§ 6. ФОРМЫ ПРЕДСТАВИТЕЛЬСТВА
Наиболее ценная информация по этому вопросу содержится в «Журнале»133 пребывания в Кабарде майоров И. Барков-ского и П. Татарова, направленных сюда с военным отрядом в мае 1753 года для посредничества в деле урегулирования конфликта между Баксанской и Кашкатауской партиями. Переговоры проходили в исключительно напряженных условиях, вызванных как вмешательством России, Турции и Крымского ханства во внутренние дела Кабарды (считавшейся независимой по Белградскому мирному трактату 1739 г.), так и соперничеством отдельных группировок князей, лавировавших между этими силами. Наконец, удалось достичь соглашения и 31 октября 1753 г. князья (сперва Кашкатауской, а затем Баксанской партии) дали присягу по следующим пунктам:
-
Считать реку Чегем границей между двумя партиями.
-
Не принимать «турецко подданных солтанов и других
тому подобных утеклецов и противников крымских», а также
«перебежчиков» из одной партии в другую.
-
«Не взыскивать ни на ком Канаматову кровь»13*.
-
«Отослать находящегося в Кашкатауской партии Нав-
руза Исламова».
-
«Предав все ссоры совершенному забвению, выбрать от
обеих партий по 20 человек узденей»135 для разбора взаимных
претензий и возвращения имущества, захваченного во время
междоусобиц.
На следующий день стали присягать и дворяне. «1 ноября,— отмечается в «Журнале»,— было владельческое и узден-ское собрание обеих партий в урочище Дохтамыш, где оных партей уздени с каждой деревни по одному человеку в той же силе, как и владельцы, целованием курана присегали»136 (курсив наш.— В. К.).
«К присяжным листам» (текстам присяги) был приложен «регистр» присягающих, который позволяет точно определить число и состав участников этого собрания, узаконившего разделение Большой Кабарды на две части. Список приводится с сохранением орфографии подлинника.
53
«Баксанской партии владельцы
Магомед Коргокин Казн Месеусов
Кара Мурза Алиев Мусост Магомедов
Алегука Месеусов Темрюка Магомедов
Али Исламов Картул Исламов
Касай Месеусов Дженхот Магомедов
Бахтыгирей Месеусов Кургока Карамурзин
Узденей
Азамат Танбиев Измаил Кунаев
Девлеть Мурза Танбиев Кончака Танбиев
Измаил Мургушев Мурза Отпанов
Ток Кытаев Темир Булат Пшецуков
Измаил Тохтамышёв Алтуган Иругов
Качмась Бисултанов Санжан Сейдиков
Ингучь Загаштын Али Султан Зеков
Магамат Мухокин Чап Ласланкиров
Салтамут Тунов Жолманбеть Казанчев
Куч Мазука Кочмазуков Девлет Мурза Кочорокин
Салангирей Конов Созорука Натылжев
Али Дерев Киляр Кубатов
Измаил Танбиев Батыр Мурза Тыжев
Чуман Асланкиров Бичен Чипчев
Хан Толхурин Дженхот Чумарзин
Девлетгирей Карабин Итого: 43 человека
Кашкатавской партии владельцы
Дженбулат Кайтукин Казн Кайсимов
Дженхот Татарханов Кургока Татарханов
Алдигирей Татарханов Мусост Татарханов
Аджигирей Темир Булатов Девлетука Расланбеков
Дохчука Расланбеков Магомед Батокин
Расланука Расланбеков Елбуздука Кадаматов
Маматгирей Али Мурзин Инал Кайсимов
Андемир Темир Булатов
Уздени
Али Оковов Сидюк Амжижов
Мамат Кожокин Салтамут Казанчев
Казагирей Кочорукин Коргунь Шагов
Тасургон Отпанов Тама Тамов
Джанбора Кожукин Али Иналчиев
Тасалтан Апачин Баташ Тамов
54
Мусост Тавов Салтан Беев
Ацук Тытымов Чанцох Елтепаров
Ель Мурза Тагуланов Ель Мурза Кочоруков
Дохчука Кандаров Али Чипчев
Бузорука Товов Пшикан Ирыкав
Салангирей Мекинин Чора Карабов
Салта Мурза Багирсов Салтамут Шихов
Хам Мурза Калачюбиев
Итого: 42 человека
Оной же кашкатовской партии по неприему братей особливо присегали:
владельцы
Хам Мурза Расланбеков Сын ево
Беаслан Хам Мурзин Кайтука Кайсимов
уздени
Батыр Куденетов Салатгирей Куденетов
Дженали Буков Шегонука Канбиев
Ахмет Оковов
Итого: восемь человек
Всего всех владельцев и узденей обоих партий девяносто три человека»137.
