Феномен переходности в малой прозе амброза бирса
жүктеу/скачать 1.87 Mb. Pdf көрінісі
|
| ЗАКЛЮЧЕНИЕ
Применительно к литературе и искусству периода конца XIX – начала XX веков наиболее частотно употребительным является термин «эпоха рубежа веков». Казалось бы, совершенно естественным выглядит использование понятия рубеж применительно к периоду фактической смены столетий, временного смещения; но гораздо более важным в семантике этого термина является рубежность как свойство мироощущения самой эпохи, пограничность ее статуса в историческом процессе, который уже подготавливается к катаклизмам открывающегося века, человека и его особенностей восприятия действительности. В целом свойственная в данный период различным художественным практикам пограничность, переходность как принципиальное смещение – в области семантики, поиска нового содержания, концептуальных разработок или, наоборот, воплощения, формы – особенно ярко проявляет себя в искусстве Соединенных Штатов, сформированных в концепции а) колонизаторского освоения нового пространства материка и присвоения себе и своему центру неизвестной периферии, в результате чего происходит естественная абсорбция опыта иного; б) синтетических форм вербализации собственного опыта, задачей которых при исходной глубочайшей религиозной предпосылке самого акта произнесения, говорения, Слова как акта божественного творения, является сугубо прагматическая реализация, применение на практике в условиях тяжелого быта сопротивляющейся человеку стихии реальности. Это наглядно демонстрирует линия развития идеалистической философии в США, стремящаяся при этом все время преодолеть собственную призрачность метафизики и направиться к реальности для ее буквального конструирования. Кроме того, несмотря на ее достаточно динамичное изменение на протяжении двух столетий с момента обоснования первопоселенцев на материке и появления новых фигур, ее базовые принципы по-прежнему вращаются вокруг опорных узлов 157 религиозного мышления пуритан: миссионерское самоощущение нации, которое реализуется в мире, подвластному некоему расчерченному плану событий, божественному провидению, где единственным верным средством к существованию людей становится принцип ковенанта, священной договоренности под божественной протекцией. Важное влияние на мировоззрение А. Бирса оказывает Дж. Ройс, который концептуализирует проблему верификации, возникающую на границе явных индивидуалистических тенденций и религиозного сознания. Именно из этого философского смещения рождается собственно авторская концепция заблуждения (delusion), проявляющаяся как онтологическое свойство человеческого мышления в ситуации утраты веры и буквально вершащегося в настоящих исторических событиях исхода человечества, войны. Это заблуждение характеризуется А. Бирсом как абсолютный контраст по отношению к вере, поскольку именно заблуждение оказывается неспособным пройти верификацию правдой. В попытке препарировать бытие по принципу истинное / ложное строится нарратив большинства его текстов исследуемых в работе сборников. В первую очередь Бирс помещает своих героев, некоего абстрактного человека, в ситуацию встречи с Другим, которое воспринимается им самим всегда как столкновение, конфликт. Именно на эту встречу накладывается верификация истинного, которая обнажает саму коммуникацию человека как принципиально ложную. Ситуация встречи является основой для фронтирного освоения континента, влияние которого на массовое самосознание американца А. Бирс отлично понимал вслед за исследователями своего времени, именно поэтому так частотно маркировал своих персонажей, в общем и целом представляющих скорее схематичный набросок, чем проработанный характер, через принадлежность к фронтиру по кровному родству. Фронтир как зона перехода, с одной стороны, предоставляла возможность взглянуть 158 на полярные точки перемещения – здесь и там, свое и чужое, я и Другой – и вместе с тем давала возможность объединить эти полярности в единый «плавильный котел» некоего выхода к внесубъективному, внечеловеческому в принципе, некоей третьей единице. Эта встреча у А. Бирса всегда маркируется выходом за пределы, не важно, тексты это сугубо социальной направленности, как в первых двух сборниках, или допускающие вмешательство неких условно «сверхъестественных» сил – для Бирса сверхъестественное существует в пределах человеческой реальности, где сам человек выступает лишь небольшим элементом, частицей, которая даже не способна выйти за пределы собственного антропоцентрического восприятия. Только само тело, выступающее как нерасторжимое и вечное противоборствующее слияние психического и физиологического начал, молча запечатлевает иногда следы присутствия чего-то вне его пределов понимания: в первую очередь через взгляд, который подчас как раз выступает в роли того, что питает иллюзию, зачастую – оптического толка, а также через ощущение собственного предела, выражающегося в ужасе, который подталкивает человека на границу с собственно человеческим и неким инстинктивным, иным, внечеловеческим. Такую же границу с собственно человеческим представляют, по его мнению, и пограничные состояния психики – болезнь, бред, предсмертная агония, в результате которых буквально изменяются объекты и величины воспринимаемого субъектом мира. Само пространство ощущается его героями как лиминальное, наполненное различными затемненными переходными стыковочными зонами, где просвечивает некая истина мироустройства, принципиально недоступная заблуждающемуся человеку, обреченному на абсурдное существование до момента встречи с Другим, которая, безусловно, эту истину проявит, но вместе с тем повлечет разрушение человеческой антропоцентрической ложной данности. В этой связи концепция линейного 159 времени разрушается, поскольку череда событий не соответствует линии некоего развития, эволюции, перехода с уровня на уровень. Лиминальное пространство циклизирует время, замыкающееся в разных по обстановке и условным декорациям событиях, однако однотипных по своей сущности, дублирующих друг друга лишь формально, утративших истинное содержательное наполнение. Эта циклизация наполнения безусловно влечет за собой и ассимилятивные изменения жанровой природы текстов, позиционирующих себя в традиции малой формы, которая в явственно звучащих современных автору тенденциях натурализма и реализма начинает потенциально расширяться, тяготеть к эпическому масштабу изображаемой перспективы. В этой связи особенно ярко А. Бирс использует внелитературные возможности нарратива художественного текста, который, во-первых, помещается в контекст публикации в периодическом издании и тем самым буквально выступает за пределы собственно художественной рамки литературы в сторону публицистики и, во-вторых, использует игровое вовлечение читателя с помощью фигуры нарратора, который позиционирует себя как тот, кому читатель может довериться, при этом являясь по своему функционалу ненадежным. Обнаруживая себя принципиально трансгрессивным жанровым образованием, тексты Бирса при этом даже с точки зрения формы репрезентируют центральную для его творчества проблему верификации и истины – взламывая структуру романтической новеллы с переворотным событием-пуантом в качестве кульминации через своеобразный второй пуант в финале, автор при этом не переводит повествование в некую иную плоскость или реальность: его герои продолжают жить и умирать в одной и той же ужасающей обыденности, ощущая существование границы и того, что может быть за ее пределом, но неспособные по-настоящему эту пограничность преодолеть. |