Книга 4 И. Медведева обучение травами

— Она многозначна, как жизнь, — сказал Учитель. — Жизнь полна подтекстов, и жизнь полна субъективных ис­тин.

— Знаешь, Леонид чем-то напоминает мне Мудрую Сви­нью, — усмехнулся я. — Он тоже взял на себя роль «вестни­ка богов», только, пожалуй. Мудрая Свинья более честна и бескорыстна.

— Не скажи, — возразил Ли. — Став «вестником бо­гов», хитрая хрюшка неплохо устроила свою жизнь. Если ты помнишь, хозяин собирался её зарезать. Но кто же осмелит­ся поднять руку на «Голос Богов»! Одним махом она получи­ла всё — пищу, славу и власть.

— И всё равно, их нельзя ставить на одну доску, — не согласился я. — Мудрая Свинья действительно была муд­рой, и её советы приносили людям пользу. Леонид не облада­ет мудростью, он лишь считает себя умнее других, потому что он прочитал сотни томов эзотерической литературы. Он обладает информацией, но не мудростью.

— Но он-то этого не знает, — весело воскликнул Учи­тель. — Он-то считает себя мудрым. Он считает себя впра­ве давать людям советы! Кроме того, не забывай слова свя­того: «как жуку неведомы помыслы человека, так и челове­ку неведомы помыслы небожителей».

Я пожал плечами. Слова Ли почему-то оставили у меня в душе неприятный осадок.

— Мне просто не нравится намеренная ложь, — ска­зал я.

— Слова всегда лгут, — заметил Учитель. — Так поче­му же одна ложь неприятна тебе, а к другой ты относишься спокойно?

— Не надо утрировать, — сказал я. — Ты же понима­ешь, что я имею в виду.

— Ты забыл о том, что даос всегда выбирает средин­ный путь, — улыбнулся Ли. — Добро и зло, польза и вред — лишь категории, созданные человеческим умом. Тебе груст­но оттого, что люди не видят твою правду, но точно так же ты не хочешь видеть их правду, считая её «неправильной правдой». Тебе бы хотелось, чтобы твои московские знако­мые обладали мудростью Шоу-Дао, но это невозможно, и нет смысла об этом грустить. Человечество такое, какое оно есть, и принимать его надо именно таким. Именно поэтому, где бы ни появлялись Спокойные, они создают свой собственный клан, семью единомышленников, в которой они всегда могут най­ти взаимопонимание и поддержку. Но люди внешнего мира не менее интересны, и, общаясь с ними, ты можешь узнать много новых полезных вещей и получить истинное удоволь­ствие.

— Ты прав, как всегда, — вынужден был признать я.

— Конечно, я прав, — кивнул головой Учитель. — Не забывай, что ты не можешь сказать «да», ты просто желаешь этого. Возьми, например, самосовершенствование: хорошо оно или плохо? Разве ты можешь однозначно ответить на этот вопрос? Или возьми столь горячо любимое тобой Шоу-Дао, без которого ты уже жизни своей не мыслишь. А ведь най­дутся люди, которые категорически не воспримут учение Спокойных, и по-своему они будут правы.

— Ну, с Шоу-Дао это понятно, — сказал я. — А что плохого может быть в самосовершенствовании? Что может быть прекраснее процесса самоосознания, расширения спек­тра своих способностей и увеличения своих возможностей для более полноценной и насыщенной жизни. Можно спо­рить о том, что представляет собой самосовершенствование и каким путём стремиться к нему, но само по себе самосовер­шенствование не может быть плохим.

— Самосовершенствование всегда предполагает изме­нения, — возразил Ли. — А теперь представь, что кому-то страшно меняться, что он сознательно или подсознательно расценивает перемены в себе — в своём мировоззрении, в своих убеждениях или привычках — как смерть себя пре­жнего, не важно, плохого или хорошего, но — себя, любимо­го, единственного и неповторимого...

Учитель замолчал, с довольным видом наблюдая за из­менениями, происходящими с моим лицом.

— Ну, если так... — разочарованно протянул я.

— Большинство людей враждебно настроены к новым для них истинам, поскольку они не обладают способностью подстраиваться к постоянно меняющемуся миру и не наделе­ны в достаточной мере мудростью срединного пути. Разве ты можешь ожидать от них стремления к самосовершенствова­нию?

— Но ведь не задумываться над очевидным — это бо­лезнь! — воскликнул я.

— С точки зрения Спокойных — да, а с точки зрения обычных людей — это норма, — пожал плечами Ли. — Как ты думаешь, почему народ так цепляется за традиции, за свои маленькие привычки и бессмысленные навязшие на зубах ритуалы? Поддерживать в себе иллюзию неизменности — это способ защитить себя от перемен, отказываясь призна­вать их, закрывая глаза на то, что происходит за стенами домов и квартир. И единственное лекарство от болезни доб­ровольной слепоты — это развитие интуитивной мудрости, обретаемой через упражнения «наблюдения за собой и ми­ром».

— Расскажи мне ещё немного о даосской интуитивной

мудрости, — попросил я. — Мы уже не раз говорили на эту тему, но каждый раз в твоих словах я открываю для себя что-то новое и интересное.

— Даосская интуитивная мудрость — это странная шту­ка, — сказал Учитель. — Это совсем не то, что называется «мудростью» в европейской традиции. Интуитивная мудрость «всадника, оседлавшего ветер» — это способность к спон­танной подстройке его внутреннего мира под внешний мир, при которой одно не подменяется другим. Для того чтобы чутко подстраиваться под изменения внешнего мира, воин жизни должен обладать уникальной чувствительностью, по­скольку мир постигается именно чувствами, а не разумом. Разум порождает идею, под которую подгоняется мир, а пра­вильно настроенные чувства помогают избегать зависимос­ти от интеллектуальных построений и схем. Правильно на­строенные чувства — это чувства, относящиеся именно к данному моменту, а не к воспоминаниям прошлого или к по­рождённым разумом фантазиям о будущем. Интуитивная мудрость даосов — это доверие к жизни, к её бесконечному изменчивому и непредсказуемому потоку, уносящему нас в неведомое.

Можно бороться с течением, увлекающим нас по реке времени, а можно отдаться потоку, не вступая в схватку с ним, а лишь подправляя свой путь в подходящие для этого момен­ты, корректируя его точными и эффективными действиями.

Иногда крошечное усилие, сделанное вовремя, даёт больший результат, чем годы напряжённых трудов. Поэтому интуитивная мудрость даёт ответы не только на вопрос:

«Как?», она отвечает на гораздо более важный вопрос: «Ког­да?».

