Еврей против еврея Иудейское сопротивление сионизму

Революционное насилие было логичным выбором в обстановке, где евреи оставались в основном вне общества, а любая политическая деятельность — по крайней мере, до революции 1905 г. — была запрещена. Самодержавие толкало евреев к политическому экстремизму, во всяком случае, тех евреев, которые, в отличие от своих отцов, не воспринимали испытания как стимул к моральному самоусовершенствованию. Для того чтобы понять генезис такого преображения еврейских масс в России, необходимо рассмотреть, как политическое насилие вошло в практику собственно еврейских партий того времени.
Самодостоинство и самооборона

Погромы конца XIX в. внушили еврейскому населению Российской империи особо острое чувство незащищенности. Страх насильственной смерти резко усилился после волнений 1881 г., а затем, поколение спустя (после Кишиневской бойни 1903 г.), появился безотчетный страх перед соседом-христианином, который в любой момент мог превратиться в убийцу, насильника или грабителя. В отличие от реакции на гораздо более жестокие и кровавые погромы на Украине в середине XVII в., нестабильность и страдания, обрушившиеся на евреев в конце «столетия прогресса», не имели никакого религиозного значения для все растущего слоя отошедших от иудейства евреев. Вместо того чтобы бежать от насилия, пересмотреть свое поведение и предаться покаянию, они заявляли о попранной гордости и призывали к сопротивлению. Это было резким отходом от Традиции.

Ассимилированные евреи жаждали уважения со стороны общества, испытывая чувство неполноценности, наполнявшее их сознание при встрече с европейской культурой. И в самом деле, одним из основных мотивов основателей сионизма было завоевать уважение окружающего общества, что, вообще говоря, не чуждо и еврейскому мировоззрению. Некоторые стихи из Торы прямо говорят о том впечатлении, которое сыны Израилевы должны производить на остальное общество. Повторяя заповеди Торы, Моисей увещевает народ: «Храните же и исполняйте их, ибо это мудрость ваша и разум ваш пред глазами народов, которые, услышав обо всех этих уставах, скажут: „как мудр и разумен народ, этот великий народ“» (Второзаконие, 4:6). Другими словами, лишь Тора может сделать их «мудрыми и разумными» в глазах народов.

Сионизм был порожден чувством стыда, оскорбленного достоинства. Хотя Тора, как письменная, так и устная, неоднократно предостерегает евреев от личной или общинной гордости, именно в ней сионисты искали подтверждения своего понимания достоинства, которое они видели в приобретении западных атрибутов успеха: страна, армия, независимость. Силу сионизма питали не страдания евреев от погромов, а унижение тех, чьи надежды вписаться в российское общество эти погромы повергли в прах. Их притягивали идеи Герцля — такого же, как и они, отвергнутого претендента, чьи надежды на превращение в полноправного европейца подорвало дело Дрейфуса. Но при этом история Дрейфуса, вызвавшая у Герцля столь сильное ощущение отверженности, оставалась для евреев Франции скорее французским, чем еврейским делом, тем более что в конце концов сторонники Дрейфуса восторжествовали (Abitbol 1989, 33).

Интересно, что Париж, сыгравший весомую роль в становлении идеологии сионизма, век спустя оказался почвой для резкого разочарования в этой же идеологии: бывший спикер кнессета и председатель Еврейского агентства Авраам Бург, переселившись туда из Иерусалима, всенародно объявил о моральном банкротстве сионизма и выразил куда больший оптимизм относительно будущего евреев вне Израиля (Нудельман).

На первый взгляд кажется странным, что погромы сильнее повлияли не на тех, кто лично пострадал от них, а на обрусевших евреев, которые о них только слышали. Дело в том, что правоверные евреи воспринимали действительность иначе и не теряли способности переносить жестокие удары. Они ничего не ждали ни от царя, ни от его правительства, которые их просто не интересовали, тогда как евреи, получившие русское образование и осевшие в городах, жили жизнью страны и интересовались всем: приветствовали реформы Александра II и ждали полной эмансипации по европейскому образцу. Хотя подавляющее большинство из них не подверглось физическому насилию, погромы опустошили их душевно. Особенно тягостной оказалась для них реакция некоторых их товарищей, видевших в антиеврейских беспорядках зародыш широкомасштабного восстания против режима и поэтому как бы одобрявших их «классовый характер». Некоторые правительственные эксперты также заключили, что погромы чреваты опасностью для государственного порядка (Jabberer).

