История адыгского народа за последние 200 лет сложи­лась столь неблагоприятно, что остается удивляться тому, что он еще жив

6* 83

Здесь, вероятно, имеет смысл различать общий запрет и отступление от него в особых случаях. К. Пейсонель отме­чает, что во время войны владельцы выдавали своим крестья­нам оружие, которое после ее окончания отбиралось. По всей видимости, военные силы Кабарды стали истощаться к сере­дине XVIII века. К тому же холопы составляли, главным об­разом, пешее войско. В этой связи примечателен приказ Ба-тока Бекмурзина от 3 декабря 1748 года выезжать «пешим на арбах» (против Касая Атажукина.— В. /С.)²¹⁶. Из сказан­ного следует и другой вывод: крестьян стали использовать не только в общем ополчении в случае войны с внешним вра­гом, но и в княжеских междоусобицах.

Может создаться впечатление, что доказательством от­сутствия «третьей'палаты» до 1767 года и отрицанием ее ге­нетической преемственности с народным собранием доклас­сового общества преследуется цель представить феодализм в Кабарде более развитым, чем он был на самом деле. Если бы перед нами стояла такая задача, то, наоборот, надо было «удревнить» происхождение «третьей палаты». Тем более что для этого есть некоторые основания, главным из которых яв­ляется то соображение, что кабардинский феодализм, извест­ный нам по источникам XVII — первой половины XIX века, б основных своих чертах сложился к XVI веку. Во всяком случае, не позже XVI века определился тот состав «черного народа», который известен по источникам конца XVIII — пер­вой половины XIX века. Следовательно, в XVI веке сущест­вовали определенные предпосылки для образования «третьей палаты» в составе хасы.

При изучении этой проблемы, естественно, встает вопрос и о генезисе самой двухпалатной хасы. Из-за полного отсут­ствия соответствующих источников практически невозможно выяснить время и конкретные обстоятельства ее возникнове­ния. Но можно хотя бы приблизительно определить наиболее ранний период ее существования. Учитывая близкое (доходя­щее до тождества) сходство основных черт хасы в Кабарде и княжеских владениях Западной Черкесии в XVIII веке, есть основание предполагать, что она, как и многие другие эле­менты адыгского феодализма, возникла до отделения кабар­динцев от основного этнического массива, т. е. до XIII— XIV вв.

84

Традиционная двухпалатная хаса с эпизодическим при­глашением представителей верхушки крестьян сохранялась у западных «аристократических» адыгов и в первой полови­не XIX века, о чем свидетельствуют материалы Хан-Гирея и других авторов. В конце XVIII века Я. Потоцкий в своем со­общении об этом институте зафиксировал общие черты, свой­ственные ей во всех «княжеских владениях», не заметив но­вого элемента, появившегося в ее структуре у кабардинцев в последней трети XVIII века.

С возникновением «третьей палаты» появились, вероятно, элементы выборности среди представителей «черного наро­да», хотя, учитывая его .крайне угнетенное положение, логич­но предположить, что многие из «старшин» попросту назна­чались их владельцами.

Став трехпалатным, кабардинский феодальный парламент сделал важный шаг в своем развитии. Но в конечном счете «третья палата» не справилась с задачей регулирования со­циальных конфликтов. Если иметь в виду только внутренние закономерности развития кабардинского феодализма, абст­рагируясь от разрушающего воздействия внешнеполитическо­го фактора, то слабость и бесперспективность «третьей пала--гы> в хасе во многом объясняются отсутствием соответствую­щей социальной опоры на местах, что, в свою очередь, связа-г«о с отсутствием в къуажэ и вотчине-общине органов кре­стьянского самоуправления, способных отстаивать интересы крестьянства. «Собрания старшин черного народа» выража­ли интересы зажиточной верхушки вольноотпущенников и об-рочкых крестьян. Не став органами народного представитель­ства, они тем не менее объективно явились стихийной попыт­кой преодоления крайней социальной приниженности крестьян в вотчине-деревне и в значительной степени реакцией на от­сутствие в ней органов крестьянского самоуправления.

Для приведения в соответствие органов представительст­ва крестьян в парламенте с местными формами самоуправле­ния требовалась революция «снизу». Это оказалось возмож­ным -только у шапсугов, натухайцев и абадзехов в результа­те общественно-политического переворота и образования со­седской общины нового типа.

85

Таким образом, наша трактовка проблемы трансформации хасы отличается, во-первых, тем, что мы ее исходным пун­ктом считаем не архаическое народное собрание, а княжеский совет. Во-вторых, в динамике рассматривается и появившая­ся в результате его трансформации двухпалатная хаса, кото­рая преобразуется в трехпалатную.