Я уже не раз упоминал даосскую пословицу: «Если дол­го сидеть на берегу реки, можно увидеть, как мимо проплы­вёт труп твоего врага». Эта пословица говорит о важнейших добродетелях — терпении и умении ждать, но ждать опять-таки не в европейском понимании «ожидания какого-то кон­кретного результата», а ждать, наслаждаясь текущим момен­том, наслаждаясь жизнью без погружения в нетерпеливые фантазии о будущем. Спокойные не стремятся повелевать жизнью, пытаясь, подобно европейцам, загнать её в рамки своих странных и нереальных представлений, они становят­ся хозяевами своей жизни и своей судьбы, гармонично под­страиваясь к внешнему миру, но не вступая с ним в конфликт.

ГЛАВА 11

Я возвращался домой поздно ночью. Я уже привык скани­ровать шестым чувством пустынные окрестности. Напря­женные тренировки и наставления Ли приучили меня быть особенно осторожным, когда все вокруг кажется спокойным и мирным.

Небольшая вибрация, прокатившаяся через круг воина, заставила меня напрячься. Я знал, что кто-то скрывается в темноте, поджидая меня, я даже почувствовал направление, откуда исходили импульсы затаившегося человека. Я знал, что он находится под аркой, ведущей во двор моего дома. Я вошел под арку, стараясь не менять характер движений, чтобы не выдать своей готовности к схватке. И все же в момент, когда тень бесшумно отлепилась от стены и двинулась ко мне, я вздрогнул от неожиданности. Мое тело автоматически приняло боевую стойку.

— Завтра в шесть часов вечера Ли будет ждать тебя на троллейбусной остановке в Верхней Кутузовке, — негромко произнес молодой кореец, проходя мимо меня в выходу. Он даже не взглянул в мою сторону. Через пару секунд он раста­ял в темноте, как привидение.

«Я даже не слышал его шагов, хотя их звук должен был усиливаться под аркой», — с завистью подумал я.

Хотя я освоил технику бесшумного передвижения, мне с моей комплекцией она давалась не слишком легко.

Этой ночью я долго не мог заснуть. Учитель уезжал на несколько дней, и я не знал, когда он должен был вернуться. Я пытался догадаться, зачем он послал ученика дожидаться меня до глубокой ночи, когда можно было просто позвонить по телефону и передать его слова. Я размышлял о последова­телях Спокойных из крымской корейской общины. Хотя мне не раз приходилось сталкиваться с ними, и они даже называ­ли меня «старшим братом», в связи с тем, что я учился непос­редственно у Учителя, в то время как их постоянным настав­ником был другой мастер Шоу-Дао, менее высокого уровня, ни с кем из них, кроме Лин, мне до сих пор не удалось позна­комиться поближе. Я не знал ни их имен, ни где они живут, ни чем они занимаются в обычной жизни.

Остановка, которую выбрал для встречи Учитель, на­ходилась на шоссе между Симферополем и Алуштой, ближе к Алуште. Я вышел из троллейбуса минут за десять до на­значенного времени. Учителя еще не было. Я огляделся вок­руг, пытаясь угадать, что меня сегодня ожидает.

Наверное, это самое красивое место на этом шоссе, подумал я. Слева от меня поднимались вверх крутые скали­стые обрывы крымской яйлы. Залитые солнечным светом скалы были удивительно красивы.

«Наверняка мы пойдем в горы, — решил я. — Учитель ничего не делает просто так. Сегодняшний день должен быть особенным».

Легкое прикосновение ладони к затылку оторвало меня от размышлений. Я не знал, как Ли очутился у меня за спи­ной. Ни один троллейбус, ни одна машина не останавлива­лись около остановки за все время, пока я ждал.

Учитель сделал мне знак следовать за ним, сохраняя молчание. В этот раз вместо обычной для него холщовой сумки он нес небольшой порядком потрепанный рюкзак за­щитного цвета.

Как я и предполагал, мы двинулись в горы. Похоже, Учитель был хорошо знаком с маршрутом, по которому мы следовали, поскольку он, не задумываясь, отыскивал почти незаметные удобные тропинки среди деревьев и скал. Через пару часов ходьбы в быстром темпе я слегка подустал и на­чал подумывать о том, что неплохо бы сбросить лишний вес. Я был уже порядком вымотан, когда Ли сделал знак остано­виться и, скинув рюкзак, уселся у подножия огромной, почти вертикальной скалы, составляющей часть обрыва верхней части яйлы.

— Эта ночь будет долгой для тебя, — сказал Учи­тель. — Сегодня твоими стихиями будут стихия земли и сти­хия воздуха. Выполни упражнение дыхания ци земли и неба. Ты должен полностью восстановить свои силы.

Я разделся и, выбрав относительно ровный участок, лег на землю. Солнце уже опускалось за горизонт, но земля, про­гретая его лучами, пока сохраняла тепло.

Упражнение, о котором говорил Ли, в чем-то напомина­ло упражнения укоренения и разветвления, но мыслеобразы энергообмена с землей и воздухом были менее четкими и определенными. Я лежал на животе, раскинув в стороны руки и ноги, словно в попытке обнять землю, и на вдохе через всю поверхность тела, контактирующую с почвой, втягивал в себя ци земли, насыщая ею свое тело и одновременно выбрасывая вверх, в воздух, через спину, голову, руки и ноги «лишнюю ци». На выдохе я проделывал противоположную операцию, вбирая через контактирующую с воздухом часть тела ци неба, насыщая ею тело и сбрасывая излишки энергии в землю. Время от времени я переворачивался на спину, на левый или на правый бок. Мое тело интуитивно ощущало, какая его часть особо нуждается в данный момент в контакте с почвой. Я начал интуитивно тереться о землю, перекатываясь по ней, как это делают медведи или собаки.

По мере насыщения энергией я чувствовал себя все бо­лее расслабленным и отдохнувшим. Казалось, я растворялся в природе, теряя свою индивидуальность в этом странном слиянии с материнской мощью и щедростью земли и легким, невидимым и вездесущим воздухом. Меня охватило удиви­тельное ощущение блаженства, а затем я задремал.

— Просыпайся, соня, — потряс меня за плечо Учи­тель. — Сейчас исполнится твоя мечта.

— Какая мечта? — заинтересовался я.

— Помнится, мне тут кто-то прохода не давал, расспра­шивая насчёт сущностей и их классификации. Ты готов встре­титься лицом к лицу с кем-нибудь из них?