Русско-еврейские интеллектуалы (даже такие, как Ахад Гаам, ранее выражавший сомнения по поводу использования силы) ныне призвали евреев к самозащите. Особенно гневно взывал к возмездию и ответному насилию Хаим Нахман Бялик, поэт, позже ставший столпом израильской культуры. В стихотворении, написанном вскоре после кишиневского погрома 1903 г., он нападает на выживших, обливая их презрением: «рассыпались, бежали, словно мыши, попрятались, подобные клопам, и околели псами...». Бялик призывает к бунту не только против мучителей, но и против иудейства. Он стыдит евреев, которые молятся Богу, прячась в зловонные ямы, в то время как погромщики насилуют их жен и дочерей:

И посмотри туда: за тою бочкой,

И здесь, и там, зарывшися в сору,

Смотрел отец на то, что было с дочкой,

И сын на мать, и братья на сестру,

И видели, выглядывая в щели,

Как корчились тела невест и жен,

И спорили враги, делясь, о теле,

Как делят хлеб, — и крикнуть не посмели,

И не сошли с ума, не поседели

И глаз себе не выкололи вон.

И за себя молили Адоная!

Гнев, охвативший множество евреев, заставляет Бялика, некогда учившегося в знаменитой Воложинской ешиве, перевернуть вверх дном всю иудейскую систему ценностей. Он открыто издевается над Традицией, связывающей все несчастья с прегрешениями самих евреев:

Да разве есть у праха, у обломка,

У мусора, у падали вины?

Мне срам за них, и мерзки эти слезы!

Да крикни им, чтоб грянули угрозы

Против Меня, и неба, и земли, —

Чтобы, в ответ за муки поколений,

Проклятия взвилися к горней сени

И бурею престол Мой потрясли! (Бялик)

Бялик решительно порывает с иудейством и бросает смелый лозунг: самооборона или гибель!

Бреннер, также поэт, как и Бялик происходивший из семьи благочестивых российских евреев, тоже восстает против Традиции. Он переиначивает самый известный стих Писания, вошедший в еврейскую молитву: «Слушай, Израиль, Господь, Бог наш, Господь един» (Шемот, 6:4) — первый стих, который еврей заучивает в детстве, и последние слова, которые он произносит перед смертью. В преобразованном виде этот стих стал звучать так: «Слушай Израиль! Не око за око — два ока за око, все их зубы за каждое унижение!» Бреннер погиб во время стычек с местными арабами в Яффо.

Мотив гордости обретает новое звучание. В своем «Сказании о погроме» Бялик замечает, что «огромна скорбь, но и огромен срам». В то время как иудаизм, подобно другим религиям, видит в гордости порок, светские евреи стремятся обрести гордость любой ценой, даже ценой жизни. Героическая романтика, столь чуждая Традиции, находит благодатную почву в кругах этих «новых евреев». Примером этого увлечения может считаться идея Герцля легализовать в предвиденном им еврейском государстве дуэли — высшее проявление чести и благородства. Понятно, что среди тех, кто оставался верными еврейской морали, одна мысль о дуэли вызывала отвращение. Жизнь для них была слишком ценной, чтобы приносить ее в жертву иллюзорной чести. Честь, гордость, жажда возмездия и власти — вот новые мотивы, наполнившие еврейское самосознание в начале ХХ столетия.

Переворот во взглядах многих российских евреев был, без сомнения, гораздо более значимым, чем реальные возможности еврейской самообороны. Осмысление истории среди молодежи радикально переменилось, и новое поколение жаждало специфически еврейской деятельности нового типа. Переосмыслив свою историю и исключив особые отношения между Богом и Его избранниками, такие евреи стали для самих себя жертвами исторической несправедливости. Такой взгляд на историю является мощной побудительной силой. Следует отметить, что некоторые основатели вооруженных еврейских частей подчеркивали значение применения силы для отрыва евреев от их иудейского прошлого.

