Книга 4 И. Медведева обучение травами

P.S. Эти строки заставили меня пережить все заново. Учитель, вы очень хитры!»

А. Хазеев

В процитированных выше отрывках из писем и записей моих учеников приводится самый разный опыт. Кто-то нео­жиданно для себя обретает способность видеть заболевания и осуществлять бесконтактную диагностику, кто-то погружа-

ется в поток целительных и омолаживающих оргазмических ощущений, вызванных непроизвольным перемещением по телу сексуальной энергии, кому-то открывается техника аутодвижений и бесконтрольных ударов.

Многие люди, читая наши книги, полагают, что для них, в их обыденной жизни, нереально пережить ощущения, по­добные описанным в серии «Путь Шоу-Дао», или считают психотехники Бессмертных чем-то сверхсложным и недоступ­ным. Опыт моих учеников доказывает, что это не так. Боль­шая часть техник Спокойных не является чересчур сложной или недоступной. Эти техники были разработаны в рамках совершенно особого мировоззрения, в рамках чуждой евро­пейскому мышлению культуры, и они охватывают сферу зна­ний, действий и ощущений, с которой современный человек практически не сталкивается, так же как средневековые ки­тайцы не могли даже подозревать о том, что когда-то будет существовать мир компьютеров и информатики.

Постижение граней учения Шоу-Дао — это путь к рас­ширению европейской модели мира, путь к обретению но­вых способов восприятия, новых возможностей общения с окружающим миром и с самим собой. Я уже не раз упоминал о том, что модель мира — это то, как человек видит мир, то, как его сознание этот мир отражает.

Модель мира определяет способность человека к адап­тации, к выживанию, к саморазвитию. Каждая модель имеет свои сильные и слабые стороны. Европейская модель мира имеет свои специфические черты, свои плюсы и минусы. Для европейской модели мира в первую очередь характерно раз­витие интеллекта, логики, профессиональных навыков, аг­рессивного и потребительского стиля жизни.

С другой стороны, сфера эмоций и чувств у европейцев развита в значительно меньшей степени. Они не способны контролировать свою эмоциональную сферу, не способны использовать свои чувства так же эффективно, как они ис­пользуют интеллект. Нередко это приводит к непониманию себя, к неумению осознать свои истинные потребности, к боязни испытать разочарование, боль, страх или любовь, к непониманию того, что такое счастье, и, в итоге, к неумению полноценно наслаждаться жизнью.

Изучение психотехник Шоу-Дао может восполнить этот пробел, открыв изучающему их горизонты новых знаний, удивительных возможностей, неведомых и прекрасных ощу­щений. Каждый может вступить на путь Спокойных. Ваше путешествие в бескрайний мир человеческой психики будет волнующим и прекрасным.

Желаю удачи на этом пути!

ВВЕДЕНИЕ

Отец научил меня утолять голод зелёной колючкой, и оказалось, что это столь неприветливое с виду растение, очи­щенное от кожуры, по вкусу напоминает морковку.

Вообще народная медицина была неотъемлемой частью жизни всех моих многочисленных родственников по отцовс­кой линии.

Как я уже упоминал, отец родился в семье рабочего Аджимушкайской каменоломни и рос в условиях крайней ни­щеты. У него было шестнадцать братьев и сестёр. С раннего детства отец начал трудиться в каменоломне и к шестнадца­ти годам заработал более десяти грыж.

Для детей, подраставших в выдолбленных в известняке пещерах или в маленьких покосившихся хижинах, для лю­дей, ежедневно ведущих тяжкую борьбу за существование, окружающий мир составлял единое целое с их жизнью. Море, степь и камни давали им пищу и кров. Когда их не мог про­кормить камень, кормили море или степь. Любой мальчишка умел ловить рыбу, собирать раковины или использовать кам­ку* для набивки матрасов. Дети знали, где найти глину «кил», заменяющую мыло, где в степи можно выкопать съедобные корешки, как поймать и приготовить грызуна, ёжика или змею.

* Камка — водоросли, выброшенные на берег.