— Ты имеешь в виду одну из моих внутренних сущнос­тей? — на всякий случай уточнил я.

— Именно, — подтвердил Ли. Я засмеялся.

— В таком случае «встретиться лицом к лицу» звучит довольно забавно, — заметил я. — Это всё равно что встре­титься лицом к лицу с самим собой.

— На твоём месте я не был бы столь оптимистично настроен, — недовольно поморщился Учитель. — Говоря о самом себе, ты подразумеваешь что-то до боли родное и знакомое и надеешься, что эта встреча будет если и не слиш­ком полезной, то по крайней мере приятной. Однако, как пра­вило, всё оборачивается иначе. В том, с чем ты собираешь­ся встретиться, нет ничего знакомого и приятного.

Мой энтузиазм слегка увял, хотя любопытство даже уси­лилось.

— А что это за сущность, с которой я собираюсь встре­титься? — спросил я.

— Можешь её называть сущностью бездны, — усмех­нулся Ли.

Он замолчал. У меня тоже вдруг пропало желание зада­вать вопросы. Я понял, что дальнейшее продолжение разго­вора уже не имеет смысла.

В глазах Учителя я прочитал одобрение.

— Меня радует, что хоть иногда тебе удаётся сдержать поток своей болтливости. Это вселяет надежду, — заметил он.

Ли сделал паузу и, убедившись, что я не собираюсь от­вечать, добавил:

— Сущность бездны — это сущность действия. Следуй за мной.

Учитель подхватил свой рюкзак и, не оборачиваясь, при­нялся взбираться вверх по скалистому склону.

Подъём не был трудным. Скалы изобиловали множе­ством уступов небольших и удобных расщелин. Вскоре я. слегка запыхавшись, выбрался вслед за Учителем на плос­кий край обрыва, по поверхности которого были разбросаны крупные валуны.

— Ты ведь боишься высоты, — обвиняющим тоном про­изнёс Ли.

Я пожал плечами.

— Не то чтобы я боялся, — сказал я. — Просто после той истории, когда я в детстве всласть поболтался над пропа­стью, цепляясь за отрывающийся корень, у меня пропало желание вновь переживать подобный опыт. Так что альпини-

стом я точно не стану. Но паники при виде высоты я тоже не испытываю. Ты мог в этом убедиться, когда мы тренирова­лись на крышах. Если я даже и боюсь, для меня не представ­ляет трудности контролировать этот страх. Учитель поморщился.

— Не стоит так усердствовать в оправданиях, — сказал он. — Страх высоты присущ большинству людей.

— Извини, — сказал я.

— Извиняться тоже не стоит. Страх не самая плохая вещь. И один из положительных эффектов страха высоты — это то, что он является источником, питающим сущность без­дны. Я уже упомянул о том, что сущность бездны — это сущность действия, то есть это сущность, побуждающая че­ловека действовать непонятным или несвойственным ему об­разом. А сейчас встань на самом краю обрыва в устойчи­вую позу, которую я показал тебе, объясняя, какие позиции должно принимать тело воина, останавливающегося в люд­ных местах.

Устойчивая поза заключалась в лёгком развороте нос­ков ног внутрь, почти незаметном сгибании колен и разме­щении центра тяжести таким образом, чтобы в случае, если кто-то сзади неожиданно толкнёт меня, я не упал, а мгновен­но восстановил равновесие, сделав шаг вперёд.

— Я должен встать на самом-самом краю? — уточ­нил я.

— Да, на самом-самом, — передразнил меня Учи­тель. — Встань вот на том каменном уступе. Он надёжен и не обломится под твоим весом.

Я осторожно подошёл к краю и принял нужную позу. Впервые после памятных событий детства я оказался так близ­ко у края пропасти. Камни, раскиданные внизу, показались мне ужасающе далёкими и зловещими. Хотя я знал, что ус­тойчивая поза не позволит мне неожиданно потерять равно­весие, таящийся в подсознании страх заставлял мышцы не­произвольно напрягаться, и тело подёргивалось, нарушая ус­тойчивость стойки.

Я услышал, как Учитель встал у меня за спиной. Его присутствие подействовало успокаивающе. Я понимал, что в случае чего Ли подстрахует меня и уж наверняка не допус­тит, чтобы я свалился с обрыва.

Тело начало потихоньку расслабляться, подёргивание мускулов прекратилось, и я почувствовал себя увереннее. Камни внизу уже не казались мне угрожающими, наоборот, в их расположении таилась какая-то неуловимая притягатель­ность, странное очарование. У меня мелькнула мысль, что подобные ассоциации может вызывать японский сад камней.

— Ты всё делаешь правильно, — услышал я голос Ли. — Расслабься и отдайся чувству.

К своему удивлению, я с лёгкостью выполнил его ука­зания. По мере расслабления меня охватывало всё более воз­буждающее эйфорическое состояние. Пропасть, открывшая­ся внизу, манила меня. Голова слегка закружилась, но это го­ловокружение не было неприятным. Казалось, что вот-вот у меня вырастут крылья. Мне хотелось широко расправить их и воспарить, подобно птице, в подрагивающее знойным ма­ревом пространство. Но в то же время другая часть меня, мой внутренний страж, продолжала оставаться начеку, и нараста­ющее в этой части беспокойство нарушало состояние бла­женства. Страж напоминал мне о том, что опасно отдаваться чувству, что неконтролируемый переход к изменённому со­стоянию сознания может заставить меня потерять равнове­сие и тогда я полечу вниз не как птица, а как большой стоки­лограммовый бифштекс.

Резким рывком за руку Учитель заставил меня потерять равновесие, и я повалился на землю. Я настолько глубоко погрузился в своё общение с пропастью, что успел позабыть и о его присутствии, и о том, что мне сегодня предстоит. Нео­жиданное падение испугало меня. Кажется, я даже вскрик­нул.

— Ну как, тебе удалось услышать зов бездны? — спро­сил Ли, когда я, потирая слегка ушибленное при падении пред­плечье, поднялся на ноги.

— Что ты имеешь в виду? — спросил я.

— Ты сам прекрасно знаешь. Вижу, тебе понравилось, — подмигнул мне Учитель.

— Действительно, мне казалось, что открывающееся

передо мной пространство притягивает меня, словно пригла­шая прыгнуть и воспарить, отдаваясь полёту, — сказал я.