Утверждение попранной национальной гордости евреев было важным мотивом деятельности Жаботинского. Во время Первой мировой войны он как основатель Еврейского легиона восхвалял самый убедительный путь утверждения этой гордости, а именно — применение силы. Дело было не в самозащите, и даже не в наступательных или террористических акциях в Палестине, наподобие тех, что предпринимались такими группами, как Лехи и Эцель (Schattner). Вне прямой связи с Палестиной Жаботинский предложил британскому правительству использовать еврейские части в назревавшем в 1935 г. конфликте в Абиссинии. Он обещал мобилизовать сто тысяч евреев из разных стран и предоставить их в распоряжение Великобритании, предлагая организовать их военное обучение в многочисленных еврейских общинах на континенте. Впоследствии Жаботинский добился сотрудничества по вопросу о военной подготовке евреев с рядом правительств, в частности — о пехотной подготовке в Польше и морской — в итальянском порту Чивитавеккиа. Если верить его биографу, «Еврейский легион стал лелеемой легендой и вдохновляющим прецедентом» (Schechtman, 297). Милитаризм был характерной чертой многих националистических движений ХХ в., сионизм и здесь не составлял исключения. Огромные массы евреев полностью и решительно порвали с еврейской традицией миролюбия. Произошедший разрыв иллюстрирует одно из любимых стихотворений Жаботинского. Герой стихотворения — раввин, обучающий детей алфавиту в России. Он начинает с тяжелого вздоха, подавленного четырьмя тысячелетиями боли и одиночества, а затем продолжает: «Нужно быть сильным, чтобы пережить все, что мы вынесли... утешение можно найти лишь в силе... нет никакого утешения, кроме твоей собственной силы». Тем самым он переворачивает Традицию с ног на голову, заявляя, что «у каждого поколения свой алфавит». У этого поколения он очень простой и сжатый: «Молодежь, учись стрелять!.. Из всего, что необходимо для национального возрождения, главное — стрелять... Мы вынуждены научиться стрелять, и глупо спорить с исторической необходимостью» (Schechtman, 445). В 1936 г. Жаботинский во весь голос призывает: «Еврейская молодежь, учись стрелять!» Этот лозунг оказал огромное влияние на тысячи отошедших от Торы евреев, склонявшихся к сионизму, построенному на силе. Но такое почтение к применению силы было практически столь же обычным и среди сионистов-социалистов. Отец Ариэля Шарона, поселенец-социалист из России, подарил своему сыну на бармицву «чеканный кавказский кинжал» (Sharon, 23). Обычно на бармицву, религиозное совершеннолетие, еврейские мальчики получают религиозные книги, призванные разъяснять Божественные заповеди, которые они отныне должны соблюдать. В этом случае бармицву наполнили новым содержанием, и, возможно, этот кинжал предрешил судьбу юного Ариэля Шейнермана (впоследствии сменившего фамилию на «Шарон») — будущего бесстрашного воина.

Йосеф Трумпельдор, ветеран российской армии, стал воплощением романтического героизма в сионистском пантеоне. Он был убит в Палестине при столкновении с местным арабским населением, и его последние слова, по преданию, звучали так: «Хорошо умереть за Родину». Эта фраза, наряду с клятвой бойцов Масады, стала одним из символов решимости новых евреев взяться за оружие.

Предшественником Трумпельдора был сионист из России Пинхас Дашевский (1879–1934), также занявший важное место в сионистском пантеоне. Дашевский совершил покушение на одно го из инициаторов кишиневского погрома 1903 г. и стал «первым революционным воплощением еврейского национального сознания». Его террористический акт стал примером для многих, так как «он понял истинную природу сионизма и всю жизнь оставался верен ей» (Sternhell, 50).

