране) в последние годы либеральные экономисты от Л. Пияшевой до Е. Гайдара ликуют и торжествуют, поднимая на щит идею экономики без­раздельно частной собственности как начало и конец всякой и любой цивилизации. Но ведь были идеи Н. Кондратьева, и есть в мире осторожная поступь сторонников Ден-Сяо Пина, и шведские экономисты от­нюдь не простаки. Поиск продолжается и, наверное, надежда состоит в том, чтобы найти приемлемые фор­мы гармонизации, оптимизации, сбалансирования всех, именно всех форм хозяйствования. Не надо “за­цикливаться” на какой-либо одной. Пожалуй, нигде, как в экономике, так не актуальна заповедь “не сотво­ри себе кумира”. Пагубно без оглядки растаптывать одно и со слепой самоувлеченностью насаждать дру­гое. Да, нужна экономическая свобода. Как говорил знаменитый экономист П. Самуэльсон в своем учеб­нике: “В одно прекрасное утро вы просыпаетесь и го­ворите себе — сегодня я начинаю дело. И вы действи­тельно начинаете его. Вы за все в ответе. За прибыли и убытки. За рост и за разорение. Но... но есть еще сообщество и общество. Есть страна и армия. Есть дети и больные, старики и иждивенцы, есть наука и обра­зование. Есть государство. И вы, хотите или нет, не можете с этим не считаться. Вы не можете вести дело в одиночку, находите компаньонов, образуете компа­нию, фирму, входите в концерн и т. д. и т. д. Это все школьные прописи, буквенные азы экономики. Но почему-то их иногда не понимают уж очень либераль­ные экономисты, окончившие и Гарвардскую и иные школы бизнеса. Только смешанная, конвергентная, социально защищенная экономика с учетом цивилизационных особенностей, этнической специфики даст надежды миру.

Одинаково показали себя неправомерными как сверх­централизованная экономика, со всегосподствующей огосударствленной собственностью, так и радикально-либеральное хозяйство с метанием эгоистических хо­зяйчиков и надеждой на то, что немая автоматика рынка сама собой все расставит по местам.

Разумеется, шаблонно однообразные структуры вряд ли могут быть применены повсеместно. Экономичес­кие традиции США и хозяйственные привычки Сомали — не одно и то же. Трудовые отношения во Фран­ции и Японии различны. Потребительские запросы в Швеции и Киргизии не совпадают. Но направление общего поиска, оптимального хозяйственного устрой­ства, соотношения плана и рынка в основных чертах уже определилось. И это послужит упрочению миро­хозяйственных связей, решению глобальных проблем.

Вместе с тем многие масштабные мыслители от М. Ганди до Л. Толстого, от Мартина Лютера Кинга, до Эриха Фромма и папы Римского Иоанна-Павла П полагали, что агрессия, насилие, деструкция отнюдь не вечны и не обязательно играют ведущую роль в человеческих мотивациях.

Над альтруистическими идеями С. Ганди и М. Кин­га, над призывами Льва Толстого к ненасилию нема­ло потешались, хихикали циники и приземленные прагматики. И по сегодня есть немало тех, кто утвер­ждает, что рост насилия — это определяющая тенден­ция действительности. Говорят, что нужен новый “межконфессиональный” мессия и только он разорвет вековое кольцо вражды и ненависти.

Да, оставаясь на почве реальности, мы видим, что выстрелы во многих регионах Земли еще гремят, кровь людская проливается, ненависть слепит и “образ вра­га” не исчезает.

Однако с немалыми издержками, через отступле­ния и остановки, пробивает себе дорогу идея перехо­да от культа силы к диалогу, поискам согласия, взаи­моприемлемых решений. Термины “консенсус”, “переговорный процесс”, “компромисс” становятся постоянными в международной и внутренней полити­ке. Всеобщая уверенность в том, что “большие баталь­оны” всегда правы, упования на то, что с помощью силы возможно изменить мир к лучшему, сменяется ориентацией на мирное решение даже самых острых проблем.

Джим Шарп, американский политолог, в своем трехтомном исследовании “Политика ненасильствен­ных действий” описал 198 методов ненасильственной борьбы (включая формы символического протеста, со­циального бойкота, ненасильственного вмешательст­ва и т. п.).

