Еврей против еврея Иудейское сопротивление сионизму

Война, которую сторонники применения силы считают примером воинского героизма, в иудейском смысле оказывается победой Бога, а не людей. Традиция подчеркивает, что решающими качествами были верность Торе и моральная чистота, а не число солдат или боеспособность армии.

В истории Хануки Талмуд отодвигает боевые действия на задний план. Вместо этого он сосредотачивается на чуде с маслом, которое горело восемь дней, когда Маккавеи освободили и очистили Храм. Традиция связывает чистоту масла, не тронутого эллинистами, с чистотой сердца, которую должен хранить каждый еврей, чтобы противиться идолопоклонству.

Таким образом, лишь открытое нападение на Тору сделало возможным применение силы. Образ еврея, в наибольшей мере вдохновляющий иудейское сопротивление сионизму, таков:

«Обреченные Богом на Изгнание, но вооруженные верой, еврейские общины под руководством раввинов никогда не считали бесповоротно своей землю, в которой они жили. Столетиями евреи вели тихую, благочестивую жизнь, соблюдая законы страны, в которой обитали. Они молились за благополучие и процветание своих нееврейских соседей как за свое собственное... и их единственным желанием, единственной мечтой было, чтобы их оставили в покое и позволили жить в соответствии с законами Торы. Когда же, по той или иной причине, их жизнь становилась невыносимой и нужно было покинуть эту страну, они склоняли головы и уходили. Таков был закон Изгнания, и евреи приняли его до той поры, пока не придет Мессия и не свершится окончательное Избавление» (Blau R., 277).

Ряд современных еврейских авторов, в том числе и Жаботинский, использовали лишенный религиозного понимания образ Маккавеев в качестве образца еврейской национальной гордости. Желание достичь достойного положения, создав такое же государство, как «у всех народов» (Самуил 1, 8:5), объясняет культ Маккавеев, столь распространенный в сионистских кругах. Разумеется, сионистская интерпретация истории Маккавеев и праздника Хануки вызвала гнев со стороны многих виднейших раввинов Европы. Они осудили «неоязычество» секуляризации Хануки и восстали против связанного с ней культа силы. Тогда как ханукальное благословение в сефардских молитвенниках вообще не упоминает войны, в ашкеназском варианте такого рода упоминание все же присутствует. Сведя понимание Хануки исключительно ко второму варианту, да еще и исказив его в своих целях, сионисты превратили Маккавеев в «патриотов, победивших в войне за национальную независимость. Это историческое недоразумение», — протестуют антисионисты, напоминая нам, что причиной восстания Маккавеев было именно стремление эллинизированных евреев «оторвать народ от Торы и не позволить соблюдать ее заповеди. Несмотря на это, имя этих героев борьбы за иудейство часто используется нынешними нечестивцами для названия спортивных клубов» (Blau R., 199).

Многие раввины в Европе прекрасно понимали, что «сердца и эмоции заполонили ивритская культура, еврейский шовинизм и спортивная хроника с макабиад» (Schwab, 41). Но даже перед лицом надвигающейся угрозы нацизма они продолжали осуждать набиравшее тогда силу сионистское движение, не питая иллюзий относительно его природы и его способности спасти евреев в минуту опасности.

Характерный образ отношений евреев с другими народами сравнивает еврея с овцой, окружен ной семьюдесятью волками.

«В таком положении для овцы лучше всего, чтобы волки о ней не вспоминали. Евреев не ждет ничего хорошего, пока другие народы не займутся чем-то другим и не перестанут обращать на евреев внимание, — пишет раввин Вассерман. — Чем больше народы говорят о нас, тем большая опасность нам угрожает» (Wasserman 1976, 24).

Непрестанное внимание мировых СМИ к конфликту в Израиле и активная поддержка большинством еврейских организаций политики с позиции силы чрезвычайно беспокоят видных антисионистов, которые настаивают на отходе от агрессивной политики, от которой, по их мнению, евреям может быть лишь вред.

Вассерман, погибший позже от рук нацистов, считал непосредственной причиной геноцида сионизм и тот вызов, который он бросил миру (см. главу 6). Он считал, что, даже если овца и сможет укусить одного из волков, это неизбежно разъярит всю стаю.

