Филологический факультет


Шешкен А.Г. (Москва). Проблема «ускоренности» литературного процесса (на материале белорусской и македонской литератур)



бет28/28
Дата13.06.2016
өлшемі0.8 Mb.
#134032
түріСборник
1   ...   20   21   22   23   24   25   26   27   28

Шешкен А.Г. (Москва). Проблема «ускоренности» литературного процесса (на материале белорусской и македонской литератур)


Явление «замедленности» / «ускоренности» развития отдельных славянских литератур связана с исторической судьбой народов, процессом их вовлечения в европейское культурное пространство.

История македонской и белорусской литератур имеет ряд общих особенностей, которые позволяют сделать важные выводы относительно пути формирования искусства слова у народов, долгое время не имевших возможности беспрепятственно развивать национальную культуру. Так, принятие христианства в IХ в. в македонских и в Х в. белорусских землях обусловило бурное развитие средневековой литературы на (старо) церковнославянском языке. Отсутствие государственности и ассимиляторская политика в отношении белорусского и македонского этносов (особенно на протяжении ХIХ – начала ХХ вв.) препятствовали процессу формирования национальных языков и литератур. Становление современной белорусской литературы происходит на рубеже ХIХ-ХХ вв., затем после обретения белорусами государственности (1918, в составе СССР) нация получает возможность для всестороннего культурного развития. Македонская литература начинает свободно развиваться после создания республики Македония (в составе СФРЮ) и предоставления македонскому языку статуса государственного языка (1945).

Основную роль в сохранении национальной самобытности и родного слова сыграл фольклор. Глубокое знание устного народного творчества, использование выразительных средств народной поэзии характерно для писателей периода становления национальной литературы. Широкая опора на фольклор свойственна белорусским (Я. Купала, Я. Колас) и македонским (К. Рацин, К. Неделковски) авторам. Эта типологическая для периода национального Возрождения черта, однако, проявляется не в романтическом типе творчества, а имеет другую эстетическую основу.

Фундамент белорусской и македонской литератур закладывали писатели демократической ориентации, и это повлияло на тематику и проблематику их произведений. Но еще более значимым является то, что литература не может не быть созвучной своему времени, и ее связь с эпохой актуализируется в переломные моменты общественного развития. Произведения белорусских (Я. Купала, Я. Колас и др.) и македонских авторов наполнены идеями социального протеста. Кочо Рацин не только первый национальный македонский поэт, но и представитель пролетарской литературы, в творчестве которого звучит решительное «нет» социальной несправедливости, эксплуатации человека труда, призыв к борьбе за «светлое завтра».

При этом обе славянские литературы включились в контекст близкородственных (русской и югославских) литератур и – шире – европейской литературы, отнюдь не повторяя в ускоренном темпе все «пропущенные этапы»: они сразу «присоединяются» к нему, чтобы далее развиваться «наравне». Молодые литературы начинает жить как явление самобытное, одновременно «перерабатывая» и усваивая предшествующий мировой художественный опыт. Из богатой сокровищницы мирового искусства слова они усваивают то, что наиболее соответствует их внутренним задачам.

Белорусская литература рубежа ХIХ-ХХ вв. проявляет интерес к опыту демократического течения русской литературы (Некрасов), а также литературы пролетарской. Однако ей необходимо развивать поэтический язык и жанровую систему. Белорусские поэты рубежа ХIХ-ХХ вв. с успехом опираются на русский и европейский символизм, переносят на национальную почву его опыт (М. Богданович).

После Второй мировой войны культура Македонии, как и культура других славянских народов, развивалась в условиях господства эстетики социалистического реализма. На молодом языке создаются произведения типологически родственные тем, которые в эти же годы появляются в литературах с богатыми традициями (русской, польской, чешской и т.д.). Поэма «Мост» (1945) Б. Конеского стала одним из наиболее ярких литературных памятников революционной эпохе в Македонии, произведением, воспевающим подвиг народа, победившего врага и строящего свободную жизнь. Поэма демонстрирует глубокое освоение писателем выразительных средств фольклора и русской лирики революционной эпохи (В. Маяковский).

Интенсивному, «ускоренному» развитию национального искусства слова всемерно способствовал бурно развивающийся процесс взаимодействия с другими литературами. Особую роль в этом процессе сыграл художественный перевод. Скромный собственный художественный опыт исследуемых литератур как бы компенсировался за счет органического усвоения «чужой» литературной традиции. Этот культурный синтез стал проявлением подъема национального самосознания македонского и белорусского народов, раскрепощения их творческих сил, поднимавшихся из глубин народной жизни. Именно он помог белорусской и македонской литературам в короткий срок создать национальную словесность современного типа.


Широкова Л. (Москва). Словацкая «молодая проза» 1960 х гг. тенденции и лица


В развитии словацкой прозы ХХ века можно наблюдать определенную цикличность, связанную, на наш взгляд, не столько с собственно литературными процессами смены направлений, видоизменения жанров и проч., сколько с воздействием на литературу, да и на всю духовную жизнь общества идеологии в том или ином ее воплощении. Усиление давления идеологии, обострение социальных, национальных или политических проблем опосредованно, но неизбежно приводило к возникновению литературы социально-критической направленности, тяготеющей к реализму в изображении более или менее объективно представляемой действительности. Эту тенденцию можно проследить на примере произведений, появившихся и в начале века, и в 1950-е гг., и позднее, в годы политической «нормализации». Ослабление же идеологического момента, идейное «дробление» общества вело к плюрализму и в культуре. В такие периоды – а это и межвоенное двадцатилетие, и вторая половина 60 х гг. – литература обретала иную оптику, центром ее исследования становился субъект, самоценная человеческая личность со своим индивидуальным мировосприятием.

С этой точки зрения можно рассматривать и литературный феномен, который принято называть «молодая проза 60-х» или – по отношению к литературе в целом, а не только к прозе – «поколение "Младой творбы"» (по названию журнала). Молодые поэты и прозаики входили в словацкую литературу со второй половины 50-х – начала 60-х гг., когда в ней еще преобладал метод социалистического реализма, воплощавшийся в произведениях таких крупных писателей, как Ф. Гечко, В. Минач, Р. Яшик, А. Беднар и др. Первые книги молодых стали своего рода внутренней литературной полемикой, творческим спором поколений, обладавших разным жизненным опытом, восприятием современной действительности, пониманием предназначения писательской работы. Определенное воздействие на молодых прозаиков оказало и ставшее возможным в условиях политической «оттепели» знакомство с образцами западной литературы, в которых они находили не только «модную» форму, но и отвечающие их собственным ощущениям зонды в психологию современника. Так, в дебюте Р. Слободы «Нарцисс» (1965) переживания молодого героя, оказавшегося в чуждой среде и безуспешно пытающегося выйти из внутреннего тупика несут на себе определенную печать экзистенциализма. Я. Йоганидес в книгах «Частная жизнь» (1963), «Сущность каменоломни» (1965), «Нет» (1966), да и в дальнейшем своем творчестве, близок к стилистике «нового романа». Дань форме «нового романа» в сочетании с элементами фантасмагории и абсурда отдал П. Ярош в новеллах «Ужас» (1965), «Весы» (1966), «Паломничество к неподвижности» (1967) и др. Своего рода феминистический экспрессионизм свойствен прозе Я. Блажковой, героини которой чувствуют и действуют вне всяких «мещанских» шаблонов («Нейлоновый месяц», 1961; «Ягнята и гранды», 1963).

Молодые писатели, отталкиваясь от социалистического реализма с его классовой ангажированностью, масштабностью охвата действительности в ущерб человеческой индивидуальности, осознанно или интуитивно возвращались к некоторым традициям литературы межвоенного периода, представленным, прежде всего, экспрессионизмом (М. Урбан, Я. Грушовский, И. Горват и др.) и натуризмом (Д. Хробак, М. Фигули, Ф. Швантнер, Л. Ондрейов).

