Границы Афганистана: трагедия и уроки

Афганская поговорка

Но все по порядку.

В марте 1979 г. штаб пограничных войск работал в обычном режиме. Обстановка на границе с Афганистаном нами оценивалась как относительно стабильная. Актив­ность вооруженной оппозиции в отдельных афганских провинциях и в самом Кабуле воспринималась как явле­ние почти неизбежное в этой стране после каждой смены власти. Мартовские события в Герате (мятеж отдельных частей гарнизона 17-й пехотной дивизии) были уже сигналом тревоги, поскольку это было рядом с нашей грани­цей. Но к тому времени наши пограничные отряды и за­ставы на этой границе были неплохо оснащены техничес­ки и в боевом отношении, и вполне надежно ее охраняли.

Утром 17 марта во время моего обычного доклада те­кущих дел В.А. Матросову (в то время начальник Пограничных войск КГБ), он неожиданно поинтересовался моей оценкой ситуации в Герате и, выслушав довольно скудную тогда у нас информацию об этом, добавил: «Только что звонил Юрий Владимирович. Вы должны быть у него сегодня к 14.00. Очевидно, речь пойдет о поезд­ке в Афганистан».

Встреча у Андропова была непродолжительной. Он оценивал ситуацию в Афганистане как весьма тревожную. Подчеркнул, что ее обострение у наших южных границ может представлять для нас серьезную угрозу. Опасения, по его словам, вызывают рост террора и диверсий, других вооруженных акций мятежников. Мне и генералу Б. С. Ива­нову (в то время первый заместитель начальника ПГУ КГБ) предстояло уже завтра вылететь в Кабул. Основные задачи сводились к оценке ситуации в стране («оттуда идет много противоречивой информации») и на границах ДРА с Пакистаном и Ираном, подготовке предложений по улуч­шению их прикрытия и охраны, а также оказанию помо­щи представительству КГБ в Кабуле. Несколько смущало отпущенное на это короткое время (месяц), но, как мы с Борисом Семеновичем и предполагали, оно потом нам нео­днократно продлевалось.

18 марта с Б. С. (так звали его между собой сослужив­цы) были в аэропорту. Тут же, у самолета познакомились с нашим послом в ДРА А. М. Пузановым. Он был в отпуске и, узнав, что в Кабул вылетает спецрейс, присоединился к нам. Александр Михайлович был известной личностью не только в МИДе. Опытный партийный и советский ра­ботник (в сталинское и хрущевское время был первым секретарем Горьковского обкома партии, а затем председате­лем Совмина РСФСР), он довольно долго работал в Аф­ганистане и, конечно, многое знал об этой стране.

Обменивались мнениями уже в самолете. Посол счи­тал неэффективными действия афганских властей по ста­билизации обстановки из-за их слабого профессионализ­ма, недооценки объективных факторов. Ситуацию ослож­няли, по его словам, частая непредсказуемость их действий, особенно Амина, несогласованность и даже соперничество между силовыми ведомствами ДРА. Многое из этого нам с Б. С. Ивановым тоже было известно и, к сожалению, в ре­альности этих оценок мы вскоре убедились. Лично у меня ситуация в Афганистане и до совершения там Апрельской революции в 1978 г. вызывала неоднозначную оценку.

Постоянные заверения наших политических и государ­ственных деятелей о традиционной советско-афганской дружбе и сотрудничестве, зародившейся в первые годы советской власти, конечно, были небеспочвенны: последо­вательно наращивалось наше экономическое сотрудниче­ство с этой страной. Афганистан придерживался нейтра­литета и не тяготел к каким-либо военно-политическим блокам. Короля Захир-Шаха, к примеру, почти ежегодно принимали в СССР с широким гостеприимством. Это не считая почти ежегодных его наездов на охоту в горные районы Таджикистана. Но были в этих отношения и дру­гие нюансы, большинству малоизвестные.

Так, королевская жандармерия и служба безопасности, если и не поощряли, то безмятежно реагировали на мно­гочисленные противоправные действия своих жите­лей, особенно кочевников на советско-афганской границе, и это довольно часто приводило к пограничным инциден­там. Их спецслужбы готовились в основном в западных странах, опекались оттуда и у нас были основания пола­гать, что они активно сотрудничают с западными служба­ми. Даже в редких случаях, к примеру, когда в Афганистане нелегально оказывался советский гражданин, могущий быть использованным в разведывательных целях против СССР, афганские спецслужбы укрывали его и тайно пере­правляли его нашим по тем временам вероятным против­никам.

Надо объективно признать, что за этими внешними, казалось бы, не глобальными событиями на советско-аф­ганской границе, мы, точнее, наша разведка (в том числе и пограничная), неглубоко оценивали и слабо прогнозиро­вали происходящие в этой стране внутренние изменения. А события там с начала 1970-х гг. развивались не по-вос­точному стремительно.

Нарастало острое противостояние между набираю­щей силу молодой Народно-демократической партией Афганистана — НДПА (исповедующей демократические принципы и дружбу с СССР) и исламскими группиров­ками радикального, экстремистского толка. Характерно, что и те, и другие выступали против королевского режи­ма Захир-Шаха, а затем и Дауда, совершившего перево­рот в 1973 г.

Попытка радикальных исламистов поднять мятеж в 1975 г. и захватить власть в Афганистане была подавлена правительственными силами Дауда, и это событие у нас в Среднеазиатском погранокруге (я в то время был его руководителем) и в Центре (на Лубянке) практически про­шло незамеченным.

В случае прихода к власти исламистов становилось реальностью создание вдоль южных границ СССР вожделенного для Запада (Бжезинский и К°.) пояса ислам­ских государств («исламской дуги»): Турция, Иран (с при­ходом там в 1979 г. к власти духовников Хомейни), Афга­нистан и Пакистан, идеологически нацеленных на регио­ны Кавказа и Средней Азии.

При живучести радикальных исламских традиций среди части населения наших среднеазиатских и закавказских республик и сохранении в северных районах Афганиста­на старой «басмаческой» базы (обосновавшейся там еще в 1930-е гг.) такой сценарий мог дорого нам стоить. Кстати, уже позднее, после так называемой Саурской (Апрельс­кой) революции 1978 г. в Кабуле (к сожалению, тогда нами почти незамеченной), мне не раз приходилось слышать заверения некоторых афганцев — участников тех событий, что решиться на такой поспешный шаг их подвигла опас­ность захвата власти исламскими радикалами.

Думаю, что в этом есть доля истины, кстати, объясня­ющая отчасти и нашу повышенную (хотя и запоздалую) причастность к тем афганским делам. Словом, размыш­лять было о чем.

Вечером 18 марта прибыли в Кабул. Кабульский аэро­порт напоминает дно огромной горной чаши и, приземля­ясь, самолет кругами довольно близко обходит нагромож­денные по бокам скалы и каменистые террасы. Первые дни ушли на знакомство с персоналом посольства, сотрудни­ками представительства КГБ и изучение обстановки.

Представительство КГБ возглавлял мой старый то­варищ — полковник (позже — генерал-майор) Леонид Павлович Богданов, начинавший офицерскую службу в погранвойсках, опытный специалист по Востоку. В соста­ве представительства находился и пограничник — полков­ник Владимир Александрович Кириллов (мой сослужи­вец по Кавказу), прибывший сюда несколько ранее.

Как и предполагалось, события в Герате были лишь частным эпизодом, хотя в них, как выяснилось в последующем, проявились ошибочные и неоправданно жесткие меры провинциальных властей в отношении сотен афган­цев-беженцев, возвратившихся из Ирана. Что, собствен­но, и вызвало недовольство и выступление части военнос­лужащих 17-й дивизии.

В стране нарастала активность оппозиционных режи­му Тараки — Амина сил, применявших весь набор характерных для Востока средств борьбы — от дезинформации, широкого распространения ложных слухов (запускаемых обычно из мечетей и с базаров) до вооруженных нападе­ний на отдельные военные и административные объекты, а также актов диверсии и террора. Участились случаи пе­рехода границы небольшими, но хорошо вооруженными группами мятежников из Пакистана и Ирана, где осели десятки тысяч афганцев, ушедших туда после апреля 1978 г. Там главари афганской оппозиции спешно созда­вали лагеря по подготовке боевиков, опираясь на мощную материально-финансовую поддержку Запада и богатых арабских шейхов. В этих лагерях, позднее станет извест­но, начинал свою «карьеру» террорист-организатор Уса­ми бен Ладен, подружившийся с американскими и паки­станскими спецслужбами.

Кабул и многие провинциальные центры полнились слухами о готовящихся якобы антиправительственных мятежах и заговорах, о жестокости властей и правоохра­нительных сил и армии, действующих часто неуклюже-провоцирующе.

Внешне же, к примеру, в Кабуле мне это показалось мало заметным. Сотни людей в самых разнообразных, порой экзотических одеяниях растекались по многочис­ленным рынкам, дуканам и мечетям. Поток машин всех марок, размалеванных, загруженных до отказа «бурбухаек» вперемежку с верблюдами и ослами. И повсюду терпкий запах кожи и кошмы, костров и мангалов. Все это создавало обманчивое впечатление обыденной рас­слабленности. К вечеру город пустел и переходил во власть многочисленных патрулей. Поездки по городу в такое время небезопасны: можно было нарваться на бес­порядочную стрельбу какого-нибудь ошалевшего пат­рульного сарбоза.

Посольство наше — город в городе, в отличие от всех остальных. Построенное в 1960-е гг. с настоящим советским размахом, оно занимает площадь в несколько гектар на юго-восточной окраине Кабула, недалеко от дворца Тадж-Бек (пригород Дар-Уль-Аман). Здесь есть все для автономной жизни, включая свои источники водоснабже­ния, тепла, света, школу и даже хлебопекарню. Часть се­мей сотрудников посольства выехала в Союз (в одной из освободившихся квартир мы с Борисом Семеновичем и разместились), но многие семьи остались и это создавало послу дополнительные проблемы, поскольку их безопас­ность в городе, куда они выходили несмотря на грозные запреты, стала непредсказуемой.