Пример Трумпельдора, кавалера четырех Георгиевских крестов («полный бант»), вдохновил еврейскую молодежь по всей бывшей Российской империи. Так, например, рижские студенты проявили инициативу, и в 1923 г., не без помощи Жаботинского, была создана боевая сионистская организация, получившая название Брит Йосеф Трумпельдор (Союз им. Иосифа Трумпельдора). Аббревиатура этого названия — Бейтар — напоминала о последнем оплоте восстания Бар-Кохбы. Эта организация быстро стала одним из ведущих центров сионистского воспитания с сильным военизированным элементом. Ударные отряды Бейтара вызвали резкую критику со стороны многих евреев Палестины, поносивших участников военного парада, организованного Жаботинским в 1928 г., за год до резни в Хевроне. Собравшиеся плевали на участников парада, крича: «Милитаристы! Генералы!» (Schechtman, 88).

Мобилизация сионистской молодежи означала новый разрыв с Традицией — на сей раз разрыв с миролюбием, присущим как соблюдающим, так и далеким от соблюдения заповедей евреям. Естественно, это вызвало повсеместное осуждение. Альберт Эйнштейн, поборник пацифизма и гуманизма, осудил движение Бейтар в 1935 г., предсказывая, что оно представляет собой «такую же опасность для нашей молодежи, как гитлеризм для молодежи Германии» (Schechtman, 261). Реформистский раввин Стивен Вайз открыто возмущался растущей воинственностью сионистов: «Германия для Гитлера, Италия для Муссолини, Палестина для Жаботинского!» (Schechtman, 267). Он считал философию Жаботинского милитаристской, в то время как «вся традиция еврейского народа противится милитаризму» (Schechtman, 269). Статья, опубликованная в Праге в 1934 г. под названием «Сионисты в коричневых рубашках», обвиняла Жаботинского в прямых связях с фашистскими диктатурами:

«Его роль стала трагически гротескной, когда он, финансируемый крепнущим итальянским, а в особенности — германским фашизмом, начал создавать внутри еврейства фашистскую партию, более экстремистскую, антирабочую и антиарабскую, хотя, естественно, и не антисемитскую разновидность гитлеровской партии» (Schechtman, 562–563).

Более того, в движении Жаботинского было много сионистов, которые открыто считали себя фашистами: в ежедневной газете Доар-а-йом регулярно появлялась рубрика «Колонка фашиста». Опасность была вполне реальной: «Будучи лишенной религиозной составляющей, мечта о „третьем израильском царстве“ не могла не привести к тоталитаризму» (Барнави, 225). Исключительная преданность идее, нации, вождю была в то время далеко не редкой: во многих европейских государствах молодежь призывалась на военную или гражданскую службу во имя Родины.

В сионистской версии стремление к Святой земле выразилось в сведении еврейской истории к непрерывной череде страданий, которая могла при вести лишь к автоэмансипации и самоопределению евреев как «свободного народа на своей земле». В Израиле часто можно услышать выражение эйн брера (нет выбора), которое означает, среди прочего, что у евреев нет другого места в этом мире, кроме Израиля, хотя жить в других странах после Второй мировой войны существенно спокойнее. Отсюда следует, что у евреев нет другого выбора, кроме применения силы, ибо Израиль со всех сторон окружен врагами. Как известно, ссылки на укрепление безопасности в течение всей истории сионистского государства нередко приводили к злоупотреблениям со стороны властей. Интересно, что уже вскоре после Первого Сионистского конгресса в Базеле немецкий раввин Мендель Гирш, сын и последователь Самсона Рафаэля Гирша, отметает такого рода ссылки на внешние обстоятельства и удивительным образом предсказывает кризис, который испытывает израильское общество в наши дни:

«... в отличие от частной жизни, оно [еврейское государство] не может искать в ссылках на внешние обстоятельства оправдания своей небрежности или даже преступлений по отношению к добру и справедливости.... Следует ли удивляться, что когда отсутствует внутреннее ощущение, когда не остается никакой духовности, развращающее отсутствие сдерживающего начала и прославление власти приводит к неопределенности в теории и еще большей распущенности на практике. (Hirsch Mendel, 381–382).