И, естественно, каждый аджимушкаец обладал необходимы­ми навыками врачевания и оказания первой помощи. Болез­ни лечили тем, что подворачивалось под руку. Лекарства из аптеки были слишком дороги.

У тебя заболел живот по непонятной причине? Так плес­ни на него холодной воды и массируй его небольшими круго­выми движениями по часовой стрелке, чередуя массаж и об­ливание холодной водой до тех пор, пока боль не утихнет.

Обгорел на солнце — приложи выжимку из трав или на­мажь кожу кислым молоком (сейчас крымчане часто исполь­зуют для смягчения обожжённой солнцем кожи огурцы, но в то время потратить подобным образом огурец было непозво­лительной роскошью — ведь его можно было съесть).

Почти все женщины Аджимушкая и соседнего посёлка каменотёсов — Скалы — были знахарками, и одной из при­чин этого оказались дикие ритуалы каменных боёв, ставших традицией в этих местах.

«Каменный бой» села Аджимушкай — был уникальным зрелищем, сочетающим в себе искусство владения камнем и варварский ритуал массовых побоищ.

Кулачные бои и традиции драться «стенка на стенку» были распространены в России повсеместно, но во время подобных схваток бойцы обычно не получали слишком серь­ёзных или смертельных травм. В случае «каменных боёв» тяжёлые травмы были обычным явлением. Вероятно, подоб­ная жестокость была обусловлена самим характером социу­ма, сложившегося в аджимушкайском районе. Эта область Крыма стала своеобразной вольницей, в которой находили приют и убежище беглые каторжники, крепостные, сбежав­шие от помещиков, и прочий вольный и разношерстный при­шлый люд. Из русских, французов, украинцев, итальянцев, греков, белорусов и караимов стало складываться особое со­общество резчиков камня.

Большинство резчиков жило в «скалах» и называло себя скалянами. «Скалами» именовались монолиты известняка, в которых вырезались обширные ниши для жилья. Вход в жильё закладывался штучным камнем, затем вставлялись двери, а

вместо оконных стёкол использовался надутый бычий моче­вой пузырь, через который в жилище проникал тусклый свет.

Камень для скалян был самой жизнью. Он давал им хлеб, кров, служил оружием. С помощью камней охотились на морских птиц, защищали свою жизнь и честь, решали спо­ры. Народный обычай «воевать» камнями появился в XVIII веке.

Бои камнями проводились, как правило, в праздничные и выходные дни и служили своего рода кровавым развлече­нием. Зачинатели боя — пацаны-застрельщики, «гостевые» или «пришлые», — вихрем врывались на улицы посёлка или района «хозяев» и бросали камнями во всё, что могло раз­биться, побуждая тем самым жителей села к ответным дей­ствиям. «Хозяева» без труда отгоняли застрельщиков, но к ним на помощь тут же приходила первая волна «гостей» по­старше и поопытнее. Самые умелые бойцы вступали в схват­ку лишь в разгаре сражения, а то и ближе к его концу. Выиг­равшей считалась сторона, загнавшая противника в его соб­ственные жилища. Иногда, по обоюдному согласию сторон, бой заканчивался вничью.

По предварительной договорённости бой мог проходить и на ничейной территории, а мог начаться и рыцарской дуэ­лью лучших метателей камней, за которой, затаив дыхание, следили обе стороны. Правила запрещали бросать камни в упавшего человека или избивать его, предписывали не це­литься в голову, запрещались рукопашные схватки. Но, не­смотря на запреты, эта варварская забава многих оставляла калеками. Нередко случались и смертельные исходы.

Отец, сам принимавший участие в «каменных боях», рас­сказывал мне, с какой горечью переживали односельчане смерть красавца-грека Кристофора, случайно убитого во вре­мя одного из боёв.

К концу XIX и в начале XX века «каменная забава» рас­пространилась далеко за пределы каменоломен. Дрались не только скаляне и аджимушкайцы, в бой вступили жители других районов Керчи: Горок, Глинки, Завода... Забывая соб­ственные распри, они не раз объединялись в честолюбивой, но бесплодной надежде одержать верх над аджимушкайцами. Среди тех были исключительно опытные и искусные бой­цы, способные в одиночку сдерживать натиск десятков че­ловек.