На второй день отправились в МВД ДРА. В этом ве­домстве, точнее, в царандое (что-то близкое к нашим внут­ренним войскам) находился Отдел пограничной службы ДРА. Познакомились с заместителем министра, началь­ником царандоя и куратором Отдела пограничной служ­бы капитаном Таруном. Тарун, небольшого роста, коре­настый офицер 33-35 лет, чертами лица смахивающий на хазарейца. Хорошо говорил по-русски (учился у нас в ка­ком-то техникуме на Украине), был доброжелателен и сло­воохотлив. Однако, когда мы попросили его дать оценку состояния погранохраны, ее службы, он долго и простран­но излагал «руководящие указания товарища Амина». Стало ясно, что конкретное состояние дел он не знает (об этом предупреждал и полковник В. А. Кириллов), и мы завершили на этом встречу, удовлетворившись его завере­ниями о всяческой поддержке им наших предложений и мер.

Удручающим осталось впечатление и от знакомства с Отделом погранслужбы (ОПС). Отдел ютился в двух или трех обшарпанных кабинетах, без каких-либо элементар­ных условий для обычной штабной работы. Его штат состоял из девяти офицеров, при знакомстве с которыми выяснилось, что среди них нет ни одного профессионала-пограничника. Под стать им был и начальник Отдела май­ор Хисамутдин, бывший летчик, получивший тяжелую травму ноги при авиационной катастрофе. Конечно, ни настоящих дислокационных карт, как и других нужных оперативных документов (директивы, сводки и пр.) эти «пограничники» не вели, не имели, да и не могли этого делать.

Уже позднее, размышляя об этом, я стал понимать, что причина подобного крылась не столько в пост революционном хаосе (ведь были же в Афганистане свои погранич­ники!) и неразберихе, сколько в сознательном намерении новых властей держать, как и в прошлом, охрану границы чисто символической. Позднее Амин на одной из встреч заявил прямо, что «...границу с Пакистаном, установлен­ную англичанами (известна как «линия Дюранда») мы не признаем...». Власти, разумеется, не ожидали, что такая политика с обострением обстановки приведет к большим неприятностям. Прозрение к ним придет немного позднее.

Мы же тогда, потратив пару дней, сумели обобщить всю имеющуюся в Отделе информацию, уточнить дополнительными запросами недостающие сведения из провин­ций и составить в общих чертах представление о состоя­нии афганской погранслужбы.

Ее основу составляли погранбатальоны в провинци­ях (1-2), находящихся в подчинении местных органов ца­рандоя. Каждый батальон имел 3-4 погранроты, а те — несколько пограничных постов (офицерские или сержан­тские). Всего на границе с Пакистаном (более 2 тыс. км) имелось 13 погранбатальонов, на границе с Ираном (бо­лее 860 км) — 3 погранбатальона, и на севере (граница с СССР — около 2 тыс. км) — 9 погранбатальонов. Их штат­ная укомплектованность составляла не более 40-50% к штату, а общая численность была около 8 тыс. человек. Думаю, не нужно объяснять, какая это была «защита» гра-чиц и каковы были возможности тех пограничников.

Боевой и специальной техники они не имели. Комп­лектовались на общих основаниях, но лишь тем пополнением, которое оказалось непригодным для армии, то есть после армейского призыва. В отличие от армии, погранич­ники не имели централизованного снабжения (на радость царандоевским казнокрадам), их снабжение оплачивалось деньгами (опять — таки через провинциальный царандой) и многие пограничники, чтобы прокормиться, вместо служ­бы подрабатывали у местных баев, охраняли дуканы и лавки. Конечно, эти подразделения были неспособны ни надежно охранять хотя бы отдельные, наиболее важные участки границы, ни тем более противостоять нападени­ям бандгрупп из Пакистана и Ирана.

Все это, мягко говоря, вызывало удивление, так как военную помощь (и весьма солидную) этой стране мы ока­зывали уже много лет, с 1956 г. За это время, к примеру, СССР поставил сюда (по данным ГКЭС) по различным контрактам: более 600 танков, 770 бронетранспортеров и БМП, более 2 тыс. орудий и минометов, 220 самолетов и вертолетов, около 140 тыс. автоматов и свыше 15 тыс. руч­ных пулеметов. И все это в основном уходило в армию.

20 марта состоялась встреча с X. Амином, который к тому времени фактически руководил страной и бдитель­но опекал силовые структуры. После наших кратких с Б. С. Ивановым представлений и передачи приветствий от Ю. В. Андропова, Амин высказал удовлетворение кон­тактами силовых ведомств сторон. Он оптимистично оха­рактеризовал ситуацию в Афганистане, хотя и не скры­вал озабоченности некоторыми негативными тенденция­ми, упомянув и события в Герате. Касаясь пограничных проблем, он выразил готовность рассматривать любые наши предложения, подчеркнув, что «мы не обидимся на любые, даже резкие замечания».

Меня насторожили его фразы об ограниченных воз­можностях (прежде всего — кадровых) в развертывании погранвойск и необходимость «учитывать эти реалии». Пришлось объяснить, что укрепление пограничной службы тем более действующей, по сути, в экстремальной си­туации, не может быть достигнуто без подготовленных офицеров, на это требуются годы. Из числа сержантов и солдат можно в ограниченное время (5-6 месяцев) подготовить некоторое количество офицеров, но они будущий костяк погранвойск не составят. Поэтому, организуя под­готовку кадровых офицеров-пограничников в Академии царандоя (разумеется, с нашей помощью), в настоящее время вряд ли можно обойтись без поддержки армии и МВД (царандоя). Тем более что эти ведомства располага­ют значительным количеством офицеров и в лучшей сте­пени, нежели пограничники, укомплектованы.

Амин ответил, что он подумает об этом и вновь под­твердил свою готовность встречаться по нашим вопросам в любое нужное время. Амин производил впечатление ум­ного, волевого руководителя восточного типа. Среднего роста, смуглый, по-спортивному подтянутый. Взгляд цеп­кий, изучающий. По-русски не говорит. Мысли излагает четко, убедительно. Чувствуется хорошее знание ситуации и людей, его окружающих. Вернувшись в посольство, об­менялись впечатлениями.

Поступившая из Герата дополнительная информация подтвердила наши первоначальные предположения: у гератских властей не было оснований для применения ору­жия (в том числе и артиллерии) по скоплению людей, хотя и были слухи о возможных нападениях мятежников. К то­му же не было сомнений в том, что многие факты недо­вольства, накапливающиеся там среди местного населе­ния и в гарнизоне (его превратили в место ссылки всех обиженных и штрафников), не могли быть тайной для властей Кабула. К сожалению, разграбленными в этом гарнизоне оказались не только склады текущего довольствия, но и мобилизационные запасы оружия и боеприпасов.

Вечером во дворе посольства встретил знакомого дип­ломата, приехавшего машиной из Герата. Он несет под мышкой автомат Калашникова: купил в дорогу на гератском базаре за 50 афгани (по тем временам 5 пачек сигарет), а сейчас, кому его сдать. А мы голову ломали — как и чем вооружить тут пограничников?»

Понемногу удалось обобщить и проанализировать обстановку в приграничных провинциях. Она довольно тревожная: резко возросла активность враждебных пра­вительству ДРА эмигрантских организаций «Исламская партия Афганистана» во главе с Г. Хекматьяром и «Ис­ламское общество Афганистан» во главе с Б. Раббани. Оживились и другие, в том числе и проиранские ислам­ские группировки. Непосредственным же сколачиванием и переброской в Афганистан вооруженных групп, глав­ным образом из числа афганских беженцев, занимались пакистанские органы военной разведки. Почти ежедневно происходили обстрелы и попытки нападений на афганские пограничные посты.

Со многими провинциями и местными гарнизонами часто не бывало связи. В Кабуле появились слухи о возможном нападении на советское посольство (кстати, охраняе­мое лишь четырьмя штатными дежурными без оружия).

Вечером говорил по «ВЧ» с В.А. Матросовым. Доло­жил обстановку, о встрече с Амином, о наших ближайших замыслах. Попросил дать добро на мои донесения о вызо­ве сюда в ближайшее время группы офицеров-погранич­ников в качестве советников на наиболее активные участ­ки границы и команды (взвод) пограничников со средства­ми усиления (технические средства, служебные собаки) для охраны посольства. Вадим Александрович предложения одобрил, отправку людей обещал ускорить.

Первые же дни пребывания в Кабуле обозначили про­блемы, решать которые надо было незамедлительно. Преж­де всего требовалось организовать сбор и обобщение ин­формации об обстановке на границах ДРА и в пригранич­ных провинциях.

Кто много служил на Востоке, тот знает, как сложно здесь в скопище многочисленных слухов, по-разному излагаемых фактов и событий определить их достоверность.

Проблема осложнялась не только отсутствием у аф­ганских пограничников единой вертикали органов управ­ления и своей системы связи. Многое зависело от отноше­ния к этому руководителей провинциальных органов царандоя, в чьем ведении находились пограничники.

Наш замысел предусматривал ежесуточный сбор, пе­редачу информации от подразделений и отделов погран­службы провинций до Кабула, ее обобщение и анализ ежед­невно и еженедельно (в сводках) и был одобрен руковод­ством МВД.

