I прикладные аспекты иностранных языков

Горлова Ольга

К вопросу об эволюции французской ментальности (на примере анализа книги А.Гладилина «Жулики, добро пожаловать в Париж!»)

В традиционном значении «ментальность» синонимична «менталитету» (нем. Mentalitét) и подразумевает (как правило, в социологических контекстах) тот или иной «склад ума», то есть устойчивые интеллектуальные и эмоциональные особенности, присущие тому или иному индивиду (обычно как представителю некоторой социальной группы). Ментальность – способ видения мира, в котором мысль не отделена от эмоций.

Менталитет народа характеризует уровень общественного сознания, на котором мысль неотделима от эмоций, от исторически утвердившихся привычек, приемов сознания, которые используются людьми на подсознательном уровне. Это глубинный уровень коллективного и индивидуального сознания. Он представляет целостность норм мышления и ценностных представлений народа, нации; оказывает существенное воздействие на содержание и характер межчеловеческих отношений, мотивирует образ действий [1: 13].

Каждая культура в процессе исторического развития вырабатывает определенные системы норм, верования и убеждения, которые первично регулируют отношения между людьми и определяют характер жизнеосуществления и жизнеустроения в гражданском обществе. Мысль о культурных стереотипах, складывающихся в процессе самоидентификации человека с определенным этносом, осознания себя как носителя национальной культуры, выступающих затем в качестве регуляторов поведения в различных сферах его деятельности, становятся аксиомой. Каждая культура имеет свои представления о значимости тех или иных фрагментов поведенческого стандарта. Именно эти стереотипы формируют национальный характер, его отличительные особенности.

Так что может поведать нам о национальном характере французов русский гражданин Франции, эмигрант, писатель Анатолий Гладилин? Какими глазами он смотрит на современную Францию и что хочет донести до читателя XXI века? Попробуем в этом разобраться.

«Жулики, добро пожаловать в Париж!» не первый его взгляд на ставшую второй родиной Францию. Его статьи для русских изданий резки и критичны, остается только понять, сколько в них субъективизма, и насколько велика доля объективной оценки происходящего в наши дни.

Франция, описанная Гладилиным – это Франция моих кошмаров. Утрируя и так уже основательно утрированное видение Анатолия Гладилина, можно сказать, что Париж – это почти что часть колониальной Африки с примесью черных американских кварталов и повсеместно царствующей анархией. Франция, по его словам, настолько погрязла в «борьбе с расизмом» и «политкорректности», что забота о судьбах коренных жителей страны стала для государства чуть ли не самой малозначительной задачей. Неужели французов мучает ничем неумолимое чувство вины за многовековую колониальную историю и не так давно (по мировым меркам) окончившуюся войну в Алжире? Может, «простых смертных» французов совсем и не мучает по той причине, что судьба государства решается не в их уютных гостиных, однако именно они испытывают все тяготы «политкорректности»:

«…Я вхожу в вагон метро. По вагону мечется огромный негр. Скачет, визжит, орет, расстегивает ширинку, демонстрирует причиндалы. Причем, это не сумасшедший, речь его вполне осмысленна. Он требует, чтобы правительство легализовало всех подпольных иммигрантов. Он цепко улавливает недовольные взгляды, наклоняется над пассажиром и спрашивает в упор: «Ты расист?». Пассажир смущенно опускает глаза. Во Франции стыдно быть расистом. Во Франции никто не хочет быть расистом, особенно, когда двухметровый громила ставит вопрос ребром. Одна лишь хлипкая девчушка отважно вступает с ним в разговор – дескать, она против расизма, она на стороне нелегальных иммигрантов, но все-таки демонстрации нужно устраивать на улице. Буйный защитник обездоленных смеется ей в лицо: «Ты – белая б…, я тебе не верю». Вот это – символическая картина того, что сейчас происходит во Франции».

О проблемах расизма впервые громко заговорили в США. Демократия страны ковбоев Мальборо твердой поступью зашагала по свету, неся свои заветы в более молодые, но не так хорошо разбирающиеся в истинной власти народа страны. Постепенно Штаты стали законодателями мировой демократии благодаря собственной экономической стабильности и стремительному промышленному росту. Мода на «американский образ жизни» быстро захлестнула Старый Свет, и Франция не осталась в стороне. Принципы Европейского Союза берут за основу подражание и попытки превзойти основополагающие социальные характеристики Соединенных Штатов, и тем самым берут из такого примера не только преимущества, но и недостатки. В частности, маниакальную политкорректность. Африканец или любой другой представитель ранее угнетенного народа получает незаурядные права по сравнению с коренными, но все-таки ранее являвшимися колонизаторами, гражданами. Африканец не только не имеет права умереть в кинокартине (только за исключением героической смерти), но и не может быть не принятым на работу или остановлен для банальной проверки документов. Все отступления от перечисленных правил считаются разжиганием расовой дискриминации и несоблюдением прав человека, несмотря на то, что истинные коренные граждане страдают из-за возможности быть обвиненными в расизме. На самом же деле государство впадает из одной крайности в другую. Дискриминация – это одна сторона медали, борьба с которой привела опять же к дискриминации, только этот расизм – уже нетерпимость черного населения к белым. «Пусть страдают, как и мы страдали» – кажется, один из главных принципов бывших угнетенных.

Но все ли так «черно» во Франции, как описывает Анатолий Гладилин? Сам он пишет:

«Как ни странно, я считаю себя патриотом Франции. Мне жаль ту Францию, куда я с семьей приехал в 1976 году. Это была другая страна. Не маячили полицейские. Во всем Париже было два арабских квартала, где мирно торговали. Той Франции больше нет».