Боец, владеющий искусством каменного боя, мог мет­нуть камень весом от 50 до 300 граммов в цель, удалённую на расстояние до 60 метров, а иногда и далее. Также он обла­дал способностью, практически стоя на месте, оставаться неуязвимым под градом камней, как используя техники ук­лонения, так и отражая камни противников небольшой камен­ной пластинкой — плашкой.

Естественно, что подобное мастерство приобреталось через боль и кровь. Когда очередной «каменный бой» завер­шался, женщины со стонами и причитаниями растаскивали по домам избитых и искалеченных мужчин. Теперь от них требовалось знахарское искусство. Женщины лечили ране­ных, останавливали хлещущую кровь, кто заговором, кто туш­кой лягушки с предварительно содранной кожей, кто настоя­ми из местных трав, кто компрессами, сделанными из глины.

Местный арсенал трав у степных знахарей был весьма ограничен, и в случаях тяжёлых травм или заболеваний не­сколько человек специально отряжались за травами в Крым­ские горы. Шли они пешком, и дорога вкупе с поиском трав обычно занимала около двух недель.

Степные знахари широко использовали разнообразные глины, применяя их как для приёма внутрь, так и для накла­док. Девушки аджимушкайских степей задолго до появления рекламы, пропагандирующей уникальные косметические свойства масок, имеющих в своей основе целебные грязи или каолиновые глины, прекрасно знали, как благотворно действу­ет на кожу «кил» или целебные морские грязи.

Для лечения широко использовались и ресурсы самого Керченского полуострова — грязи грязевых вулканов, воды целебных минеральных источников и рапа соляных озёр.

С раннего детства сопровождая отца в его непрестан­ных походах на охоту или на рыбалку, я, как губка, впитывал знания аджимушкайских целителей, которыми он щедро со мной делился. Отец приучил меня к жизни на лоне дикой природы, что впоследствии очень пригодилось мне при изу­чении Шоу-Дао. Помню, как, учась в школе, я с удивлением

узнавал, что есть люди, не умеющие развести огонь без спи­чек, не представляющие, что в качестве топлива можно ис­пользовать кизяк — высушенные солнцем коровьи лепёшки, не способные выпотрошить змею или не знающие, что такое кресало.

Я быстро научился различать целебные травы и выяс­нил, что почти любая травка, скромно растущая у дороги, может для чего-либо пригодиться. Меня удивило, что, в зави­симости от дозировки, травы могут производить совершен­но противоположный эффект. Так, разные дозы семян конс­кого щавеля могли излечивать как запор, так и понос.

Сестры и братья отца, в гости к которым я регулярно приезжал во время каникул, также пополняли запас моих зна­ний. Так от тёти Маши, живущей в Керчи, я узнал, какие за­болевания излечивает плов из мидий, для чего полезны быч­ки — небольшие головастые морские рыбки, и другие тайны целительных снадобий, в первую очередь связанных с дара­ми моря.

Другой брат отца — дядя Федя, живущий в селе Фон­тан, расположенном на Керченском полуострове, и уже пере­валивший за восьмидесятилетний рубеж, — был активно прак­тикующим знахарем. С одинаковой эффективностью он ис­целял и людей, и скот. Дядя Федя лечил травами, навозом, водорослями, глинами, илом — всем подряд.

Отпуск у отца был долгим, два с лишним месяца, и на какое-то время мы неизменно приезжали пожить к дяде Феде. В свой первый приезд я застал в окрестностях села Фонтан ещё не тронутую железной лапой цивилизации настоящую дикую степь, где под дуновением ветра шелковисто колыха­лись первозданные травы. Мне даже посчастливилось уви­деть дроф — огромных редчайших птиц, которые в настоя­щее время почти исчезли.

В погожие ночи мы с отцом ночевали на копне, вдыхая ароматы подсыхающих трав и любуясь огромными крымс­кими звёздами.