— Для каждого человека зов бездны имеет свои оттен­ки, — заметил Ли. — Ты любишь жизнь и умеешь наслаж­даться жизнью, поэтому твоё чувство было лёгким и прият­ным. Для тех же, у кого подсознательная или даже сознатель­ная тяга к смерти превалирует над любовью к этому миру, переживания носили бы мрачный характер наслаждения стра­хом, близкого к мазохистскому ощущению блаженства от пусть даже мимолётного соприкосновения со смертью.

— Мне знакомы подобные ощущения, — сказал я. — Со мной случались похожие вещи, когда я с отцом бывал в горах Кабардино-Балкарии или когда я смотрел с узенького шаткого моста на бурлящие внизу молочно-белые водоворо­ты быстрой горной реки. Меня захлёстывали чувства почти наркотического характера. Кроме того, когда я стоял на мос­ту, крепко вцепившись в перила, к щекочущему и возбуждаю­щему ощущению засасывающего меня водоворота добавля­лось ещё и пьянящее чувство безопасности оттого, что я знал, что перила надёжно предохраняют меня от падения.

— В подобных случаях мы имеем дело с самопроиз­вольными перемещениями сексуальной энергии, порождён­ными контролируемым страхом, — объяснил Учитель. — Во многих случаях страх является значительно более сильным стимулятором для активизации сексуальной энергии, чем сек­суальное влечение. Сущность бездны формируется в резуль­тате специфических периодических перемещений сексуаль­ной энергии, основанных на некоторых формах страха, осо­бенно страха, соединённого с удовольствием. Зов бездны пробуждает сущность бездны, и при благоприятных обстоя­тельствах она может набрать такую силу, что на какое-то время станет ведущей сущностью. Неконтролируемая сущ­ность бездны даже может привести человека к гибели, зас­тавив его броситься вниз. Подобные вещи нередко происхо­дят с наркоманами. Под действием наркотиков сознание и внутренние стражи теряют свою власть над человеком, и, ведомые сущностями бездны, наркоманы выпрыгивают из окон, бросаются с крыш, с мостов или с обрывов, чтобы об­рести наслаждение нескончаемого полёта в никуда.

— Видимо, то же самое происходит и с парашютиста­ми, — заметил я. — Мне доводилось беседовать с ребята­ми, профессионально занимающимися парашютным спортом, и они рассказывали о том, какое неземное наслаждение они испытывают в свободном падении или паря, как птицы, в по­токах воздуха, поднимающихся с земли.

— Парашютисты тоже получают наслаждение от про­воцируемого свободным падением непроизвольного подъё­ма сексуальной энергии, — сказал Ли. — Но в их случае ведущей сущностью становится не сущность бездны, а один из внутренних стражей. Но твоим заданием сейчас станет отдать бразды правления сущности бездны, то есть полнос­тью отключить все остальные сущности, в том числе и внут­ренних стражей.

— А как этого добиться? — спросил я. — Когда я сто­ял над обрывом, у меня было искушение полностью отдать­ся во власть того, что ты называешь «зовом бездны», но в глубине души я был уверен, что если я потеряю контроль, то вполне могу, ничего не соображая, сигануть вниз.

— Ты бы и сиганул, не сомневайся, — усмехнулся Учи­тель. — Но всё очень просто. Для того чтобы ты смог пол­ностью отказаться от контроля, ты должен быть уверен, что находишься в абсолютной безопасности. Пойдём.

Ли достал из рюкзака длинную прочную верёвку и по­вёл меня к одному из валунов, расположенному метрах в трёх от обрыва.

— Повернись ко мне спиной, — скомандовал Учитель. — Я должен позаботиться о твоей страховке.

Он ловко обвязал меня верёвкой таким образом, что она, подобно собачьей шлейке, охватывала мои плечи и грудную клетку.

— Осторожно сядь на самый край обрыва, но не свеши­вай ноги, а сложи их по-турецки, — сказал Ли. — Сейчас я привяжу тебя к камню.

Я почувствовал, как верёвка туго натянулась у меня за спиной.

— Всё, готово, — услышал я голос Учителя. — Попро­буй наклониться вперёд.

— Не могу, — сказал я. — Верёвка не пускает.

— Отлично! Так и должно быть! — воскликнул Ли. — Конечно, было бы лучше сидеть, свесив ноги, но ты с твоей боязнью высоты не сможешь до конца отдаться зову бездны, не чувствуя себя в полной безопасности. Поза со скрещенны­ми ногами обеспечит тебе это чувство. В такой позе почти невозможно потерять равновесие даже при полном расслаб­лении, тем более что ты ещё и привязан.

— Всё равно пропасть внизу беспокоит меня, — помор­щился я. — Мне кажется, что я не смогу избавиться от конт­роля внутреннего стража.

— Забудь о нём, — сказал Учитель. — Войди в состо­яние внутреннего облака, а затем расслабься и отдайся зову бездны. Когда сущность бездны начнёт захватывать тебя, помогай ей, сливайся с ней, позволь ей унести тебя с собой. Если внутренний страж снова попытается контролировать тебя, избавься от его влияния. Для этого тебе нужно будет потихоньку наклоняться вперёд, натягивая верёвку, и сосре­доточиваться на чувстве безопасности, которое она тебе даёт. Даже если бы ты постарался спрыгнуть вниз, тебе бы это не удалось. Концентрируйся на чувстве безопасности до тех пор, пока оно не станет частью тебя, не достигнет самых потаён­ных уголков твоего подсознания. Тогда внутренний страж оставит тебя в покое, и сущность бездны полностью завладе­ет тобой.

Оргазмические потоки, возбуждаемые пьянящим стра­хом высоты, создавали удивительное ощущение возбуждения, смешанного с состоянием удивительной ясности.

— Тебя посетит не только сущность бездны, — про­шептал мне на ухо Ли. — Когда стражи уходят, их место за­нимают другие, не знакомые тебе сущности. Не бойся их. Прислушайся к тому, что они скажут. Они — часть тебя.

Голос Учителя звучал глухо и таинственно. По моему телу прокатилась дрожь. Я уже вошёл в изменённое состоя­ние сознания, характеризующееся повышенной чувствитель­ностью, и его слова, казалось, отдавались во всём моём теле, как вторгающиеся в него материальные объекты.

Учитель ещё что-то шептал, а потом я на мгновение отключился, начисто забыв, что я делаю и где нахожусь.

Я встрепенулся, повинуясь странному внутреннему им­пульсу, как заснувший в троллейбусе пассажир, разбуженный резким толчком, и приоткрыл глаза, сфокусировав их на про­пасти передо мной.