Этот упор на смирение, как мы скоро увидим, привел к брожению среди многих отошедших от Торы евреев в начале ХХ в. Терпение перед лицом несправедливости и преследований наполнило их стыдом и побудило взять свою судьбу в собственные руки. Вдохновленное идеологическими течениями, которые тогда захлестнули Европу, новое видение сперва завоевало Россию, а затем, с несколько меньшим успехом, распространилось и на другие еврейские общины. Но и старая традиция, вдохновляющая тех, кто противостоит сионизму во имя Торы, не исчезла.

Традиция повествует о двух мудрецах, превративших религию, опирающуюся на Храм, в более личное и в то же время более универсальное иудей ство. Первым был раббан Йоханан бен Заккай, который, оказавшись запертым в окруженном римлянами Иерусалиме, был вынужден выбираться оттуда, спрятавшись в гробу. Традиция сообщает, что он получил от римлян разрешение преподавать Тору в Явне (Ямнии), небольшом городке к юго-западу от Иерусалима. Его образ стал знаком преданности изучению Торы в качестве противовеса борьбе за политическую независимость. Тора заменила страну в физическом плане и стала, по выражению раввина Вайнберга, «национальной территорией» (Shapiro, 99). Эхом вторит ему философ Георг Штайнер: сама Книга стала родиной евреев. Отныне евреев именуют «народом книги»; их знаменосцем стал ученый, мудрец, талмид ха-хам («ученик мудрого»), а не победоносный воин. В контексте сегодняшнего национализма человек, подобный раббану Йоханану бен Заккаю, скорее всего, рассматривался бы как «враг народа», «изменник родины», покинувший собратьев в разгар их борьбы против иноземных захватчиков. Но именно его отношение к военной силе лежит в основе иудейской критики сионизма.

Другой фигурой был Иегуда Ганаси, 135–219), которого традиционно считают редактором Мишны. Согласно традиции, ему было предписано свыше записать Устную Тору в условиях, создавшихся после разрушения Храма, когда территориальное рассеяние евреев препятствовало передаче Традиции от учителя к ученику. Важным моментом в жизни Иегуды Ганаси, как сообщает Талмуд, была его близкая дружба с Антонином, тогдашним римским императором. Иегуда Ганаси жил в Ципори (Сепфорисе), римском административном центре Галилеи; резиденция Ганаси, сегодня ставшая туристической достопримечательностью, располагалась в центре римского города. Традиция повествует, что в своих отношениях с римскими властями Иегуда Ганаси руководствовался библейскими стихами, описывающими встречу Якова и его брата Эсава, которого Яков страшился. Яков уповал на Господа. В то же время он разделил свою семью на два лагеря: «если нападет Эсав на один стан и побьет его, то стан оставшийся будет спасен» (Бытие, 32:9). Такого же подхода, призванного уменьшить возможный ущерб, придерживались евреи, избегая селиться в одном месте или в одной стране.

«Явление, которое сионисты считали отрицательным, было на самом деле положительным. Еврейский народ выжил именно благодаря Изгнанию. Рассеяние означало, что враги никогда не могли уничтожить его полностью. Когда евреев преследовали в одной стране, они перебирались в другую, где их уже ждали обустроенные еврейские общины. Сосредоточенный в одном месте, еврейский народ становился уязвимым. Именно поэтому коллективное возвращение в Израиль не должно происходить до прихода Мессии. В то время антисемитизм прекратит свое существование, и исчезнет риск истребления всего народа» (Lévyne, 256).

Чтобы избежать конфликта евреев с обществом, в котором они живут, следует идти на любые меры, если это не подразумевает идолопоклонства или осквернения иудейских моральных ценностей. Именно в этом свете следует рассматривать определение сильного человека, данное Мишной: тот, кто умеет контролировать свои порывы, в том числе воинственные. Обе эти фигуры, Йоханан бен Заккай и Иегуда Ганаси, воплощают примиренческую позицию по отношению к оккупационной власти. Нельзя не заметить огромной разницы между патриотами, погибшими в вооруженной борьбе или даже в коллективном самоубийстве, подобно героям Масады и Гамлы, и мудрецами, избегавшими конфронтации и сосредоточившимися на выживании и развитии иудейства, а тем самым и евреев. Трудно спорить с фактом, что своим выживанием еврейская община во многом обязана этим двум равви-нам-«коллаборационистам», занимающим столь видное место в Традиции.