Вечерами взрослые собирались во дворе, пришедшие в гости соседи рассаживались за грубо сколоченным деревян­ным столом, и наступало время песен. Русские песни сменя­лись украинскими. Пели слаженно, хорошо, с душой, и чару­ющая мелодичность и душевность народных песен глубоко запали мне в душу.

Односельчане и жители соседних сёл часто обращались к дяде Феде за помощью. По ряду причин селяне не слишком доверяли местным врачам, а стандартный набор лекарств, находящийся в каждом доме и обычно состоящий из йода, зелёнки, бинтов, аспирина и анальгина, часто оказывался не­достаточным.

Помню, как на меня произвело неизгладимое впечатле­ние лечение, которое прописал мой дядя одному из пациен­тов, жаловавшемуся на ревматизм.

На заднем дворе дяди Феди была вырыта яма, запол­ненная специально подготовленным навозом. Несчастный больной регулярно отсиживал в этой яме положенное время, как объяснил Фёдор, выгреваясь.

Я регулярно забегал на задний двор, любуясь на раскрас­невшееся, страдающее лицо пациента. Лечение было не слиш­ком приятным, скорее даже мучительным, но главное, что ревматизм в конце концов прошёл.

К моему удивлению, находились и другие желающие подлечиться в навозной яме, и иногда в ней одновременно сидели даже два селянина.

Дядя Федя был ещё и очень азартным человеком. Од­ним из его основных увлечений было уничтожение мух, и он вкладывал в это занятие больше страсти, чем Глеб Жеглов в борьбу с бандой «Чёрная кошка».

Надо признать, что на дворе у дяди Феди мух действи­тельно было много, слишком много. Они обильно плодились и размножались на тёплых просторах навозной ямы, но, по­скольку избавиться от столь ценного аппарата для физиоте­рапии дядя Федя не мог, нам оставалось одно — нещадно бороться с крылатыми и жужжащими интервентами.

С подачи дяди Феди я вооружился венгеркой (это то­ненькая круглая резинка, идеально подходящая для распра­вы с мухами) и каждый день проводил часы, прицельно от­щёлкивая насекомых, беспечно присевших отдохнуть на за­литую солнцем стену дома. Последствием моей охоты стали

сотни крошечных тёмных пятнышек, украсивших белёную стену, но дядя Федя был доволен.

— Настоящий боец растёт! — одобрительно говаривал он, ласково похлопывая меня по макушке. — Сразу видна наша порода, Медведевская!

Однако бороться венгеркой против мух было всё равно что пытаться остановить полчища саранчи при помощи дет­ского сачка, и дядя Федя решил применить более совершен­ное оружие массового уничтожения, а именно отравляющие вещества.

Налив в металлическую миску свежего молока, дядя Федя для вкуса добавлял в него сахара, а потом щедрой ру­кой подливал туда какой-то мушиный яд. Миску с отравлен­ным молоком дядя Федя ставил на землю во дворе, затем он выносил из дома два стула, мы усаживались в теньке и при­нимались с интересом наблюдать за мучительным концом представителей враждебного крылатого племени.

Муха подлетала, пикировала на край миски, затем осто­рожно спускалась к молоку и, слегка помешкав, принималась увлечённо хлебать сладкую отраву. Затем с ней начинало тво­риться нечто невообразимое. Стартующей ракетой муха сры­валась с места и, отчаянно гудя, принималась кружиться, метаться во всех направлениях, как крошечный чёрный фей­ерверк, рикошетящий в стенах тесного помещения. После краткой, но выразительной агонии муха падала на землю и, подрожав лапками, затихала навсегда.

Дядя Федя с неослабевающим вниманием мог в тече­ние долгих часов наблюдать за этим причудливым предсмер­тным танцем. При этом он, ерзая от возбуждения на стуле и потирая руки от удовольствия, с азартом комментировал про­исходящее. Звучало это примерно так:

— Смотри, смотри, летит! Села, смотри, пьёт! Во даёт! У, как её, родимую, развезло! То-то! Будешь знать! Смотри! Ещё одна...

Так продолжалось целый день.