Естественно, на первых порах значительную часть этой работы предстояло выполнить нашим офицерам. Были уточнены задачи погранбатальонам с учетом осо­бенностей обстановки и их состояния (укомплектован­ность, оснащения и пр.). В директиве, подписанной заме­стителем министра Таруном, предусматривалось: прикры­тие войсковыми нарядами наиболее важных участков и направлений; ликвидация малочисленных отдаленных постов (объектов частых нападений бандгрупп), их сведе­ние в более крупные подразделения; меры обеспечения собственной безопасности и др. Были подготовлены предло­жения и по укреплению Отдела пограничной службы ДРА. Характерная деталь: руководители МВД, ссылаясь на мнение Амина, отклоняли предлагаемые варианты подготовки офицеров-пограничников в Душанбе или в Таш­кенте, настаивая на их учебе в Москве или Ленинграде. В целом все наши предложения и меры находили поддер­жку в МВД, но, откровенно говоря, они были неадекватны реальной ситуации на границе, весьма ограничены из-за отсутствия подготовленных кадров, вооружения и техники, других материальных средств. Надо было в самые сжа­тые сроки разработать план развития и усиления погранохраны ДРА, создания боеспособных формирований, в первую очередь на границе с Пакистаном и Ираном.

В Москве оперативно отреагировали на предложения по усилению охраны посольства: неделю спустя в Кабул прибыла группа пограничников (20 военнослужащих) со средствами усиления (служебные собаки, сигнальные при­боры, приборы ночного наблюдения и пр.). Их появление в военной форме и четко налаженная служба была хорошо воспринята всеми в посольстве, эти меры вселили в людей уверенность. А когда пограничники, спустя пару недель, дали еще и неплохой концерт — уважение к ним утверди­лось окончательно.

СССР, как известно, кроме политической и военной поддержки, оказывал Афганистану большую экономичес­кую помощь. С нашим участием здесь были созданы но­вые и реконструированы такие отрасли, как добыча и транспортировка природного газа (от Мазари-Шарифа и Кундуза до границы СССР), производство блоков и сборка крупнопанельных домов, выработка азотных удобре­ний, выращивание и сбор цитрусовых и маслин и др. При активном участии советских специалистов в Афганиста­не были построены электростанция «Наглу», ряд авторе­монтных и автотранспортных предприятий, дорога Кундуз — Кабул с тоннельным проходом на перевале Саланг, оборудована ирригационная система в районе Джелалабада. После 1978 г. в нашей стране обучались сотни моло­дых афганцев, в том числе и военные.

К весне 1979 г. у афганского руководства и наших спе­циалистов большую тревогу вызывало состояние безопасности ряда объектов советско-афганского сотрудничества. В частности, завод азотных удобрений в Мазари-Шарифе, газопровод и ТЭЦ в Шибиргане, вантовый мост в рай­оне Келифа и др. Некоторые из них уже подвергались на­падениям мятежников, и их дальнейшая судьба была про­блематичной. Идеи их защиты высказывались разные, включая вооружение части самих специалистов, работав­ших там (своего рода народные дружины). Однако на пер­вых порах руководство МВД ДРА согласилось привлечь для этих целей подразделения царандоя в провинциях, направив указания губернаторам об их личном участии в организации этих мер.

Проблемы охраны границы Афганистана вызывали необходимость поддерживать контакты в первую очередь с руководством МВД ДРА, а также афганским армейским командованием и нашими специалистами главного военного советника и советника при МВД ДРА. Но контакты с некоторыми из них в то же время и настораживали. По­граничные проблемы тут решались на стыке интересов армии, МВД и АГСА (государственная служба безопасности), и у меня по ряду признаков, возникали опасения, что наша отечественная ведомственная «самостоятель­ность» утвердилась и здесь, и даже основательнее. Между армией, МВД и АГСА отношения действительно были сложными. Взаимодействия не были даже в вопросах оцен­ки обстановки в том или ином регионе страны. Очень час­то эти ведомства располагали противоречивой информа­цией о каком-либо важном событии. И это при том, что первые руководители Минобороны, МВД и АГСА — мо­лодые офицеры, активные участники Саурской (Апрель­ской) революции и активные сторонники Н. Тараки — Ватанджар, Ш. Маздурьяр и Асадулла Сарвари были между собой в хороших, товарищеских отношениях.

.Негативную роль в этом, как выяснилось позднее, иг­рали ставленники Амина в силовых ведомствах, занимав­шие там подчас ключевые позиции (Тарун - в МВД, Якуб - в Генштабе и т. д.). В той ситуации для Афганиста­на объективно возрастала роль МВД, куда традиционно входила и погранохрана. Однако по оценкам наших специалистов здесь, это ведомство пребывало в то время в архаичном, полуфеодальном состоянии и было пока не способно существенно влиять на поддержание стабильно­сти в стране.

Министр внутренних дел подполковник Ш. Маздурьяр, молодой армейский офицер, сторонник Тараки. Про­блемы МВД, как и пограничной охраны, представлял сла­бо. К предложениям наших советников, их предложениям был всегда внимателен, но окруженный заместителями — людьми Амина, более напористыми и амбициозными, в решении сложных вопросов часто проявлял нерешитель­ность и непоследовательность. Вооруженные формирова­ния МВД — царандой (народная милиция), при довольно высокой общей численности (около 30 тыс. человек), не­большими подразделениями (постами) и командами были разбросаны по многочисленным провинциальным и уезд­ным центрам, занятые там в основном охраной местного начальства, дуканов и магазинов. Эти разобщенные, пло­хо вооруженные и слабо обученные подразделения в стол­кновениях с мятежниками часто терпели поражение, не­сли потери. Было много сигналов о казнокрадстве и кор­рупции среди офицеров этого ведомства, связях некото­рых из них с мятежниками (как это было в Герате в марте 1979 г.).

К сожалению, даже в этой структуре погранохрана находилась где-то на последних ролях, годовой бюджет которой от общего бюджета царандоя составлял не более 15-17%. Справедливости ради надо сказать, что группой советников и специалистов МВД СССР во главе с пол­ковником Н.С. Веселконым, находившимся в ДРА уже около года, было немало сделано для укрепления и осна­щения МВД ДРА. Однако работа этих специалистов на­чалась с неприятной истории. В феврале 1979 г. в Кабуле среди бела дня был убит американский посол А. Дабе. Цель и мотивы убийства остались невыясненными, а сами нападавшие убиты. В Москве это связали с плохо организованной охраной посольств и «крайними» оказались наши советники из МВД. В довершение последовало ука­зание об оперативном подчинении их представительству КГБ в Кабуле. Естественно, восторгов это у советников МВД не вызвало и теплоты в отношениях с нами не при­бавило.

Каждый из наших специалистов, кто в то жаркое лето 1979 г. находился в Афганистане, много раз задавался воп­росом: почему за столь короткое время после Апрельской революции, практически бескровной и спокойно воспри­нятой большинством населения, там так накалилась об­становка? Ведь, казалось бы, новый режим в отличие от старого за относительно короткий срок многое сделал для улучшения жизни людей. Менее чем за год в стране было построено около 500 школ, введено всеобщее начальное образование. Около 300 тыс. малоземельных и безземель­ных крестьян получили землю, а более 11 млн. освободи­лись от кабалы и долгов. Были приняты и другие положи­тельные меры.

И тем не менее ситуация в стране обострялась. Вече­рами в посольстве, обменявшись информацией и впечатлениями о встречах и событиях дня, мы много раз анали­зировали и оценивали обстановку. И сейчас, по проше­ствии многих лет и событий, мне думается, наши оценки тогда были вполне реальными.

Безусловно, были и объективные причины сложного положения в стране: ее экономическая отсталость и бед­ность, почти сплошная неграмотность среди крестьян и мелких ремесленников, огромное влияние на население мулл и землевладельцев-феодалов, и, конечно, активная подрывная деятельность, развязанная против молодой республики спецслужбами США и других стран, в том числе соседних — Пакистана, Ирана и Китая.

По нашему твердому убеждению, ситуацию в значи­тельной степени ухудшали часто необоснованные, а по­рой и труднообъяснимые действия самих властей ДРА.

К примеру, общеизвестно, какой огромный вред обще­му партийному и государственному делу наносила откры­тая ненависть партийных лидеров НДПА (бывших «Халькистов») к членам бывшего в НДПА крыла «Пар­чам» и их преследование. Усиливалась тенденция многие проблемы, противоречия разрешать лишь с позиции силы — путем угроз и репрессий. Власти все меньше счи­тались с вековыми традициями народа (хотя словами о «гордом и свободолюбивом афганском народе» тут начи­налось и заканчивалось любое выступление). Серьезно ухудшали обстановку и обострившиеся отношения влас­тей с вождями многих пуштунских племен. При этом до­вольно частым способом выяснения отношений с ними были удары авиации по селениям этих племен. Послед­ствия можно было не прогнозировать.

Последнюю неделю марта занимались делами, кото­рые мы считали наипервейшими в сложившейся обстанов­ке: организация информационно-аналитической работы, уточнение задач пограничным подразделениям, одобрен­ных руководством МВД Д РА. Но возникали и другие про­блемы. С прибытием первых офицеров-пограничников из Союза в качестве советников и специалистов, их перед направлением в отделы погранслужбы провинций (Джелалабад, Герат и др.) надо было ввести в курс дел, согласо­вать с ними единые взгляды на цели и задачи погранслуж­бы. Побывали в эти дни с Борисом Семеновичем на встре­че с Амином — по его инициативе.

Амин выразил озабоченность руководства Д РА обста­новкой в Кабуле (ссылаясь на серьезную информацию о готовящихся якобы диверсионных и террористических актах и мятежах, в том числе и с участием некоторых армейских частей гарнизона). Он высказал просьбу от име­ни Тараки — разработать с участием главного военного советника - Л. Н. Горелова план действий правоохрани­тельных структур и частей Кабульского гарнизона на случай чрезвычайных обстоятельств. Особо подчеркнул при этом конфиденциальность таких мер, исключающих утеч­ку информации. Сообщил, кто от Минобороны, МВД и АГСА ДРА может быть подключен к этой работе.

Задание было необычным и сложным, поскольку нуж­но было не только более-менее реально спрогнозировать вероятные варианты действий мятежников, но и хорошо знать город, его окраины, не говоря уже о дислокации и возможностях привлекаемых сил и средств и многое дру­гое. Обнадеживало то, что в составе группы были офицеры, находившиеся здесь уже продолжительное время. Да и нет худа без добра: повседневная текучка не давала возможности ознакомиться с городом, а тут уж изволь поинтересоваться. Правда, уже с других точек зрения, но все же...