Если население еврейского города находится в опасности, закон разрешает самозащиту, даже в субботу. Этот принцип опирается на высказывание из Талмуда, призывающее еврея: «Если кто-то приходит, чтобы убить тебя, убей его первым» (ВТ, тр. Йома, 85б). Тем не менее Традиция отмежевывается от любых форм насилия, выделяя три характерные черты, отличающие евреев: они должны быть милосердны, стыдливы и благодетельны (ВТ, тр. Йевамот, 79а). Осуждая применение силы, Талмуд считает мир высшей ценностью. Толкователи стиха «ищи мира и стремись к нему» (Псалмы, 34:15) говорят, что это единственный случай, когда следует «стремиться к заповеди», активно искать предмет ее приложения, чтобы исполнить ее (ВТ, тр. Дерех Эрец, гл. А-шалом). Например, заповедь вставать перед пожилым человеком не предписывает искать его, чтобы обеспечить соблюдение заповеди. Но если мир не достигнут, его следует искать, вне зависимости от усилий, которые нужно приложить. Это настроение господствовало в Традиции вплоть до ХХ в., то есть до тех пор, пока в рамках сионизма на первый план не вышел новый идеал еврея: образ бесстрашного воина. Некоторые считают мир менее важным, чем контроль над теми или иными территориями, например над Храмовой горой. По мнению израильского политика и бывшего борца за права человека Натана Щаранского, «мы должны понимать, что без Иерусалима и без наших исторических корней сионизм выжить не сможет» (Sharansky, 32M). Причем такое мнение отнюдь не монополия выходцев из СССР.

Но опираются ли миролюбивые взгляды ха-редим на основы еврейского мировоззрения, или же они являются лишь результатом определенных исторических обстоятельств? В своем труде Кузари поэт и философ Иегуда Галеви из Испании (1080 — ок. 1141) приводит диалог, всю силу которого мы можем оценить сейчас, тысячелетие спустя:

«Сказал рабби: Я вижу, что ты презираешь нашу бедность и униженность. Но этим гордились те же великие народы, которые ты упомянул. Они гордились тем [то есть Иисусом Христом], кто сказал: если кто-нибудь ударит тебя по левой щеке, подставь ему и правую, и если кто-нибудь отнял у тебя плащ, отдай ему и рубашку. Лишь через сотни лет, пройдя презрение, муки и смертельную опасность, его учение и следующие ему достигли поразительной силы. Тот же путь прошли и сыны Исмаила, пока не достигли власти...» (Галеви, 76)

На что хазарский царь, который выбирает себе веру из иудейства, христианства и ислама, не без цинизма отвечает: «Это было бы верно, если бы ваше смирение было добровольным, но оно вам навязано, при первой возможности вы постараетесь уничтожить ваших врагов» (Галеви, 76). Вопрос об отказе от применения силы становится особенно актуальным по мере того, как Израиль приобретает военное превосходство на Ближнем Востоке.

На самом деле отношение к применению силы изменилось задолго до того, как евреи добились хоть какой-то власти. Как это не раз отмечали многие авторы (Дикхофф) и Давид Бяле (Biale), это произошло в России, где в пределах черты оседлости под управлением жестокого и продажного бюрократического аппарата жили миллионы евреев. Ограничения и преследования со стороны властей вызывали у большинства из них гнев и нетерпение. Хотя на протяжении XIX в. российское правительство неоднократно издавало законы, направленные на вовлечение евреев в общественную и экономическую жизнь страны, но реформы оказывались противоречивыми, а многие ограничения продолжали оставаться в силе. В то же время появились новые возможности для получения образования, шедшие рука об руку с русификацией: в 1880-х гг. число евреев среди студентов российских университетов превышало число воспитанников ешив (Stampfer, 224). Это сравнение выглядит еще разительнее, если учесть, что прием евреев в университеты был ограничен процентной нормой, чего в ешивах, разумеется, не было. При этом возможности социального продвижения были весьма ограничены даже для евреев — выпускников университетов, что усиливало их разочарование и способствовало распространению идей, склонявших их к политическому насилию.