Если к ним приплюсовать Куденетовых, из которых присягали только 2 человека 138, то количество участников этого исторического собрания достигнет 100 человек.
Эта цифра отражает обычное число участников хасы в масштабах всей Большой Кабарды. Сравнение фамилий узденей, принимавших участие в собрании 1753 года, с данными кабардинской ландкарты 1744 года ш показывает, что почти все они были владельцами указанных на ней деревень. Другими словами, представителем вотчины-деревни в дворянской палате собрания выступал ее наследственный владелец (къуажэпщ), а не выборное лицо. Поэтому вполне закономерно, что в январе 1764 года на полном собрании владельцев и узденей четырех уделов Большой Кабарды, на котором обсуждалась проблема Моздока, просьба крымского хана о помощи против темиргоевцев и т. д., присутствовало «всех до 100 человек»140. На собраниях же, организовываемых в рамках трех уделов, партии или отдельного княжества, количество полномочных «делегатов» уменьшалось в соответствии с указанной нормой представительства. Те же случаи, когда оно
55
превышало количество князей и дворян-къуажэпщ в этих политических образованиях, следует отнести за счет предоставления определенной части «безаульных» дворян возможности участвовать в работе собрания с правом совещательного голоса. Многие же из них просто сопровождали своих сюзеренов.
Только в этом смысле нужно толковать следующее сообщение майора П. Татарова от 8 мая 1761 года: «Паки баксан-скими владельцами в полное их собрание позван я, в котором собрании были владельцы: Баксанской партии Бамат Кургокин, Касай Атажукин, Алегука Атажукин, Картул Исламов, Али Исламов, Джанхот Сидаков; Кашкатавской партии перешедшие в Баксан Казий и Инал Кайсымовы, Джанхот Татарханов и Мисост Татарханов, при том же было узденей их до 200 человек»ш (курсив наш.— В. К.). Из этих 200 узденей правом решающего голоса обладали не более 50—55 человек, учитывая количество дворян, владевших деревнями в уделах Атажукиных, Мисостовых и Бекмурзиных.
Таким образом, часто встречающееся в архивных источниках выражение «собрание всех владельцев и узденей» не должно вводить в заблуждение. Если относительно владельцев «все» следует понимать в буквальном смысле, так как обычай действительно требовал присутствия на собраниях всех князей, что являлось, в сущности, их главной обязанностью в деле управления Кабардой, то все дворяне созывались только при всеобщих ополчениях, да и то с возрастными ограничениями. В свете вышесказанного выражение «все уздени» мы понимаем только как «всех» владельцев деревень, имевших на со-словно-представительных собраниях право решающего голоса и составлявших примерно ;/юо часть всех дворян Кабар-ды 142.
§ 8. ПРАВО ВЕТО
Впервые вопрос о механизмах принятия решений на хасе, в том числе и о праве вето, был поставлен Е. Дж. Налоевой. «Хасэ,— отмечала она,— не была правомочна принимать решения без полного сбора и единогласия всех князей и их вассалов. Это своеобразное право вето часто срывало уже назревшие решения»143.
Во-первых, как мы уже выяснили, не «все дворяне» принимали участие в хасе, а только их представители, причем всего лишь по одному человеку от каждой деревни. Во-вторых (и это слишком очевидно), они не могли быть равны с князьями в реализации этого права: приостанавливать или отменять ре-
56
шения своих сюзеренов. Если допустить существование данного права у дворян, то они в лучшем случае располагали им в рамках своей «палаты», а не хасы в целом. В-третьих, если понимать право вето как право запрещать (или приостанавливать) решения собрания и как принцип единогласия, то имеется немало фактов, ставящих под сомнение его наличие даже у князей.
