сентября 1964 г. Московский академический театр им. В. В. Маяковского. «Иркутская история» А. Н. Арбузова [Пост. Н. П. Охлопкова, худ. К. В. Кулешов.]

17 сентября 1964 г. Московский академический театр им. В. В. Маяковского. «Иркутская история» А. Н. Арбузова [Пост. Н. П. Охлопкова, худ. К. В. Кулешов.]

Хор — это первый ряд «зрителей». Какие-то невзрачные, заурядные личности, очень невыразительные: немолодой, бухгалтерского типа человек, пожилые домохозяйки, какие-то кокетничающие перед настоящим зрителем девицы. Ремарки и реплики хора раздроблены, передаются от одного к другому (при этом говорящих высвечивают прожектором), плохая декламация, какая-то неловкость, то есть неловко себя чувствуешь, когда говорят из хора, — стыдновато. Действие идет рывками, это зрелище, а не органическое действие, — хотя по замыслу, видимо, сценическое действие должно сливаться со зрительным залом, зрители должны себя почувствовать участниками. Хор — это «зрители», но почему же они в курсе дела иркутской истории, почему они «вспоминают»? Хор получается довольно бессмысленным. С другой стороны, театральная разработка каждого куска в отдельности иллюстративно-театральная. Сердюк [А. А. Ханов] признался в любви Ларисе [С. А. Зайкова] — сразу же все члены бригады стали вокруг него и сплясали. Это внутри сцены, где идет довольно напряженный разговор о судьбе Вали [С. Н. Мизери]. Итак все, ничего не пропускается, ничего не оставляется на долю фантазии зрителя. Получается очень тяжеловесно и старомодно. Те приемы условного театра, театра 20 х годов, которые были изгнаны со сцены и казались очень «современны», здесь приобретают характер чего-то дремучего. Современная театральность лаконичнее, она не описательно-символико-аллегорическая (режиссер формулирует свои мысли, дает свои сигналы, информацию, впечатления — средствами зрелищно-театральными), а опускающая какие-то звенья, обнажающая человеческие отношения, общение людей на сцене, все лишнее убирается. У Охлопкова старомодная, тяжеловесная театральность, громоздкая и назойливая.

{252} Актерам дается возможность импровизировать, жить на сцене свободно. При этом обнаруживается их убогость, равнодушие, незаинтересованность, непонимание. Сцена Сергея [Э. Е. Марцевич] и Виктора, где они едят вафли: они едят печенье, и потому возникновение разговора о технических проблемах — бессмысленно. Много какой-то словесной грязи, неточностей, пробалтывание (нарочитое и невольное) словесного гула, изображающего разговор.

Сердюк сердитая на Зину [В. Е. Славина], Денис [К. А. Мукасян] загораживает ее, лезет в карман гимнастерки и говорит: «Таблеточки, таблеточки». Это импровизация — без всякого внутреннего смысла, чисто эстрадный принцип. И это характерно для спектакля — такая эстрадность.

Исчезает общий смысл, содержание, подтекст. Все сведено к чисто «семейной» истории. Никакие жизненные трудности не владеют действующими лицами (Сергей — наивен, глуп), не существует сложностей и трудностей отношений человеческих. Просто Валя страдает от того, что ее не берет замуж Виктор (она любит Виктора). Сергей — это реабилитация ее, она соглашается: хочет семью, ребенка. Т. е. все — вне времени и пространства. Брак превращен в проблему, специально разрабатываемую.

18 сентября 1964 г. Московский академический театр им. В. В. Маяковского «Кавказский меловой круг» Б. Брехта [Постановка В. Ф. Дудина, художники В. Ф. Кривошеина и Е. К. Коваленко, музыкальное оформление И. М. Мееровича.]

Пролог (в этом есть какая-то ложь — отказаться от себя, от своего, ради какого-то абстрактного общего).

Действие трактовано как самодеятельность колхозников, которые с помощью подсобных средств устраивают спектакль, — но нет подлинной веры, наивности, а есть довольно осведомленное пародирование театральности. Певец [Е. Н. Лазарев] — в отличие от Э. Буша в «Берлинер ансамбль» — не столько переживает действие, ведет его, как бы из себя воссоздает, а скорее превращается в распорядителя у ковра: быстрее внести на сцену, пританцовывая, текст — и так видим, что они говорят. Игра с бурками, бубнами (выстрелы), кругами с горящей бумагой (пожар), объявление антракта (чай, распрыскиватель).

Движущиеся декорации (плетни, здания, кувшины — за ними человек, это продолжение его, его одеяния). Маски.

Латники: немецкие шлемы с рогами (в прологе действующие лица разбирают маски), на груди сковородки (Казбеки смотрится в сковородку как в зеркало). Лица серые. Губернатор Абашвили [А. С. Лазарев] — нелепая фигура. Потом его тащат на веревках. Тоже комически (нет ничего ни высокого, ни низкого, ни злого). Замысловатые головные уборы у врачей, у Кормилицы на груди привязаны две оплетенные бутылочки. Казбеки [К. А. Мукасян] — красная борода, отвратительный карлик на согнутых ногах. Старик и старуха — комические фигуры (согнутая, старая — все на том, как она движется по сцене, садится на корзину). Старик с молоком — тоже комическая фигура. Все раздраконено.

Аздак (Л. Н. Свердлин). В «Берлинер ансамбль» Буш-певец становился Аздаком, это как бы сам автор садился на это место, судил, он был внутренне свободен, не подчинен этим законам, вне этих {254} противоречий; он шутил — таким судья не мог быть, это была свободная игра воображения. Свердлин делает из Аздака «характер», сочно, — и Аздак исчезает!

Нет ни настоящего зла, ни добра, — сложности жизни не существует, есть личные ситуации (Груше). Трогательная история девушки, сколько-нибудь живого и важного смысла не вкладывается, только семейная драма.