— Ты ждёшь сущность бездны? — услышал я насмеш­ливый женский голосок. — Зачем она тебе? Ты хочешь уме­реть?

«Кто это?» — хотел было спросить я, и внезапно понял, что этот голос принадлежал мне самому, вернее одной из сущ­ностей, живущих во мне.

Поскольку эта сущность говорила, она была сущностью слова. Сущность бездны не могла говорить.

Я не стал отвечать, решив лишь отрешённо наблюдать за тем, что происходит.

— Зачем? Зачем? Зачем ты всё это делаешь? — по­вторял голос.

— Потому что я веду его! — ответил ему твёрдый и решительный голос мужчины. — Он делает это потому, что не может действовать по-другому.

«Интересно, а это кто? — с любопытством подумал я. — Сколько их ещё там?»

— Неправда, неправда, — возразила женщина. — Все­гда существует ещё один путь.

— Он просто боится сущности бездны, — вмешался ещё один мужской голос. — Он слушает вас, чтобы не встречать­ся с ней!

Я вздрогнул, как от разряда электрического тока. Меня пронзило острое, болезненное, как удар ножа, чувство сты­да. Что-то внутри меня знало, что голос прав. Я действитель­но боялся сущности бездны.

Неожиданно в моих чувствах снова наступила резкая перемена. На мгновение власть захватила новая сущность. Интуитивно я понял, что это была та самая сущность, кото­рая недавно говорила, что я не могу действовать по-другому.

— Ты должен выполнить свою задачу, — твердо сказал мужской голос. — Встреться с сущностью бездны!

Я сфокусировал глаза на камнях и деревьях, видневших­ся внизу, и попытался воспроизвести эйфорическое состоя­ние, которое я испытал, выполняя предыдущее упражнение. У меня снова приятно закружилась голова. Тело начало слег­ка подрагивать, но на сей раз не от страха, а от томительной жажды полёта. Я снова ощутил давление внутреннего стра­жа, и, вспомнив наказ Ли, чуть наклонился вперёд, натягивая верёвку. Она крепко держала меня. Я просто не мог упасть.

Я начал сосредотачиваться на убаюкивающем чувстве безопасности, и оно, в сочетании с пьянящими оргазмическими ощущениями, пробуждаемыми страхом высоты, погру­зило меня ещё глубже в засасывающий, как водоворот, транс почти чувственного наслаждения.

Страж постепенно сдавал свои позиции, удаляясь и не­заметно растворяясь в глубине чего-то, что я мог бы назвать своим «Я». Зов бездны манил меня всё сильнее. Тело стано­вилось лёгким и невесомым. Казалось, что под действием бурлящих внутри оргазмических потоков оно было готово воспарить или стремительно сорваться с места, как запущен­ная со старта ракета.

Камни внизу приобрели более чёткие очертания и, каза­лось, увеличились в размерах. А затем что-то схватило меня за солнечное сплетение и с силой рвануло вперёд. Я стреми­тельно полетел вниз, чувствуя кожей лица неотвратимо при­ближающиеся камни.

Когда я, не замедляя полёта, вонзился в них, провалива­ясь затем сквозь толщу земли, я закричал. Я успел зарегист­рировать сознанием проносящиеся мимо в тёмной толще зем­ли камни и корни деревьев, а затем я потерял сознание.

Когда я снова пришёл в себя, моё сердце колотилось, как бешеное. Пальцы Учителя, нажимающие на реанимаци­онные точки, приносили острую боль. Меня тошнило от пере­житого страха. У меня ныла область почек, как бывало иногда после ночных кошмаров.

— Представляешь, я видел, как моё лицо ударилось о камни, — слабым голосом пожаловался я. — Всё-таки не нравится мне высота.

— Кто ж тебя просил пикировать, как камикадзе, — ус­мехнулся Учитель. — Надо было парить, а не плюхаться, как куль с песком.

— Можно подумать, что это от меня зависело, — смор­щился я.

Мне было ещё слишком плохо.

— Хочешь ещё раз попробовать? — весело предложил Ли.

При одной мысли об этом меня чуть не стошнило.

— А может, в другой раз? — без особой надежды по­просил я.

— Другого раза может и не быть, — усмехнулся Учи­тель. — Не забывай, что самое главное для даоса — делать всё в нужный момент. Сейчас наступил этот самый момент.

— Я в этом не уверен, — тихонько пробормотал я, наде­ясь, что Ли не расслышит. Он расслышал.

— Рад твоему оптимизму, — садистски усмехнулся он. — Не стоило бы тебя баловать, но ты так жалко выгля­дишь, что я просто ничего не могу с собой поделать. Сейчас мы с тобой будем вдвоём.

— Да? — не проявил особой радости я. — А раньше ты где был?

— Я-то был здесь, — сказал Учитель, — а вот моя сущ­ность бездны тут не присутствовала.

— Твоя сущность бездны? — переспросил я. — Что ты имеешь в виду?

— Твоя сущность бездны заставила тебя полететь, — сказал он. — Если бы наши сущности объединились, мы по­летели бы вместе.

— Ты хочешь сказать, что я мог полететь вместе с то­бой? — недоверчиво спросил я. — Но ведь, насколько я по­нял, сущность бездны — это просто какая-то специфическая часть моего восприятия. Всё, что произошло, имело место исключительно в моём воображении. Это было просто как галлюцинация или сновидение. Моё тело-то оставалось при-

вязанным к валуну. Так как же мы сможем полететь вмес­те?

— Сам не знаю как, — пожал плечами Ли. — Однако сейчас мы это сделаем. Ты же ухитрился хлопнуться мордой о камни- несмотря на то что твоё тело было привязано к ва­луну.

Слова Учителя настолько потрясли меня, что я мгновен­но забыл о тошноте, головокружении и пережитом страхе. Меня охватило радостное волнение, предчувствие того, что я стою на пороге новой тайны.

Ли окинул моё сияющее лицо оценивающим взглядом и, скорчив ехидную рожу, расхохотался.

— Вот что значит неуравновешенная европейская пси­хика, — отсмеявшись, заметил он. — Только что ты здесь умирал, мечтая только об одном — навсегда позабыть о су­ществовании сущностей бездны, но стоило мне произнести пару фраз, как ты чуть ли не скачешь от счастья, свеженький, как огурчик, и готов прыгать с обрыва и хлопаться о землю до скончания веков. Прямо нарадоваться на тебя не могу.