Этика ненасилия из полуэкзотической, наивно-уто­пической конструкции становится одним из централь­ных моментов этической мысли. Как метко заметил Мартин Лютер Кинг, “тот, кто верит в ненасилие — глубоко верит в будущее”.

“Сила солому ломит” — говорит русская послови­ца. “Сила есть, ума не надо” — высказываются на уровне обыденной жизни. И высшие, и низшие поли­тики, вельможи государственные, чины военные, “ав­торитеты” криминальные, семейные деспоты искони этим руководствовались.

Однако времена меняются. На место грубой физической силы приходит нравственная, сила правды. И вот ныне со скрипом, но все же меняется стародавняя основная парадигма политики. И это ободряет, вселяет надежду на то, что в перспективе (пусть не самой близкой) возможно устранить войны, вооруженные конфликты, жестокие “разборки”.

В это нелегко поверить, но в это надо верить, этого следует добиваться, к миру без “кулачного права” надо стремиться. Идеал ненасилия, о котором говорили мно­гие, от Иисуса Христа до В. И. Ленина, может пере­стать быть манящей далекой целью, он может перестать быть только идеалом и превратится в генеральный прак­тический регулятив подлинно человеческих отношений.

В ноябре 1995 г. в ФРГ побывал с визитом Патри­арх всея Руси Алексий II и встретился с высшими иерархами двух ведущих конфессий — евангелистской и католической. Это примечательное событие в диа­логе христианских церквей после столетий взаимного отчуждения.

В 1991 году Международный религиозный фонд (США, Нью-Йорк) подготовил сравнительную антологию священных текстов. В 1995 году она выпущена на русском языке под названием “Всемирное писание”. В ней представлены и сопоставлены постулаты великих религий мира: Дхаммапады и Лотосовой сутры в буддизме, Нового Завета в Христианстве, Корана в исламе, Вед и Бхагавадгиты в индуизме, Торы в иудаизме, Лунь-Юй в конфуцианстве, Ади-Грантх в сикхизме. Эти тексты очерчивают представление о высшей реальности и цели бытия, добре и зле, эсхатологии и надежде... И что характерно — многие из этих текстов разных конфессий пересекаются, где-то — прямо совпадают. Видимо, есть основания и основания вес­кие для сближения разных религий, у них общая ду­ховная основа. Понятно, что никто не согласится ус­транить особенность, уникальность, “свой” взгляд. Но есть возможность не конфронтации и вражды, а мир­ного диалога, сближения, взаимопомощи. Против эку­менизма резко возражают. Наиболее фанатически ори­ентированные защитники православия обличают его как одну из наиболее тяжких ересей. Ну что же. Это их право на такое видение. Но все-таки сближение в мире духа крайне необходимо. И в религиозном и в светском идейно-политическом вариантах. Сохранить принцип Мао “острие против острия” уже невозмож­но.

Идет поиск точек сближения и в политико-идеоло­гической сфере. Социал-демократические лидеры стре­мятся к нахождению соприкосновения с коммуниста­ми и консерваторами.

Попытки идейного сближения, взаимопонимания все время возобновляются. Они еще очень слабы, робки, неуверенны, наталкиваются на упорное сопро­тивление фундаменталистов всех окрасок. И все-таки идет процесс принятия терпимости (толерантности), отказа от упрямого идейно-духовного противостояния, как условия доброжелательного поиска взаимоприме­нения ценностей.

1995 год Организация Объединенных Наций объ­явила годом, посвященным толерантности. Этот факт символичен. Суть призыва к толерантности состоит в том, чтобы имеющиеся различия культур, социаль­ных групп, политических и экономических группиро­вок признать менее значительными, чем то, что еди­нит всех людей планеты. Терпимость — это признание высокой значимости многообразия людей, идей, обра­зов жизни. Это разумное признание того, что мир мно­гомерен, пестр и иным быть не может. А жить всем нам надо в этом мире и устранение нетерпимости, ксенофобии, самовлюбленного мессианства — одно из главных условий жизни нынешнего человечества.