§14. ШАРИАТСКОЕ ДВИЖЕНИЕ И ХАСА

Образование трехпалатной хасы временно смягчило про­тиворечия между пши-уорками и крестьянами, но не преодо­лело социального раскола кабардинского общества, что, в свою очередь, сделало невозможным организованное сопро­тивление колониальной политике царизма.

В 1769 году кабардинцы потерпели поражение от войск под командованием генерала де Медема. А в 1774 г. Кабар-да по Кючук-Кайнарджийскому мирному договору отошла к России, которая свои притязания на нее мотивировала тем, что та издавна находилась в ее составе. На это кабардинцы отвечали, «что они никогда российскими подданными не бы­ли и если со времени царствования: Иоанна Васильевича име­ли сношения с этим государством, то не как подданные и по­корные царю, а лишь как конаки (курсив наш.— В. К.)»²¹⁷.

Указанный договор не повлек за собой полной ликвида­ции политической самостоятельности Кабарды. На первых порах кабардинцы оставались «при всех их правах и вольно­стях, с предоставлением собственному их распоряжению всех дел, касающихся внутреннего их состояния и хозяйства»²¹⁸. Будучи, однако, лишены таких важнейших атрибутов суве­ренитета, как внешняя политика и оборона, Кабарда оказа­лась в колониальной зависимости от России с перспективой полной ликвидации ее внутренней автономии и захвата боль­шей части ее территории.

Все это не могло не отразиться на значении хасы и вла­сти пщышхуэ (валия). Прежде всего они лишились прежних полномочий в проведении самостоятельной внешней полити­ки и организации военной обороны. Утрата этих важнейших функций крайне отрицательно сказалась и на их роли во внут­ренних делах Кабарды, резко ограничив возможности в обеспечении ее политического единства и социального равно­весия. В чрезвычайно критических условиях, созданных акти­визацией колониальной политики царизма, они не смогли при-

86

остановить новую волну дезинтеграционных процессов. По­следние усугублялись тем, что социальные противоречия пос­ле кратковременного затишья стали опять обостряться, но уже при ослаблении регулирующих функций со стороны выс­ших органов власти.

Позиция крестьян в данном вопросе является показателем того, что они не рассматривали «советы», или общие собра­ния, как органы власти, где можно было бы отстаивать свои интересы, хотя именно в эти годы их участие в них было осо­бенно актуальным. Из вышеприведенного документа следует я то. что представителей крестьян приглашали для обсуж­дения также и военных вопросов, которые традиционно со­ставляли компетенцию только князей и дворян. Таким обра­зом, пши-уорки, начиная с 1767 года, приглашали на «сове­ты» «старшин черного народа» не только в тех случаях, ког­да требовалось рассмотрение основополагающих принципов взаимоотношений между высшими и низшими еословиям'И, но и в других критических ситуациях, создаваемых колони­альной политикой царизма, который, не ограничиваясь воз­ведением Моздока, приступил в 1777 году к строительству Кавказской линии. Но при этом следует учитывать, что князья и дворяне приглашали представителей крестьян для обнаро­дования уже принятых решений, для придания им видимости общенародного волеизъявления, чем и объясняется поведе-яие последних в ноябре 1777 года.

87

В условиях борьбы с колониальной политикой царизма односторонние действия как со стороны высших, так и низ­ших сословий кабардинского общества вели к подрыву его внутриполитического единства. В этом смысле не являлись исключениями и антифеодальные выступления, которые объ­ективно ускоряли окончательную ликвидацию последних остатков политической самостоятельности Кабарды.

Колонизация территории Кабарды не ограничилась строи­тельством Моздока. В 1777—1778 гг. строится Кавказская ли­ния, имевшая целью еще более прочно утвердить здесь.власть русского правительства и обеспечить безопасное сообщение между Моздоком и Доном на протяжении 500 верст. В 1777 го­ду начинается работа по возведению ряда крепостей непо­средственно на территории Кабарды: Екатериноградской на р. Малке, Павловской на р. Куре, Георгиевской на р. Подкум-ке и Александровской на р. Томузловке ²²°. При этих кре­постях основывались станицы переселенного на Кавказ Волж­ского казачьего войска.

Все это лишило кабардинцев большей части пахотных зе­мель и пастбищ. Коллегия иностранных дел вынуждена бы­ла признать, что с постройкой крепостей «лишились они все­го хозяйственного изобилия и богатства, особливо, когда от­крылась линия Кавказская и все прежние места их отошли под слободы и селения россиян»²²¹.