Меня во всей этой процедуре занимал не столько про­цесс уничтожения мух, сколько наблюдение за дядей Федей. Меня поражало, сколько самого неподдельного наслаждения ухитрялся извлекать этот крепкий восьмидесятилетний ста­рик из, казалось бы, самого немудрёного дела.

Ещё одной из моих первых наставниц народной медици­ны стала тётя Маша. Хотя она была тёзкой моей настоящей тёти Маши из Керчи, эта тётя Маша не была моей родствен­ницей. Знахарка тётя Маша жила в селе Пионерское. В тече­ние нескольких лет мама снимала комнату в её доме, чтобы вывозить меня на лоно природы, хотя в том, что мама выби­рала Пионерское, тоже был свой особый расчёт.

Чтобы на деле продемонстрировать детям радости кол­лективного социалистического труда, в крымских школах даже для учеников младших и средних классов ввели требо­вание проводить от нескольких дней до нескольких недель летних каникул в трудовых лагерях, где дети одновременно бы и отдыхали, и трудились на благо общества, выполняя какие-либо нехитрые сельскохозяйственные работы, вроде сбора фруктов или ягод или прополки огородов.

В качестве альтернативы трудовому лагерю я мог отбыть трудовую повинность в каком-нибудь совхозе или колхозе, и мои родители должны были отнести в школу справку о том, что я честно отработал необходимое количество часов.

Рядом с Пионерским находился совхоз, выращивающий чайные розы, но не для продажи, а для заготовки розовых лепестков. Многие москвичи даже не слышали о том, что существует варенье из розовых лепестков. Не знаю, как сей­час обстоят дела на Украине, но в то время, когда Крым ещё был частью территории Советского Союза, варенье из розо­вых лепестков продавалось там почти повсеместно. Розовые лепестки обладали многими лечебными свойствами, в част­ности, розовым вареньем можно было вылечить многие вос­палительные заболевания полости рта, если по нескольку раз в день держать его в течение двадцати-тридцати минут во рту на месте воспаления.

Итак, мама договаривалась в совхозе, что я буду зани­маться сбором лепестков и совхоз даст мне справку для . школы.

На сборе лепестков работали и другие дети из Пионер­ского, зарабатывая деньги на карманные расходы. В отли­чие от меня, они давно успели наловчиться в этом не слиш-

ком простом деле, и сельская детвора вовсю смеялась над неуклюжим горожанином, утверждая, что с такой сноровкой я и за год дневную норму не выполню. Впрочем, местные ребята оказались очень дружелюбными и приятными, мы сразу нашли общий язык, и они сообща помогали мне выпол­нять норму, подбрасывая собранные ими лепестки в мои мешки.

Как говорится: «с миру по нитке, голому на рубашку». Так и получалось. С помощью деревенских друзей я выпол­нял норму примерно за час, а затем можно было найти себе гораздо более увлекательное занятие.

Пионерское навсегда запомнилось мне очарованием бла­гоухающей плантации, расцвеченной яркими красками цве­тущих роз, вечно исцарапанными руками, весёлыми забава­ми с друзьями. Там я, школьник, недавно закончивший тре­тий класс, получил свою первую зарплату, которую я с гордостью вручил матери.

Ещё одним способом подработки был сбор тысячелис­тника — лекарственной травы, покрывающей склоны высо­ких холмов вокруг села.

Нашим любимым развлечением были рыбалка и купа­ние в Скалке — быстрой горной речушке, перегороженной небольшой самодельной плотиной, сложенной из камней, чтобы можно было купаться.

Чтобы не тратить время, сидя на берегу с удочками в руках, мы ловили рыбу менее трудоёмким способом: на дно стеклянной банки мы клали кусочек хлебушка, горловина банки завязывалась марлей, а в марле проделывалась дыроч­ка, заплыв через которую, мелкая рыбёшка уже не могла выб­раться обратно.

В банку обычно попадались пескари, цыганочки и про­чая пресноводная мелочь. Я так и не узнал, как по-научному называются «цыганочки», но это имя удивительно подходи­ло небольшой рыбке с полными красными губками и игри­вым выражением на морде, узоры которой напоминали ко­кетливые серёжки.