Задание это отнимало много времени, тем не менее, через пару недель такой план был разработан и утверж­ден Амином. Почти одновременно последовала просьба Ш. Маздурьяра (МВД) ознакомиться с перевалом Саланг и высказать наши предложения о порядке его охраны и защиты. О перевале этом, сооруженном под руководством наших специалистов, написано много и нет нужды повто­ряться. Замечу только, что впечатление он (сам тоннель) производит сильное, а его надежная охрана и защита, по нашим расчетам, требовала привлечения специальных подразделений армии и царандоя.

И все-таки основной проблемой — прикрытием гра­ницы с Пакистаном и Ираном — приходилось заниматься повседневно. День обычно начинался с изучения и оценки собранной за ночь из пограничных провинций (отделов погранслужбы) информации и проведении каких-либо мер при чрезвычайных обстоятельствах. Сложно шла разработка плана развития и усиления погранохраны ДРА, ра­нее согласованного с Амином (этим много занимался пол­ковник В.А. Кириллов), поскольку проблема заключалась в отыскании источников комплектования пограничных структур главным образом офицерами и сержантами, а также потребного количества вооружения и техники. По­пытки наши заручиться поддержкой руководства Мино­бороны и МВД ДРА (при весьма прохладном отношении к этому наших советников в обоих ведомствах) оптимизма не вселяли: у каждого свои проблемы, а к состоянию по­гранохраны, как бедному родственнику, все привыкли.

Отсутствие у правительства специальных мобильных сил в приграничных провинциях и слабые возможности погранохраны способствовали активности мятежников. И не только на пакистанском направлении. В последней декаде марта их вооруженные группы захватили важные населенные пункты Калай-Нау и Баламургаб в Гератской провинции, вышли к перевалу Зульфагар (стык гра­ниц СССР, Ирана и Афганистана), блокировали Тургунди — пограничный перевалочный пункт рядом с совет­ской Кушкой.

Выяснение и оценка подобных ситуаций, выработка предложений и мер по ним проходили, как правило, непосредственно в МВД. И оттуда же готовились указания в провинции — руководителям царандоя, МВД, либо на­чальникам отделов погранслужбы. При чрезвычайных обстоятельствах (нападении мятежников на пограничные подразделения, угрозе их захвата) приходилось обращать­ся к нашим военным советникам за помощью афганскими армейскими частями (если они дислоцировались недале­ко), либо авиацией (обычно вертолетами) для нанесения ударов по мятежникам, доставки боеприпасов, продоволь­ствия, эвакуации раненых и пр.

Такая практика взаимодействия не всегда срабатыва­ла верно и вовремя, но Генштаб ДРА от принятия иных вариантов отказывался, ссылаясь на многие обстоятель­ства. Между тем становилось все более очевидным, что положение пограничных подразделений, ослабленных и разобщенных, а подчас действующих на территории, контролируемой не властью, а мятежниками, неминуемо при­водит к их утрате. Нужны были иные подходы к решению этой проблемы. К сожалению, слишком много было к это­му препятствий: и ограниченные возможности в стране, и сила традиций, не говоря уже о межведомственной разоб­щенности.

Сложно иногда давалось решение текущих проблем. К примеру, повышение оперативности прохождения информации с границы, увеличение ее объемов потребовало пересмотреть порядок ее обобщения и анализа в Отделе погранслужбы ДРА и у нас в представительстве. Привлек­ли к этой работе и некоторых офицеров-пограничников, прибывших из Союза. По инициативе представительства, поддержанной главным военным советником, вскоре было организовано ежедневное совместное (Генштаб, МВД, АГСА) обобщение и анализ оперативной информации для руководства этих ведомств.

Урывками знакомились с Кабулом. Его не сравнить ни с каким городом Средней Азии. Горные холмы Асмал и Шир-Дарваза делят город на основную — северо-восточ­ную часть, наиболее застроенную, с правительственными учреждениями, дипломатическими представительствами и различными офисами и юго-западную - более зеленую, менее скученную, где размещается Кабульский универси­тет, советское посольство и южнее - район Дар-Уль-Аман с дворцом Тадж-Бек.

Через весь город с юга на северо-восток протекает река Кабул, грязная, местами похожая на обычный ручей или арык. Тысячи глинобитных и жилых полупещер, терраса­ми расположенные на склонах гор и холмах, соседствуют с кварталами домов-коробок по типу наших «хрущевок», с районами, где размещены частные дома-виллы. Есть и достопримечательности: монумент Свободы на площади Майванд, мавзолей Надир-Шаха, посольский городок в районе Шахренау, сад Бабура, старая крепость Бала-Хисар и др. И еще кабульские базары, в том числе подземный (его, почему-то называют «Грязный»), галереи которого тянутся на сотни метров - без проводника новичку отту­да не выбраться.

Магазинов европейского типа очень мало, но мелкие лавчонки, дуканы, кофейни — на каждом шагу. И, конеч­но, в Кабуле, как и других местах Афганистана, при всей убогости его цивилизации, удивляет экзотика, причуд­ливая смесь восточных колоритов. Пуштуны и арабы, индусы и хазарейцы, белуджи и таджики — пестрый яр­кий конгломерат людей, восточной одежды, нравов и обычаев характерен для этого города. И еще — смесь на­родов и смесь цивилизаций. Здесь верблюды, ослы и со­временные автомобили воспринимаются вполне есте­ственно, как и европейский костюм горожанина, паранд­жа и пуштунское одеяние кочевника. А в дуканах вместе с продукцией современных японских, китайских и других фирм можно было увидеть предметы быта, утвари, ис­кусства и оружия XIX века.

Относились к нам в то время афганцы вполне нор­мально, а молодежь, студенчество — дружелюбно, с сим­патией. Конечно, случались факты враждебности, угроз в отношении наших граждан со стороны отдельных экстре­мистски настроенных групп и лиц. В последующем, как известно, отношения большинства афганцев к нам станут иными, чаще — враждебными. Но тогда все было проще, верилось, что все уладится.

Особый колорит городской жизни — мальчишки Ка­була. Одетые кое-как, в большинстве босоногие, бойкие, веселые и общительные, они стайками кружат на улицах и базарах, у дуканов и других мест скопления людей в поисках случайного заработка. Наш «шурави» для них все­гда заманчивый объект, и они не отстанут от вас, пока вы не выгребите им всю свою мелочь.

С советских времен мы верили в преимущество мно­гонационального государства и незыблемость «дружбы народов». Развал Советского Союза при активном учас­тии в этом региональных (республиканских) национал-сепаратистов, в том числе и российских, серьезно поко­лебал эту веру. Но это будет потом. А тогда, в 70-е годы, мы как-то не особенно задумывались о том, как сложно обеспечить в многонациональном Афганистане мир и стабильность. Типичная картинка для улиц Кабула тех лет: тележку (арбу), доверху нагруженную мешками с зерном или углем тянут два-три полуголых (в набедрен­ных повязках) низкорослых и худых хазарейца. А на меш­ках сидит подбоченясь тучный, усатый пуштун. Каждому свое. В Афганистане (в Кабуле, к примеру) всю тяжелую, грязную работу делали хазарейцы, и это никого не удив­ляло. Пуштуны, представляя в стране не более 40% насе­ления (20% составляют таджики, около 10% — узбеки и столько же хазарейцы), всегда были правящей нацией, выдвигая с королевских времен высшую чиновничью элиту в центре и в провинциях. Новый режим, думается, никаких изменений в этот давний порядок не внес. Но то, что позволено Юпитеру, не позволено быку. И если коро­левскому режиму Захир-Шаха и его предшественникам сходила с рук эта «пуштунизация», то новой власти — вряд ли. По крайней мере, районы, где была высока плот­ность национальных меньшинств, особым дружелюбием к власти Кабула не отличались.

Гордость руководства Д РА и его постоянная головная боль - НВС (народные вооруженные силы) - армия Афганистана. Апрельская революция (1978), совершенная, по сути, несколькими подразделениями кабульского гар­низона во главе с офицерами Кадыром, Ватанджаром и другими, обросшая затем различными легендами, давала повод для подчеркивания особой (революционной) роли армии в развитии афганского государства и общества.

После Кадыра, который оказался вскоре после рево­люции в тюрьме стараниями Амина, министром обороны стал А. Ватанджар. Человек интеллигентный, всегда вни­мательный, с мягкой улыбкой, он был мало похож на круп­ного военачальника, но пользовался большим авторите­том в армии. Он был близок к семье Тараки и безгранично ему предан. Начальник Генштаба майор Якуб, из десант­ников, напротив, был человеком хватким, жестким и ам­бициозным. Хорошо говорил по-русски. Пользовался боль­шим доверием Амина.

После структурной реорганизации, проведенной к на­чалу 1960-х гг. под руководством наших советников (и по нашим образцам), соединения и части афганской армии оставались неизменными до конца 1980-х гг. В своем составе она имела три корпуса, 12 дивизий, несколько от­дельных бригад и полков, и довольно высокую численность - свыше 160 тыс. военнослужащих. На ее вооруже­нии имелось около 160 самолетов, 650-700 танков, такое же количество БТР и БРДМ, свыше 2300 орудий, миноме­тов и ПТУРС. Для отсталой, экономически слабой стра­ны содержание такой армии, безусловно, было тяжелым бременем. Однако амбициозность вождей (и королевских, и республиканских), возлагавших на армию готовность к войне с внешним сильным противником, вынуждала ос­нащать ее вооружением и техникой по-современному. Об­ремененная такой техникой и оружием, дорогостоящая и громоздкая, она в силу слабого профессионализма лично­го состава и командования вряд ли могла достойно проти­востоять армиям своих соседей.