Говоря о терпимости (толерантности), вернемся к проблеме военной опасности. Вспомним, что в пучине первой мировой войны погибло 5% населения Земли. Вторая увеличила процент погибших втрое. Сейчас, в конце века, в локальных и региональных войнах гиб­нет ежегодно 5% населения земного шара (!!!). Пять процентов ежегодно (Ш). По данным ЮНЕСКО после окончания второй мировой войны произошло примерно 250 так называемых “местных” войн (“конфликтов”). В них погибло 30 миллионов человек. Вот так полоса “мира”. Вот так — нет третьей мировой войны... И все они идейно психологически замешаны на ненависти — конфронтационности, нетерпимости, лютости, злос­ти, агрессивности (я не затрагиваю причин экономичес­ких, геополитических). Пещерная нетерпимость стала ныне сама нетерпимой. Сейчас говорят о необходи­мости глобальной педагогики толерантности. Терпи­мость — понятие емкое и гибкое. Ибо споры были всегда и будут всегда. Абсолютное единогласие напо­минает либо ситуацию глухого тоталитаризма, либо унылого кладбища. Но спорить можно по-разному. Стремясь понять друг друга, идя навстречу друг дру­гу. И напротив, разобщаясь, а не сближаясь. Сегодня — лучше в чем-то уступить, чем упрямо настаивать на своем. Пора бы это понять. Терпимость не есть природное свойство, оно не задано генетически. И даже чисто психологически его трактовать недостаточно. Это культурный феномен. Его надо воспитывать, пропа­гандировать, его надо защищать, к нему надо стре­миться. Профессор МГУ Ю. Б. Гермейер в 60—70-е годы разработал математическую теорию об играх с конфликтными ситуациями, изучал методику отыс­кания взаимовыгодных устойчивых компромиссов. Об этом в 1994 году напомнил академик А. Моисеев. Эта теория сейчас получила свое развитие, она может быть хорошим методологическим и методическим подспорь­ем для тех, кто искренне желает мирного разрешения назревающих конфликтов. Но вот само “желание”, разумеется, лежит за рамками математики, оно по “ведомству” этики и политики, по разряду образован­ности и интеллигентности, определяется уровнем куль­туры и гуманности.

Пятая предпосылка — это идущая неуклонно меж­этническая и межкультурная интеграция при сохра­нении автономности и уникальности каждого этноса и каждой культуры. Все шире развертывается уни­версализация культурной жизни на фоне обеспечения самобытности всех участников этого процесса. Резко расширяются международные экономические и куль­турные контакты. Давно рухнул тезис о “непроницае­мости”, полной замкнутости самодостаточных наро­дов и их образа жизни. Ускоряется интенсивный обмен Ценностями. Синтез и взаимовлияние довлеют над за­скорузлой упрямой замкнутостью.

Широкие миграционные потоки ведут к взаимо­проникновению культур, заимствованию находок на­родов друг у друга. “Диалог” культур превращается в многоголосый “полилог”, попытки сохранения “изо­ляционизма” встречаются все реже (хотя они и не ис­чезли).

От римского стоика Сенеки, говорившего: “Весь мир единый нам прародитель”, от евангелического “Несть эллина, несть иудея”, до интернационалистических идей нового времени и XX века, до современных концепций международного единения — все нарастает стремление землян к подлинному братству разных и единых обитателей нашей планеты.

Разумеется, всплески “этничности”, националисти­ческих страстей, о которых мы уже говорили, про­должают сотрясать человеческий род, но думается, что это уродливые зигзаги истории. Есть основания ду­мать, что они недолговечны. Устремленность к един­ству будет довлеть. Полифония самобытного и обще­человеческого, их оптимальная связь пробьет себе дорогу.

Проблема ваимопроникновения культур, “полило­га”, этнического смешивания и перемешивания край­не важна. Какие бы антирасистские декларации ни принимались, но визуально наблюдаемые расовые раз­личия достаточно реальны. И они связаны с этничес­кими и национальными моментами. Отнюдь не во всем мире, так, как например в Бразилии, возникли сме­шанные персонажи, не вызывающие психологических коллизий. Нельзя не учитывать того, что расовая па­литра мира серьезно меняется. К 2000 году так назы­ваемая “белая раса” составит всего 11% мирового на­селения. Это может послужить не делу единения, а одним из моментов (не главным, а провоцирующим) и достаточно серьезным для конфликтных ситуации. Поэтому всякого рода метисы, квартероны и им подо­бные, на наш взгляд, дело весьма прогрессивное. Вспомним, что Пушкин и Бальзак, генерал Пауэл и Поль Лафарг были людьми, так сказать, “смешанной крови”.