— Мне приятно, что я так тебя развлекаю, — диплома­тично заметил я. — Ну так что мы должны будем сделать?

— Сядь в прежнюю позицию, — серьёзным тоном ска­зал Учитель.

Страхующая меня верёвка всё ещё была привязана к валуну, и я снова уселся со скрещенными ногами на краю обрыва.

Ли сел на землю за мной, обхватив меня руками и нога­ми. Поскольку сесть точно позади меня ему мешала верёвка, Учитель сместился чуть влево.

— Снова войди в состояние «внутреннего облака», — велел он. — Дыши в унисон со мной.

Ощущение тела Учителя создавало у меня удивитель­ное чувство безопасности. Я подумал, что даже если бы я не был привязан к валуну, я бы без колебания отказался от всех внутренних стражей.

Оргазмические потоки «внутреннего облака» наполни­ли меня восторженной эйфорией, предчувствием чего-то не­вероятно прекрасного, что вот-вот случится со мной. Подстра­иваясь под дыхание Ли, я чувствовал, как поднимаются и опускаются его грудь и живот, а потом мой организм совер­шенно спонтанно выполнил упражнение укоренения. Но в этот раз мои корни уходили не в землю, а в тело Учителя, вбирая его горячую, пульсирующую энергию. Я чувствовал, что он делает то же самое, «укореняясь» в моём теле. Наши солнечные сплетения соединились прочным пульсирующим энергетическим мостом. Моё тело начинало вибрировать тол­чками аутодвижений.

Неожиданно земля под обрывом стала увеличиваться в размерах, медленно надвигаясь на меня. Моё сердце затрепе­тало. Я чувствовал, как что-то, идущее и изнутри, и извне, захватывает меня, оттесняя в сторону мою личность и все живущие во мне сущности. Я отдавался сущности бездны в каком-то ликующем упоении, а потом я снова почувствовал, как что-то рвануло меня за солнечное сплетение и я полетел вниз. Но на этот раз это не был пикирующий вертикальный полёт. Я не боялся, я ничего не делал, а просто следил за про­исходящим, продолжая чувствовать своей спиной дыхание Учителя и тяжесть его тела.

Мы двигались по параболе. На высоте нескольких мет­ров от земли мы вдруг замедлили ход и, снова увеличив ско­рость, набрали высоту и понеслись в неизвестном направле­нии над плоскими вершинами Крымских гор. Я старался сле­дить за местами, над которыми мы пролетали, но мне было трудно концентрировать внимание. Когда я чувствовал тело и дыхание Учителя, я не мог сосредотачиваться на окружаю­щих пейзажах, а глядя вниз, я терял контакт с Ли. Не знаю, сколько времени мы кружили так в поднебесье — несколько секунд или час. Я запомнил только плавные многократные переключения с Учителя на проносящиеся под нами горы, долины и поля.

Потом я снова переключился на Ли. Мне показалось, что нажим его рук и ног на моё тело стал сильнее.

— Ты не хочешь открыть глаза? — услышал я его на­смешливый голос.

К своему удивлению, я обнаружил, что глаза у меня дей-

ствительно закрыты. Я-то был уверен, что наблюдаю за про­исходящим.

Поднять веки оказалось не самой простой задачей, но, справившись с ней, я понял, что полёт закончен. Я по-пре­жнему сидел на краю обрыва со скрещенными ногами.

Учитель поднялся и, повалив меня на спину, откатил меня немного в сторону и принялся развязывать верёвку.

— Ну как, было очень страшно? — насмешливо спро­сил он.

— Это было просто потрясающе, — я задыхался от пе­реполняющих меня эмоций. — А то, что мы видели, было реальностью или галлюцинацией?

Ли с нарочитым удивлением поднял брови.

— Что ты имеешь в виду? — спросил он. — Что в твоём понимании означает слово «реальность»?

— Места, над которыми мы пролетали, были реальны или существовали только в нашем воображении? — спро­сил я.

— А ты как думаешь?

— Не знаю.

— Вот и я не знаю.

Я понял, что Учитель поддразнивает меня.

— Почему ты не хочешь мне сказать? — нетерпеливо и немного обиженно спросил я. — Ты же знаешь, как для меня это важно!

— Потому что ты должен сам ответить на этот воп­рос, — улыбнулся Учитель. — А вдруг я тебя обману?

Я встал на ноги и подвигался, разминая затёкшее тело.

— А ведь мы по-настоящему летали! — всё ещё не в силах справиться с переполнявшим меня восторгом, восклик­нул я.

— Пока ещё нет, — ехидно заметил Ли. — А вот сейчас ты полетишь по-настоящему.

Что-то в его тоне вызвало у меня беспокойство.

— Что ты имеешь в виду, говоря «по-настоящему», — немного настороженно поинтересовался я.

— То, что сейчас ты прыгнешь со скалы вместе со всем твоим большим и толстым физическим телом.

— Ты это серьёзно? — упавшим тоном спросил я. — Ты что, действительно собираешься заставить меня спрыг­нуть с обрыва?

Учитель укоризненно покачал головой.

— Я же не сказал «с обрыва», я сказал «со скалы», — ответил он. — Рановато тебе ещё с обрыва прыгать. Я не хочу лишиться своего самого большого ученика.

У меня отлегло от сердца.

— Ас какой скалы я буду прыгать? — спросил я.

— Пойдём. Это не далеко, — сказал Ли, скручивая ве­рёвку.

Минут через пятнадцать он привёл меня к двум не слиш­ком высоким скалам с плоскими вершинами, находящимся в нескольких метрах друг от друга.

— Заберись на эту скалу, — указал на ту, что повыше, Учитель.

— И что мне делать теперь? — спросил я, оказавшись на вершине.

— Ничего особенного. Просто перепрыгни на сосед­нюю, — будничным тоном сказал Ли.

Я, не веря своим глазам, смерил взглядом разделяющее скалы расстояние. Прыжки, в связи с избыточным весом, ни­когда не были моей сильной стороной.

— Но я не допрыгну, — возразил я.

— Допрыгнешь, — уверенно отпарировал Учитель.

— Но ты только посмотри, какое тут расстояние. Оно на пределе моих возможностей.

— Ты правильно сказал: на пределе, — заметил Учи­тель. — Именно поэтому я и выбрал эти скалы. Кроме того скала, на которую ты будешь прыгать, расположена ниже. Это автоматически увеличивает дальность прыжка.

— Так-то оно так, — промямлил я,

— Как ты думаешь, в какой ситуации ты смог бы пере­прыгнуть с одной скалы на другую? — неожиданно резким тоном спросил Ли.

