Книга 4 И. Медведева обучение травами

Было поздно. Уже стемнело, и улицы были почти без­людны. Внезапно ночную тишину разорвали громкие крики, звук ударов и пронзительный женский визг. Завернув за угол, я увидел, как двое мужчин жестоко избивают отчаянно вы­рывающуюся женщину. И, хотя Учитель дал мне совет ни­когда не вмешиваться в разборки посторонних людей, я не удержался. Мужчина постарше схватил женщину за волосы и стал самозабвенно колотить ее лицом о стену дома, в то время как более молодой продолжал без разбору наносить ей удары. В пылу схватки они не заметили меня и даже не успели понять, что происходит.

— Как вы смеете бить женщину, — заорал я. и, одним ударом отключив того, что помоложе, рубанул другого по руке, удерживающей женщину за волосы. Когда он с криком боли обернулся ко мне, я захватил его за голову и за шею и с на­слаждением шмякнул несколько раз головой об стену, так, как он проделывал это со своей жертвой. Мужчина вырубил­ся, и я, отпустив его безвольно обрушившееся на асфальт тело, переключил внимание на женщину.

Она, вся в крови, скорчившись, лежала на земле, подвы­вая от страха.

— Не бойтесь, все закончилось, давайте я вам помо­гу, — мягко, стараясь не испугать ее еще больше, сказал я.

Я подхватил женщину под мышки и приподнял ее. Она встала на ноги, потрясла головой, приходя в себя, а затем оки­нула взглядом поле битвы, украшенное неподвижными тела­ми ее обидчиков. Затем женщина повернулась ко мне и по-

смотрела мне прямо в глаза. Меня, ожидавшего по меньшей мере слова «спасибо», поразила дикая звериная ненависть, исказившая ее черты, а затем женщина, издав сдавленный вопль ярости, с неожиданной для ее комплекции и состояния силой бросилась на меня. Ее атака застала меня врасплох. Ногти рассвирепевшей фурии вцепились мне в лицо и, преж­де чем я успел перехватить ее запястья, расцарапали его сверху донизу.

— Подонок! Негодяй! Грязный ублюдок! — вопила жен­щина. — Ты убил моего мужа и моего сына!

Ненависть придала ей силы, и она принялась со всей дури лупить меня ногами. Единственное, что мне оставалось, — это плотно прижать ее к себе таким образом, чтобы ее ко­нечности не могли причинить мне особого вреда. Так мы сто­яли, обнявшись, женщина вопила и бесновалась в моих ру­ках, а я прикидывал, как мне избавиться от нее наиболее без­болезненным для нее способом. Наконец я резким движением оторвал ее от себя, оттолкнул в сторону и со всех ног пустил­ся бежать к автовокзалу, а вслед мне неслись ругательства и проклятья.

— Что с тобой произошло? Такое впечатление, что ты побывал в когтях у льва, — сказала Лин, окидывая меня кри­тическим взором.

Моя одежда была заляпана кровью женщины, кровь продолжала сочиться из глубоких царапин на лице, и, прямо скажем, выглядел я не самым лучшим образом.

— Еще хуже, — пожаловался я. — Я побывал в когтях у женщины!

Ситуация откровенно забавляла мою прекрасную коре­янку.

— У женщины? — с нарочитым удивлением протянула она. — Что же ты такого сотворил, чтобы довести ее до по­добного состояния?

— Боюсь, ей не понравились мои комплименты, — по­шутил я. — Пожалуйста, сделай что-нибудь, чтобы остано­вить кровотечение, а я тем временем расскажу тебе всю ис­торию.

Пару часов спустя я, в чистой одежде, сытый, умытый и тщательным образом продезинфецированный, лежал на ши­рокой дощатой кровати, а Лин, грациозно вытянувшаяся ря­дом, ласкала кончиками пальцев мою грудь.

— Вот что значит не слушаться советов Учителя, — со­крушенно сказал я, все еще не в силах забыть о пережитом потрясении. — Ведь он предупреждал, что я не должен вме­шиваться в посторонние драки, разыгрывая из себя благо­родного рыцаря, поскольку это не мое дело. Теперь я пони­маю, что он был прав, но я не мог спокойно смотреть, как двое мужчин избивают слабую женщину.