Львиная доля военного бюджета (и нашей безвозмезд­ной помощи), расходуемая на армию, исключала содер­жание хотя бы минимально потребных сил погранохраны и внутренних войск, то есть сил безопасности, способных защищать границу и вести борьбу с формированиями мя­тежников. Мировой опыт имеет много примеров того, когда страны с ограниченной экономикой (Латинская Аме­рика, Юго-Восточная Азия, Африка) содержат армии не­большие, но «многофункциональные», которые способны и прикрывать границы, и проводить операции против партизан (повстанцев).

Практически Афганистану за всю его историю, исклю­чая войны с англичанами в XIX веке, армия была нужна не для войны с внешним агрессором, а как полицейская сила против вечно бунтующих племен. Однако, как уже говорилось, эта армия не была ни армией в полном смыс­ле слова (несмотря на обилие техники и оружия), ни, тем более, полицейской силой. Уже первые операции, боевые действия против мятежников на рубеже 1978-1979 гг. и в первой половине 1979 г. подтвердили ее слабую эффектив­ность.

Попытки «замирить» племена, не признававшие но­вый режим, и ликвидировать мятежников активным применением авиации тоже не давали результатов. И это при том, что только в первом квартале 1979 г. ею было совер­шено свыше 1700 боевых вылетов и израсходовано 2,5 тыс. авиабомб и около 10 тыс. НУРСов. Такие удары, по сути, только множили противников кабульского режима.

Потери армии в первых же столкновениях с мятежни­ками были весьма ощутимы. Так, за первое полугодие 1979 г. (поданным военной контрразведки) было потеря­но шесть батальонов (часть разгромлена, часть ушла к мятежникам), попали в плен или ушли к противнику бо­лее 3,5 тыс. военнослужащих, в том числе около 200 офицеров. За это же время к мятежникам попало 8 танков, 30 БТР и БРДМ, более 200 пулеметов, около 2000 автоматов.

В армии, несмотря на массовые «чистки» и замену все­го высшего комсостава после апреля 1978 г. (в руковод­стве Минобороны, Генштаба, корпусов и дивизии оказа­лись подполковники, майоры и капитаны), постоянно воз­никали очаги недовольства, порождающие локальные мятежи и заговоры. К примеру, в течение одного года (с апреля 1978 г.) такие события происходили в Кабульском, Гератском, Джелалабадском, Гардезском и Мазари-Шарифском гарнизонах. Власти не особо утруждали себя выявлением истинных причин недовольства (они чаще возникали по вине самих властей) и активно прибегали к арестам и другим репрессиям, что только обостряло про­блемы.

Тем не менее эта армия, думается, могла бы в то время для Афганистана быть не слишком затратной и более эффективной в реальной обстановке. Но это требовало улуч­шения ее структуры, оснащенности и мобильности с уче­том особенностей этого региона. А главное — ориентации оперативной и боевой подготовки на действия в условиях партизанской войны.

К сожалению, на это не смогли решиться ни руководи­тели Министерства обороны Ватанджар и Якуб, ни наш главный военный советник в ДРА и его аппарат.

Наш главный военный советник (ГВС) генерал Л. Н. Горелов провел в Афганистане много лет, начиная еще со времен короля Захир-Шаха. Афганскую армию, безусловно, знал хорошо, и как человек, много вложив­ший труда в нее, болезненно воспринимал любые попыт­ки переосмыслить роль и функции армии в новой скла­дывающейся ситуации. Негативно воспринимал он и предложения об оказании помощи, прежде всего офице­рами и техникой, афганской погранслужбе в охране и защите границы.

«Здесь армия решает все, — утверждал он, — и она не может отвлекаться на второстепенные дела». Этот аргу­мент, кстати, неоднократно приводил и Амин. О том же, что армия объективно окажется втянутой в решение и этих «второстепенных» дел, как видим, тогда мало задумыва­лись. И в этом, мне кажется, одна из причин происхождения и будущих потерь, и неудач афганской армии.

В первых числах апреля была завершена разработка плана развития и усиления пограничной охраны ДРА на ближайший период (3-4 года). Пригодились нам и разра­ботанные ранее, в 1978 г., предложения, побывавшего здесь начальником отдела Оперативного управления штаба ПВ полковником В. В. Сахаровым. Конечно, если учитывать реальную обстановку на границе и в приграничных райо­нах Афганистана, то нужны были пограничные войска настоящие - хорошо оснащенные, мобильные, професси­ональные. Но на что мы тогда могли реально рассчиты­вать? Только, на то, что имелось к весне 1979 г. (выше ука­зывалось). Реально этими силами можно было лишь кон­тролировать отдельные, наиболее важные участки. На первом этапе (1979-1981) предполагалось некоторое уси­ление пограничных подразделений, перевод их на единые штаты, уточнение их задач и участков ответственности. При этом имелось в виду улучшение управления во всех звеньях, а для этого предусматривалось усиление управ­лений батальонов (офицеры, транспорт, средства связи и пр.), отделов погранслужбы провинций и центра, в том числе прикомандирование к ним наших советников. Пла­нировалось также дополнительно сформировать на этом этапе три погранбатальона, четыре отдела погранслуж­бы в провинциях, шесть резервных рот и отдельный КПП в Кабуле. Для реализации этих мер дополнительно требо­валось около 5 тыс. военно-служащих, в том числе 550 офи­церов.

В последующем на втором этапе (1981-1983) имелось в виду создать самостоятельную пограничную службу в составе МВД, переформировать отделы погранслужбы провинций в пограничные полки, сведенные в три пограничных округа.

Предполагалось, что пограничное ведомство ДРА, имея общую численность около 22 тыс. военнослужащих, будет располагать своими авиационными подразделениями и тактическими мобильными резервами на наиболее важ­ных участках. Для Афганистана, с учетом его «мятежных» границ, это был уровень ниже минимально потребного. Для сравнения: соседние Пакистан и Иран, имея почти одинаковые по протяженности границы (но более спокой­ные), содержали в то время погранслужбы в 1,5-2 раза превышающие по численности даже проектируемую погранслужбу ДРА.

На обоих этапах проблема проще решалась с воору­жением и техникой, поскольку наши заявки были приня­ты почти с оптимальными сроками поставки из Союза. Мы рассчитывали, что в отличие от прошлого сумеем с помощью молодежных организаций НДПА и органов АГСА организовать призыв пригодного к службе на гра­нице молодого пополнения. Сложнее было с офицерами. Их требовалось около 600 человек, а учебные заведения и краткосрочные курсы (при академии царандоя) этой про­блемы не решали. Полагаться же на призыв в качестве офи­церов различного рода экстерников (бывших студентов, выпускников колледжей и пр.) в подразделения, которые практически действуют в боевых условиях, было бы про­сто неразумно. Оставалось надеяться, что армия, и МВД, реально заинтересованные в укреплении погранслужбы и охраны границ, окажут ей в этом посильную помощь.

В ходе работы над проектом провели несколько рабо­чих встреч с министром внутренних дел ТТТ Маздурьяром, его заместителем Таруном. Побывали и в министерстве обороны — у Якуба. Замысел и остальные мероприятия этого плана они поддерживали, но в отношении выделе­ния офицеров дружно ссылались на Амина: как он скажет, так и будет. Это уже настораживало. К тому же осознанно или нет, но среди наших советников в МВД возникло пред­положение (а оно сразу же стало известным и в МВД, и в Министерстве обороны) о скорой якобы передаче погран­службы ДРА в АГСА. В действительности об этом и речи быть не могло, учитывая, что сама АГСА тогда была до­вольно слабой. Мы постарались сразу же развеять эти домыслы, но позиции пограничников это не укрепило.

17 апреля состоялась встреча с Амином, на которой рассматривался этот план. Присутствовали руководите­ли МВД ДРА, а также Л. П. Богданов, полковник В. А. Ки­риллов и автор этих строк. Учитывая, что Амин уже был знаком ранее с основными наметками плана, я ограничил­ся кратким изложением замысла основных мер усиления погранохраны и источников ее пополнения офицерами (предлагалось ежегодное поступление: из армии 50-60 офицеров и по 40-50 офицеров из академии царандоя (МВД), из партийного набора в организациях НДПА, с курсов сержантов-пограничников и из гражданских вузов). Амин внимательно все выслушал и сказал, что с предло­жениями этими он «согласен на сто процентов», но хотел бы высказать и некоторые соображения (привожу их по­чти дословно).

«1. Мы находимся в состоянии войны с Пакистаном, у нас с ним нет границы, и все вопросы там решает армия. Когда там закончатся боевые действия, тогда можно посы­лать туда пограничников (справка: там, на границе, т. н. «линии Дюранда» всегда находились афганские погранич­ники — 8-9 погранбатальонов). А пока мы не должны нарушать традиционные связи племен, и там нужен обыч­ный контроль за провозом оружия и боеприпасов. Нам, прежде всего, нужно закрыть границу с Ираном.

2. Нам не нужны погранвойска на севере (имеется в виду граница с СССР - Ю.Н.). Но там появились банды мятежников, и это дискредитирует нас. Там стоят наши 17-я и 18-я пехотные дивизии. Дайте гарантию, что там все будет в порядке, и я отдам вам обе эти дивизии, пусть они решают все вопросы...

3. Для нас армия - основа всего, а у нее самой некомп­лект офицеров - 11 тысяч человек, поэтому дать офицеров пограничникам она не может. Такое же положение с кадрами в МВД и НДПА. Словом, нужно искать источник пополнения офицеров среди самих пограничников и в гражданских вузах...»