В источниках часто встречается указание на «полные владельческие и узденские собрания», что должно было подчеркивать важность принятых на них решений, зависимость последних от участия всех князей и представителей дворян, а также желательность полного их единогласия. Присутствие всех князей и «депутатов» от дворян на общекабардинских хасах было особенно актуальным, когда страна, истощенная междоусобицами, жаждала установления мира между враждующими сторонами. Соглашение такого рода не могло состояться без «полного собрания владельцев и узденей обеих партий». Например, собрание, проходившее с 10 по 14 октября 1753 года, не достигло своей цели и, соответственно, не закончилось присягой, «ибо де владельцы и знатные узденья их... не все в собрании»144. В данном случае не столь важно, соответствовало ли действительности это заявление или нет. Главное в другом: кабардинцы того времени присутствие на собрании всех князей и представителей дворянства обеих партий считали непременным условием достижения соглашения, обязательного для всей Большой Кабарды. Но принятие решений на хасе нельзя ставить в прямую зависимость от «полного сбора и единогласия всех князей и их вассалов».
Собрание, открывшееся 29 октября 1753 года и считающееся «полным», приняло ряд исторических для Кабарды решений, которые должны были урегулировать взаимоотношения Баксанской и Кашкатауской партий. Но на нем не было Хам-мурзы Росланбекова (Кайтукин род) и Кайтуки Кайсинова (Бекмурзин род) и их узденей, которые присягали отдельно. А большинство Куденетовых вообще уклонилось от присяги. В связи с этим следует заметить, что стремление к единогласию не говорит о том, что оно всегда соблюдалось на практике или являлось непременным условием принятия решений Единогласие — идеальная норма, которая, как и все нормы, нарушалась.
Та форма единогласия, которая существовала на общих собраниях в Кабарде, не означает право вето, каким бы «своеобразным» оно ни было, поскольку максимум того, что мог сделать князь на них, так это не согласиться, рискуя очень многим, с решением большинства, но не отменить или приоста-
57
новить его. Его несогласие с постановлениями общего собрания не только не отменяло их, но и часто усиливало их действие, объединяя против него остальных владельцев. На общекабардинской хасе единоличным правом отменять ее решения не обладал и старший удельный князь, который своим несогласием мог, в конечном счете, поставить себя вне закона, т. е. в положение изгоя, или абрека 145. Больше того, правом вето не располагал и сам пщышхуэ, созывавший общекабардинские хасы и председательствовавший на них. Против него могли быть приняты такие же санкции, как и против удельных князей.
Иначе обстояло дело на удельной хасе, где старший князь удела был не просто «членом федеративного общества» или председателем, как пщышхуэ, а «властным владельцем» (говоря словами С. Броневского), способным, в принципе, отменять решения любых «советов» и «собраний» на территории своего княжества. Однако, это — не право вето, а прямая власть мелкого феодального государя, управлявшего своим уделом с помощью сословно-представительного собрания, которому он всегда мог навязать свою волю. Простого несогласия, расхождения во мнениях со старшим удельным князем было достаточно для изгнания «фрондеров». Так, 21 октября 1751 года на владельческом (княжеском) собрании удела Ка-сай Атажукин «прогнал» недовольных его политикой князей и заставил остальных принять присягу в том, чтобы изгнанных членов рода Мисостовых не считать за «братьев»146. По всей видимости, старший князь удела, «прогнавший» несогласных с ним князей с владельческого собрания, мог поступить еще жестче с палатой дворян на удельной хасе, если бы они вздумали своим несогласием сорвать намечающееся решение.
В 1753 году был подвергнут остракизму князь Хаммурза Росланбеков, который отказался выполнять решение хасы о необходимости возвращения в Крым его жены, доводившейся хану племянницей. «Владельцы об нем Хаммурзе присягали, что его ни в какие советы не принимать и за брата не причитать»147. Это решение, навязанное удельному совету князей Джамбулатом Кайтукиным (дядей Хаммурзы), было подтверждено на общем собрании Кашкатауской партии 31 октября 1753 года 148.