— Судя по тому, как ты выглядишь, ее трудно назвать слабой, — скептически заметила кореянка. — Еще не извес­тно, что она сделала мужу и сыну, чтобы заслужить подоб­ную трепку. Возможно, они имели на то все основания.

— Что бы она ни сделала, они не имели права избивать ее подобным образом, — возразил я. — Это противоречит любым нормам гуманности.

— За подобные слова феминистки могли бы разорвать тебя на куски, — покачала головой Лин. — Их бы смертель­но обидело то, что ты без малейших угрызений совести спо­собен избить мужчину до полусмерти, но в то же время счи­таешь, что бить женщину — негуманно, поскольку она — существо слабое и беззащитное.

— Я против феминизма, — заметил я. — На меня про­изводит тягостное впечатление, когда женщина пытается до­казать, что она более мужчина, чем самый крутой мужик. В этом есть что-то патологическое.

— Это твоя ахиллесова пята, — сказала кореянка. — Установка о том, что ты должен быть рыцарем и что ты не имеешь права бить женщину, сидит в тебе слишком глубоко, и это может помешать тебе быть хорошим бойцом.

— В случае, если женщина неожиданно нападет на меня, я буду защищаться так же, как защищался бы, если бы моим противником был мужчина, — пожал плечами я. — Но это не значит, что мне нравится бить женщин.

— Ты хочешь сказать, что тебе нравится бить муж­чин? — провокационно улыбнулась Лин.

— Ты прекрасно знаешь, что мне не нравится никого

бить, — я почему-то почувствовал себя обиженным. — Я изучаю боевые искусства не для того, чтобы бить кого-то, а чтобы уметь профессионально защитить себя от нападения.

— Я расскажу тебе притчу, — неожиданно предложила кореянка.

— Один черт решил прославиться, победив в поединке самого искусного воина во всей Поднебесной, которого народ окрестил Непобедимым.

Послал он к воину гонца с вызовом на бой, а сам на месте будущего поединка понастроил ям и ловушек, что­бы с их помощью одержать верх.

Однако гонец вернулся ни с чем, так как Непобедимый велел передать черту следующее:

— Следуя по пути Случая, я не отвечаю на вызов, а лишь на нападение, поэтому я и непобедим.

Решил тогда нечистый напасть на воина во время сна, но так и не улучил удобной минуты — воин всегда был настороже.

Думал-думал черт и превратился в красивую женщи­ну, надел боевые доспехи, шлем с маской и отправился искать воина.

Как увидел нечистый Непобедимого, набросился он на него, но лишь скрестили они оружие, как упал шлем с го­ловы черта и предстала перед ним женщина неописуемой красоты.

Многих умелых бойцов побеждал черт этим приемом, но в этот раз ему не повезло. Ударил воин нечистого по голове, да так, что тот на куски развалился.

Не знал глупый черт, что Непобедимый оттого и непо­бедим, что в бою он с одинаковой яростью и умением сражается с любым соперником, и что, даже если враг при­мет образ младенца, разящий удар не станет слабее, ибо идущий по пути случая на случай не полагается.

Лин лукаво посмотрела на меня.

— Как ты думаешь, если бы ты оказался на месте Непо­бедимого, смог бы ты мгновенно среагировать и разрубить прекрасную незнакомку пополам? — спросила она.

— Не знаю, — признался я. — Боюсь, что я не сумел бы принять мгновенное решение. Я мог бы замешкаться.

— И это стоило бы тебе жизни, — серьезно произнесла кореянка.

— Но ведь это всего лишь притча, — сказал я. — В наше время не так уж легко встретить черта, принявшего облик прекрасной женщины.

— Ты пытаешься шутить, но воины жизни не шутят с такими вещами, — заметила Лин. — Возможно, ты не зна­ешь этого, но большая часть профессиональных убийц — это с виду хрупкие и нежные женщины, и среди них нередко встре­чаются даже дети. Эти убийцы особенно опасны, поскольку обычно никому не приходит в голову заподозрить их.

— Учитель упоминал об этом, — вынужден был при­знать я. — Но, поскольку за мной не так часто охотятся про­фессиональные убийцы, я как-то не придал этому особого значения.

— Идущий по пути случая на случай не полагается, — многозначительно произнесла Лин. — Пора тебе избавиться от излишней сентиментальности по отношению к женщине и перестать считать ее слабым существом, нуждающимся в твоей защите. Ты должен воспринимать ее с тем же уважени­ем, с каким ты относишься к мужчине.