Поскольку этими «соображениями» Амин практичес­ки дезавуировал свое же «стопроцентное согласие с пла­ном», пришлось на это возразить ссылкой на опыт других стран. Пояснили, что надежная охрана границы всегда была и остается гарантом стабильных межгосударствен­ных отношений, ограждает сопредельные стороны от раз­личных инцидентов и конфликтов. Безусловно, в зоне бо­евых действий роль и задачи пограничных подразделений определяет военное командование. Но на границе с Паки­станом, насколько нам известно, масштабных боевых действий нет, а есть периодические локальные боевые столк­новения с бандами в приграничных районах. Надежно же препятствовать заброске оружия и боеприпасов из Паки­стана можно только подготовленными и достаточно осна­щенными силами погранслужбы.

Армия (в нынешней ситуации) не может выполнять функции пограничников, в том числе и на севере (в зоне ответственности 17-й и 18-й пехотных дивизий), а суще­ствующий договор о режиме границы между СССР и Афганистаном четко определяет функции пограничных (а не армейских) властей обеих сторон. Подчеркнули, что в скла­дывающейся ситуации в интересах и армии, и МВД иметь боеготовую и эффективную погранохрану, и это оправды­вает участие Минобороны и МВД в ее укреплении.

Все изложенное Амин воспринял без возражения, по­просил оставить ему обсуждаемый план («надо поду­мать») и к нему предложения-расчеты к нему. Надо заме­тить, что эти заявления Амина для нас не были каким-то особым откровением. Эти взгляды, в той или иной форме, высказывались им и его окружением и ранее. Мы знали, что непризнание в качестве границы с Пакистаном так называемой «линии Дюранда» руководство Д РА исполь­зует как свой козырь в борьбе за влияние среди пуштунс­ких племен, расселенных по обе стороны границы.

Был и другой немаловажный фактор, обычно умалчи­ваемый афганскими властями - зависимость внутренне­го рынка (а, по сути, экономики страны) от свободного (контрабандного) перемещения грузов через границы с Пакистаном, Ираном и Китаем. Словом, проблемы зак­рытия этих границ ранее не волновали ни королевский режим, ни первоначальное руководство ДРА. Но ситуа­ция резко изменилась и потребовались новые решения (20 апреля в беседе с иностранными корреспондентами Амин заявил о необходимости усиления охраны границы с Пакистаном). Как известно, потом понадобятся срочные меры по прикрытию любой ценой наиболее опасных участков границы. Но это будет потом, и будет уже поздно.

На второй день по аппарату «ВЧ» разговаривал с ге­нералом В.А. Матросовым. Я кратко доложил результа­ты встречи с Амином и свои впечатления. Попросил поло­жительно решить нашу заявку на оружие и технику для афганских пограничников и некоторые другие наши зап­росы. Владимир Александрович ответил утвердительно, потом поинтересовался, как долго я намерен тут быть? Я ответил, что, во-первых, это от меня не зависит, а, во-вторых, обстановка с каждым днем ухудшается. «Ну, уж и ухудшается, - вдруг ответил В. А., - Подумаешь, две-три бандежки появились. А у нас тут дел невпроворот. Так что давайте, заканчивайте там побыстрее и возвращайтесь...»

Разговор этот меня обескуражил. Подумалось, уже если такой опытный руководитель, как Матросов, может так оценивать ситуацию, значит, информация отсюда по дру­гим каналам в Москву была более оптимистична, нежели наши доклады.

Тем не менее, тогда казалось, что многое можно попра­вить, и это придавало уверенность. Понемногу налаживалось управление, связь с границей, сбор информации и ее анализ. Прибывшие из Союза в первой декаде апре­ля офицеры-пограничники (8 человек) в качестве совет­ников убыли в отделы погранслужбы провинций. С их прибытием туда заметно улучшилось прохождение ин­формации, возрастала активность пограничных подраз­делений.

Укреплялся и Отдел погранслужбы МВД ДРА. В его штат были впервые введены начальник штаба, начальник политотдела, начальник разведки, и несколько других дол­жностей. Положительно зарекомендовала себя и организованная в марте система совместного (Минобороны, МВД, АГСА) ежесуточного сбора обобщения информации по стране. Была завершена подготовка Временного уста­ва пограничной службы ДРА.

Казалось бы, дело налаживается, но объективная ин­формация показывала возрастающую активность мятеж­ных сил в стране и их широкую поддержку из-за рубежа. Вот, к примеру, события из наших сводок с 20 по 24 апреля 1979 г. В десяти провинциях ДРА обстановка оценивалась как наиболее сложная (преимущественно в южных). 20 ап­реля подняли мятеж отдельные подразделения 11-й пехот­ной дивизии (г. Джелалабад). Мятежники ворвались в штаб дивизии, в перестрелке было убито и ранено около 40 человек, в том числе командир дивизии майор Баграм. Ранены двое наших военных советников. Ночью перебро­шенными из Кабула десантными подразделениями мятеж был подавлен, часть мятежников разбежалась. Прибыв­ший туда с оперативной группой начальник Генштаба майор Якуб, вместо разбирательства, устроил на месте расправу (расстрел) над группой задержанных военнос­лужащих (якобы мятежников) и сам принял в ней актив­ное участие. Все попытки наших представителей КГБ оз­накомиться с материалами этого дела оказались безрезуль­татными.

22 апреля в провинции Балх у реки Банди-Амир про­изошло столкновение подразделения царандоя с бандой, несколько военнослужащих были ранены, мятежники скрылись. 23 апреля попал в засаду на дороге Гардез - Хост и понес потери сводный отряд 25-й пехотной диви­зии. В тот же день в провинции Кандагар мятежники со­вершили нападение на волостной центр Шуровак. Напа­дение было отбито. 24 апреля в этой же провинции мятеж­ники совершили нападение на погранпост «Спинахула», но понесли потери и отошли к границе. 24 апреля в про­винции Пактия мятежники блокировали в районе Зерок пехотный батальон и два пограничных поста. На помощь из Ургуна был выдвинут отряд поддержки. В тот же день в провинции Нангархар в районе Хисарах произошло бое-столкновение погранроты и команды царандоя с группой мятежников. Мятежники были рассеяны, несколько чело­век взято в плен.

В Кабуле в ходе операции АГСА была задержана во­оруженная группа, готовящая теракты. В городе распространялись антиправительственные листовки. В них обычный набор угроз «отметить» годовщину Апрельской революции. Власти, конечно, нервничали и все силовые ведомства, что называется, «стояли на ушах».

Оценивая обстановку того времени, нельзя не отме­тить, что при всей ее сложности, она все-таки отличалась от тревожного лихолетья 1980 г. большей уверенностью в ее стабилизации. Тогда сообщения о нападениях мятеж­ников, о терактах и диверсиях в какой-либо провинции (и даже в Кабуле) воспринимались и афганскими друзьями, и многими из нас, как что-то почти неизбежное и обычное, подмеченное еще классиком марксизма «Революции без контрреволюции не бывает».

Годовщина Апрельской революции в 1979 г. отмечалась по всему Афганистану с большим размахом. Кабул 27 апреля утопал в цветах, знаменах, лозунгах и многочисленных портретах Тараки (уверен, по этой части они переще­голяли даже наших вождей). Красочными были и воен­ный парад (наша школа!), и демонстрация граждан (в большинстве вооруженных). Таким же интересным был и спортивный праздник 28 апреля на городском стадионе. В городе повсюду гуляющие группы молодежи, учащих­ся - веселые и шумные.

Большим событием в эти дни стало пребывание в Ка­буле Э. Пьехи с небольшой группой артистов. Ее выступ­ления в советском посольстве (а затем и повторные - для иностранных послов, аккредитованных в Кабуле) были выше всяких похвал. Но главный сюрприз - исполнение наиболее популярных в Афганистане песен на дари в Кабульском университете и Доме народов - вызвал бурю во­сторга. Уверен, что подобное выступление артиста эффек­тивнее многих дорогостоящих и масштабных пропаган­дистских кампаний.

Припоминаю эти эпизоды, чтобы подчеркнуть, что на начальном этапе Апрельской революции у нее было мно­го сторонников - искренних и верных. В поведении и по­ступках молодой афганской элиты (особенно военной) тех дней было что-то от нашей революции 1917 г.: бесконеч­ные совещания, собрания, митинги с громкими революционными призывами. Молодые военные руководители в большинстве своем держались скромно и не пытались выделиться: не занимали богатых квартир, не соглаша­лись на предложения о повышении им зарплаты (в Афга­нистане военные традиционно получали зарплату не по должности, а по званию) и прочих льгот. Молодые майо­ры и капитаны, ставшие крупными военными руководи­телями, невзирая на настойчивые рекомендации наших советников, отказывались от досрочных воинских званий, подчеркивая, что «мы не для этого делали революцию».

Смотрю сохранившуюся от тех дней газету «Кабуль­ские новости». На первой полосе цветной снимок: Н. Тараки и X. Амин поздравляют майоров Ватанджара (ми­нистр обороны), Якуба (начальник Генштаба) и Экбаля (начальник Главпура) с присвоением им очередного во­инского звания «подполковник». Трое, молодые и краси­вые, с ожерельями из живых цветов на шее (по афганскому обычаю) они радостно улыбаются, полуобняв друг друга.

Кто знал тогда, что пройдет менее года и Ватанджар будет вынужден скрываться от ищеек Амина после убий­ства ими Тараки, затем вернется в Кабул с нашими десан­тниками, а Якуб и Экбаль, защищая Амина, разделят его участь?

Но это будет позже. А пока в Кабуле повсюду звучала музыка, было людно и празднично. К тому же в эти дни обстановка в городе и в целом по Афганистану была отно­сительно спокойной.

Последние дни апреля были заняты уточнением и до­работкой плана совершенствования погранохраны, рассмотренного у Амина 17 апреля. К сожалению, развитие обстановки в некоторых приграничных провинциях опе­режало наши меры. Ухудшилась ситуация в пограничных подразделениях на границе с Пакистаном в провинциях Купар, Нангархар, Пактия и Пактика. Почти изолирован­ные от сил поддержки, не имеющие централизованного управления, плохо снабжаемые, они в любое время могли быть захвачены, либо уничтожены более сильными фор­мированиями мятежников. Сохранить существующую там систему охраны хотя бы на наиболее важных направлени­ях можно было лишь, введя эти пограничные батальоны в штаты дивизий, дислоцированных в приграничных про­винциях. Разумеется, возложив при этом на командова­ние дивизий и ответственность за охрану этих участков.