По всей видимости, истоки переворота в сознании евреев прослеживаются прежде всего в Российской империи XIX в. Именно там евреи не только организовали отряды самообороны, но и впервые осуществили успешные теракты против должностных лиц, обвиняемых в убийстве (Киев) или публичном унижении евреев (Вильнюс). Аппетит к политическому насилию приходит во время еды. В данном случае переплелись два мотива: еврейская самооборона и борьба за справедливое общество. Эта смесь приобрела особое значение в начале ХХ в., когда небольшие группы евреев эмигрировали из России в Палестину, где сыграли главную роль в формировании нового сионистского сознания.

Одним из таких российских евреев был Исраэль Шохат (1886–1961). Преданный еврейскому национализму, он сразу после своего прибытия в Палестину предложил евреям-землевладельцам нанимать в охранники евреев вместо арабов, для чего была сформирована первая еврейская вооруженная группа на Святой земле, А-шомер (Страж). Ее бойцы совершали акты насилия против арабов и вынудили поселенцев нанимать на работу евреев вместо арабов (Morris, 53). После Первой мировой войны А-шомер вошел в состав Хаганы, образованной в 1920 г., но для Шохата в ее рядах не нашлось места. Он приехал в Москву, где пытался вовлечь советские секретные службы в борьбу против английских властей в Палестине. После провозглашения Государства Израиль Шохат снова появляется в стране, на этот раз в высоком чине израильской полиции (Shochat). Его жизненный путь показывает, как силовые методы попали из России в Палестину, а затем — во властные структуры нового государства.

Российские евреи отличались от своих собратьев в других странах тем, что среди них было немало сторонников применения силы. В других еврейских общинах мира не было ни необходимости в вооруженном сопротивлении, ни даже помыслов об этом. Кроме России, еврейская самооборона была организована лишь во время распада Австро-Венгерской империи, притом при полной поддержке властей.

Евреи из России не только составляли большинство среди основателей Государства Израиль, но и были самой влиятельной группой в его военной элите. Авраам Штерн (1907–1942), еврей из России, член ряда полувоенных группировок, сделал больше любого другого сиониста для распространения террора в Палестине. Следы этого влияния заметны и в израильской истории последних лет: Моше Даян, Эзер Вейцман, Ицхак Рабин (1922–1995), Рехавам Зееви, Рафаэль Эйтан и Ариэль Шарон — все потомки российских евреев. Степень их готовности использовать силу соответствовала степени их отчужденности от Традиции. Только полностью отвергнув иудейство с его культом смирения, российские евреи смогли обрести уверенность в собственных силах и в своей способности отвоевать и защитить Израиль.

Российское влияние в сионизме трудно переоценить. Одним из красноречивых показателей может стать состав кнессета через двенадцать лет после основания государства. Несмотря на почти полный запрет на эмиграцию из Советского Союза на протяжении более четырех десятилетий, свыше 70 процентов политической элиты были уроженцами России, а еще 13% родились в Палестине от родителей, являвшихся выходцами из России. Руководство американских сионистов, чья поддержка была жизненно важна для успеха сионизма в Израиле, также состояло в основном из евреев российского происхождения (Gilbert, 115). На преимущественно российский характер сионизма указывают его понятия, методы и та поддержка, которую он получил от наиболее влиятельной общины мира — американской. Поворот в еврейском общественном мнении США в пользу сионизма связан с заменой немецких евреев выходцами из России в основных еврейских организациях страны. Даже в Марокко сионистские идеи и мероприятия внедрялись почти исключительно российскими евреями (Kenbib, 478–480).

Один московский обозреватель считает, что «мнение о том, что русские спасут Израиль, все шире распространяется в израильском обществе. Такие настроения крепнут не только среди репатриантов из бывшего СССР. Правый лагерь понимает, что электоральную базу его политики — жесткой в области безопасности и либеральной в области экономики — составляют русские. „Русским“ естественно быть в Израиле правыми: этот лагерь выпестован на идеологическом наследии великих лидеров сионизма Жаботинского и [Менахема] Бегина [1913–1992], выходцев из Российской империи. Как говорит Натан Щаранский: советские люди знают, что такое диктатура, и знают, что с арабскими диктаторами любой мир — никчемная бумажка» (Радышевский).