— Не так просто в один момент избавиться от убежде­ний, которые стали частью меня, — сказал я.

— Тебе уже приходилось менять свои убеждения. Вспом­ни, как ты выправлял искаженные кирпичики твоей модели мира.

— Да, но в том случае я избавлялся от негативных чувств, которые были последствием пережитого потрясения, — воз­разил я. — Это совсем другое дело.

— Тебе удалось преодолеть свое отвращение к Верони­ке, но ты так и не сумел избавиться от угрызений совести за то, что ударил ее, — обвиняющим тоном произнесла кореян­ка. — Угрызения совести — это тоже негативные чувства*.

— Ты права, — снова вынужден был признать я. — Как я могу исправить положение?

— Так же, как ты избавился от страха и отвращения по

* События, о которых идёт речь, были описаны в третьем томе серии:

«Обучение Женщиной».

отношению к этой девушке — с помощью медитации осозна­ния, — сказала Лин. — Тебе придется перестроить еще один искаженный кирпичик твоей модели мира и научиться прово­дить грань между женщиной и противником и относиться к женщине так, как ты отнесся бы к противнику-мужчине. Ког­да ты вступаешь в смертельный бой с мужчиной, ты ведь не думаешь о его половой принадлежности, или о его семье, или о его личностных качествах? Для тебя не важно, что пред­ставляет из себя человек, который хочет тебя убить. Ты зна­ешь лишь одно — перед тобой противник. Однако когда речь идет о женщине, вступает в силу внутренний запрет, зало­женный в тебя с детства. Подсознательно ты отождествля­ешь женщину с образом матери и возлюбленной, с образом благородного и священного существа, которому ты не можешь причинить вред. И даже если ситуация вынудит тебя ударить женщину, ты будешь страдать от чувства вины. Это непра­вильно. Так быть не должно.

— Ты, как всегда, права, — я нежно поцеловал возлюб­ленную в губы. — Пожалуй, мне пришла пора стать настоя­щим мужчиной и лупить тебя три раза в день, чтобы ты не слишком зазнавалась.

Лин расхохоталась.

— Что ж, я дам тебе такую возможность, — произнесла она.

— В самом деле?

Кореянка соскочила с кровати.

— Пойдем во двор, — сказала она и, не оглядываясь, проскользнула за дверь.

Я, немного удивленный, неторопливо поднялся и пос­ледовал за ней. Мы оказались на небольшом внутреннем дво­рике, скрытом от соседских глаз домом и хозяйственными пристройками.

— Ударь меня, — предложила Лин.

— Зачем? — удивился я.

— Потому что я этого хочу.

— Но зато я не хочу тебя бить.

— Конечно, — издевательски произнесла она. — Для этого у тебя кишка тонка.

— Ты что, действительно этого хочешь? — спросил я, просто чтобы протянуть время.

— Ударь меня со всего маху! — злым и жестким голо­сом потребовала кореянка.

Я замешкался, и тут она влепила мне такую оплеуху, что искры посыпались у меня из глаз.

— Защищайся! — закричала Лин, нанося мне новый удар. — Сейчас перед тобой не женщина, перед тобой про­тивник!

Я почти автоматически успел сблокировать следующий удар, но Лин, совершив обманное движение, сделала подсеч­ку и я грохнулся на землю.

Злой и растерянный, я вскочил на ноги.

Учитель говорил мне, что Лин — прекрасный боец, но до сих пор нам не доводилось сходиться в рукопашной схват­ке. Хотя она была высокого роста, особенно по корейским меркам, но весила в два раза меньше меня, и я понял, что подсознательно считал, что она не смогла бы тягаться со мной в рукопашной схватке. Я ошибался.

Техника моей возлюбленной была безупречной. Легкая и быстрая, как ртуть, она обладала исключительной физи­ческой силой.

Лин вновь атаковала меня. Во мне еще теплилось под­сознательное желание лишь защищаться, не атакуя, чтобы не причинить ей боли, но вскоре я убедился, что более слабым существом в этом поединке был именно я и, похоже, Лин не собиралась щадить меня.

Она стремительно перемещалась по площадке, осыпая меня градом ударов, подкрепленных болевыми захватами за волосы и кожу и точечными ударами в болевые зоны. Я явно проигрывал, и проснувшаяся во мне мужская гордость не могла этого допустить.