Таким образом, невыполнение постановлений удельной хасы или несогласие с ними лишало права участвовать в ней и влекло за собой исключение из клана, что, по существу, было равнозначно социальной смерти.
Вот почему князь только в исключительных ситуациях мог
58
выразить свое несогласие с решением большинства членов общего собрания, причем предварительно заручившись поддержкой влиятельных лиц из другой партии или соседних государств, у которых он мог найти убежище в случае изгнания. Еще в меньшей степени обладали такой возможностью их вассалы.
Наконец, право вето несовместимо со штрафованием владельцев и их вассалов, принимавших участие в работе хасы, но не согласившихся с ее решениями. Их наказывали как прямо, так и косвенно, через их подданных, учитывая иерархические связи между ними.
30 ноября 1748 года прибывший из Большой Кабарды уздень Касая Атажукина сообщил подполковнику Рссламбеку Шейдякову и капитану Ивану Барковскому, что «третьего дня и вчерась владельцы и уздени были все в собрании в доме Баток бека (старшего князя Большой Кабарды.— В. К.) и положили де владельцы ехать на речку Чегем и отдан де во всей Кабарде приказ, ежели кто не поедет, то с того взят будет штраф 149. И намерены с Касаем и ево братьями драться»150. Причем штраф состоял из «одного ясыря и двух скотин»151. Как правило, по одному невольнику брали с каждого узденя, а по два быка — с каждого крестьянского двора.
Однако, по донесению того же узденя, «владелец Елбузду-ка (Канаматов.— В. К-} в собрании владельцев говорил, чтоб дождаться им, ежели они хотят быть в одном согласии, владельца Джамбулата из Абаз, а ево дядю, до него б не выезжать. И на то де ему Елбуздуке владельцы сказали, что они, хотя и выедут, а Джамбулата дожидаться будут на упоминаемой речке Чегеме. И он де Елбуздука из того собрания поехал в дом свой и приказал как своим, так и Джембулатовым узденям в сем, хотя от собрания приказ отдан, чтоб всем выезжать и положен штраф, не опасаясь штрафа, не ездили» (курсив наш.—В. /С.)152.
В этих сведениях обращает на себя внимание пражде всего то обстоятельство, что право не соглашаться с «приказом собрания», платя при этом значительный штраф, не только не является правом вето, но и выступает его прямой противоположностью. Право вето является правом участника собрания запрещать или приостанавливать его решения, а в Кабарде мы видим обратное — запрещение не соглашаться с его решениями.
Елбуздуко Канаматов, оказавшись не в состоянии приостановить решение общего собрания, просто не стал его выполнять, невзирая на значительный штраф. Здесь он руководствовался личными мотивами, получив согласие Касая Атажу-
59
кина (против которого и была направлена намечавшаяся акция) выдать за него свою дочь. Но свое нежелание действовать против Касая Атажукина он прикрывал отсутствием своего дяди — Джамбулата Кайтукина, являвшегося старшим удельным князем. Собрание, однако, не согласилось с доводами Ел-буздуки и приняло решение о сборе войска без Джембулата Кайтукина. Другими словами, хаса трех уделов под председательством Батока Бекмурзина при активном участии Магомеда Кургокина (старшего владельца Атажукинского удела) не сочла нужным считаться с отсутствием старшего князя Кай-тукинского удела 153 и проигнорировала возражения одного из главных представителей последнего. В данном случае она не считала/сь с принципом единогласия и обязательности присутствия на ней всех владельцев, хотя в другой ситуации это могло стать предлогом для того, чтобы не принимать решений, как это было на собрании 10—16 октября 1753 г.
Но в любом случае единогласие, обеспечиваемое угрозой штрафа или страхом оказаться в положении изгоя, не имеет ничего общего с правом вето. Конечно, если это право трактовать слишком широко, то при желании можно найти в практике сословно-представительных собраний в Кабарде немало примеров, которые внешне схожи с его проявлениями. Но при всей их значимости, они не были институционализированы, что не позволяет говорить о наличии такой формы права.
