Исследование до времен правления Алек­сандра 1, но в действительности подробное освещение событий заканчивается на первых годах прав­ления Екатерины II



бет4/46
Дата13.06.2016
өлшемі6.67 Mb.
#132607
түріИсследование
1   2   3   4   5   6   7   8   9   ...   46

ИСТОРИЯ СИБИРИ

в себе трепет перед историческим свит­ком с удивлением перед гл убиной душев -ного мира конкретного живого человека. «Этот угрюмый, несловоохотливый по­садский, этот крестьянин с чер ствым видом, но не сердцем, знаете ли вы, но­сят к себе тайну благоговейное™ и со­страдания к неимущим братиям. Чтобы исторически засвидетельствовать исти­ну обоих чувств, — продолжает Слов-цов, — стоит перенестись в средину Святок». Обращаясь к обычаю сибиря­ков радушно встречать странников, многоопытный Словцов утверждает, что каждый человек как божественное создание в своей подоснове добр. «На­добно только... поднять завалившиеся сокровища со дна душевного, чтобы увидеть человека любви...» — напоми­нает нам историк!

После глубоких-глубоких раздумий, после разговоров с таежными людьми Словцов покажет нам, сколь большую роль в освоении Сибири, в поддержа­нии нравственных основ сибирской жизни играли христианство, религиоз­ные воззрения на мироздание. «По­смотрите на артели витимских зверо-ловщиков, —пишет историк, —и полю­буйтесь чувством их богобоязливости, которою они освящали, так сказать, лес и природу».

Словцов считал, что его предки были выходцами из окрестностей Великого Устюга, поэтому с особым трепетом он подмечает, что за благородными каче­ствами «витимских звероловщиков», образы которых ему так ярко запомни­лись, «отсвечивал образец устюжский»! Между прочим, заданным наблюдени­ем Словцова стоят исторические факты: непереоценима роль устюжан в освое­нии Сибири, азиатских побережий и

морей России. Эти люди не просто до­бывали таежного или морского зверя, чтобы обеспечить собственное суще­ствование. За ними шла вера в благород­ство собственных деяний, которая согре­вала и одухотворяла их жизнь.« Расходясь по лесам из первого стана, раздельные партии выслушивали от главного пере-довщика наказ ставить становья сперва во имя церквей, потом во имя Святых, ко­торых иконы сопутствуют артели, — де­лится Словцов достоверными сведени­ями. — Соболи, изловленные около первых становьев, назывались Божии-ми и в свое время отсылались в церкви». Словцов не утверждает, что именно так все происходило на всех пространствах Сибири. Огромная Сибирь, даже в север­ной ее части, отнюдь не была однород­ной и однообразной по живым людским пото кам; «...прави ла, исполняемы е Ви­тиму и Лене, были вдохновляемы духом западным, а не Киренском. Киренску и Якутску, куда не переставала прибывать сволочь людей и где нехотя перенима­лось кое-что из житья инородческого, еще не наступали подобные очереди ос-тепенения». В срединных же сибирских городах и в южных районах Сибири ис­торик встречал «не менее того примеры пороков и бесчинств», немало таких пороков встречал Словцов и в Тоболь­ске, его окрестностях... А собственные наблюдения он весьма ценил!

И если уж П. А. Словцов отведет не­сколько строк в «Обозрении» для опи­сания природных явлений в пределах Яблонового хребта (Яблонного, в напи­сании Словцова), расскажет о случаю­щихся там нередко сильных бурях, гро­зах, сопровождающихся ливнями, то он поделится с читателями и собственны­ми наблюдениями: «Раз случилось и


27

П.А.Словцов

нам, при переезде через хребет, провес­ти ночь в крайнем беспокойстве, среди беспрестанной молнии и неумолкаю-щего грома, тогда как дождь лился лив­нем».

Во время одной из вынужденных та­ежных остановок постоянный спутник Словцова в поездках по Вост очной Си -бири нижнеколымский казак Криво-горницын укрывал брезентом лошадей и кибитку. Словцов мимолетно обратил внимание на крупноствольную пихту, стоявшую невдалеке, и зачарованно улыбнулся: из сухонького дупла-гнез­дышка при мощных раскатах грома то и дело высовывалась любознательная мордочка белки... Неспешно перебежа­ли дорогу довольные ливнем сохатые. Шла обыкновенная жизнь тайги, воз­никшая не по воле человека, — и пото­му ее грешно обижать: все находится во власти божественной силы, во власти Провидения...

При чтении «Обозрения» порой складывается ощущение, что историк видел рельеф сибирских пространств не только вблизи, но и бросал взгляд на Землю, на могучую Сибирь словно бы сверху, из Космоса, охватывая азиатс­кую часть России единым взором (заме­тим, что «панорамностью зрения» отли­чались древнерусские летописцы). Кстати, в «Обозрении » по пов оду авто­ра одной рукописи он делает похвальное замечание, что тот «не чужд ведения космографического», а рассматривая за­кономерности, определяющие направ­ление стока сибирских рек, выразитель­но пишет о «планетарной сфероидаль­ности и южном положении горных кря­жей», задающих направление, «по кото­рому реки катятся к северу, из большей или меньшей дали, по наклонности

Сибирского долосклона, как вашгерда гигантского». И в то же время (что осо­бенно удивительно!) мудрый историк Словцов хорошо слышал, как, напри­мер, среди алтайских просторов и гор поют свои проникновенные песни теле-уты, как громко радуются дети прота­линкам и ручьям после долгой сибирс­кой зимы, как на вечерней заре бьют веселые перепела во ржи где-нибудь над кручами Ангары, Енисея, Оби или Ир­тыша...

Глубокое проникновение в жизнь ог-ромн ого края позволяло Словцову не­редко оспаривать сведения о Сибири, приводимые различными известными авторами. Так, он с иронией говорит, например, о забавном случае, узнанном из записок академика Гмелина, про то, как в Якутске некий «воевода, идучи в канцелярию, за 80 шагов стоявшую, от­морозил руки и нос, хотя и был одет в теплую шубу. Верно, — подшучивает Словцов, — воевода шел к должности в каком-нибудь глубоком раздумье, что­бы в минутном переходе дойти до таких крайностей». И с целью опровержения сибирской байки авторитетного учено­го Словцов напоминает, что ему в самые сильные морозы приходилось шесть раз проезжать через те места, в которых про­живал незадачливый воевода, останав­ливаться там, но «не доводилось испы­тывать толь страшных морозов, какими Шапп с Гмелиным пугали Европу». Кто-кто, а уж Словцов-то не раз сталки­вался с проявлениями суровых природ­ных условий Сибири, с которыми шут­ки плохи.

Не следует, однако, сетовать по пово­ду того, что Словцов, пристрастный к Сибири, подчеркивал ее достоинства, порой даже как бы несколько облагора-



28

ИСТОРИЯ СИБИРИ

живал ее природно-климатические ус­ловия, представлял их, так сказать, в более гостеприимном ракурсе, и уж тем более не ужест очал их, не «пугал Евро­пу»! Но ведь в сущности и беспристрас­тный к Сибири Сперанский не только с улыбкой назвал ее «отчизной Дон Кихо­тов», но и с почтением говорил, что «природа назначала край сей... для силь­ного населения... для всех истинно по­лезных заведений», хотя, продвигаясь по Сибири, ему, призванному утверж­дать справедливость, то и дело приходи­лось произносить суровое слово «арес­товать!» — так сильна была тогда пре­ступность в крае на всех уровнях жизни. А к сибирским злодеям Сперанский был беспощаден, арестовывал их немед­ленно, как, например, арестовал при встрече на реке Кан кровожадного ниж-неудинского исправника Лоскутова, державшего в страхе население всей ок­руги, так что при аресте запуганные си­бирские старцы произносили, глядя на избавителя: «Батюшка, Михаиле Ми­хайлович, не было бы тебе чего худого: ведь это Лоскутов»! И недаром отлитый из бронзы портрет Сперанского мы ви­дим рядом с портретами Ермака и Му­равьева-Амурского на гранях пьедеста­ла памятника в честь постройки Транс­сибирской магистрали, открытого в Иркутске в 1908 году, — так много Спе­ранский сделал для блага Сибири.

В литературе отзывы о Сибири и сибиряках отличаются большим разно­образием, как разнообразна и сама Си­бирь. Словцов к разнообразию мнений относился очень взвешенно, крити­чески...

Что же касается достоверности, то ею П ет р Ан дреевич всегда в есьма дор ож ил . Так, обнаружив неточности во второй

части «Русской истории», касающиеся похода дружины Ермака в Сибирь, Словцов тотчас пеняет историку Устря-лов у: «Н адобн о, чтобы п очтен ный сочи -нитель истории объяснил, на чем он ос­новал свои особливые мнения». Он раз­веет Миллерову лег енду о Ер маковой перекопи — некоем канале, будто бы прорытом казаками Ермака для спрям­ления пути по длинной дуге Иртыша. Словцов критически отнесется к публи­кации известным историком и археоло­гом Григорием Спасским «Летописи си­бирской, содержащей повествование о взятии сибирские земли русскими, при царе Иване Грозном, с кратким изложе­нием предшествовавших оному собы­тий», вступит в данном случае в спор не только со Спасским, но и с Карамзи­ным. Ознакомившись с конкретными фактами, приводимыми известным ис­ториком Сибири Фишером по поводу похода по Амуру вместе с Хабаровым казака Степанова, Словцов заявит: «Не верю Фишеру!»

Сибирский историк предпочтение всегда отдавал истине, экзотика его не привлекала. Например, в соответствую­щем месте «Обозрения» он безоговороч­но скажет по поводу сведений, приводи­мых уже известным нам Шаппом: «Француз прав!» Однако Словцов жест­ко ответит на «злоречивое» описание Гмелина в 1734 году нравов сибиряков, когда тот укорял их в пьянстве и распут­стве. Историк, не оправдывая пороков своих земляков, все же не может ограни­читься тривиальным укором. В «Обоз­рении » мы читаем мудрые замечания историка по этому поводу: «Кто же та­кие были создатели многочисленных в Сибири храмов, начиная с Верхотурья до церквей Аргунской или Нижнекам-


29

П.А.Словцов

чатской? Те же сибиряки, которых са­молюбивый иноземец без разбора име­нует пьяницами и распутными. И разв­ратность в жизни и благочестие в деле Божием! Как совместить одно с другим? Стоит только заглянуть в бедное сердце человека, в котором растут вплоть подле пшеницы и плевелы». А дальше Слов-цов, проявляя не только смелость, но и прозорливость, считает нужным резон­но заметить: «Пожалеем о характере заб­луждений, нередких и в звании Гмели-ных, нередких и в нашем веке, и навер­стаем порицаемую чувственность взгля­дом на христианскую жизнь слобод, ис­стари заселенных крестьянами, а не по-селыциками». Однако заблуждения ни­как не переводятся.

Не будучи кабинетным исследовате­лем, хорошо представляя себе по лич­ным впечатлениям тот огромный край, об историческом процессе в котором он говорит, Словцов и природу, ландшафт также считает существенной составляю­щей истории.

Конечно, в данном случае Словцов и не претендует на роль первооткрывате­ля: историю народов от среды их обита­ния не отрывали ни древний Геродот, ни современник Словцова Иоганн Готфрид Гердер с его «Идеями к фило­софии истории человечества», ни оте­чественные историки — опыт предше­ственников (в том числе концепции историзма, развитые Гердером) он не просто учитывал в своей работе, но опи­рался на него, то есть стоял, как образ­но говорил некогда Исаак Ньютон, на плечах гигантов.

Словцов испытывал как историк творческое беспокойство и наслажде­ние не только тогда, когда в архиве на­ходил вдруг неизвестный свиток или когда ему удавалось восстановить тот

или иной исторический пробел, но и тогда, когда внимательно всматривался в особенности естественной окружаю­щей среды, ибо он не игнорировал при­роду при рассмотрении исторического процесса (за что ему нередко приходи­лось выслушивать упреки!), не очень-то оберегая стерильность исторического жанра.

7.

Взгляд историка на исторический процесс отличается истинным демокра­тизмом. Именно демократизмом взгляда вызвано уважительное, достойное отно­шение Словцова к нравам,традициям, особенностям характера и быта сибиря­ков, раскрытым на страницах «Обозре­ния», что впоследствии во многом по­служило серьезным основанием, чтобы назвать этот исторический труд «энцик­лопедией сибирской жизни». Следует также отметить, что одна из особеннос­тей «Обозрения» заключается в том, что I оно представляет собой одновременно i как проповедь теоретических взглядов! Словцова на историческое развитие об-; щества, так и его духовную, душевную; исповедь как человека и гражданина! «сибирской нации» (так обозначена на-1 циональность Словцова в одном из до­кументов, составленных в Тобольской! семинарии).



Когда через многие годы Словцов станет денно и нощно просиживать кабинете, расположенном в одном из домов подгорной части Тобольска, пе­релистывая собственные записи в мно­гочисленных тетрадях, обращаться редким книгам — ему будут так необхо­димы тишина и уединение. Литература, приведенная в научном труде Словцова и обозначенная как «Руководства при

ИСТОРИЯ СИБИРИ

составлении обозрения», должна будет всегда находиться под руками. Он еле сможет выкраив ать небольшое время для столь им любимых пеших прогу­лок...

А пока Петр Андреевич, не пугаясь ни мороза, ни ледяного ветра, одетый в надежную медвежью доху, в бобровой шапке, смахивая с бровей меховыми ру­кавицами искрящийся на солнце иней, едет то в Якутск, то к рыбакам Байкала, то в дальние поселения ссыльных...

В жаркий день, коротая длинный путь, он сбрасывает с себя сюртук, оста­ется в одной рубашке. Просит, чтобы казак остановил возок посредине поля­ны, где расцвели купальница сибирс­кая, золотистая примула, сарана, зверо­бой. Он торопится побывать везде, мно­гое разглядеть и понять!.. Он пытается убедить иркутского губернатора Трес-кина, что учебные заведения губернии находятся в бедственном положении — необходима помощь. Тот сперва под­держивает Словцова, но вскорости ни о какой помощи и слушать не желает.

В Иркутске к П. А. Словцову часто приходит домой любознательный моло­дой человек Иван Калашников. У исто­рика нередко бывают в гостях учителя Кокорин и Щукин — иркутяне, недав­но окончившие Петербургский педаго­гический институт, открытый в свое время при содействии И. И. Мартыно­ва. Особенно большое участие Словцов принимает в судьбе Калашникова —да­ровитого человека, пробующего свои силы в литературе. В дальнейшем Ка­лашников станет одним из наиболее популярных писателей-сибиряков, с помощью Словцова переберется в Пе­тербург. Роман Калашникова «Камча­далка», другие его произведения при­влекут внимание Пушкина, о книгах

сибирского романиста будут писать, хотя и чрезмерно предвзято, В. Белинс­кий, Н. Полевой. Калашников и Слов-цов станут близкими друзьями, несмот­ря на то, что их разделяла 30-летняя раз­ница в возрасте...

Оказавшись после Петербурга сна­чала снова в Тобольске, а затем в Ир­кутске, Словцов мучительно пережи­вал столичные перипетии. Перед ним со всей очевидн остью обозначилась ко­лоссальная опасность; он столкнулся с реальной угрозой сбиться со своего ис­тинного пути, изменить природным да­рованиям, отказаться от высоких целей, связанных с творчеством, с ориентаци­ей на лучшие человеческие порывы. Он прекрасно осознавал, что в Сибири ли­шается многих возможн остей, в сравне­нии с Петербургом, для проявления себя на государственной службе, в на­уке, в литературе, в других сферах ин­теллектуальной деятельности. Словцов несколько раз предпринимал энергич­ные попытки к возвращению в столицу, но они оказались тщетными... А когда раз ре шен ие на возвращени е в Пет ер -бург наконец-то было получено, то он уже и сам не пожелал уезжать из Сиби­ри! А житейских, обыденных трудно­стей у него всегда было предостаточно. Недаром историк, не привыкший жало­ваться, все-таки писал Ивану Калашни­кову в Петербург летом 1829 года, уже работая над «Обозрением»: «...Я оста­юсь среди волков, нападающих на меня в злобе и неведении». Но и в такой об­становке Словцов не терял главного ориентира: «Он один (Бог. — В. К.) наш защититель, — говорит Словцов в том же письме к Калашникову, — и если бы сего верования не имел я, то давно бы жизнь моя излилась, как вода, по словам Дави­да». Вот мы и нашли главный источник,



П.А.Словцов

из которого историк черпал силы для жизни и творческой работы...

В Иркутске затяжная борьба Словцо-ва с косностью местных высокопостав­ленных особ в конце концов была воз-чаграждена для него событием празд­ничным! В 1819 годуМ. М.Сперанский, освобожденный из ссылки, назначается Александром I на пост сибирского гене­рал-губернатора. От этой должности И. Б. Пестель был отстранен, а иркутс­кий гражданский губернатор Н. И. Тре-скин вскорости отдан под суд. Перед Сперанским в Сибири императором были означены две труднейшие задачи: выкорчевать злоупотребления властью чиновниками и реформировать управле­ние Сибирью — «сообразить на месте по­лезнейшее устройство и управление сего отдаленного края». Император хорошо себе представлял, что лучше Сперанско­го приопемы Сибири понять и разре­шить 'сможет никто. Ведь в отноше­нии Сперанского, пожалуй, и сегодня остаются справедливыми следующие слова: «Со времен Ордин-Нащоки-на, — писал историк В. О. Ключевс­кий, — у русского престола не стано­вился другой такой сильный ум; после Сперанского, не знаю, появится л и тре­тий». В Сибири Сперанский проделал огромную работу, его реформы поныне остаются самыми мощными и самыми разумными за всю историю Сибири. Среди различных документов тогда были подготовлены и приняты два важ­нейших: «Учреждения для управления сибирских губерний» и «Устав для уп­равления сибирских инородцев». При­ступая к подготовке Сибирской рефор­мы, Сперанский исходил из собствен­ного взгляда на окраины империи как на «гетерогенные» образования, требую­щие и в управлении и в решении иных

вопросов индивидуального подхода. При этом необходимо помнить о следу­ющем: Сперанский подчеркивал, что «следует вводить новый порядок посте­пенно», что все его новшества «пред­ставляют более план к постепенному об­разованию сибирского управления,не­жели внезапную перемену» (выделено мной. — В. К.), — так он говорил в письме к П. М. Капцевичу, назначен­ному генерал-губернатором Сибири ему на смену. Сперанский многое сде­лал для решения так называемых «си­бирских вопросов», над дальнейшим «снятием» которых позднее почти бе­зуспешно бились «областники», другие деятели, не удовлетворенные развитием нашего сибирского края...

Приехав в Иркутск, Сперанский ча­ст о в ст речается со св ои м старинн ым другом Словцовым, который разделяет его взгляды на реформирование управ­ления Сибирью. Они сразу же провели несколько вечеров в бурных разговорах, воспоминаниях. Словцов оказывается советником Сперанского! Главную, важнейшую тему их бесед составляли размышления о переустройстве настоя­щего и прогнозные обсуждения достой­ного будущего Сибири, — эти разговоры имели немалое значение для подготовки Сперанским знаменитой Сибирской ре­формы, начатой в 1822 году и по суще­ству задавшей направление в развитии Сибири вплоть до XX века. К сожале­нию, многое из намечаемого к рефор-ми ров анию было приост ан овлен о пос -ле восстания декабристов.

Словцов считал необходимым поде­литься со Сперанским как с государ­ственным деятелем собственными на­блюдениями, накопленными за многие годы, чтобы оказать влияние на судьбу в развитии Сибири. Петр Андреевич ви-


32

ИСТОРИЯ СИБИРИ

дел реальные успехи в обживании края, однако считал, что «их было бы более, если бы предприятия частные не стал­кивали сь с бесчи сл енн ыми пр егр ада -ми». Он убежденно говорил Сперанско­му, оперируя цифрами, о «недостатке капиталов и недостатке руд дельных», чтобы доводить до конца «начинания, сколько-нибудь значащие». Словцов размышлял о предметах животрепещу­щих и, кажется, очевидных: для подня­тия благосостояния народа и Сибири в целом следует не «брать за одну вещь четыре или пять раз больше, но... одну вещь умножать в четыре или пять раз»! А ведь Сибирь необыкновенно богата для счастливой жизни!

Когда однажды речь зашла о разви­тии земледелия в Сибири, то Словцов, разм ечт авшись, стал даже г оворить о том времени, когда появится возмож­ность «осушить Барабу водопровода­ми», чтобы использовать эту огромную равнину под тучные нивы и пастбища. Его взгляд простирался и дальше, на се­вер, к Васюганью, где, по мнению Слов-цова, «потомки на болотах учредят сено­косы, потом нивы, а на других станут добывать топливо». Словцов, хорошо зная о зависимости благосостояния страны от самочувствия земледельцев, а также о том, что работа с землей требу­ет не только больших знаний, но време­ни и терпения, поведал Сперанскому про то, как «татары чулымские, буряты, жившие по Ангаре, Иркуту, Селенге и Оке долго не принимались за соху из опасения хлопот, с земледелием связан­ных».

Убежденный сторонник грамотного частного землепользования, Словцов, размышляя о будущих изменениях в си­бирском земледелии, заразит и Сперан­ского своей убежденной, действенной

страстностью: «Нетрудно предвидеть, как плодоносно расцветут нивы, когда наука европейского полеводства, по­роднившись со смышленостию сибиря­ков, ознакомит их с полезными агроно­мическими открытиями!»

Из поля зрения Петра Андреевича Словцова не выпала и Кулундинская степь, через котор ую он не однажды проезжал. Разве не ясно, что она лучше, чем какие-либо другие места Сибири, «пригодна своими травами для утучне­ния рогатого скота и лошадей. Тут наи­лучшее место для стад и табунов»! Ми­н увшее вр емя показало, чт о п от омки далеко не всегда прислушивались к ра­зумным советам Словцова.

Во время одного из разговоров на квартире Словцова в поздний морозный вечер Словцов, разгорячившись, убеж­дал сибирского генерал-губернатора Сперанского в том, что безнравственно «заселять пространную к востоку Си­бирь чрез устранение в нее преступни­ков, гуляк беспаспортных», поскольку именно такое заселение и позволяет за­частую некоторым чиновникам считать сибиряков «людишками худыми, скуд­ными и неспособными к казенным по­ручениям». Трудные это были разгово­ры двух умнейших людей России.