— Ну, если бы за мной гнался взбесившийся бык, я бы перепрыгнул, не задумываясь, — ответил я.

— То есть ты говоришь о сверхусилии, — заметил Учи-

тель. — Тебе просто не хватает мотивации. Как ты знаешь, сверхусилия можно совершать, используя технику волевых импульсов. Но сейчас ты научишься применять другую тех­ник}'. Сущность бездны поможет тебе перелететь со скалы на скалу.

— Как это? — спросил я.

— В твоей памяти ещё свежо ощущение неодолимой тяги к полёту, которую ты испытал на обрыве, — объяснил Ли. — Сейчас ты снова сольёшься с сущностью бездны, но только под контролем внутреннего стража. Сущность бездны даст тебе силы и уверенность для прыжка. Стань на краю скалы и сделай то же самое, что ты делал раньше. Когда тебя захватит неодолимая жажда полёта, когда ты почувствуешь, что готов, ты прыгнешь — можешь с разбегом, а можешь без разбега. Начинай.

Зов бездны пришёл ко мне, как только я встал в устой­чивую позу на краю скалы. Воспоминания двух полётов были ещё слишком яркими. Зов бездны был настолько силён, что мне показалось, что расстояние между скалами сократилось. Одновременно исчез мой страх.

Я отошёл назад на несколько шагов и, разбежавшись, изо всех сил оттолкнулся от края. Во мне проснулось что-то первобытное. Этот прыжок на пределе сил заставил меня испытать удивительное чувство — нечто близкое к странно­му стремительно-яростному, и в то же время восторженному оргазму. Я приземлился на обе ноги и, не удержавшись, упал, смягчив удар о камень подставленными предплечьями и мяг­ким перекатом на бок.

Мгновенно оттолкнувшись от скалы, я вскочил на ноги, радостно потрясая в воздухе сжатыми кулаками.

— Учитель! Я сделал это! У меня получилось!

— Я же говорил, что в конце концов ты полетишь, — с мягкой насмешкой в голосе произнёс Ли.

ГЛАВА 12

Хотя до сих пор не существует научных доказательств того, что люди, пребывающие в коме, быстрее возвращаются к жизни, если их окружают родственники и любимые, если с ними непрерывно общаются, разговаривают и просят их по­скорее прийти в себя, некоторые врачи считали, что именно такие, непонятно каким образом устанавливающиеся контак­ты с близкими людьми оказываются немаловажным факто­ром для выхода больного из комы.

Однажды я спросил у Учителя, что он думает по этому поводу и действительно ли коматозники способны отдавать себе отчёт в том, что происходит.

— Во многих случаях они действительно слышат и по­нимают то, что происходит вокруг, — сказал Ли. — Конечно, это случается не всегда. Физическое тело может быть пора­жено до такой степени, что человек полностью теряет спо­собность воспринимать окружающий мир и осознавать себя, но бывает и так, что шок от физической или психической трав­мы настолько силен, что человек просто не хочет возвращаться в пугающий его мир, и тогда уговоры близких действительно могут сыграть свою роль и заставить его вернуться.

— Я ни разу в жизни не сталкивался с умиранием или пребыванием в коме от психических причин, — сказал я. —

Мне бы хотелось знать, как это бывает, и опробовать в дей­ствии твои реанимационные техники.

— Ты не раз встречался с подобными случаями, просто ты не уделял им должного внимания, — загадочно произнес Учитель.

— Что ты имеешь в виду? — удивился я. — Если бы что-то подобное произошло, уверен, что я бы не забыл об этом.

— Смерть принимает разные формы, — сказал Учи­тель. — Умирание — это не всегда остановка дыхания и сер­дцебиения. Многие из людей, живущих на этой земле, на са­мом деле уже наполовину мертвецы.

— Ты говоришь аллегорически, — заметил я. — Ты не мог бы выразиться яснее?

— Когда-то я говорил тебе о том, что универсальный закон природы — это закон отражения, и смысл жизни чело­века заключается в том, чтобы отражать окружающий мир. Чем более объемно и полноценно это отражение, тем насы­щеннее и интереснее жизнь человека. Однако бывают люди, которым по каким-то причинам не нравится окружающий мир и, вместо того чтобы отражать его, они начинают воздви­гать стену между миром и собой. Эта стена существует толь­ко в их сознании, но в действительности она мощнее крепос­тных стен. Человек, отгородившийся от мира, перестает жить, хотя тело его продолжает функционировать. Иногда уход от мира становится столь очевидным, что больного помещают в сумасшедший дом, возводя дополнительные стены между ним и миром.

— Мне бы хотелось понять, как это происходит, — за­интересованно сказал я.

— Нет ничего проще, — откликнулся Учитель. — На­учись возводить стены, и ты поймешь, как их разрушить.

— Как? — спросил я.

— Что значит твоё «как?» — как возводить стены или как их разрушать? — усмехнулся Ли.

— Начнём с того, как их возводить.

— Так, как это делают все, — пожал плечами Учи­тель. — С помощью воображения. Сходи как-нибудь в су­масшедший дом и постарайся почувствовать себя так, как его обитатели. Стена — это мыслеобраз, с помощью которо­го происходит сужение сознания. Ты уже не раз выполнял уп­ражнения по расширению и сужению сознания, но то, что ты делал, было осознанно и контролируемо, и, приобретя необхо­димый опыт, ты неизменно возвращался к внешнему миру. Люди, возводящие стены, не могут или не хотят вернуться.

На самом деле для того, чтобы изучать способы, кото­рыми люди изолируют себя от мира, не обязательно посещать психушку. Ты можешь найти исключительно интересные при­меры среди твоих знакомых и соседей. Подумай, сколько людей живут среди бесплодных фантазий, заменяющих им реальность существования, сколько людей поглощены мел­кими маниями и навязчивыми идеями, не оставляющими вре­мени и сил на общение с внешним миром. Постарайся по­нять их, постарайся на время ограничить свой мир так же, как это делают они.

— Кстати, мне не раз приходилось посещать психуш­ку, — заметил я. — Так что я насмотрелся на то, как люди возводят стены между собой и внешним миром.

Работать санитаром в симферопольской психбольнице я начал с лёгкой руки моего давнего школьного друга Коли Петрова, который сам по себе был личностью столь любо­пытной и неординарной, что было бы обидно не упомянуть о нём на страницах этой книги.