Либеральные реформы Александра II открыли евреям возможность вписаться в общество. Эти реформы, так же как и у их братьев по вере в Германии и Австрии, начали создавать у евреев чувство имперского патриотизма. Евреи устремились в университеты, овладели новыми профессиями и скоро сделались заметной частью российской интеллигенции. Но после того, как в 1881 г. царь был убит террористами, эпоха либерализма закончилась. В атмосфере реакции и подавления всякой политической оппозиции по западным губерниям Российской империи впервые более чем за два столетия прокатилась волна погромов. Одной из причин погромов было заметное участие евреев в революционном движении.

Российские евреи отреагировали на погромы по-разному. Раввины в большинстве своем выступали против политического насилия (Lederhendler, 67). Верные Традиции евреи, будучи озабоченными судьбой своих семей, искали выход в эмиграции в Соединенные Штаты. Однако многие русифицированные евреи, исповедовавшие современные европейские ценности, не могли удовлетвориться индивидуальными решениями. Вслед за правительством они заговорили о всеобщем «еврейском вопросе» и искали его широкомасштабного разрешения.

Новое для них чувство уверенности в своих силах и вера в вооруженную борьбу, возникшие среди радикально настроенных российских евреев, не имеют ничего общего с участием евреев в вооруженных силах своих стран в XIX и ХХ вв. Армейская служба помогала евреям вписаться в окружающее общество, а не служила агрессивным вызовом ему. Такие евреи отождествляли себя с империей или республикой, в которой жили, и принимали активное участие в ее военных действиях, зачастую с большим мужеством и воодушевлением. Например, еврей Фриц Хабер синтезировал первый в мире отравляющий газ и в форме офицера императорской армии Германии надзирал за его применением на фронте во время Первой мировой войны (Angerer; Goran). Участие евреев в военных действиях не только не портило мирных отношений между евреями и их согражданами, а скорее способствовало их укреплению. Нет сомнений, что в результате введения всеобщей воинской повинности евреи стали убивать евреев в ходе европейских войн, и это никого не удивляло. Тогда как пресловутая еврейская солидарность бесследно исчезла в годы Первой мировой войны, пролетарская солидарность позволила некоторым социалистам, в частности В. И. Ленину, осудить войну и призвать рабочих и крестьян бросать оружие.

Сионизм был одним из движений, направленных на «нормализацию» евреев в царской России и других странах. Вклад сионизма в эту идеологию состоял в превращении слабого, скованного угнетением еврея в нового мускулистого еврея, не стесняющегося применить силу. Выражение Muskuljudentum ввел в употребление в 1898 г. Макс Нордау, эффектно предварив свое выступление на Втором Сионистском конгрессе музыкой Рихарда Вагнера, известного не только как композитор, но и как антисемит. Сторонники решительных действий говорили о том, что необходимо распрямить евреев, склонившихся перед притеснителями и сгорбившихся под весом талмудических трактатов, освободить их как от ига Изгнания, так и от ига Традиции. Следует отметить, что понятие «ига Царства Небесного», подразумевающее верность Торе, традиционно имеет положительный, даже восхваляющий оттенок. По мере развития сионизма применение силы также становилось все более и более общепринятым. По мнению Авинери, этот процесс должен рассматриваться как «разрыв с безучастными религиозными верованиями в Избавление, которое может произойти только путем Божественного вмешательства в обычный ход мировой истории» (Avineri 1998, 3). На протяжении всего лишь одного столетия отвращение к насилию сменилось у части евреев очевидной воинственностью.