Я включился в бой в полную силу, как если бы я дрался с Учителем. Теперь перевес Лин был менее заметен, но как только я чуть расслаблялся, она, не упуская возможности, наказывала меня резкими и болезненными ударами. Наша борьба становилась все более яростной, и наступил момент, когда я, взглянув на Лин, действительно позабыл о том, что

передо мной женщина, которую я люблю. Я пытался проти­востоять сильнейшему спарринг-партнеру, и образ женщины растворился и исчез, уступив место образу жестокого и опыт­ного противника.

— Все, хватит, — подняла руки вверх кореянка, увер­нувшись от моего очередного удара.

Я сел на землю, стараясь отдышаться.

— Ну и задала же ты мне трепку! — с восхищением произнес я. — Я знал, что ты хорошо дерешься, но даже не подозревал, насколько здорово ты это делаешь.

Лин усмехнулась.

— Теперь ты изменил свое мнение о женщинах?

— На интеллектуальном уровне — да, но в глубине души я не могу считать тебя обыкновенной женщиной. Ты для меня — само совершенство, ты принадлежишь к совершенно дру­гой культуре, и, кроме того, ты — последователь Спокойных, так что мне трудно обобщить мой опыт с тобой и сделать его частью своей модели мира.

— Не беспокойся, с помощью медитации осознания ты сможешь перестроить свой взгляд на женщин, — подмигну­ла мне кореянка.

Мы вернулись во времянку.

— Ты должен начать упражнение прямо сейчас, пока воспоминания о нашем поединке свежи в твоей памяти, — сказала Лин. — Выполни медитацию воспоминаний и пере­местись назад по линии жизни в «первый кирпичик Верони­ки», а затем замедли время и полностью восстанови свои ощущения в момент, когда ты ударил ее, и затем, когда ты осознал, что ударил женщину.

Поскольку незадолго до этого разговора я выполнял уп­ражнения по выправлению искаженных кирпичиков модели мира, это было нетрудно сделать. Даже без указаний Лин я знал, как я должен поступить, чтобы изменить вредную для воина установку.

Восстановив в ощущениях нужный отрезок времени, я переместился в позицию стороннего наблюдателя и выпол­нил медитацию осознания, внедрив в свою модель мира но­вый опыт, заставивший меня произвести переоценку ценнос­тей. В этом новом опыте женщина могла быть как символом женственности, так и жестоким и беспощадным врагом.

Сохранив осознание этого ощущения, я снова перемес­тился внутрь «первого кирпичика Вероники», но мой жиз­ненный опыт теперь был иным. Моя реакция была самой ес­тественной неосознанной реакцией на неожиданную агрес­сию, и в этом не было ничего ужасного или постыдного. Я почувствовал, как прежнее восприятие ситуации уплывает назад по нити жизни, угасая и растворяясь в бесконечности.

Угрызения совести больше не терзали меня. Мое новое ощущение себя было таким непривычным, что я попытался вернуться к своему прежнему осознанию. В ностальгичес­ком порыве вернуть утраченные иллюзии детства я неожи­данно для себя самого попытался воспроизвести его, но оно ускользало, как льдинка, тающая на раскаленной сковородке.

Мне вдруг вспомнились слова Лин:

— То, как ты реагируешь на женщину, должно опреде­ляться лишь контекстом данного момента. Старайся исполь­зовать лучшее, что в ней есть, и мягко обходи острые углы, но никогда не проецируй на нее своих ожиданий.

Хотя в тот момент речь шла совсем о другом, лишь сей­час я осознал важность заключительной части фразы: «Ни­когда не проецируй на нее своих ожиданий».

Я попробовал представить себе какую-то абстрактную женщину. Перед моим внутренним взором возник неясный расплывчатый образ. Я не знал, кто эта женщина, чего она хочет и что я мог бы ожидать от нее в следующий момент.

Мое восприятие ее было ровным и чистым, как белый лист, на котором жизнь должна была оставить свои отметки. Я ничего не проецировал на нее. Я просто ждал.

— Вот видишь, ты это сделал, — прошептала Лин, всем телом прижимаясь ко мне.

