Гуманитарных исследований им. Т. Керашева отдел славяно-адыгских культурных связей национальная библиотека республики адыгея
жүктеу/скачать 1.46 Mb.
|
- Бұл бет үшін навигация:
- Г.Б. Луганская КУЛЬТУРНЫЙ ДИАЛОГ В СФЕРЕ МУЗЫКАЛЬНОГО ИСКУССТВА АДЫГЕИ В ПЕРВОЙ ПОЛОВИНЕ XX В.
- О.Д. Макагоренко
Примечания:
Г.Б. Луганская КУЛЬТУРНЫЙ ДИАЛОГ В СФЕРЕ МУЗЫКАЛЬНОГО ИСКУССТВА АДЫГЕИ В ПЕРВОЙ ПОЛОВИНЕ XX В. Сформулируем специальную дефиницию культуры, наиболее операциональную в проблемном поле данной работы. Культура – это «особый духовный опыт человеческих сообществ, накапливаемый и передаваемый от поколения к поколению, содержанием которого выступают ценностные смыслы явлений, вещей, форм, норм и идеалов, отношений и действий, чувств, намерений, мыслей, выражаемые в специфических знаках и знаковых системах (языках)» [1]. По мнению А.Я. Флиера, показательно, что современная культура развитых наций основывается не столько на социальном опыте дня вчерашнего, сколько во все большей мере на превентивном переживании дня завтрашнего [2. С. 476]. Он отмечает: «Вся культура XX века посвящена переходу от усвоения социального опыта на основе «анализа уже сыгранного спектакля» к постижению опыта посредством «репетиции спектакля предстоящего». Видимо, социальный опыт вчерашнего дня не уйдет из культуры вовсе, но будет совмещен с прогнозируемым и моделируемым опытом завтрашнего дня. И роль последнего в культуре в обозримом будущем станет повышаться» [2. С. 482-483]. Культура – это то, что располагается между людьми, связывает их и обеспечивает их взаимодействие [3]. Важнейшим методологическим принципом понимания культуры является диалог. Методология взаимодействия культур, в частности, диалога культур, была разработана в трудах М. Бахтина. Диалог по М. Бахтину – это «взаимопонимание участвующих в этом процессе, и в то же время, сохранение своего мнения, своей в другого (слияние с ним) и сохранение дистанции (своего места)» [4. C. 430]. Диалог – это всегда развитие, взаимодействие. Он осуществляется в пространстве и во времени, пронизывает культуры по вертикали и по горизонтали. По М. Бахтину, каждая культура живет только в вопрошании другой культуры, великие явления в культуре рождаются только в диалоге различных культур. Способность одной культуры осваивать достижения другой – один из источников её жизнедеятельности. Диалог культур – это общение многих уникально-всеобщих личностей, доминантой которого является взаимопонимание. Взаимодействие выступает одной из движущих сил процесса развития национальных культур. Оно ведет к умножению опыта не только своей национальной культуры, но и других культур, показывает на возможность бесконечного и неисчерпаемого познания и художественного воплощения действительности. Взаимодействие направляет и способствует осуществлению творческих поисков художника. Как отмечает Н.В. Кокшаров, методологическое значение категории «взаимодействие» в том, что оно позволяет во всем объеме понять процесс развития национальных культур. Категория «взаимовлияние» может быть понята как одна сторона, один из результатов «взаимодействия». В ней нет указания на характер воздействия одной национальной культуры на другую. «Взаимовлияние» включает в себя обращение представителей той или иной национальной культуры к определенным сторонам действительности, темам, образам. «Взаимовлияние» выражает и практику освоения новых для данной национальной культуры приемов и средств художественного воплощения. Оно включает и психологический аспект: возбуждение творческой энергии в результате восприятия художественных ценностей, созданных другой национальной культурой [5]. «Как заметил М.М. Бахтин, многие особенности культуры могут быть правильно поняты и по достоинству оценены не ее творцами и непосредственными участниками, а отдаленными потомками. …В результате соприкосновения культур в каждой из них обнаруживаются такие глубины, о которых сами они могли даже не подозревать. Осмысление судеб чужой культуры помогает лучше понять и себя, и свое будущее. Без диалога культур нет истории, нет развития» [6]. Современное состояние российского общества свидетельствует о необходимости активизации культурного фактора, обращения к культурно-историческому опыту взаимодействия различных российских этносов, культурному диалогу, способствующему не только оптимизации социально-экономических процессов, но и стабилизации социально-политической ситуации как в стране в целом, так и в отдельных ее регионах. Обратимся к проблеме культурного диалога – русско-адыгейским культурным связям на примере музыкального искусства Адыгеи первой половины XX в. Ученые, исследователи, путешественники, музыковеды и композиторы уже со второй половины XIX в. проявляли большой интерес к адыгейскому фольклору, изучали и исследовали его. «XIX в. в лице адыгских просветителей, путешественников, побывавших на Кавказе – людей различных специальностей и разной степени музыкального образования, преподнес обстоятельные описания адыгейских народных инструментов, рассказал о форме бытования инструментальной музыки и о ее роли в народной жизни, очень скупо – о ее исполнителях и совсем немного – о самой музыке» [7. С. 118]. Некоторые аспекты музыкальной культуры адыгов рассматривались в работах Г. Берже, В. Васильева, Н. Дубровина, А. Дьячкова-Тарасова, Л. Лопатинского, Л. Люлье, С. Нечаева, В. Потто, П. Свиньина, К. Сталь, Ф. Торнау, П. Услар, А. Шегрен и др. Первое обращение русских музыкантов к адыгейскому музыкальному фольклору относят к 20-м годам XX в., когда музыковеды и композиторы Москвы, Ростова-на-Дону, Краснодара включались в состав музыкально-этнографических экспедиций по сбору, записи и изучению песенных, танцевальных мелодий и народного инструментария адыгов. Как правомерно отмечает Т.В. Сухова, они явились «пионерами русско-адыгских музыкальных связей советского периода» [8. С. 55]. Это композиторы и музыковеды В.Л. Мессман, А.П. Митрофанов, Г.М. Концевич, М.Ф. Гнесин, Н.Н. Миронов, А.Ф. Гребнев и др. С 20-х по 70-е гг. XX в. жизнь и творческая деятельность композитора, военного дирижера, музыкального критика Владимира Львовича Мессмана была тесно связана с Адыгеей. В архиве АРИГИ хранится рукопись Ш.С. Шу «В.Л. Мессман и адыгейская музыка» [9], в которой исследователь описывает пребывание В.Л. Мессмана в Адыгее в 1925 г., историю создания первых симфонических сочинений на адыгейские народные темы, приезд композитора в Майкоп в 1961 г. Широкое отражение в рукописи получила поездка делегации адыгейских деятелей культуры в Алма-Аты (1968 г.) для участия в авторском концерте В.Л. Мессмана. Концерт состоялся в зале Института искусств им. Курмангазы, в котором Государственный симфонический оркестр Казахской ССР под управлением Ш. Кажгалиева исполнил Первую адыгейскую рапсодию (Элегическую поэму), Увертюру-фантазию «Воспоминание об Адыгее» и Элегию-марш «Памяти героя-адыга» в новой редакции. Музыковед Д. Лифшиц впоследствии отмечал, что вечер адыгейской музыки проводился впервые, но оставил заметный след у слушателей, «темпераментная, эмоциональная музыка Адыгеи, до этого нам не знакомая, захватила и полюбилась» [10]. Эмоциональное восприятие музыки было подготовлено выступлением Ш.С. Шу «Симфоническая музыка Адыгеи» по казахскому радио. Спустя несколько месяцев эта программа прозвучала в записи по адыгейскому радио, а магнитофонная пленка до настоящего времени хранится в фондах комитета по телевидению и радиовещанию РА. Архивные документы содержат переписку композитора с деятелями культуры и искусства Адыгеи, знакомят с публикациями В.Л. Мессмана в майкопской прессе. В 70-е гг. XX в. В.Л. Мессмана продолжают интересовать различные аспекты культурной жизни Адыгеи, и композитор постоянно выступает на страницах газеты «Адыгейская правда». Его волнуют в равной мере и вопросы создания адыгейской оперы и балета, и проблемы становления хореографического искусства, и совершенствование работы адыгейской филармонии [11]. Культурный диалог, отражающий русско-адыгейские музыкальные связи, был присущ и деятельности ростовского композитора Адриана Павловича Митрофанова. Он собирал и изучал образцы музыкального фольклора народов Северного Кавказа в специальных экспедициях, организованных краевым горским научно-исследовательского институтом (1927 г.), а также на первой краевой олимпиаде национального искусства в Ростове-на-Дону (1931 г.). Результатом этой деятельности стала рукопись «Музыкально-песенное творчество горцев Северного Кавказа» в двух томах, хранящаяся в архивах Ростова-на-Дону и Майкопа (копия), детально проанализированная современными исследователями [12. С. 121]. Большой раздел труда А.П. Митрофанова посвящен адыгейской народной музыке и ее исполнителям. Значительный вклад в укреплении русско-адыгейских музыкальных связей принадлежит известному на Кубани собирателю казачьего фольклора Григорию Митрофановичу Концевичу. Бывший регент Кубанского казачьего хора, секретарь Кубанской ячейки композиторов, он участвовал в музыкально-этнографической экспедиции в Адыгею в 1931 г. Исследователи его творческой деятельности отмечают, что, имея большой опыт в записи украинской, русской музыки и записи фольклорного материала на фонограф, «он даже не предполагал, насколько сложно будет записывать и расшифровывать адыгейскую музыку» [13. С. 32]. Рукописный сборник Г.М. Концевича содержит 210 песенных и танцевальных мелодий, записанных им в 1931-1932 гг. и доработанных летом 1935 г., и хранится в архиве АРИГИ [14]. В «Записках профессора Концевича Григория Митрофановича» содержится информация статистического характера, описывается методика записи фольклора, даются тонкие наблюдения над процессом исполнения музыки народными певцами и музыкантами, поведением слушателей и их отношением к фольклорным записям, впечатления самого собирателя о ежедневной кропотливой работе по записи и нотации адыгейских народных мелодий. Кроме того, «Записки» включают описание музыкального инструментария адыгов, фотографии исполнителей и участников этнографической экспедиции [15]. В статье «Этнографическая музыка. Народное творчество прошлого и настоящего времени», написанной Г.М. Концевичем 12 марта 1931 г. в Краснодаре, описана история развития этнографии. Григорий Митрофанович отмечает, что этнографические исследования о Кавказе стали появляться в 1850-х г. в трудах Кавказского отдела Географического Общества, позже – в «Сборнике Сведений о кавказских горцах», изданных Кавказским военно-народным Управлением, в «Сборнике Сведений для описания местностей и племен Кавказа», изданных при Кавказском учебном округе, в «Этнографическом Сборнике», изданном при Румянцевском музее под редакцией Вс. Мюллера [16]. Автор статьи излагает требования к музыканту-этнографу, заключающиеся в том, что исследователь, «приступая к собиранию продуктов народно-музыкального творчества, должен иметь достаточный запас научных и практических сведений. Собирать народные песни, т.е. выслушивать их мелодию и слова, записывать, – труд довольно сложный, требующий большого навыка, терпения, любви и знания» [16. Л. 2]. Бережного и аккуратного отношения к себе требует фонограф, который, по мнению Г.М. Концевича, является «самым лучшим и верным спутником-помощником этнографа…» [16. Л. 5]. Собирательская деятельность Г.М. Концевича получила высокую оценку его современников. Рукопись, подготовленная к публикации, к сожалению, так и не была издана. Лишь в 1997 г. этот труд увидел свет. Под редакцией Ш.С. Шу и В.Г. Захарченко опубликован сборник «Музыкальный фольклор адыгов в записях Г.М. Концевича» [17]. Кроме вышеназванных материалов, собранных Г.М. Концевичем, в сборник вошли заметки адыгейского писателя и фольклориста, активного участника всех музыкально-этнографических экспедиций, проводимых в Адыгее, – И.С. Цея. В них фольклорист обращает внимание на особенности записи Г.М. Концевичем музыкального материала: «Мне казалось, что достаточно певцу и хору пропеть одну и ту же мелодию несколько раз, как ее сейчас же можно и записать. На практике же дело оказалось гораздо труднее и сложнее. Действительно, нужно иметь большой опыт, неограниченные любовь, большое терпение и усидчивость в процессе записи, приведения в порядок и немедленной переписи начисто уже записанного. Г.М. Концевич оказался обладателем всех этих качеств. Он, имея многолетний опыт в записи кубанских казачьих песен, обладал большой любовью к этому делу, перенес все это и в дело записи адыгейских песен… Он старался записать их точно, как «звучат в передаче от певца, гармоники или «шичепшин» [18]. Сам же Григорий Митрофанович писал, что «…никогда в жизни не приходилось мне решать таких музыкальных шарад, какие встречаются в адыгейской музыке» [18]. Особое место в истории русско-адыгейских музыкальных связей современные исследователи отводят композитору, музыковеду и педагогу Михаилу Фабиановичу Гнесину [8. С. 60-63]. Вместе с творческой группой этот музыкант являлся участником музыкально-этнографической экспедиции (1932 г.) по сбору материала для создания оперы на сюжет из истории Адыгеи. События, связанные с работой экспедиции, нашли отражение в документах архива АРИГИ – фотографиях, нотных материалах, письмах [19]. Как отмечает Ш.С. Шу, в силу ряда обстоятельств, замысел Михаила Фабиановича не был реализован, опера так и не была написана [20]. Это объяснялось тем, пишет Ш.С. Шу, что М.Ф. Гнесин так и не получил готового либретто оперы, а только «фабульный план – идео-литературный текст» («Ряд событий у одного народа в трех разделах и в 8-ми событиях»), определявший лишь общие контуры будущего действия, подготовленный поэтом и писателем Т. Чурилиным [21]. Он характеризовался как документ, на котором «лежала тяжелая печать идеологических установок эпохи и современных ему конструктивистских исканий по части формы» [20. С.188]. В переписке с И.С. Цеем М.Ф. Гнесин выражает озабоченность судьбой оперы и стремление сочинять музыку на основе адыгейских напевов, записанных в экспедиции. В письме от 24 декабря 1932 г он пишет: «…мне захотелось произвести «творческую» переплавку этого материала, при котором он, не утрачивая своих характерных особенностей, действительно стал бы плодом моего творчества» [19. Л. 9]. Спустя полгода: «Единственное, что было сделано серьезного в этом году, это ансамбль…мой секстет под названием «Эскиз к опере «Адыгея» [19 Л. 13].Сочинение было исполнено в Москве, в торжественной обстановке, на съезде революционных композиторов мира. М.Ф. Гнесин сообщал, что в Обществе культурных связей («БОКС») на нескольких языках было рассказано о поездке в Адыгею, об исторических судьбах черкесов, о замысле и музыкальных образах этой пьесы. При подготовке исполнения Секстета в Краснодаре (1934 г.) М.Ф. Гнесин желал, чтобы музыка «дошла до слушателей». «Надеюсь, что искренность этой вещи и мелькающие на всем протяжении подлинно народные элементы привлекут внимание слушателей» [19. Л. 21]. Партитура Эскиза к опере «Адыгея» хранится в архиве АРИГИ [22]. Сбор и редактирование фольклорного материала, собранного в Адыгее до 1936 г. и в данное время, были продолжены участниками музыкально-этнографической экспедиции, среди которых был композитор и музыковед Николай Назарович Миронов. Собирателем были записаны и уточнены более 200 песен и инструментальных мелодий адыгов, часть из которых прежде уже была зафиксирована Г.М. Концевичем, причем, в тех же аулах, и от тех же исполнителей. Согласно архивным документам, в предполагаемый для выпуска сборник Н.Н. Миронов включил три раздела: I – вокально-инструментальная музыка адыгейцев; II – сборник музыки адыгов; III – нотные записи и тексты песен, собранные и записанные Г.М. Концевичем и И.С. Цеем под общей редакцией автора сборника. Для книги «Музыка адыгов» композитором составлен список песен и пьес, собранных и записанных им в Краснодаре и аулах Адыгейской автономной области. Следует отметить, что их жанровая палитра разнообразна: это «героические песни, нартовский эпос, целебные, трудовые, народно-бытовые и хороводные, шуточные, любовные, обрядовые песни, плачи и грустные песни, революционные, красноармейские и колхозные песни, детские». Отдельными параграфами рассматриваются «индивидуальное творчество Ш.И. Кубова и танцевальная музыка» [23]. К сожалению, работа по изданию сборника адыгейского фольклора так и не была завершена, но композитором были сделаны обработки народной музыки в двух тетрадях – «Три адыгейские песни» и «Четыре адыгейские песни». Кроме этого, в архиве сохранены отдельные оркестровые партии для струнных, духовых и ударных инструментов, а также клавир для фортепиано в 4 руки [24]. Записи адыгейского фольклора, выполненные в 20-30-е гг. XX в. В.Л. Мессманом, А.П. Митрофановым, Г.М. Концевичем, М.Ф. Гнесиным, Н.Н. Мироновым, на тот период времени не были опубликованы. Изданными оказались лишь некоторые сочинения, часть из которых прозвучала в концертных залах Москвы, Ростова-на-Дону, Краснодара. Т.В. Сухова отмечает: «…авторские обработки адыгейских народных песен и танцевальных наигрышей… – это первые в советской музыке инструментальные /оркестровые и камерные/ произведения, построенные, в большинстве случаев, по принципу прямого цитирования народных тем» [8. С. 55]. Первую публикацию адыгейского фольклора «Адыгэорэдхэр. Адыгейские (черкесские) народные песни и мелодии» осуществил профессор Московской консерватории Александр Филимонович Гребнев. Приехав в Адыгею по приглашению научно-исследовательского института, он производил записи песен (1937 и 1939 гг.) в разных населенных пунктах области, а также изучал рукописи адыгейского фольклора, хранящиеся в архиве института. Перевод содержания песен с адыгейского на русский язык выполнялся при творческом сотрудничестве А.Ф. Гребнева со знатоками адыгейского фольклора Ш.И. Кубовым и Т.М. Керашевым. В работе над музыкальным материалом А.Ф. Гребнев испытывал трудности, связанные «со значительным расхождением нотных записей 1931, 1936, 1937 и 1939 гг. от одних и тех же исполнителей, которые почти всегда и категорически заявляли о том, что последняя запись их исполнения более правильная, чем все предшествовавшие» [25. С. 9]. Кроме того, как отмечал исследователь, «ясного и точного взгляда на это дело до сих пор не существовало, и никто не пытался установить его». А.Ф. Гребневу пришлось изучать музыкальные способности каждого исполнителя в отдельности, подмечать особенности в его исполнении, чтобы отделить «личное» от «общенародного», сравнивать записи одной и той же мелодии от разных лиц, тщательно изучать каждый нюанс в записях разных лет от одного и того же исполнителя. Значительные расхождения в записи песен А.Ф. Гребнев объяснял тем, что исполнители в устной передаче каждый раз как бы снова творчески переживали исполняемое, варьировали основную мелодию, отступая от предыдущего своего исполнения. Собирателем проанализировано 283 варианта исполнения адыгейского фольклора (244 мелодии – записи 1931 и 1936 гг., 39 – записи 1937 и 1939 гг.). В сборник включены 190 музыкальных примеров, представленных жанрами героических, исторических песен, плачей, трудовых, бытовых, целебных, любовных, свадебных, шуточных, колыбельных и детских песен, песен о животных и птицах, танцами (зафаки, загатляты, уджи). В пояснениях к песням и мелодиям – «Критическом обзоре музыкального творчества народа адыге (черкесов)» – А.