Осенью 1777 года кабардинцы «решились препятствовать

88

продолжению постройки крепостей силою оружия, несмотря на то, что в Кизляре содержались их заложники»²²². В 1779 го­ду антиколониальное движение достигло наивысшего разма­ха. Но оно не имело успеха. В сражениях с войсками гене­рала Якоби и Фабрициана погиб цвет кабардинского дворян­ства. В декабре 1779 года кабардинцы вынуждены были при­знать свое поражение и согласиться на выплату значительной контрибуции.

Царская администрация на Кавказе настолько хорошо изучила внутреннее положение Кабарды, что ей не требо­валось особой изобретательности, чтобы вызвать в ней дезор­ганизацию всех сторон жизни. Для этого, например, достаточ­но было наложить значительную пеню или контрибуцию на князей, которые выплачивали ее за счет крестьян, что, естест­венно, усугубляло классовый антагонизм между ними. Мы уже не говорим о предельном истощении материальных ре­сурсов Кабарды.

В рапорте командующего Кавказским корпусом П. С. По­темкина от 25 ноября 1782 года генерал-аншефу Г. А. Потем­кину о недовольстве кабардинских крестьян своими владель­цами, в частности, отмечалось: «Я могу осмелиться уверить Вашу светлость, что сия строгость над ними употребленная, послужит к прекращению впредь от них шалостей и сугубую принесет пользу, ибо как владельцы собственного ничего у себя не имеют и должны собирать с народа, то народ крайне на них вознегодовал, что за дерзость и плутовство свое вла­дельцы с них собирают пеню (курсив наш.— В. К-)»²²⁵.

В 70—80-х годах XVIII века стало очевидным, что князья и дворяне перестали справляться с функциями военной за­щиты Кабарды. Но они тем не менее не оставили прежних обычаев наездничества, за что приходилось расплачиваться крестьянам. Разжигая же ненависть между ними, царизм до-

89

бивался главной цели — дальнейшего ослабления могущест­ва Кабарды. Создавалась парадоксальная ситуация: к соци­альному расколу приводило соблюдение веками устоявшихся обычаев (в данном случае обычая наездничества), что явля­ется одним из показателей неспособности кабардинского фео­дализма существовать в прежнем виде.

Мисост Баматов, избранный на хасе валием в 1785 году, пользовался не большим влиянием, чем его предшественник; и он не смог хотя бы в малейшей степени ослабить нараста­ние дезинтегрирующих тенденций.

Социальные антагонизмы и конфликты осложнялись про­тиворечиями внутри феодального класса. В донесениях П. А. Текелли от 14 апреля и 30 июня 1788 года указывалось на «великое несогласие» между владельцами и узденями и «собрания», которые «оканчиваются взаимными неудоволь­ствиями»²²⁷.

В этой обстановке царизм перешел в наступление, решив прямо подчинить кабардинцев власти военной администрации на Кавказе. С этой целью в Кабарде в 1793 году учрежда­ются «родовые суды» и «расправы». Они разбирали граждан­ские дела и мелкие уголовные преступления и подчинялись Верхнему пограничному суду в Моздоке, в компетенцию ко­торого входило рассмотрение крупных уголовных дел (убийств, разбоев, грабежей и т. д.) на основе законов Рос­сийской Империи. Этот суд состоял из председательствующе­го (моздокского коменданта), двух русских офицеров, шести кабардинских князей и шести дворян. Как и родовые суды н расправы, его состав переизбирался через три года²²⁸.

Навязывая кабардинцам новую судебную систему, рус­ское правительство предприняло ряд мер, направленных на разрушение их традиционного жизненного уклада. «С учреж-

90

дением родовых судов и расправ,— писал Н. Ф. Грабов-ский,— было воспрещено кабардинцам: отлучаться за грани­цы России без дозволения главного воинского начальника в крае, мстить самовольно убийцам, укрывать преступников под видом обычая гостеприимства, собираться людям на кошах (нечто вроде хуторов) для промыслов удальства и, наконец, созывать общественные собрания без особого на то повеле­ния и распоряжения родовых судов и расправ» (курсив наш.—В. /С.)»²²⁹.

Учреждение родовых судов и расправ вызвало среди ка­бардинских князей и дворян большое недовольство, которое в начале 1794 года переросло в восстание. Но оно было по­давлено, а его руководители (Адиль-Гирей Атажукин и Ата-жуко Хамурзин) были арестованы и сосланы в Екатерино-сл-авекую губернию.