Коля был сыном влиятельного офицера Госбезопаснос­ти, и, возможно, этот факт сказался на том, что уже с первого класса он производил впечатление не по годам развитого ре­бёнка. Хотя семилетний Коля ещё толком не умел завязы­вать шнурки и мне неоднократно приходилось помогать ему осуществлять эту непростую процедуру, во всём, что каса­лось финансов, он мог дать фору подавляющему большин­ству взрослого населения Советского Союза. Уже в первом классе бизнес, организованный предприимчивым Петровым, приносил ему доход не меньший, чем зарплата кандидата наук.

Свою преступную карьеру семилетний финансовый ге­ний начал с атаки на расставленные в то время по всему Сим­ферополю разменные автоматы для газированной воды. От-

деление, куда автомат ссыпал выдаваемые медные монеты, закрывалось небольшой подвижной металлической пластин­кой. Коля додумался при помощи пластилина подклеивать эту металлическую шторку внутрь, к верхней части отделения для монет, и монеты, естественно, не высыпались. Постра­давшие граждане обычно догадывались, в чём тут дело, но вся хитрость заключалась в том, что отлепить пластинку ру­ками было невозможно, для этого требовался специальный крючок, а особенно надрываться из-за потерянного гривен­ника или пятнадцатикопеечной монеты народу как-то не хо­телось.

Петров неутомимо курсировал по городу с крючком и пластилином, собирая добычу, но, естественно, хорошие день­ги на этом было трудно заработать, и Коля принялся вдохно­венно спекулировать марками, значками и прочими мелоча­ми, столь притягательными для школьников. Его бизнес по­степенно расцветал, и к его услугам начали прибегать даже старшеклассники.

Но по-настоящему крупную аферу Коля провернул уже в пятом классе, став пионером и получив в своё распоряже­ние отряд подшефных октябрят. Сын комитетчика по своей собственной инициативе затеял благородное дело по сбору средств в фонд помощи детям Вьетнама. Вверенные ему ок­тябрята с литровыми стеклянными банками в руках по зада­нию Петрова начали обходить квартиры высотных домов Симферополя и жалостно просили пожертвовать кто сколько сможет на поддержание страдающих от ужасов войны вьет­намских сирот.

Народ в то время не бедствовал, и добрая душа русско­го человека легко зажигалась состраданием, тем более что в те времена память о Великой Отечественной войне ещё жила в сердцах людей. Наряду с медными и серебряными монетками в банки нередко попадали бумажные рубли, трёш­ки, а иногда даже червонцы.

Коля был не жмот, и за трудную работу по сбору средств он честно выплачивал октябрятам комиссионные — по пять­десят копеек за каждую банку. Естественно, что дело, веду­щееся с подобным размахом, было невозможно держать в секрете, и об афере вьетнамского фонда вскоре стало извес­тно в школе. Директор школы и классный руководитель от такой новости буквально встали на уши. Предпринимателя вызвали на ковёр- и он произнёс пламенную и прочувствен­ную речь о солидарности с бедными детьми маленькой страны и о том, что он на свой страх и риск решил внести свой вклад в дело международной помощи Вьетнаму.

Вопрос был столь щекотливым, что наказывать Петро­ва, особенно учитывая, какую должность занимал его папоч­ка, было бы неосмотрительно, и, для вида мягко пожурив рас­каявшегося борца за лучшую долю для пострадавших от аг­рессивного американского империализма детей, его обязали сдать все собранные деньги.

Коля с гордостью приволок в школу чемодан, наполнен­ный мелочью. О бумажных деньгах никто и не вспомнил. Подшефных октябрят заставили вернуть неправедным обра­зом заработанные полтинники, папа хорошенько надрал биз­несмену задницу ремнём, а Коля зарыл в гараже алюминие­вый бидон, набитый деньгами.

Понимая, что организовывать новый фонд было бы слишком опасно, Петров не долго думая переключился на аферу с лотерейными билетами. Вырезая из газет старые таб­лицы с результатами розыгрыша очередного тиража лотереи. Коля монтировал к ним заголовки текущего тиража, и заме­нял этой компиляцией таблицы текущих розыгрышей на стен­дах около сберкасс. Естественно, что граждане, проверив номера билетов, тут же выбрасывали негодные билеты в бли­жайшую урну, а Петров, под предлогом сбора макулатуры, эти билеты периодически выгребал. Так Коле удалось сорвать пару крупных и приличное количество мелких выигрышей.

Со временем, уже в студенческие годы, на последних курсах института, Коля дорос до того, что начал перегонять самолёты с дефицитными товарами из одного региона нашей необъятной родины в другой, на чём делал на сей раз дей­ствительно серьёзные деньги. Но там, где речь идёт о боль­ших деньгах, нередко возникают и большие проблемы.

Вскоре после окончания института Колю убили. Он гос­тил в загородном доме своего товарища по классу и в мо-

мент убийства в одиночестве рыбачил на озере. Убийц так и не нашли.

Однако в то время, когда Коля помог мне устроиться на работу, он ещё не перегонял самолёты, а был обычным, не слишком хорошо успевающим студентом, в вечернее время подрабатывающим санитаром в венерологическом отделении больницы.

Ввиду не слишком утешительного экономического по­ложения моей семьи, я периодически искал подработки на стороне, не отнимающие слишком много времени и в то же время приносящие более или менее приличные деньги.

— Устраивайся санитаром в мою контору! — предло­жил мне Коля. — Там такие бабки можно делать — закача­ешься!

Я удивился.

— А сколько получает санитар? — спросил я.

— Чудак-человек! — усмехнулся Петров. — Важно не то, сколько он получает, а то, сколько он зарабатывает. Усёк?

— Усёк, — с некоторым сомнением в голосе откликнул­ся я.

Я слишком хорошо знал Колю. Но как ни крути, а деньги мне были нужны, и я устроился ночным санитаром в венеро­логическое отделение.

— Ты будешь работать на меня, — объявил мне мой приятель. — Скоро ты начнёшь купаться в бабках.

— А на чём ты здесь зарабатываешь деньги? — уди­вился я. — Ты же простой санитар.

— Санитар в больнице поважнее врача, — с гордостью объяснил Петров. — Особенно когда речь идёт о вензаболе-ваниях. Врачи-то на ночь домой уходят, а кто остаётся? А? Санитары! А как ты думаешь, к кому пойдут за помощью люди, которые свои болячки не хотят на весь свет афиширо­вать?

— К тебе, что ли? — проявил сообразительность я.

— А то! — довольно улыбнулся Коля.