Сионизм никогда не был единой идеологией. В то время как некоторые фракции открыто пропагандировали «наступательный этос» (предполагавший в том числе и силовой подход к арабскому населению Палестины (Schattner)), господствующее до 1980-х гг. направление, ассоциирующееся с Бен-Гурионом и его партией Мапай, предпочитало «оборонительный этос», допускающий использование силы лишь в качестве последнего средства, необходимость в котором возникает лишь как реакция на «опасное соседство», в котором Израилю приходится жить (Shapira).

Первые поселенцы переносили на палестинскую действительность воспоминания о покинутой России: арабская угроза часто представлялась кровавой тенью погромов. При этом поселенцы вели себя, как любые колонисты на чужой территории, то есть защищали свои поселения с оружием в руках. При этом каждое новое поселение, хотя и расширяет занятую территорию, лишь усиливает ненависть к пришельцам. Прибытие масс европейских евреев после Второй мировой войны и уроки, которые сионисты извлекли из геноцида евреев Европы (см. главу 6), породили чрезвычайно мощный образ: осознание себя в качестве праведной жертвы. Исследование, которое провел известный израильский специалист по политической психологии Даниэль Бар-Таль, показывает, что израильтяне скорее склонны ощущать себя жертвами многовековой ненависти, нежели активными участниками конфликта. Это усиливает в них такие качества, как «ментальность осажденного, бездумный патриотизм, воинственность, самодовольство, обесчеловечение палестинцев и бесчувствие к их страданиям» (Eldar).

Таким образом, была радикально преобразована религиозная традиция, которая считает евреев физически слабыми, но духовно могучими благодаря своим упованиям на Бога. В сионистской версии место упования на Бога занимает упование на силу армии. Большинство раввинов с отвращением отреагировали как на сионизм, так и на идею вооруженной борьбы. Конфликт с другими народами не может принести ничего, кроме новых бед, предупреждали они, предпочитая компромисс или даже эмиграцию и отвергая столкновение с местным населением и местными властями. Но в России в эпоху зарождения и развития сионизма к этим предостережениям прислушивалось все меньшее и меньшее количество евреев.

Точно так же, как во Франции и в Германии, многие российские евреи начала ХХ в. стали рас сматривать себя через многоликую призму нееврейского общества. Это серьезно повлияло на их сознание и поведение. Многие полностью порвали с иудейством, проникшись идеей прогресса и восхищаясь далекой Европой. Во время столкновений с арабами в Палестине этот процесс обрел идеологическое измерение: поселенцы-сионисты, в основном российского происхождения, осознавали себя носителями культуры и защитниками цивилизации, причем цивилизации западной. Эта решимость защитить цивилизацию от «арабских дикарей» продолжает четко просматриваться в русскоязычной прессе в Израиле, где сегодня насчитывается более миллиона русскоговорящих жителей (Shumsky, 9).

Решимость эта также отражает идеи европейского антисемитизма, согласно которым «арийцам» противостоят «семиты», в число которых были включены не только евреи, но и арабы и мусульмане (Anidjar 2007). Отрицание Изгнания и порожденного им образа еврея проявляется не только в презрении и даже ненависти, которые вызывают у многих израильтян религиозные евреи (см. главу 2). Стремление создать нового человека отражается в агитплакатах первых десятилетий сионистского движения: с них смотрят в основном блондины и блондинки с голубыми глазами. Создавая столь «арийский» образ, сионисты отделяют себя от массы арабов, а также и от харедим и евреев из арабских стран, которые не подходят под образ европейца. В начале XXI в. образ Израиля как форпоста западной цивилизации и единственной демократии на Ближнем Востоке вызывает одобрение и даже восхищение в консервативных, зачастую традиционно анти семитских кругах многих стран Запада. Между тем в либеральном обществе, а также среди большинства арабов и мусульман всего мира этот образ, напротив, подтверждает колониальную природу сионизма и порожденного им государства. Этот процесс ориентации сионистов на культуру и образ жизни идеализируемого Запада продолжается с конца XIX в. и затрагивает сегодня широкие пласты израильского общества, поддерживающие тесные связи с Европой. Интересно, что влиятельные круги во многих европейских странах считают Израиль «своим», своего рода форпостом Европы на Ближнем Востоке. Этот «новый филосемитизм» подвергается резкой критике в самом Израиле со стороны тех, кто, считая такую политику самоубийственной, выступают против проявлений идеологии колониализма по отношению к арабам и арабской культуре (Laor).