Эти традиции национальной литературы продолжил и развил в своем творчестве один из ярких представителей поколения «молодой прозы 60-х» Винцент Шикула (1936–2001). Уже в первых его книгах, опубликованных в 1964 г. – сборниках рассказов «Не аплодируйте на концертах» и «Может, я построю себе бунгало» зазвучали проникновенные ноты человеческого сострадания, внутренней неудовлетворенности, осознания несовершенства мира и неповторимой ценности каждой личности. Герой Шикулы, нередко наделенный автобиографическими чертами, бескорыстен и открыт для окружающих, и вместе с тем ему недостает человеческого общения, он тяготится одиночеством: «Я крикнул на всю деревню, никто не отзывается. Лишь дорога, о которой в песне поется, вьется передо мной, словно девичья коса...» («Танцуй»).

Герой новеллы «С Розаркой» (1966), искренне любящий свою сестру-инвалида, не может остаться с ней в ее мире вечного детства и страдает от чувства вины. В этой новелле Шикула впервые использовал особый композиционный прием, который с успехом применял и в других произведениях – нанизываемые на основную фабулу «истории», «случаи», авторские отступления, придающие повествованию большую объемность и экспрессивность.

Еще более усложняется композиция следующей книги писателя – повести «Не на каждом пригорке трактиры стоят» (1966). Она состоит из отдельных главок-рассказов, героями которых выступают то одинокий пожилой сельчанин Шимон, то бродяги Гейгеш и Круйбель, то мальчик Винцо (персонаж с элементами автобиографизма). Автор словно проникает под неприглядную внешнюю оболочку своих героев и показывает их истинное лицо, исполненный человечности и лиризма внутренний мир.

Последняя из опубликованных Шикулой в 1960-е гг. книга – сборник рассказов и повестей «Воздух» (1968). Разные по объему и сюжету произведения объединяют не только место действия – западнословацкая деревня -,но и некоторые «сквозные» персонажи, и сопереживающий им чуткий и внимательный герой-рассказчик, лишь иногда уступающий свою функцию «объективизированному» повествователю от 3-го лица.

В. Шикула на протяжении всей творческой жизни находился в поле исканий словацкой литературы своего времени. Он ощущал свое поколенческое и духовное родство со сверстниками – поэтами и писателями. Соратникам по перу посвящено его стихотворение «Поколение» (1983,сборник «Из дома на холме»), обращенное к друзьям юности. В нем автору удалось создать динамичный, эмоционально насыщенный образ времени и поколения:



Кирпич, цемент, железо и руда

гул и хлеб замешанный на желчи

с желчью мы думали о железе, алюминии

и о северных летах1

о Йоганидесах и вечерних сказках о птицах:

Ворона на ветке, где мои детки, а где нашинад...

А Рудо Слобода: Высоко летит птица

а я люблю свой виноградник и деда.

...

Смотри, как лью дождем!

Смотри, как горю огнем!

Смотри, как падаю снегом!

Творческие и личные судьбы этих писателей складывались по-разному, но именно они во многом определили дальнейшее развитие словацкой литературы.

Примечания:

1. «Северное лето» – поэтическая композиция Л. Фелдека из сборника «Единственный соленый отчий дом» (1961) и далее – аллюзии на произведения Я. Йоганидеса «Непризнанные вороны» (1978) и Р. Слободы «Вечерний вопрос к птице» (1977)


Штакельберг Н.В. (Санкт-Петербург). Пространство и время в романе Я. Топола «сестра»


Пространство и время являются важнейшими категориями любого литературного произведения. Роман чешского писателя Яхима Топола – не исключение.

География художественного мира романа охватывает, прежде всего, Прагу – топоним, играющий важнейшую роль в развитии сюжета (Прага – точка из которой начинают свое движение герои романа и в которой они его заканчивают). Кроме того, география романа простирается практически на всю территорию Чехии. При этом автор не использует других топонимов и не приводит практически никакого конкретного описания местности, по которой странствуют герои. Помимо Праги обращают на себя внимание два безымянных поселения: первое, в котором живет семья Давида, и второе, в котором расходятся пути главного героя Потока и его возлюбленной.