ГЛАВА 10

В предыдущих книгах я много рассказывал о моих ро­дителях, но мало упоминал о сестре. Леночка, подобно боль­шинству членов моей семьи по линии матери, обладала яр­кой и всеподавляющей индивидуальностью. В наследство от мамы ей достался устойчивый огненный темперамент и на редкость властный характер. Но если у матери недостатки характера компенсировались исключительно щедрым и доб­рым сердцем и наилучшими намерениями по отношению к окружающим людям, огненная воля сестренки была направ­лена лишь на немедленное удовлетворение ее личных потреб­ностей, выражавшихся в чрезмерно развитой жажде госпо­дина, жажде поклонения, жажде самолюбования, жажде ос­трых ощущений и т. п.

Сестра была театральным критиком и, естественно, вра­щалась в среде актеров, режиссеров, писателей, поэтов и про­чих представителей московского бомонда, среди которых встречались весьма эксцентричные личности.

Яркая классическая красота сестры, ее властная и гор­дая осанка в сочетании с необузданной сексуальностью воз­действовали на мужчин почище, чем валерьянка на котов. Именно благодаря этим своим качествам провинциальная девочка, закончившая факультет журналистики и отправив­шаяся покорять столицу, ухитрилась в относительно корот­кий срок сделать в Москве головокружительную карьеру.

Для начала она заморочила голову пожилому академи­ку, который в благодарность за счастье находиться рядом со столь прелестным юным созданием купил ей кооперативную квартиру. Затем последовала непрерывная череда высокопо­ставленных и престижных любовников, как наших, так и за­рубежных. Благодаря этому я с раннего детства познакомил­ся с жизнью богемы.

С моей точки зрения, мужчины, испытывающие неодо­лимую тягу к Леночке, были совершенно лишены инстинкта самосохранения. Сестренка, несмотря на свое рабоче-крес­тьянское происхождение, всегда держалась с надменностью и высокомерием аристократки, взирающей свысока на копо­шащихся у ее ног ничтожных представителей мужского пола и милостиво предоставляющей им возможность приглашать ее в дорогие рестораны, дарить драгоценности и меха, а так­же выражать неустанное восхищение ее особой.

Капризная властность сестры привлекала мужчин, ко­торым нравится покорять женщин так, как покоряют верши­ны: чем стервозней и недоступней дама их сердца — тем лучше, поскольку это подогревает азарт борьбы. Однако, по­корив вершину, немногие удерживались на ней даже в тече­ние месяца. Сестренка со своими непомерными требования­ми, скандалами и капризами неизменно ухитрялась рано или поздно довести до белого каления даже самых верных своих обожателей.

Так, напившись в ресторане, она могла из-за любой не понравившейся ей мелочи начать кидаться тарелками или столовыми приборами. Однажды, когда сестрёнка, как все­гда из-за очередного пустяка, впала в ярость, мне пришлось воспользоваться навыками, полученными во время обучения у Ли. К своей чести, я ухитрился поймать и поставить обрат­но на стол все предметы сервировки, которые прицельно и методично запускала в меня разбушевавшаяся Леночка.

Сестра была старше меня на двадцать лет, у нее не было своих детей, и чувства, которые она испытывала ко мне, были скорее материнскими, чем сестринскими. С раннего детства, приезжая из Симферополя в столицу, я словно оказывался в другом мире. Сестра водила меня в театры, на Кремлевские елки, брала с собой в самые шикарные рестораны Москвы, где ее иностранные любовники иногда платили за ужин не­имоверные по нашим тогдашним меркам суммы, приглаша­ла на дипломатические приемы, где я поражался необъятным

размерам праздничных тортов и наслаждался божественным вкусом совершенно необычных конфет.

Я бывал на вечеринках актеров и писателей, и, хотя по­добный опыт давал мне огромный заряд духовной энергии, возможно, именно это обстоятельство начисто лишило меня пристрастия к богемной жизни и тяги к роскоши и высшему обществу, столь характерных для сестры.

Хотя литературные и театральные вечеринки были вол­нующими и интересными для моего юношеского ума, как губка впитывающего новые идеи и точки зрения, в этих сбо­рищах не было души, не было человечности, свойственной общению в провинциальных городках. Здесь мало кто при­слушивался к голосу другого. Каждый старался изо всех сил выпятить свою уникальную и неповторимую индивидуаль­ность. Это выражалось в одежде, в избыточной косметике, в склонности к интеллектуальным рассуждениям на любые темы, в удалых песнях и пьяных плясках на столах, в беско­нечных и весьма далеких от истины историях о своих герои­ческих деяниях и о том, как мерзкие и тупые обыватели не понимают истинного таланта, и т. д.