В этом высказывании, да и вообще во всей книге, тонкой ниточкой вьются две, на наш взгляд, очевидные мысли: «Франция для французов» и «О времена, о нравы…». Первая мысль довольно нехарактерна для эмигранта, но почти привычна для, увы, многих русских. Она передается слоганом «Россия для русских» и, видимо, распространяется на все, что русский человек начинает считать принадлежащим ему. И здесь намечается дискриминация по цвету кожи. Гладилин, как обладатель европейской внешности, считает себя в праве «притвориться» французом хотя бы потому, что не выделяется среди однородной белой, хотя и слегка чернеющей по краям массы. Но, надо отдать ему должное, как немногие эмигранты, он уважает и почитает историю и традиции Франции, как не каждый коренной житель, а уж тем более не каждый эмигрант:

«…Полиция старается сюда не заглядывать, коммерсанты отсюда бегут (им надоело, что их регулярно грабят), учителя жалуются, что дорогое оборудование в классах подвергается вандализму; ну а когда перед праздниками начинается обычная «иллюминация», то есть поджигают автомобили (горят машины не заезжих миллионеров, а местных жителей), то пожарников, прибывших тушить, встречает град камней.

Кто же здесь бесчинствует? Татаро-монгольские полчища? Разбойники из темных лесов? Нет, это местная молодежь – на 95 процентов дети иммигрантов из арабских стран и Черной Африки – так своеобразно благодарят Францию за ее гостеприимство».

«…Мы донашивали старые отцовские пиджаки, молодежь «горячих пригородов» щеголяет в фирменных кожаных куртках… Извините, я опять вспоминаю мое послевоенное детство» – продолжает автор. «Скученные коммуналки с одним туалетом на 20 семей, двухчасовые очереди в общественные бани, скудный пищевой рацион, ночные стояние за мукой и хлебом… Мы в Москве видели помидоры и огурцы лишь по большим праздникам и не подозревали о существовании апельсинов и бананов, а тут это, извините, за еду не считают – настолько приелось».

Вторую же мысль можно оправдать все-таки национальностью автора и его жизненным опытом, если можно таковым назвать привитую в Советском Союзе нарочитую жадность до «простых радостей» и страх недоесть и недополучить… Но это уже история другого менталитета.

И вот мы видим книгу о Франции, написанную не французом, но как будто поднимающую насущные проблемы неродного для автора государства. Сам Гладилин пишет: «…если бы моя книга вышла во Франции, то действительно она вызвала бы грандиозный скандал». Так что же получается, сами французы не заинтересованы в прекращении описанного Гладилиным произвола или чересчур поглощены политкорректностью? Обратимся к тем чертам национального характера французов, которые чаще всего упоминаются в беллетристике и в научной литературе.

Острый ум, рационализм, тяготение французов к ясной, точной, логичной, изящно сформулированной мысли отмечали еще Матвеева А.А., автор первой русской книги о Франции, позднее Фонвизин Д.И., Карамзин Н.М., Блок А.А. О скептическом складе ума писали Декарт, Монтень, Бейль, Эренбург, д’Эстен. Скептицизм французов сочетается с сильно развитым вольнодумством и нонконформизмом, то есть нежеланием подчиняться властям, авторитетам и установленным нормам поведения.

Критика и самокритика являются во Франции «национальным спортом, если не хронической болезнью», – утверждает один из французских социологов. Особенно недоверчиво французы относятся к правительству и государству, о чем в свое время говорили многие французские президенты. «Француз рожден фрондером. Управлять им всегда было нелегко» – признавал президент четвертой республики Р. Коти, а президент пятой республики Ж. Помпиду связывал склонность французов к критике и протесту с их индивидуализмом, «крайним эгоцентризмом», лежащим, по его мнению, в основе «глубокой природной неприспособленности к подчинению государственной власти». В подтверждение мысли о том, что эту черту национального характера французы скорее всего унаследовали от свободолюбивых и воинственных франков, Смирнов В.П. приводит цитату В.Ж. д’Эстена: «Склонность французов к неповиновению и свободомыслию берет начало от ‘галльского индивидуализма и пыла франкских племен’» [2: 121].

И где же теперь этот индивидуализм и это свободолюбие? Франция, кажется, поглощена эпохой глобализма. Быть Старым Светом немодно, невыгодно. Евросоюз – это уже попытка воскресить умирающую Европу, и у истоков создания этого международного образования стояла, опять-таки, Франция. Может быть, это передышка французского народа перед очередным жестом неповиновения?

Старая Франция никуда не делась. Провинции так и живут своей тихой, размеренной жизнью, с одной лишь разницей, что теперь жить им стало легче, благодаря современным коммуникациям и технологиям. Но что самое важное в жизни провинций – это сохранение традиций и давно сложившихся устоев. Может быть, Франция начнет бунтовать, когда некоренное население подойдет к границам загородных ферм и поместий, где еще бродят привидения давно умерших первых фрондеров?

1. 
   Вопросы культурологи, №8, – М. Просвещение, 2007.
   
2. 
   Диалог языков и культур в современном мире. – М. МГОУ, 2007.
   
3. 
   Гладилин Анатолий. Жулики, добро пожаловать в Париж». – М.: Глагол 2007.
   
4. 
   Ник Япп, Мишель Сиретт. Эти странные французы. – М.: Эгмонт Россия Лтд. 1999.