Помимо Праги в романе присутствует образ Берлина. Однако Берлин фигурирует лишь в воспоминаниях второстепенных героев и не входит в основную географию романа.

Основная география романа связана непосредственно с перемещениями главного героя Потока. Ее можно условно разделить на две части: часть, связанная с пребыванием Потока в Праге, которое дается в рамках первой сюжетной линии, и вторая часть, представленная в рамках пространственно-временного комплекса дороги, составляющая также вторую сюжетную линию. Сюда относятся странствия Потока и Черны по лесам и мелким поселениям, затем индивидуальные странствия героя и его возвращение в Прагу.

Пространство в романе крайне локализовано – точкой отсчета является главный герой. В связи с этим время в художественном мире «Сестры» также является крайне субъективной категорией. Течение времени воссоздано в романе с точки зрения главного героя, само повествование ведется в ich-форме. Время является важнейшим фактором при описании пространства. Это, прежде всего, связано с постоянным противопоставлением Потоком времени повествования на до и после «взрыва времени», при этом «взрыв времени и языка» приходится на 1989 год, в самом деле, явившийся переломным для чешской истории и культуры.

После так называемого «взрыва времени» герой ощущает время как нечто «осколочное», тогда, как целое время в восприятии героя обладает материальными характеристиками, как то: цветом, вкусом формой. Одной из своих важнейших жизненных целей герой видит сохранение «осколков времени», что служит основой ретроспективной композиции романа. Герой собирает воспоминания и выстраивает их в субъективном хронологическом порядке. В связи с этим временная ось романа не содержит плана настоящего, а только план прошлого, к которому относится история жизни Потока, рассказанная им самим, а также биографические ретроспекции, к которым относятся повествовательные фрагменты, связанные с прошлым главных героев, а также первая группа снов, посвященная прошлому второстепенных героев. Крайней субъективностью времени и пространства в романе также объясняется постоянное проникновение Потока в пространства других героев или тот факт, что многие сны героев являются смежными. Единственный герой, о прошлом которого существуют хоть какие-то сведения, – это Поток. Все прочие персонажи начинают свое движение в романе с момента встречи с главным героем и пропадают из действия романа синхронно с тем, как скрываются из поля зрения Потока. В связи с этим никакого различия в течении времени для героев романа не существует, тем более что роман является рассказом Потока о событиях, очевидцем которых он являтся и, следовательно, единственным временем в романе является время главного героя и рассказчика.



СОДЕРЖАНИЕ



ЯЗЫКОЗНАНИЕ 3

ЛИТЕРАТУРОВЕДЕНИЕ 61


Научное издание



МАТЕРИАЛЫ НАУЧНЫХ ЧТЕНИЙ

памяти заслуженных профессоров

МГУ им. М. В. Ломоносова

Р.Р. Кузнецовой и А.Г. Широковой


Под ред. В.Ф. Васильевой и А.Г. Машковой

Издание осуществлено за счет средств

филологического факультета МГУ им. М. В. Ломоносова
Зав. редакционно-издательским отделом

филологического факультета Е. Г. Домогацкая



edit@philol.msu.ru



1 В указанном значении названный глагол встречается только в устойчивых сочетаниях типа poslúchať hlas svojho srdca “прислушиваться к голосу своего сердца”, предположительно восходящими к чешскому языку.

1 Названия повестей ничего не означают на словацком языке, не переводятся на русский язык и вообще не имеют отношения к смыслу произведений, что подчеркивает из аллогичность, соотнесенность с общей концепцией постмодернистского восприятия мира как хаоса.



Достарыңызбен бөлісу:
1   ...   20   21   22   23   24   25   26   27   28




©dereksiz.org 2024
әкімшілігінің қараңыз

    Басты бет