Исторические предпосылки возникновения режиссуры

13 апреля 1965 г. [Джон Рид. Сценическая композиция Ю. П. Любимова, С. К. Каштеляна, И. Н. Добровольского, Ю. Г. Добронравова. «Десять дней, которые потрясли мир». Московский театр драмы и комедии на Таганке. Режиссер Ю. П. Любимов. Художник А. И. Тарасов. Композитор Н. Н. Каретников. Балетмейстер Н. И. Авалиани. Тесты песен Б. Брехта, А. А. Блока, Ф. И. Тютчева, Д. С. Самойлова, Н. Мальцевой, В. С. Высоцкого].

{277} Система ассоциаций (моих, зрительских): биография Евтушенко (наивная идея революции, она есть, но где ее следует искать?), Горбовский (кривляние и ерничество, вдруг — голос человеческий, тихий, чувство природы, родины). Окуджава. Молодежь, толпа на улице — выкрики, гитара (ритмическая, однообразная, поглощающая, магическая) — это главное, это доминирующее. Несколько ведущих от театра.

Сопряжение:

Вертинский — война.

Тютчев — Окуджава.

Хаос, неразбериха, путаница — и голос Ленина, спокойный, немного картавый, интеллигентный, иронический, ядовитый. Например: слова «не каждая кухарка может управлять государством» — «но только не чиновники!».

Этот голос звучит еще по-другому: в песнях ведущих, и не только ведущих. Например, юнкера поют о том же и так же, потом их диалог (уже юнкерский), но песни юнкеров и ведущих неотличимы. В хаос, кривляние, балаган врываются голоса — вдруг красивые, человеческие, богатые по интонациям, по тембрам, живые.

Хаос митинга: движущаяся толпа, световые эффекты. Выталкивают оратора. Вдруг все замирает — в кругу, на лестнице солдат в шинели и без рубахи, он говорит очень спокойно, тихо, без надрыва, без напряжения, крика: «Народ голодает, а разные там члены в довольстве млеют».

Обывательско-чиновничья-интеллигентская стихия.

Текст — чистая композиция, откуда только не берут: от анекдотов и ходячих острот до…

«И у меня есть точка зрения, но я ее не разделяю» — здесь есть острота человеческого излома, которая реально существует для нашего времени (это уже только после культа личности, после террора).

На заседании Временного правительства: «занимайтесь своим культом».

Определенность, разделение на два класса возникает только на мгновение (гигантские, плакатные фигуры красногвардейцев). Потом {278} все снова уходит в хаос. Даже Керенский: клоунада, гротеск, речь за чемоданами — и вдруг стихи о России, об избах.

Актеры умеют петь, двигаться, говорить — этому их научили. Голоса и пластика. Например, пластика Керенского.

Сочленения: в сцене благородного собрания участники сидят за столом, проходят ведущие — с гитарами, стороной, отчужденно и брезгливо. Ведущие поют «Умом Россию не понять»⁴⁶ и «Всю ночь кричали петухи»⁴⁷ — на один мотив, мотив Окуджавы.

Смена форм, изобретательность, темп (как в «Трех мушкетерах» в Лионском театре)⁴⁸. Театральность, приемы театральные — пантомима, тени, игра световая, цирковая (Керенский поднимается по спинам), балет.

Очередь за хлебом: очередь, выходит хозяин, здоровый, жрет булку, вешает объявление о том, что хлеба нет. Каждый читает объявление. Прожектор по очереди останавливается на их лицах, движется вдоль, показано выражение каждого по очереди — очередь получила театральное изложение, реализация [метафоры]. В чем-то, очень слабо, созвучно Е. Л. Шифферсу.

На сцену поднимаются трое, стреляют (очень громко).

Пантомима: наковальня, черные тени на красном фоне и вечный огонь.

Суд: живой портрет Вудро Вильсона, изображаемый актером. Рид — молодой, спокойный, уверенный. Полицейский и толпа — что-то иллюстративно-трамовское⁴⁹.

Брешко-Брешковская (бабушка) говорит, что в России — не революция. Говорит с Лениным. Тут уже начинается двойное звучание.

Пахарь. Пантомима. Нива, на фоне — люди — кресты — тени.

«Эй, ухнем» (Шаляпин). Актеры вытягивают канаты, на канатах натянут «стол», за которым едят «благородные» («Распустили народ!»). Зал все воспринимает двойственно.

Тюрьма. «Лучше умереть честным!» В этом тоже не официальное восприятие; в этой готовности к смерти — трагическое. Народоволец и цыган. Наверху висит петля, прогулки заключенных.

{279} Керенский поднимается по людям, по человеческим плечам. Гимназистка, Женский батальон. Снимают юбки — остаются в белых кружевных панталонах.

Пластика — как идет Керенский. Керенский и юнкера (он говорит в окно).

Пьеро-Вертинский о войне.

Второе действие. Видны только руки заседающих. В сцене благородного собрания они снимают маски и начинают говорить просто.

Вышла газета «Кузькина мать».

Дипломаты, тут же Джон Рид. Говорят о Ленине, вздрагивают-чокаются.

Песня юнкеров, современные ребята.

Окопы. Братание. Спокойно говорит большевик. Митинг. Хаос толпы. Заседание Временного правительства. Керенский: «Ухожу в связи с возрастом и состоянием здоровья». Керенский с чемоданом. Стихи о России. Керенский бросает чемодан, переодевание. Солдат: «Кончилось ваше время!», — передвигает скамейку и сбрасывает по одному министров.

Декреты. Их читает прохожий в шубе («Косо висит!»). Висит объявление «Лекция об антисемитизме».

Часовой с гитарой поет частушки.

Финал. Снова вечный огонь и наковальня. Вечный огонь — это правда, революция и т. д., неистребимое.

[Перед началом спектакля] актеры Таганки на улице и в фойе раздают красные бантики зрителям. Начинают петь.