Руководство МВД ДРА эту идею одобрило, включив сюда и два резервных батальона царандоя, размещенных в тех же провинциях. Всего предполагалось переподчи­нить дивизиям 10 пограничных батальонов.

Для сохранения боеспособности подразделений на других участках границы было решено ускорить меры по объединению мелких подразделений (постов) в более крупные. В провинциях с наиболее сложной обстановкой предусматривалось создание сводных отрядов царандоя, включив в них, кроме собственных мелких подразделений, и вооруженные группы местных ополченцев. Для более четкого управления силами царандоя при заместителе министра внутренних дел, командующим царандоем (в то время капитан Тарун), формировался специальный от­дел по борьбе с бандитизмом.

30 апреля для обсуждения этих вопросов с участием Таруна провели рабочую встречу с начальником Геншта­ба Якубом и его советниками. Начало совещания едва не переросло в скандал. Якуб, оценивая ситуацию в своей обычной резкой манере, негативно отозвался о роли ца­рандоя, который, по его мнению, «надо подчинить армии и навести там порядок». Тарун в долгу не остался и посо­ветовал навести порядок вначале в самой армии. Возник­ла перепалка, и советники с трудом примирили своих «под-советных». Тем не менее предложения наши были одобрены и включены в сводку для Амина. А бурное начало встре­чи завершили нехитрым товарищеским ужином.

Из всех руководителей силовых ведомств Афганиста­на наиболее частым гостем был - Асадулла Сарвари, начальник службы безопасности ДРА (АГСА). Точнее гос­тем Б.С. Иванова и Л.П. Богданова и, естественно, эти встречи не афишировались, думаю, в том числе и самим Асадуллой, и проходили обычно на одной из вилл, занимаемых представительством КГБ.

Высокий, статный, с постоянной улыбкой, любитель шутки, он внешне мало подходил на роль шефа своего небезгрешного ведомства. Военный летчик по профессии, он стал чекистом, как у нас говорили, по призыву револю­ции. При знакомстве со мной он в шутливой форме поведал о своей первой встрече с нашими пограничниками в Термезе, куда он со своим экипажем перегонял для ремон­та королевский вертолет, напичкав его контрабандным ширпотребом, что и было обнаружено.

Он с интересом воспринял версию о готовящемся яко­бы переподчинении погранохраны из МВД в АГСА (она, как известно, не подтвердилась), хотя и понимал, что его ведомству будет сложно управиться с этой структурой. Его подчиненные в приграничных провинциях всегда актив­но взаимодействовали с пограничниками и своими и на­шими советскими, вошедшими позднее в северные провин­ции ДРА.

В отличие от армии, и даже МВД, где сохранились многие кадровые офицеры, служившие еще при Захир-Шахе и Дауде, в АГСА все начинали заново, как водится, методом проб и ошибок. Наша помощь этому ведомству по линии органов КГБ, безусловно, была существенной, но некоторые факторы, на мой взгляд, характерные для Афганистана, и тут играли свою роль. Во-первых, как и везде на Востоке, здесь каждый руководитель (волости, провин­ций, департамента, министерства и пр.) имел свою раз­ведку, свой осведомительский аппарат (естественно, не­профессиональный), и по любому важному событию ин­формации возникало столько, что в ней было сложно разобраться самому опытному аналитику. К тому же суще­ствовало много целенаправленной дезинформации, провоцирующей иногда правоохранительные структуры на ошибочные действия.

Другой негативный фактор — своеволие и беззаконие многих руководителей (губернатор, командир корпуса, дивизии, секретарь парткома и др.), по приказам которых и утверждаемым ими спискам часто производились аресты, в том числе и офицеров, без достаточных на то основа­ний. К тому же, властный Амин не обошел своим внима­нием и это ведомство, последовательно внедряя в него своих людей и даже родственников. Многие репрессивные акции (довольно часто — как ответ на теракты мятежни­ков) совершались органами АГСА и МВД по его прямому указанию.

На встречах с Сарвари и Борис Семенович, и Леонид Павлович популярно объясняли ему, что такое «наруше­ние законности» и чем оно обернулось в СССР в конце 1930-х — начале 1950-х годов, для руководителей НКВД-МВД. Кажется, Сарвари все это понимал, но ему трудно было вырваться из пут Амина. Он до конца оставался вер­ным Тараки, едва избежал расправы аминовской охранки в сентябре 1979 г. и вернулся в ДРА уже после свержения Амина.

Как и предполагалось, в мае резко возросла активность мятежников — фактически по всему Афганистану. Власти ДРА, казалось бы, многое делали, чтобы ослабить ее. Мно­гие решения Высшего совета обороны страны и ЦК НДПА были актуальными и целесообразными по замыслу (к при­меру, формирование «Комитетов защиты революции» из числа членов НДПА и других добровольцев; меры по ук­реплению боеспособности частей и подразделений армии и царандоя и др.). Но, как и в прошлом, завершить их реа­лизацию не удавалось, так как сказывались межведом­ственная разобщенность и неорганизованность, а в ряде случаев (особенно в провинциях) — прямое игнорирова­ние решений и указаний центра.

У мятежников, напротив, просматривалась более чет­кая скоординированность действий. Практически в Афганистане развертывалась гражданская война, где оппози­ционные режиму силы, поддерживаемые извне, применя­ли весь арсенал партизанской борьбы, диверсионно-террористических действий, сочетая их с активным ведением пропаганды и дезинформации. Главными объектами на­падений мятежников были пограничные подразделения и армейские части, дислоцированные вблизи границы.

В провинции Пактия (граница с Пакистаном) в резуль­тате нападения мятежников понесла тяжелые потери пограничная рота в Дваманде. Высланный от 25-й дивизии отряд поддержки попал в засаду, понес потери и вернулся в гарнизон (г. Хост). Там же в середине мая при попытке очистить от мятежников сел. Ваза попал в засаду и понес тяжелые потери батальон 38-го пехотного полка.

Вскоре нападению крупного бандформирования под­вергся и штаб 25-й пехотной дивизии, и дислоцирован­ный там же 59-й полк. Нападение было отбито, но без по­терь и тут не обошлось. Обстановка осложнялась броже­нием среди военнослужащих этой дивизии (дислоцирован­ной вблизи границы), их нежеланием вести боевые дей­ствия. Там же, в этой провинции, попали в засаду и были убиты два наших военных советника, а в районе Саидхель (тоже вблизи границы) был обстрелян и сбит армейский вертолет.

В провинции Газни обстановка обострилась с появ­лением там крупного бандформирования с тяжелым ору­жием.

В первой декаде мая здесь подверглась нападению мя­тежников и понесла тяжелые потери пограничная рота в селении Двачина. Рота оборонялась в старой крепости, получая боеприпасы и продовольствие вертолетами.

В провинции Кандагар мятежники крупными силами совершали нападения на пограничные подразделения, при этом три пограничных поста ими были захвачены. В про­винции Пактика понес тяжелые потери погранбатальон в селении Вазахва. Батальон около недели находился в ок­ружении практически без боеприпасов и продовольствия. Обещанная поддержка от 14-й дивизии длительное время затягивалась под различными предлогами, и лишь вмешательство министра обороны Ватанджара спасло поло­жение батальона. Но ситуация в этой провинции остава­лась тяжелой, под контролем мятежников здесь находилось два уездных центра и значительная часть пригра­ничной территории. Аналогичное положение складыва­лось и в ряде центральных провинций. В провинции Ба-миан, к примеру, части 8-й дивизии и подразделения ца-рандая в течение всего месяца вели упорные бои с банд­формированиями, пытавшимися овладеть центром про­винций. И лишь к концу месяца правительственным си­лам с помощью авиации удалось вытеснить мятежников в горные районы. Обострение обстановки в приграничных районах ДРА на юге (граница с Пакистаном) и на востоке (граница с Ираном) власти Кабула объяснили в первую очередь враждебной политикой этих двух соседних госу­дарств и стоящих за ними других сил в отношении ДРА.

В этом была доля истины. Фактов об этой роли спец­служб США, Саудовской Аравии, Пакистана и других стран, включая и известных боевиков-террористов (Уса­ми бен Ладен и пр.) ныне обнародовано много.

Но было трудно объяснить резкое обострение обста­новки весной и летом 1979 г. в северных, приграничных районах с СССР провинциях, населенных в основном тад­жиками, узбеками, туркменами и другими этническими группами. Известно, что социально-экономическое поло­жение в наших среднеазиатских республиках (при всех их проблемах в то время) было во много крат лучшим, неже­ли у их соплеменников в Афганистане. И не случайно за­родившиеся еще в 1950-е гг. в северных провинциях этой страны нолуподпольные молодежные революционные группы и организации («Вечное пламя» и др.) в своих про­граммах не исключали присоединение этих провинций к некоторым республикам Средней Азии. В 1960-1970-е годы, в бытность мою тогда начальником штаба, а затем и начальником войск Среднеазиатского погранокруга, к нам через границу неоднократно переходили (разумеется, не­легально) из Афганистана ходоки — представители узбек­ских, туркменских и других племен, кланов с просьбой о разрешении их людям перехода в СССР на постоянное жительство. И всякий раз по указанию из Центра мы от­казывали им в этом, ссылаясь на добрососедские отноше­ния с королевским режимом Афганистана.