Ещё одним повальным увлечением деревенских ребят была дрессировка и выкармливание галчат. Галки были уди­вительно умными птицами, а один галчонок так привязался ко мне, что в течение нескольких лет, когда я возвращался летом в Пионерское, он, уже будучи взрослой серьёзной пти­цей, узнавал меня, с приветственными криками кружился надо мной, садился мне на плечо или летел рядом, сопровождая меня во время прогулок.

Моё ежедневное пробуждение в доме знахарки тёти Маши неизменно сопровождалось шумом работающего се­паратора, отделяющего фракцию за фракцией от жирного свежевыдоенного молока.

Открывая глаза, я с наслаждением вдыхал ароматы под­сыхающих лекарственных трав, которыми пропиталась вся изба.

Тётя Маша научила меня заготавливать травы впрок. Она тоже лечила и людей, и скот. Каждое растение она назы­вала по-своему, так, как называли его её мать и бабушка. Так, тысячелистник она называла кашкой. Растения тётя Маша сушила в основном на чердаке. Процесс заготовки трав и изготовления лекарственных препаратов так понравился мне, что я сразу же стал добровольным помощником знахарки.

Я учился правильно развешивать пучки трав, измель­чать растения, делать настои на воде или на спирту.

Там же, в Пионерском, я впервые начал записывать ре­цепты народной медицины. Я узнал такие важные вещи, как разными способами снимать похмелье, как правильно выз­вать рвоту или снять неприятные последствия солнечного удара и т. д.

Шли годы, мои конспекты пополнялись новыми редки­ми рецептами. Я понял разницу между рецептами, прочитан­ными в книгах о траволечении, и между рецептами, исполь­зуемыми действительно хорошими потомственными целите­лями.

Каждый талантливый знахарь, каждый хороший цели­тель вносил в приготовление лекарства свои собственные нюансы, которые во многих случаях и обеспечивали эффек­тивность лечения. К своему удивлению, я понял, что один и тот же рецепт в одних случаях приносит больному существен­ное облегчение, а в других, совершенно аналогичных, случа­ях он может быть непригоден.

Вся эта подготовка оказалась прекрасной базой, на ос­нове которой мне было легко осваивать новые, непривычные, но удивительно интересные и эффективные методики лече­ния Спокойных, показанные мне Учителем.

ГЛАВА 1

— Что беспокоит тебя больше всего? — спросил я.

— Страх, — сказала девушка. — Я постоянно испыты­ваю страх.

— Ты боишься чего-то конкретного?

— Иногда да, иногда нет, — ответила Зина. — В дей­ствительности мне не угрожает никакая реальная опасность, но какой-то трудно определимый иррациональный страх в той или иной форме постоянно присутствует во мне, проявляясь иногда в виде нервозности или беспокойства по поводам, ко­торые того не стоят, а иногда в иных формах. Бывает, что тре­вожность мешает мне заснуть или не дает сосредоточиться на выполняемой задаче.

Мне были знакомы эти разновидности иррационально­го страха. В той или иной форме они присущи каждому чело­веку, и Учитель безжалостно указывал мне на малейшие про­явления подобных чувств в моем характере.

Однажды во время очередной полуночной прогулки по городу я затронул тему качеств характера, мешающих лично­стному росту человека.

— Не имеет смысла говорить о каком-то абстрактном «человеке», — резко оборвал меня Ли. — Это обобщение слишком удобно для тебя, поскольку позволяет критиковать других, самому оставаясь в стороне.

— Я вовсе не критикую других, — попытался оправ­даться я. — Я прекрасно знаю, что обладаю массой недостат­ков.

— Дело не в том, что ты признаешь, что имеешь недо­статки, — еще более жестким тоном сказал Учитель. — Толь-

ко круглый дурак считает себя совершенным. Все обстоит гораздо хуже. Ты болен, и твоя болезнь почти безнадежна. Ли замолчал, выдерживая драматическую паузу. Его чересчур серьезный тон слегка напугал меня. Не понимая, что именно он имеет в виду, я, как утопающий за соломинку, уцепился за спасительное слово «почти».