Тогда же, в 80-е гг. XIX в., шок, гнев и разочарование, вызванные погромами, привели многих евреев в ряды общероссийских радикальных партий, проповедовавших систематическое насилие (Tessendorf). Одновременно создавались и еврейские радикальные партии (в том числе социалистический Бунд, группы самообороны и разные сионистские партии). На фоне господства идеологии нигилизма и пренебрежения к человеческой жизни (Landry), решимости пожертвовать миллионами жизней ради светлого будущего произошел всплеск терроризма, который в разных своих обличьях до сих пор повергает мир в ужас. Некоторые исследователи даже обнаруживают связь между российским идеологическим наследием XIX в. и всей историей террористической деятельности, включая ее ближневосточную разновидность, вплоть до знаменитого нападения на небоскреб «Близнецы» в Нью-Йорке (Glucksmann).

В то время как другие еврейские общины мира оставались верными принципу отказа от насилия и даже не помышляли о каких-либо вооруженных действиях против населения стран обитания, в России этот принцип ослабевал по мере того, как все большее число евреев открывало для себя возможность бороться за свои идеи с оружием в руках. Многие российские евреи поддерживали радикальные политические партии даже в периоды их кризиса и упадка — отчасти из-за своего несгибаемого идеализма, причем они пользовались своими связями с контрабандистами для завоза подрывной литературы в Россию. Русские государственные чиновники того времени видели в евреях «наиболее опасный компонент революционного движения» (Haberer). Западные историки подтверждают это наблюдение: евреи были господствующим элементом нелегальных оппозиционных групп. В некоторых организациях евреи составляли более половины их членов. Известно также, что 83% политических ссыльных в Якутской губернии были евреями (Haberer, 254).

Партия социалистов-революционеров («эсеры»), бывшая, безусловно, самым жестким среди радикальных движений, проповедовала и практиковала систематический террор. Среди членов партии было много евреев — как среди руководства, так и среди рядовых членов. Одной из последних и самых известных акций партии эсеров было покушение на Ленина, совершенное летом 1918 г. и приписываемое еврейке Фанни Каплан.

Множество евреев было и в рядах партии большевиков, идеологи которой также одобряли применение насилия. В октябре 1917 г. из двадцати одного члена Центрального Комитета партии большевиков шестеро были евреями (Франкель, 512). В первом ленинском правительстве было больше евреев, чем представителей любого другого национального меньшинства. Многие с радостью пошли служить новому режиму, часто занимая ключевые посты в силовых структурах. Члены Еврейской секции Коммунистической партии, то есть евреи по определению, применяли организованное насилие против любых проявлений еврейской обособленности, будь то еврейская религия, Бунд или сионизм (Gitelman 1972). Их пыл был столь велик, что некоторые инициативы Евсекции, включая разрушение синагог и сожжение свитков Торы в еврейские праздники, вызывали отрицательную реакцию наркома по делам национальностей, который не раз на протяжении 1920-х гг. старался охладить их пыл (Выставка). Наркомом в то время был человек, имя которого редко ассоциируется с умеренностью и терпимостью: Иосиф Сталин.

Участие евреев в деятельности большевистской партии и в социалистической революции было явлением совершенно иного порядка, нежели в политических организациях Германии, Австрии или Франции. Российские евреи приходили в политические партии для насильственного изменения общества, которое, по их мнению, отвергало и унижало их и даже угрожало их физическому существованию. Каким бы ни было еврейское самосознание того или иного члена этих движений, представляется очевидным, что евреи вступали в них именно из-за своего еврейства, отделявшего их изначально от русского общества. Радикальные партии вербовали новых сторонников на периферии российского общества, населенной обычно недовольными национальными меньшинствами, например поляками и литовцами. Евреи, вступая в революционное движение, мечтали изменить Россию «до основания, а затем» построить новое светлое общество, где не будет места антисемитизму и прочей несправедливости.