Казалось бы, власти ДРА должны были иметь здесь хорошую опору и поддержку, а получалось наоборот. Те же таджики (а их в Афганистане насчитывалось более 3 млн. человек) - один из древнейших, богатых историей, но судьбой обиженных, разделенных народов, чей уровень жизни в сравнении с советскими таджиками был просто несопоставим — вместо поддержки новой власти повели с ней активную вооруженную борьбу. К тому же выдвинув из своей среды таких крупных руководителей, как Ахмад Шах Масуд и Б. Раббани, ставших в 1980-е гг. во главе Афганистана после падения правительства Наджибуллы. Здесь, на мой взгляд, кроме известных ошибок и переги­бов властей ДРА, характерных для всех регионов (репрес­сии, притеснения священнослужителей, родовых автори­тетов) свою негативную роль сыграл и махровый нацио­нализм Амина и его окружения, нежелание обеспечить равенство национальных меньшинств с титульной наци­ей — пуштунами. Последствия известны.

В мае возникла угроза захвата мятежниками г. Бала-мургаба (вблизи границы с СССР), где проживало много узбеков и туркмен. Особенно неудачно складывалась об­становка в другой северной провинции ДРА — Самангане. Здесь при попытке очистить ранее захваченный мятеж­никами район шахтерского поселка Дарай-Суф, сводный отряд 18-й дивизии понес тяжелые потери и отошел. Вслед за этим мятежники взяли под свой контроль несколько уездов этой провинции и создали угрозу захвата города Айбак. Два танка, захваченные мятежниками в районе Дарай-Суф, вскоре появились под Мазари-Шарифом. Аналогичная сложная обстановка возникла и в северных провинциях Герат и Кундуз.

В эти же дни в соседней с ними провинции Джаузджан началась крупная операция армейских частей и царандоя с применением авиации и артиллерии против крупного формирования мятежников. Однако применяемая арми­ей тактика «утюга» — выталкивания и рассеивания — по­зволяла мятежникам сохранять силы и перегруппировы­ваться. Были и более удачные действия правительствен­ных сил, главным образом в южных и центральных про­винциях (под Джелалабадом — пограничников и царан­доя, частей 14-й дивизии и ополченцев в провинциях Урузган и Газни и др.), но повсеместно перехватить инициати­ву правительственным силам пока не удавалось. Форми­рования мятежников стали появляться в окрестностях Кабула, что усиливало нервозность руководства ДРА и силовых структур.

В первой половине мая в Генштабе ДРА состоялось оперативное совещание руководства Минобороны, МВД и АГСА с участием наших представителей и советников. Обсуждались вопросы взаимодействия силовых струк­тур, меры по защите Кабула и замысел предстоящей опе­рации в районе Газни (там мятежники практически блокировали части газнийского гарнизона). И тут не обо­шлось без взаимных упреков (на этот раз между руководством Генштаба и АГСА), однако согласованные реше­ния по обсужденным вопросам все же были приняты, в том числе и наши предложения к замыслу и плану опера­ции в Газни.

Спустя несколько дней в МВД ДРА состоялась рабо­чая встреча наших офицеров-пограничников, в том числе и советников в некоторых приграничных провинциях, с новым заместителем министра внутренних дел, команду­ющим царандоем и куратором погранохраны ДРА майо­ром Али-Шахом Пайманом, назначенным вместо Таруна. Присутствовали также начальники ведущих отделов МВД.

Али-Шах — армейский офицер, до назначения не­сколько месяцев был командиром центрального армей­ского корпуса, ставленник и активный сторонник Амина. На встрече было объявлено об утверждении руководством ДРА ряда наших предложений, касающихся погранохра­ны, заслушаны доклады и соображения некоторых совет­ников и начальников отделов. Были также рассмотрены вопросы технического оснащения пограничных подразде­лений с учетом поступающей техники и вооружения из СССР. От имени руководства Али-Шах поблагодарил наших офицеров за оказываемую помощь.

16 мая ситуация в стране обсуждалась у Н. Тараки с участием X. Амина, руководителей Минобороны, МВД и АГСА. Присутствовали также наш посол А. М. Пузанов, главный военный советник Л. Н. Горелов, Б. С. Иванов и автор этих строк. В выступлениях участников совещания отмечалось неудовлетворительная реализация решений Высшего совета обороны от 27.03.1979 г., особенно в части координации усилий армии, МВД и АГСА в борьбе с мя­тежниками. Якуб настаивал на объединении управления всеми разнородными силами в Генштабе, но поддержки в этом не получил. Там же было одобрено предложение ру­ководства Минобороны о доукомплектовании и усилении 12,20 и 18-й дивизий. По каким-то причинам на этом сове­щании не выступил новый куратор погранохраны майор Али-Шах, для которого были подготовлены предложения по ряду пограничных вопросов (нам он сообщил, что пе­редал их Амину).

В заключительном выступлении Н. Тараки одобрил обсуждаемые предложения и призвал силовые структуры к более тесному сотрудничеству. Касаясь обстановки, он назвал иранский «хомейнистский фронт» против ДРА наиболее агрессивным (подобное ранее утверждал и Амин), и это было довольно странным. Удивил и его упрек в адрес наших советников за большие потери в двух афганских батальонах в провинциях Пактия и Пактика («Ваши товарищи недосмотрели...»), хотя он и завершил свое выступление благодарностью советским специалис­там. Как видим, иждивенческие настроения зарождались тут на раннем этапе и среди самого руководства ДРА.

Удивляло и другое. На подобных совещаниях, в том числе и ведомственных, с участием руководства ДРА и силовых структур все проблемы борьбы с мятежниками рас­сматривались в основном по части наращивания сил и средств, увеличения боевой техники, оружия и пр. (есте­ственно — из Советского Союза и, в основном, на безвоз­мездной основе). И почти не обсуждались вопросы опти­мального применения сил и средств (особенно в условиях партизанской войны), равно как и причины потерь и не­удач, и поиска наиболее эффективных форм и способов боевых действий в реальной обстановке. На мой взгляд, и влияние наших военных советников (находящихся тут с середины 1950-х гг.) на подобную ситуацию было доволь­но слабым. Спустя несколько дней после совещания Н. Та-раки пригласил нашего посла А. М. Пузанова и, повторив свою озабоченность обострением обстановки (мятежники якобы контролируют уже пять провинций, а в двадцати они готовы к этому), просил сообщить в Москву его просьбы ускорить поставку боеприпасов, в том числе и повышенной мощности; прислать 20 вертолетов с наши­ми экипажами; ускорить поставку техники и вооружения для четырех дивизии и др. Александр Михайлович, по его словам, напомнил Тараки, что из Москвы уже сообщали о нецелесообразности направления в ДРА советских экипа­жей, но Тараки настойчиво просил повторить просьбу. Мнения наших представителей было единое — на это со­глашаться нельзя, и такая телеграмма в Москву была от­правлена.

Известно, что и Тараки, и Амин с весны 1979 г. все на­стойчивее пытались расширить масштабы нашего военного присутствия в Афганистане. Выдвигались разные идеи, предложения, и они многим известны. Хочу отме­тить, что с самого начала этой кампании большинство наших людей в представительстве КГБ (и пограничники, естественно) относились к этому негативно, поскольку считали, что приход наших войск с любыми благими на­мерениями чреват втягиванием их в изнурительную партизанскую войну с непредсказуемыми последствиями. Но, как видим, так считали не все.

В двадцатых числах мая с полковником В.А. Кирил­ловым совершили поездку в провинцию Нангархар, граничащую с Пакистаном. В поездке участвовали также два старших офицера Отдела погранслужбы ДРА и наш по­сольский переводчик. Дорога от Кабула в провинцию про­ходила по склонам горных ущелий, через перевалы, по­вторяя древний Великий шелковый путь. Дорога доволь­но оживленная, по ней проходил основной поток людей и грузов из Пакистана в Афганистан и обратно (около 500 автомобилей в сутки). Охранялась она стационарны­ми и подвижными постами царандоя. Под Джелалабадом в сел. Дака побывали в отделе погранслужбы провинции и погранбатальоне. Батальон, как и другие, укомплекто­ван чуть более, чем наполовину. С переходом в оператив­ное подчинение 11-й пехотной дивизии его взаимодействие и обеспечение несколько улучшилось.

Служба пограничных рот была организована в основ­ном из мест постоянной дислокации постов. Отдельные направления периодически прикрывались укрупненны­ми нарядами во главе с сержантами. Главная проблема заключалась в контроле за передвижением людей и гру­зов из Пакистана и обратно. В сплошном потоке перегруженных машин, верблюдов, ослов и просто толп бреду­щих людей настоящий контроль практически был невоз­можен. Основная задача контрольно-пропускного пункта состояла в поиске оружия и боеприпасов, предназначенных для мятежников. Но ее выполнение было формаль­ным, поскольку многие пересекающие границу кочевни­ки, торговцы, охотники были вооружены. Маленький при­мер. Мое внимание привлек подошедший с пакистанской стороны к осмотровой площадке караван верблюдов (10-15), нагруженных большими тюками. Погонщик передне­го верблюда имел за плечами старинную английскую вин­товку «Бур», а на тюках крайнего в караване верблюда восседал погонщик с автоматом Калашникова. Хозяин каравана («караванбаши») — молодой индус в красивом зеленом бурнусе пояснил, что держит путь с товаром в Джелалабад, а караваны эти водил еще его отец. Раньше для охраны обходились одним-двумя охотничьими ружь­ями, а теперь вынуждены перевооружаться — на дорогах много желающих взять «бакшиш», дань, а то и просто ог­рабить. Здешние пограничники подтвердили, что знают этого торговца давно, за ним ничего плохого нет, и мы по­желали ему удачи.

В местечке Торг-хам граница и дорога уходят к перева­лу. На пакистанской территории наверху — пограничный пост (каменный) с амбразурами и стереотрубой на плос­кой крыше (газеты писали, что там недавно побывал небезызвестный Бжезинский и даже понаблюдал в эту трубу).

Настроение личного состава и офицеров, несмотря на многие проблемы с обеспечением и техническим оснащением, командование батальона, КПП и отдела погран­службы оценивали как вполне удовлетворительное. Это подтверждали советник при органах АГСА провинции полковник Ф. Д. Кудашкин и