Неудачи антиколониальной борьбы кабардинцев в 60— 90-х гг. XVIII века со всей очевидностью выявили недоста­точность прежних форм их политической интеграции в виде временных союзов удельных княжеств и показали необхо­димость того, чтобы интеграционные процессы, не ограничи­ваясь этим, охватили взаимоотношения всех слоев общества, подчинив частные и сословно-групповые интересы общекабар-длнским делам. Другими словами, социальная интеграция должна была стать основой политического единства нового типа для успешного решения задач, вставших перед кабар­динским обществом в конце XVIII — начале XIX века. Это­му не могли способствовать ни традиционные религиозно-ми­фологические представления, освящавшие прежний порядок вещей, ни адат, санкционировавший социальное неравенство и политическую децентрализацию.

Объединительные тенденции находят свое идеологическое оформление в исламе, который провозглашал равенство лю­дей перед богом и оправдывал войну с неверными. Возник­ло так называемое «шариатское движение», которое возгла­вил Адиль-Гирей Атажукин, бежавший из плена в 1798 го-ДУ²³¹-

91

Если в 1794 году князья и дворяне, отвергавшие родовые суды и расправы, противопоставляли им прежний порядок судопроизводства, то теперь они поставили перед собой гран­диозную по тем временам задачу преобразования всех сторон общественной и частной жизни в соответствии с нормами ша­риата.

Ислам стал, с одной стороны, идеологическим оружием антиколониальной борьбы, а с другой — также и средством преобразования общества. Шариатское движение имело целью не только упразднение родовых судов и расправ и учрежде­ние «духовного суда», но и реализацию более широкой соци­альной программы, предусматривавшей уравнение прав кня­зей и дворян.

В том же рапорте Кнорринг отмечал: «...Далее осведом­лен, что сии ветреники присягнули на коране поступать еди­нодушно в сем новом начинании, на тот конец, дабы потом способнее приступить ко введению равенства между владель­цами и узденями, разглашая: «Почему де нам оного между собой не иметь, когда оно существует во Франции; что мно­гие уздени, обольщаясь сими видами, обещавшими им мни­мые выгоды, отходят от своих благонамеренных владельцев и со злоумышленниками соединяются (курсив наш.—

В. /(.)»233.

Таким образом, призывы Адиль-Гирея Атажукина и его

92

единомышленников отменить феодальную иерархию нашли широкую поддержку среди дворян. Этот успех можно было бы отнести исключительно за счет идей равенства, социаль­ной гармонии и справедливости, заключенных в исламе, если бы в эгалитарных устремлениях значительной части пши-уор-ков, помимо религиозных мотивов, нельзя было заметить от­четливо рационалистический или светский характер анало­гий с опытом Французской революции. Здесь не только рели­гиозное воодушевление идеей равенства людей перед богом, но и трезвый расчет на достижение определенных политиче­ских выгод в результате уравнения прав различных сословий внутри феодального класса.

Постановка названного вопроса оказалась возможной в силу наличия определенных социальных предпосылок. Но они актуализировались лишь под воздействием внешних факто­ров. Выдвижение лозунга отмены феодальной иерархии имен­но в данное время нельзя объяснить ничем другим, кроме как безвыходной ситуацией, созданной угрозой полного порабо­щения Кабарды. Для того чтобы организовать сопротивле­ние России, необходимо было сплотить общество, укрепить его социальное и политическое единство, а это требовало от всех сословий взаимных уступок и компромиссов, отказа во-имя общих целей хотя бы от части своих привилегий и сугубо эгоистических интересов. Прежде всего эти требования предъ­являлись к тем, кто имел больше всех (и власти и собствен­ности),— к князьям.

Сравнивая «дерзкое намерение» многих из них отказать­ся от своего привилегированного положения с потенциальным статусом в условиях полной утраты ими своей независимо­сти, может показаться, что царизм не 'больше ограничивал их власть, чем они сами. Но, во-первых (если говорить о моти­вах), необходимо учитывать, что в шариатском движении (как и во всяком другом религиозном движении) чисто праг­матические соображения не могли стоять на первом пл,ане. Напротив, оно стало возможным в силу идеалистических по­рывов, жертвенности, религиозного аскетизма,— качеств, ко­торых в столь концентрированном виде не наблюдалось ни в прошлой, ни в последующей истории Кабарды. Во-вторых, (если иметь в виду возможные последствия реализации этих установок) всегда существовала очень большая разница меж­ду самоограничением власти и ее насильственным отчужде-