Высказал Петр Андреевич и свое от­ношение к торговле на сибирских про­странствах — она должна быть позволе­на каждому, «кто примет на себя обязан­ности торговые». А чиновникам всех ранг ов н ужн о хорошо понимать , что они, «придираясь к торговцу, посягают на свободу торговли, на ценность това­ров и на собственность потребителей».

Необыкновенно темпераментной, захватывающей оказалась беседа, во время которой Словцов настоятельно подчеркивал, что сибирская жизнь на-




2 - 2599 Словцов

33

П.А.Словцов

ходится на таком рубеже, когда многое зависит от грамотности людей, работа­ющих в богатейшем крае, за которым угадыв ается чр езвыч айн о энергичное будущее. Он убеждал Сперанского, что необходимо добиваться немедленного открытия университета в Сибири! Си­бирская молодежь должна иметь воз­можность к получению современного высокого образования у себя на родине. Сибирская земля нуждается в науке, как нива нуждается в теплом ливне. Нельзя стоять спиной к европейской науке!..

Сперанский, разделяя мнение др уга, попросил его, чтобы свои мысли по по­воду открытия университета в Сибири он изложил в письменном виде. Слов-цов уже в конце 1819 года написал такую записку, вручил ее Сперанскому. Одна­ко решение животрепещущего вопроса об открытии университета в Сибири за­тянулось на целых 70 лег!.. После мно­гочисленных иркутских бесед со Слов-цовым Сперанский, не раз убедившись в глубоко пристрастном отношении друга к судьбе Сибири, сообщал о нем в одном из писем дочери Елизавете в Пе­тербург: «Кажется, если бы предложили ему место канцлера, то и тогда он не двинулся бы никуда отсюда».

Результаты работы Словцова в обла­сти народного просвещения в Восточ­ной Сибири были весомы, его репута­ция становилась все более и более вы­сокой — тому способствовали высокая образованность и талантливость Петра Андреевича, его независимость во взглядах, щепетильность в работе и бе­зукоризненная честность. Возрастанию известности Словцова среди грамотно­го населения Сибири поспешествовала также публикация его статей в журна­лах. Так, в 1816 году читатели в «Казан-

ских известиях» познакомились с его статьями «Из записок о числе поселен­цев, водворенных за Байкалом», «Заме­чания о реке Ангаре», «Общий взгляд на Иркутскую губернию», «Несколько слов о городе Нерчинске» и другими. Статьи возникли как результат длитель­ных поездок по Восточной Сибири, а также на основе изучения архивных и других материалов.

В 1821 годуП.А. Словцов, по рекомен­дации министра просвещения А. Н. Голи­цына, был утвержден Александром I ви-зитатором всех училищ Казанского учеб­ного округа, в который входили тогда все училища Сибири. Интерес Словцова к новым местам получил теперь практи­чески неограниченные возможности для своей реализации. В поле его зрения оказалась сеть учебных заведений от Охотска и Якутска до Вятки и Соликам­ска. Время проходило в нескончаемых поездках, в знакомстве с работой учеб­ных заведений, при самом горячем же­лании сделать все возможное, чтобы обучение молодых сибиряков, которым самим предстоит определять судьбу сво­ей страны, отвечало требованиям жиз­ни. Он писал записки в Министерство просвещения и в Казань, просил помо­щи, предлагал преобразовательные меры. Нередко случались и жесткие раз­говоры с теми директорами учебных за­ведений, которые не очень-то радели за судьбу дела.

У него собираются новые материалы о проблемах сибирской жизни, и они ложатся в основу статей, которые в пер­вой половине 20-х годов прошлого века он печатает в журналах «Вестник Евро­пы», «Сибирский вестник», в это же вре­мя в «Азиатском вестнике» начинают печататься с продолжением его знаме-



34


Достарыңызбен бөлісу:
1   2   3   4   5   6   7   8   9   ...   46




©dereksiz.org 2024
әкімшілігінің қараңыз

    Басты бет