Доказывая отсутствие права вето на хасе, не следует делать вывод, что она подавляла любую личную инициативу. Напротив, дух «феодального индивидуализма» был весьма развит в Ка'барде и, по существу, сделал невозможным ее объединение в одно прочное централизованное государство. Однако между правом вето и своеволием кабардинского князя существовали глубокие различия. Первое при всем своем внешнем индивидуализме было тесно связано с общественными интересами, защищая их и являясь формой публично-правовой деятельности. Удельный же князь, не считаясь с постановлением хасы и преследуя частные интересы, вносил «анархию» в политические отношения в Кабарде и дестабилизировал общественный порядок в целом. В сущности, несогласие с решением общего собрания являлось в Кабарде антиобщественным поступком, тогда как право вето там, где оно существовало,— одним из способов ведения общественных дел.
§ 8. ХАСА И НЕКОТОРЫЕ ОСОБЕННОСТИ СУДОПРОИЗВОДСТВА
При изучении взаимосвязей сословно-представительных собраний и судебных учреждений в феодальной Кабарде мы располагаем весьма скудными и фрагментарными источниками.
Все исследователи свои суждения об особенностях судопроизводства у кабардинцев в XVI—XVIII вв. основывают на сведениях Ш. Б. Ногмова, который в своей «Истории...» приводит народное предание о создании «хеезжа» и «хе» («хей») верховным князем Бесланом Джанхотовым, жившим, если судить по родословным, примерно в первой половине XVI века. «...Берслан в продолжение управления своего кабардинским народом, желая улучшить и упрочить его благосостояние и для оказания всякому правосудия, первый учредил во всех аулах, в каждом по одному хеезжа, т. е. «третейский суд», в котором разбирались все дела, кроме уголовных, и жалобы местных жителей. Суд этот составляли несколько человек из благонадежных узденей и депутатов со стороны народа, ежегодно им избираемых, с утверждения самого князя, который в руководство им и народу издал разные законы и обряды, о которых будет говорено ниже. Жалобы же на судей, также уголовные и относившиеся до всего народа дела разбирались и решались под председательством князя в хе, т. е. «главном суде», учреждавшемся в постоянном месте жительства князя»154 (курсив наш.— В. К.).
Мы не можем сейчас подробно останавливаться на выяснении степени достоверности этих данных. Вполне очевидно, что Беслан Джанхотов не мог чисто волевым порядком учредить эти суды точно так же, как «издать законы и обряды» и «разделить народ... на пять классов»155. Этого он не в состоянии был сделать не только потому, что власть верховного князя в Кабарде была с самого начала ограниченной (становясь часто номинальной и даже фиктивной), а прежде всего в силу того обстоятельства, что их учреждение подготавливалось всем ходом исторического процесса, т. е. имело объективные предпосылки.
Отбросив, однако, элементы мифологического мышления в приведенном тексте, можно допустить существование «хеезжа» и «хей» у кабардинцев в период, не затронутый деформирующим внешним воздействием. Другое дело, что нам почти ничего не известно о конкретных формах функционирования и субординации этих судебных учреждений, а также их взаимосвязях с сословно-представительными собраниями в
61
тот или иной отрезок времени. Указанная выше крайняя скудность соответствующих источников, естественно, повышает роль гипотез в исследовании поставленного вопроса.
Относительно «хеезжа» Ш. Б. Ногмов ясно говорит, что ее состав ежегодно избирался. У нас нет оснований полагать, что что принцип организации состава хей был существенно иным, г. е., что он не избирался, а назначался верховным князем. Во-первых, потому, что структуры низших и высших судебных инстанций не могли быть в корне противоположными. Во-вторых, верховный, или «большой», князь сам избирался на «совете князей и узденей всей кабардинской земли» и осуществлял исполнительную, а не законодательную власть. Поэтому он вряд ли располагал полномочиями назначать состав «главного», или верховного суда. На наш взгляд, высшая судебная инстанция в Кабарде избиралась на хасе, поэтому она не могла целиком и полностью зависеть от власти пщышхуэ. Но сообщение Ш. Б. Ногмова о том, что старший князь председательствовал в суде, заслуживает доверия и соответствует духу и особенностям общественно-политической и судебной системы кабардинцев. Его сведения свидетельствуют также о том, что хаса не подменяла функций «хей», а это в свою очередь говорит о сравнительно высокой степени дифференциации законодательных и судебных органов Кабарде (и вообще, еслл брать шире,— социальных и правовых отношений). Народное предание, приведенное Ш. Б. Ногмовым, зафиксировало факт этой дифференциации.