Впрочем, не всем нравится, что взаимная симпатия между Россией и Израилем на рубеже ХХI в. зиждется на общности по отношению к чеченцам и палестинцам: «Не Россия Достоевского прозрела и полюбила евреев, а наши будановы и шамановы почувствовали родство с их шаронами» (Фурман). Россия в данном случае не исключение: поддержка Израиля правыми кругами многих стран стала политическим фактом современности. Зачастую Израиль вызывает симпатию у людей явно расистских взглядов, которым не по вкусу арабы и африканцы. Израиль представляется им защитником «белого человека» от грядущего нашествия «черных», тем более что сионисты играют ведущую роль в борьбе с «исламизмом» и «исламофашизмом». В этом снова проявляются европейские истоки сионизма, в основе которого — европейская идея противостояния «цивилизации» ненавистному «семиту» (Anidjar 2003).

Израильские правые партии, во многом опирающиеся на голоса выходцев из СССР, снова привносят русский элемент в сионистский проект. Движение Моледет (чей интернетовский сайт на русском языке использовал видоизмененный лозунг времен Второй мировой войны — «За нашу еврейскую Родину»), поддерживающее идею трансфера палестинцев, опубликовал интервью с израильской журналисткой российского происхождения, подтверждающей, что без исторического опыта российских евреев Израиль не сможет исполнить свое предназначение. Израильтяне российского происхождения должны руководить нацией и очистить ее от множества иллюзий. С ее точки зрения, Государство Израиль — это авангард еврейского народа, которому в мире XXI в. угрожает полное истребление (Каганская).

Так жесткая позиция правого крыла Израиля нашла своих поклонников в русских националистических кругах, которые сокрушаются, что русская воля к борьбе осталась лишь в Израиле — в особенности среди израильтян российского происхождения (Румянцев). Интересно, что в самом начале нового тысячелетия сайты правых националистов в Израиле и России содержали перекрестные ссылки друг на друга. Хотя любые проявления сионизма в советский период были под запретом, корни сионизма, глубоко уходящие в русскую почву, по-видимому, не зачахли.
Противоречивый национализм

Сионизм уникален среди националистских движений. Большинству движений за национальное освобождение достаточно было освободить свой народ и установить контроль над той или иной национальной территорией. Сионизм должен был создать язык, сформировать новое национальное сознание, переместить людей, воспитанных в этих новых условиях, на другой конец мира, вытеснить местное население и защищаться против попыток этого населения вернуть себе утраченные территории. Израильский историк Бенни Морис объясняет:

«Сионистская идеология и практика были с необходимостью экспансионистскими. Для воплощения сионистских идей требовалось организовать группы поселенцев и переместить их в Палестину. Как только новое поселение пускало корни, его жители остро осознавали свою изоляцию и уязвимость и совершенно естественно стремились к образованию в округе новых еврейских поселений. Это делало исходное поселение более „безопасным“, но теперь новые поселения располагались на „границе“ и соответственно сами нуждались в следующих поселениях, которые бы их защищали. После Шестидневной войны та же логика стояла за расширением поселений на Голанских высотах (чтобы обезопасить Иорданскую долину от нападений сирийцев с юга) и вокруг Иерусалима (где они служили защитой для трех обнаженных районов города — северного, восточного и южного)» (Morris, 676).

В начале ХХ в. Жаботинский принимал участие в организации еврейских вооруженных отрядов в Одессе. Теперь же, более чем полвека спустя после его смерти, вокруг его фигуры идет спор о правомерности использования физической силы. Весьма чуждый — как и подавляющее большинство сионистов — еврейскому наследию, Жаботинский поддерживал применение силы, рассматривая его в качестве единственного способа заселения страны и подавления арабского сопротивления. В отличие от многих социал-сионистов, отказывавшихся видеть в сионизме колонизаторское движение, Жаботинский гордился таким определением. Фактически лидеры социалистического крыла разделяли взгляды Жаботинского, но не признавали этого. В речи на съезде своего политического движения в 1922 г. Бен-Гурион «провозгласил принципы, — пишет Штернхелл, — которых он придерживался всю свою жизнь»: