Ясно, что только прошедшее хорошую школу художественное чутье и компетентный взгляд могут позволить интерпретатору, знакомому с проблемами художественного выражения по собственному опыту, раскрыть проблемы, решенные, возможно, не вполне осознанно, в том или ином художественном произведении, и понять их смысловое содержание. Равным образом только интеллект, сведущий в области права, на основе опыта и образования владеющий понятийным инструментарием правовой догматики, позволяет историку права подойти к проблемам формирования правовых образований и воззрений, когда требуется извлечь из правовых структур ту функцию, которую они с течением времени приняли143. Только дух социолога, который достаточно размышлял о морфологических проблемах социальной организации, делает историка культуры способным добиться полной ясности относительно константных, типически воспроизводящихся факторов и тенденций развития, что доминируют в историческом чередовании социальных структур и приводят к тому, что общность, живущая в данном окружающем мире, как правило сходным образом реагирует на сходные политические и жизненные обстоятельства144. Аналогичное требование выдвигали и филологи и историки классической древности, когда говорили о необходимости теперь уже разработанной археологической герменевтики, которая имеет предметом фигурные (живописные или скульптурные) изображения и цель которой состоит в том, чтобы, выходя за рамки непосредственной семантической ценности образа, заново познать и повторно конституировать смыслосодержащие формы на пути дополняющего истолкования, опираясь на литературные тексты в их презентативной избыточности145. Точно так же только тот теолог в состоянии понять внутреннее развитие религий, который способен не только каталогизировать изменения, будь то внешние или внутренние, но и обладает чувствительным органом историка, позволяющим проследить становление смысловых форм и их носителей, может почувствовать законы, по которым осуществляется диалектика становления, подчиняющаяся всеобщей закономерности, но вместе с тем следующая некоторому индивидуальному закону146.
Здесь все время речь идет о смысловых содержаниях, которые представляют исторический интерес, но тем не менее не могут быть в достаточной мере исследованы и поняты на основе обычных психологических и этических категорий. Применительно к таким смысловым содержаниям технико-морфологическое истолкование выполняет требование смысловой адекватности понимания, или герменевтического смыслового соответствия, которое нацелено на смысловой избыток (Sinnüberschuß) произведений человеческой культуры и, как было сказано, выступает в качестве основополагающего канона истолкования. И от историка искусства, языка и литературы, и от историка права, хозяйства и религии, и равным образом от социолога требуется понять то или иное произведение (формообразование, типичный способ действия) в его внутренней когерентности и связности, в его смысловой взаимосвязи с родственными смыслосодержащими формами и типами, и охарактеризовать предмет сообразно его “стилю”, как продукт собственной законосообразности сил духа. Таким образом техническое истолкование превращается в структурный анализ смысловых содержаний: анализ, который раскрывает для нас характер произведения и показывает, каким образом то, что ценностная критика столь строго разводит как позитивное и негативное (wertvoll und wertwidrig), тем не менее в свете технико-морфологического истолкования оказывается — в силу их сущностной взаимопринадлежности — едино и, некоторым образом, в равной мере оправдано в обоих этих аспектах. При этом могут рассматриваться как индивидуальные произведения, так и произведения общего духа; и интерпретаторы всегда видят в них только то, что им позволяет видеть их образование и компетентность, что им раскрывается в подлинной встрече с произведением языка, искусства, права, религии. Рознящиеся истолкования всегда указывают нам на то, что всякое подлинное, зрелое произведение в четко очерченных границах сохраняет свою жизненность. И мы вспоминаем о непреходящей истине, высказанной Гете: полностью понять творение человека способны лишь все люди вместе.
Известно, что формы объективации духа могут вознести субъективный дух отдельного человека до таких высот и погрузить его в такие глубины, которых он никогда не достиг бы в своих собственных переживаниях, поскольку они находятся за пределами области, очерченной способностью самостоятельного переживания. Углубление и возвышение, расширение и обогащение, испытываемые интерпретатором на пути понимания, в высшей степени отличны от аналогичного опыта, если душа обретает его на пути своего имманентного развития. Здесь существенным остается следующий: именно объективированное смысловое содержание, именно проникнутая духом материя трогает и захватывает нас своей чистотой и глубиной. Одно дело — то, что мы черпаем из высоких произведений для собственного образования и самовоспитания; другое — когда мы переживаем, что в космосе объективаций духа покоятся смысловые содержания, которые мы признаем как превосходящие нашу субъективность и к которым мы в понимании приближаемся не столько собственными силами, сколько благодаря тому, что они нас к себе восхищают. Подобно тому, как первобытный человек вместе со своим фетишем носит при себе магические силы, превосходящие его собственные, культурный человек окружен произведениями, которые по своим масштабам бесконечно превосходят его самого147.
Если мы мысленно соединим все смыслосодержащие формы в единство культурного человечества, то сможем охватить взором то напряжение между чужим и собственным, которое доминирует во всяком диалектическом соотношении объективного и субъективного духа. Конечно, текущая актуальная жизнь может попытаться овладеть всем, что было произведено в прошлом, но при этом она должна обнаружить, что мыслительное достояние, растущее за счет великих свершений народов, включает в себя смысловые содержания, которые, будучи произведением человека, тем не менее имеют сверхвысокое значение. И если мы можем сказать, что между познанием истории и самопознанием имеется своеобразное соответствие148, то сущность этого процесса самопознания должна означать, что человеческий дух может пройти этот путь до конца лишь постольку, поскольку он полагает в объективных смысловых содержаниях свое визави, вырастающее из жизни как нечто высшее и чужое. Возвращение нашего духа к самопознанию возможно только благодаря силе тяготения к этим смысловым содержаниям, — так что историческое познание представляет собой не только путь человека к себе самому, но одновременно и путь к чему-то высшему, что, в соответствии с великой истиной, высказанной Гете, далеко превосходит отдельного человека149.
Таким образом, общая герменевтическая проблематика, принимающая в разных областях различные формы, открывается взору в общем поле наук о духе. Здесь я удовольствуюсь только тем, что указал вдумчивым ревнителям этой науки на доступную им возможность150.
Достарыңызбен бөлісу: |