Последнее по счету, но не по значимости — наме­чающиеся прорывы в области интеллектуального по­иска. Иногда говорят даже, что мы находимся в пред­дверии интеллектуальной революции. Крупнейшие ученые современности говорят о том, что мы нахо­димся перед лицом Новой Вселенной, новой Природы 0 сейчас человеческий интеллект как бы вновь при­ходит от состояния умственной удовлетворенности к состоянию озадаченности, удивления.

Немонотонная логика, близкая К обыденному мыш­лению, целостно охватывающая ситуацию и учитыва­ющая ее нестандартные изменения. Взаимопроникно­вение традиционных, восходящих к Гераклиту и Гегелю, диалектических способов размышления с кон­цептами современных формально-логических матема­тизированных систем. Естественный интеллект, сопря­женный с “искусственным”, дополнение творческих возможностей мозга креативными потенциями компь­ютерных систем.

Все это и многое другое ставит нас перед решением проблемы изменения традиционных способов и типов мышления. Точные очертания такого изменения сейчас не просматриваются. Лишь в самом общем виде можно наметить траекторию подобных сдвигов в интеллекте. Пожалуй, речь может идти об инверсии интересов мыслящих и действующих социальных субъектов, о поиске и нахождении новой парадигмы мышления, не исключающей противоре­чий, но обращающей внимание на комплементарность, изаимодополнительность идей, их интегрирование в многомерную целостность.

Стоит отметить, что сейчас остро стоит вопрос о нахождении приемлемых контактов рационального и внерационального, научного и технического, эстети­ческого и мистического в освоении реальности. Раз­рывы и отторжения друг от друга разных сторон че­ловеческого духа выявили свою пагубность и зыбкость результатов.

Вспомним древнюю мудрость зороастрийцев, кото­рые говорили о неделимой триаде: благая мысль, благое слово, благое дело. Удивительно и отрадно, что мысль, слово и дело здесь соприкасаются с понятием блага, добра, с центральной идеей морали.

Говоря об интеллектуальной революции, отметим значимость формирования “коллективного интеллек­та” (по Н. Моисееву, 1993 г.), то есть системы, позво­ляющей принимать и формулировать единящие ре­шения, те, в которых просматривается и коллективная воля, и общие интересы. Партикулярность, отдель­ность, частичность, фрагментарность, единичность, уникальность, конечно, останутся. Но спасти всех мо­гут только все. И в этом смысле слова старого, хотя уже принадлежащего истории гимна “Никто не даст нем избавления, ни бог, ни царь и не герой”, навер­но, не так уж наивны.

Поэтому, завершая изложение зримых надежд, ска­жем о необходимости конструирования глобальной эти­ки, универсальных нравственных принципов, укреп­ляющих всечеловеческую солидарность. Мудрость и совесть выше прямолинейных истин, сухого рацио­нального знания. Знание, не облагороженное вечны­ми ценностями, не помноженное на идею блага, не утверждающее справедливость, может привести к все­общей гибели.

В человеческой истории возникновение такого мощ­ного регулятива, как нравственный, вообще сыграло особую роль. Когда не “извне”, а “изнутри” стало опре­деляться поведение, когда не бич и меч, не боль и страх, а стыд и совесть стали компасом поступков — многое, очень многое изменилось. Стадо стало груп­пой, сообществом, орда обрела черты общественнос­ти.

Нравственность всегда “кооперативно”, хотя всег­да присутствует в личности. Она по определению не может быть единичной, эгоистичной, отдельной, толь­ко моей и больше ничьей. Если мои правила поведе­ния меня ни с кем не соединяют, то они могут озна­чать что угодно, но к нравственности это не имеет никакого отношения. И в современной ситуации не­обходима именно глобальная этика, всеобщая этика. Не конфессиональная, не региональная, не племен­ная, не профессиональная, не классовая. То есть не частичная, не парциальная — а всеобщая, всечелове­ческая. Внутренние законы поведения, заложенные в души и сердца всех людей, должны быть совпадаю­щими в главном и основном. Не одинаковыми, но со­впадающими. Пусть они различаются в деталях и фор­мах обнаружения — это неизбежно. Но в главном они должны совпадать.

Современный нравственный императив таков: ду­мая о себе — подумай о роде людей, о неродившихся, о будущих поколениях. Не растранжирь, не растра­чивай попросту ресурсы мира. Стремись быть спра­ведливым. Помни, что заповеди Нагорной Проповеди не есть только духовная собственность христианства. Они — главные из них, всечеловечны и не потускне­ли. Изложенные на современном языке, они и сегод­ня пригодны. Как и категорический императив уни­верситетского профессора Иммануила Канта. Как и многие речения великих моралистов наших дней от М. Ганди до А. Швейцера. Есть на что опереться. Без этики человеческой солидарности угрозы не могут быть отражены, а надежды не могут оправдаться. Нужна “ноосфера”, но нужна и глобальная “этосфера”.

Когда-то Джеймс Тарбер, американский детский пи­сатель, сочинил сказку “Белый Олень”. В ней коро­левский астролог прибегает к своему владыке и в ужасе сообщает ему грозящую весть о том, что звезды мерк­нут. Воцаряется всеобщая паника, уныние, тоска. Но наступила ночь. И все увидели, что на небосклоне как обычно сияют крупные яркие мерцающие звезды. А все дело в том, что придворный астролог постарел, одряхлел и стал слепнуть, он перестал видеть звез­ды...

Наверное, не надо уподобляться этому астрологу. Не надо тоскливо думать, что кончается все мирозда­ние. Да, у мира сейчас непростые времена. Но и рань­ше были кризисы. И раньше были зигзаги. История извилиста. Не будем отмечать последний день Пом­пеи и пир во время Чумы. Выразим уверенность, что человечество справится и на этот раз.

Одно из наших издательств в 1995 году начало вы­пускать популярнейший на Западе фантастический се­риал “Стар Трек”. Там он выходит уже четверть века и пользуется огромным успехом, насчитывает уже бо­лее 230 книг. В чем дело? Дело в том, что это опти­мистический вариант фантазирований о будущем че­ловечества. Люди устали читать о трагедиях, о земле, захваченной то ли роботами, то ли злыми иноплане­тянами, об оскудении планеты и озверении ее жите­лей. В предисловии к одному из романов этого сериа­ла говорится о Великом Будущем, которое всех нас ожидает, о том, что человечество — это не ошибка природы, что оно способно само управлять своею жизнью. Человек не порочен, не зол. Его судьба будет прекрасной. Само появление этого сериала и его ус­пех (а писали его многие видные американские фан­тасты) симптоматично. Он отвечает ожиданиям мил­лионов.

Люди земли хотят найти средство для преодоле­ния возникших затруднений. Они знают, что перед нами не безысходность, не глухой тупик, а проблемы. Трудные, многосложные, но разрешимые.

Нельзя же жить по присказке одного из чешских юмористических журналов. Что-де философия и ис­тория помогают нам понять современный мир, а пси­хиатрия помогает с ним смириться. Сентенция — сми­рись, гордый человек — не самая подходящая для нынешней глобальной ситуации.

Планетарные модели не учитывают незамкнутый характер системы “человечество”, фактор неопреде­ленности, хаосогенности, субъективные моменты действии масс и личностей и многое другое, что еще не­подвластно формальным методам.

Есть, есть основания для выхода из глобального кризиса, в который все мы погружены.

Обратимся мысленно к будущему. Как сказал один из наших поэтов: “А интересно, черт возьми, что бу­дет после нас с людьми?” И в самом деле, интересно. Жгуче интересно. И с нами. И после нас. И куда все это катится? Как говаривали в черноморском городе Одессе, известном своим едким острословием: “Куда мы, братишки, идем? И куда мы заворачиваем?” Об этом пойдет речь в следующем разделе книги.
Глава IV

Обозримое будущее

1. 
   Развилки истории. Поиск стратегии человечества