Ф. Гребнев анализирует особенности музыки адыгов. Он отмечает: «…чем больше и чаще слушаешь и вникаешь в музыкальное содержание адыгейских мелодий, тем яснее выступают и структура их, и богатое разнообразие мелодико-ритмических оборотов, и пластичность интервалов, и сила музыкальных эмоций, вкладываемых адыгейцами в исполнение своих национальных песенных и инструментальных мелодий» [25. С. 184]. А.Ф. Гребнев указывает на взаимовлияние музыкальных культур народов. «Музыкально восприимчивый народ адыге не мог не слышать и не перенять лучшие мотивы песен соседних народов». Так, исследователем обнаружены связи адыгейского фольклора с музыкой русского, монгольского, украинского происхождения. В разделе, посвященном музыкальному инструментарию адыгов, А.Ф. Гребнев анализирует формы бытования камыля, пхачича, шичепшина. В 1939 г. музыкант реконструирует адыгейскую скрипку – шичепшин – «в оркестровый инструмент с четырьмя разными голосами (сопрано, альт, тенор, бас) с более мощным звуком, значительно увеличенным общим объемом звучания до 4-х октав, начиная от «С» большой октавы и вверх» [25.С. 209]. Это был опытный образец инструментов, в тот период времени их выпуск не представлялось возможным наладить, да и в народе широкого распространения он не получил. Однако впоследствии квартет шичепшинов А.Ф. Гребнева звучал в Москве на сцене Концертного зала имени П.И. Чайковского в 1957 г., во время проведения Дней культуры и искусства Адыгеи, посвященных 400-летию добровольного присоединения к России [26. С. 137]. Деятельность композиторов и музыковедов, работавших в Адыгее в первой половине XX в. в составе музыкально-этнографичеких экспедиций, имеет определенное историческое значение и является подтверждением культурного диалога и установлению русско-адыгских культурных связей во всех сферах искусства в последующие годы. Имея в виду музыкальную сферу, отметим, что несмотря на то, что у музыкантов «отсутствовали единые методологические принципы изучения музыкального фольклора» [27. С. 109], записи адыгского фольклора, сделанные русскими музыкантами, весьма ценны. Они послужили основанием к созданию истории музыкальной культуры адыгов, исследовательских работ и произведений разных жанров, написанных членами Союза композиторов Адыгеи и самодеятельными авторами. Следует отметить также значительный вклад русских музыкантов в развитие музыкальной культуры Адыгеи, прежде всего выполнением своей просветительской миссии. Особо выделяя деятельность А.Ф. Гребнева по публикации адыгейского фольклора, отмечается, что заслугой собирателя следует считать «сохранение им значительной части музыкального наследия и обнародование имен многих певцов-сказителей. В этом и ценность выпущенного сборника» [28. С. 23]. В 60-е г. XX в. усилился интерес к изучению адыгейского музыкального фольклора. Записи народной музыки проводит преподаватель теории музыки Майкопского музыкального училища А.А. Ленгардт. В июне 1960 г. в аулах Тахтамукай, Лакшукай, Адамий, городе Майкопе собирателем записано 75 мелодий песен и танцев. Все они снабжены комментариями об истории их создания и особенностях исполнения. Записи хранятся в архиве АРИГИ [29]. Большой интерес в установлении культурного диалога и изучении проблемы русско-адыгейских музыкальных связей представляют материалы научно-практических конференций «Музыкальный фольклор адыгов» (1986 г.) и «М.Ф. Гнесин в Адыгее» (1993 г.). Но это предмет наших дальнейших исследований. Примечания:
О.Д. Макагоренко жүктеу/скачать 1.46 Mb. Достарыңызбен бөлісу:
|