Учитывая, что после принятия избыточного количества алкогольных напитков, неповторимая индивидуальность представителей богемы не требовала особых усилий для са­мопроявления, подобные сборища одновременно и удивля­ли, и развлекали меня.

Когда я вырос, сестра твердо решила превратить меня в настоящего мужчину. С ее точки зрения настоящий мужчина должен был зарабатывать кучу денег для того, чтобы с ши­ком просаживать их на многочисленных любовниц.

К идее заработка денег я относился с прохладцей, пред­почитая тратить свое время на обучение у Ли и приобретение знаний, которые могли бы помочь мне в следовании по пути Спокойных, но от очаровательных женщин, с которыми меня регулярно знакомила Леночка, в надежде, что я наконец-то возьмусь за ум и женюсь на богатой невесте, получив, вдоба­вок, московскую прописку, я не мог отказаться. Так что, бла­годаря сестренке, я до сих пор бережно храню воспоминания о моих юношеских московских любовных приключениях, об актрисах и певицах, которых я до сих пор вижу на экране те­левизора, даже не зная, вспомнят ли они сейчас мое имя.

В те зимние каникулы я выяснил, что увлечение оккуль­тными и эзотерическими учениями стало очень модным в богемной среде. Сестра была близко знакома с Эдуардом Наумовым, который в то время будоражил воображение ин­теллектуалов, читая лекции по парапсихологии и демонстри­руя фильмы о филиппинских операциях, во время которых лекари вскрывали брюшную полость человека с помощью одних лишь рук, без каких-либо хирургических инструмен­тов, фильмы о бразильских лекарях, о том, как вырезают ка­таракту при помощи кухонного ножа, и т. д.

Поскольку подобные темы меня очень интересовали, я вдоволь побегал по оккультным кружкам, и чего только там не насмотрелся.

Народ лечил наложением рук, видел привидения и стран­ные призрачные сущности, шастающие по углам, экстрасен­сы устанавливали контакт с летающими тарелками, сообщая восхищенным поклонникам подробности интимной жизни инопланетян.

Кто-то получал откровения от самого Иисуса Христа и читал проповеди о том, как надо жить и что делать, один эк­страсенс оказался перевоплощением египетского бога Тога, и теперь он нес в массы тайные знания египетских жрецов, кто-то в прошлой жизни был царем Давидом, кто-то был Чин­гисханом, кто-то клялся, что умеет проходить сквозь стены и видеть прошлое и будущее...

Мне даже удалось познакомиться с одним достаточно любопытным и загадочным человеком, «магом», услугами которого, несмотря на то что эзотерические учения офици­ально считались «враждебной идеологией», пользовались даже члены правительства. О встречах с ним мне бы хоте­лось рассказать поподробнее.

Наш с сестрой график «встреч с замечательными людь­ми» оказался настолько плотным, что я уже успел порядком подустать от череды самых разных квартир, лиц и бесед на модные темы. Но, зная, что спорить с сестрёнкой бесполез­но, я безропотно подчинился, когда поздним вечером она за-

явила, что сегодня мы поедем в гости к очень интересному человеку.

— Кто он такой? — без особого энтузиазма спросил я.

— Это знаменитый маг, — торжественно произнесла Лена. — Его услугами пользуются многие важные люди, как наши, так и из-за рубежа. У него бывают клиенты даже из Кремля.

Такси остановилось около большого добротно постро­енного кирпичного дома сталинских времён. Квартира ока­залась под стать дому — с широкими коридорами, простор­ными комнатами и высокими потолками.

Человека, открывшего нам дверь, я скорее принял бы за директора преуспевающего предприятия, чем за мага, хотя, в те памятные советские времена, маги, опасаясь Комитета, старались не слишком привлекать к себе внимание.

Хозяин квартиры был одет в строгий тёмно-серый кос­тюм, с которым великолепно гармонировали галстук и доро­гие импортные туфли. Это был высокий стройный мужчина лет сорока с каштановыми волосами и пронзительным взгля­дом тёмных глаз. В его манере держаться проскальзывала почти царственная властность.

— Леонид, познакомься, это мой брат, Саша, — пред­ставила меня Лена.

Мы пожали друг другу руки.

— Проходите, пожалуйста, — маг сделал рукой широ­кий приглашающий жест.

Мы вошли в зал. Теперь я понял, как должно было выг­лядеть жилище мага.

Стены зала и, как впоследствии оказалось, всех комнат были оббиты натуральной кожей, тёмный цвет которой уди­вительно хорошо сочетался с яркими цветовыми пятнами за­навесок, подушек, картин, эстампов и гобеленов, в изобилии развешанных на стенах. Пол закрывал огромных размеров ковёр пурпурных тонов с очень длинным ворсом. В центре стоял старинный квадратный дубовый стол с четырьмя мас­сивными дубовыми стульями, а прямо над центром стола на длинной цепи с четырёхметрового потолка свисал большой зелёный абажур, расположенный с таким расчётом, чтобы свет заливал только стол, а люди, сидящие за ним, и вся ос­тальная часть зала были окутаны таинственным полумраком.

Около одной из стен стояло укрытое огромным роскош­ным покрывалом сооружение, напоминающее то ли гигантс­кую тахту, то ли узбекский дастархан — укрытый коврами деревянный помост, на котором люди усаживались, чтобы по­болтать, выпить чай или съесть ароматный плов.

На «дастархане» были живописно разбросаны бесчис­ленные подушки, гармонирующие расцветкой с ковром и покрывалом.

Четыре размещённые по углам колонки музыкального центра создавали эффект квадрофонического звучания.

— Во время сеансов здесь обычно сидят зрители, — указывая на «дастархан» объяснила мне Лена. — Клиенты располагаются за столом, а пифии входят в транс на ковре между столом и тахтой.

— Пифии? — удивился я. — Это что, как у Дельфийс­кого оракула?

— Вроде того, — усмехнулся Леонид. — Но мои пред­сказывают точнее.

Маг предложил нам продолжить экскурсию по дому. Комнаты поразили меня ещё больше, чем зал, поскольку там я обнаружил несметные сокровища — идущие от пола до по­толка полки с эзотерическими книгами на самых разных язы­ках и невероятное количество красиво переплетённых томов самиздатовских переводов. Никогда в жизни я не видел по­добного собрания книг.

Коллекция духовной музыки всех времён и народов ока­залась под стать библиотеке.

У Леонида была даже недоступная тогда частным ли­цам собственная множительная техника.

«Странно, что к нему ещё не пришли с обыском, — по­думал я. — Комитет просто не может не знать про подобную квартиру».

Потом я понял, в чём тут было дело.

При виде моего неподдельного восхищения в глазах Леонида отразилась симпатия. Он почувствовал, что в чём-то мы были родственными душами.

Мы разговорились. Не упоминая имени Учителя, я рас­сказал магу о некоторых техниках Шоу-Дао, в том числе о пальцовках и о методах управления сексуальной энергией. Его очень заинтересовал способ активизации энергии с по­мощью ножа. Для этой цели маг одолжил мне роскошный старинный кинжал, рукоятка которого была украшена фигу­рами четырёх мифических животных с человеческими лица­ми, символизирующими единение четырёх стихий.

Мы понравились друг другу, и Леонид предложил мне зайти в гости на следующий день.

Мы встретились ещё несколько раз, наша взаимная сим­патия росла, но я чувствовал, что на Леонида несколько ско-вывающе действовало присутствие сестры. И вот однажды Леночка сделала нам подарок, сказав, что ей нужно на пару часов выйти в город за покупками и что она оставляет нас одних. Тогда я задал вопрос, который интересовал меня всё это время.

— Лена говорит, что на своих сеансах ты творишь чуде­са, — сказал я, — что твои пифии угадывают совершенно невероятные вещи, да и сам ты неплохо предсказываешь судь­бу. Я на собственном опыте убедился в том, что ясновидение существует, но, насколько я знаю, это не такая вещь, которую легко каждый вечер демонстрировать в салонах.

Маг усмехнулся.