Хаса, как уже не раз отмечалось, была высшим законодательным органом в Кабарде и уже в силу этого могла определять решения судов любой инстанции, отвергая или утверждая их.
По решению хасы мог быть создан суд, компетентный разбирать спорные дела между целыми княжескими уделами и партиями — дела, от которых зависели судьбы всей страны. Но само общее собрание князей и дворян не подменяло деятельности судов. Поэтому о судебных функциях хасы мы мо-исем говорить только -в том самом широком и условном смысле слова, что она, например, принимала решения о создании верховного суда для рассмотрения тех или иных вопросов, касающихся всего общества, утверждала новые законы, устанавливала штрафы за их нарушение и т. д.
Но все эти общие рассуждения являются не более чем гипотезами, так как они основаны на предании, не содержащем точных сведений об особенностях функционирования судебных учреждений в Кабарде XVI—XVIII вв. Более плодотворным является подход, сопряженный с отказом от априорного
62
допущения того обстоятельства, что суды в эти столетия существовали без каких-либо изменений и в тех формах, о кото-эых повествует историческое предание, зафиксированное Ш. Б. Ногмовым.
Если придерживаться принципов историзма, то при изучении данного вопроса необходимо основываться прежде всего на архивных источниках 156. В них ничего не сообщается о сельских судах, но встречаются фрагментарные известия о деятельности более высоких судебных инстанций, на которых разбирались дела, касающиеся всего общества в целом. Это обстоятельство само по себе предполагает их тесную взаимосвязь с хасой.
Как следует из объяснения Магомеда Кургокина капитану И. Барковскому, изгнанию Касая Атажукша в 1747 году из КаЗарды предшествовал суд: «Только как я, Кургокин сын Мухамед-бек ...с владельцами Месоусовыми на суд вышел и между нами много было слов, а напоследок они не повинились суду и, по своей вине убоясь, в вашу сторону убежали»157. Дж. Налоева полагает, что этот суд был тем самым «хей», о котором писал Ш. Б. Ногмов. «Лицо, не подчинившееся решению «хей»,— пишет она,— объявлялось вне закона, почему таковые покидали страну. На упрек того же Барковского о разграблении имущества князей Мисостовых старший князь Ка-барды Батока Бекмурзин отвечал: «Мы беспорядочно ничего не брали... с народного суда добро свое взяли»158.
Е. Дж. Налоева настолько убеждена в наличии у кабардинцев в данный период суда «хей», описанного Ш. Б. Ногмовым, что даже определяет точную дату, когда этот суд прекратил свое существование. «До 1753 года,— отмечает она,— во всей Кабарде высшим судебным органом был хей, учрежденный при старшем князе. Главным судьей считался сам оли. Члены суда выбирались на хасе и через определенный промежуток времени обновлялись. После раздела Большой Кабар-ды в 1753 году хей был преобразован, в махкеме. Причем, учредили два махкеме: в Кашкатау и Баксане. Во главе махкеме теперь стоял удельный князь. Кроме того, выбирали 9 членов суда, которые через каждые 3 месяца переизбирались. Функцию секретаря выполнял эфендий»159. При этом автор ссылается на 63—66 статьи «Полного собрания кабардинских древних обрядов», помещенного в сборнике Ф. И. Ле-онтовича. Но анализ этих статей и приложений 16° к ним показывает, что мехкеме было создано в 1807 году. Далее, Е. Дж. Налоева, говоря о существовании двусторонней комиссии «медатр»161 в первой половине XVIII века, очевидно, не учитывает того, что этот термин образовался от слова
Достарыңызбен бөлісу: |