— Я объясню тебе кое-что, — сказал он, — но пусть это останется между нами. Я изучал оккультные и эзотери­ческие науки много лет, я сам испробовал множество эзоте­рических практик, и я искренне верю в то, что всё, о чём говорится в книгах, действительно можно осуществить. Но то, чем я занимаюсь, — это бизнес, и бизнес очень серьёз­ный, в котором я не могу полагаться на случай. Поэтому как только у меня появляется солидный клиент, я не назначаю ему сеанс до тех пор, пока по своим каналам не выясню про него всю подноготную — от того, что он предпочитает есть на завтрак и каков его любимый цвет, и до того, чем занима­ются его любовницы в свободное время.

— Но ведь это не так просто, — заметил я.

— А я и не говорил, что это просто, — пожал плечами Леонид.

Мне довелось стать свидетелем двух сеансов мага — в одном случае он гадал на хрустальном шаре, а в другом случае это было уже серьёзное мероприятие для высокопос­тавленных клиентов — с пифиями и всеми необходимыми магическими аксессуарами и прибамбасами.

Сеанс с хрустальным шаром не был заранее подготов­лен, и, похоже, Леонид знал о клиентке не слишком много. Я с интересом наблюдал за происходившим, тем более что все трюки подобных «предсказаний» были мне давно и хорошо известны.

Маг и молодая девушка сели за стол друг напротив дру­га. В круге света от зелёного абажура посверкивал на под­ставке большой хрустальный шар.

Леонид искусно изобразил на лице признаки транса. Он расслабил мышцы лица, выразительно закатил глаза и, к мо­ему восхищению, даже ухитрился вспотеть. Затем проник­новенным низким голосом маг очень медленно и с больши­ми паузами между словами начал выговаривать первую фразу.

— Вам... мешает... чёрный... человек... — сказал он, незаметно косясь на девушку закаченным глазом.

— Чёрный... чёрный... — добавил он, внимательно на­блюдая за реакцией клиентки.

Заметив, что образ чёрного человека не вызывает у де­вушки ничего, кроме полного недоумения, маг решил изме­нить курс и неожиданно, резко повысив тон, произнёс:

— Вот он выходит из темноты! Он — блондин! — и снова косой взгляд закаченного глаза на клиентку.

Увы, похоже, блондины в её жизни были не частым яв­лением, и снова лицо девушки выразило разочарование. Но Леонида это не смутило.

— Да, я вижу! Вижу! — с драматическим подвыванием неожиданно провозгласил он. — Он не блондин, это лишь отблеск света на его тёмных волосах.

Девушка напряглась и затаила дыхание.

Я буквально физически почувствовал, как расслабился Леонид, попав наконец в нужную струю.

— Да, теперь я хорошо вижу его, — продолжал вдохно­венно развивать тему маг. — У него тёмные волосы, рост выше среднего, и он молод — не старше тридцати. Клиентка нервно облизала губы. Далее сеанс продолжался в том же духе.

— Вот он приближается ко мне, — говорил Леонид. — Так-так, кажется, я что-то вижу у него на лице. Шрам? — взгляд на девушку.

— Или это родинка? — взгляд на девушку.

— Да, я вижу, это родинка! На щеке? Или на лбу? Нет, кажется, на подбородке!

Наблюдая за непроизвольными реакциями девушки, Леонид намётанным глазом определял, что именно ей хоте­лось бы услышать, причём с криком: «Вижу! Вижу! Теперь я всё ясно вижу!» ему ничего не стоило изменить прежнее не вызвавшее адекватной реакции утверждение на прямо про­тивоположное.

Надо ли говорить, что клиентка покинула мага полнос­тью удовлетворённая и с искренней верой в выдающиеся яс-новидческие способности Леонида.

Тщательно подготовленный сеанс с пифиями оказался гораздо более впечатляющим.

Три клиента из сильных мира сего расположились за дубовым столом. Они и зрители, устроившиеся на подушках «дастархана», зачарованно смотрели на причудливо извива­ющихся на ковре пифий.

Тут было всё — и монотонная восточная музыка, лью­щаяся из квадрофонической установки, и ароматы дурманя­щих курений, наполняющие комнату.

Все окна и дверные проёмы были занавешены тяжёлы­ми красными бархатными шторами, отороченными той же самой кожей, которой были оббиты стены, и это создавало удивительное ощущение замкнутого пространства, отрезан­ности от всего остального суетного и грешного мира.

Три пифии, очень красивые девушки, одетые в короткие белые полупрозрачные туники, встали на колени и, взявшись за руки, образовали равносторонний треугольник, в центре которого, покачиваясь и вытягивая руки к небу, стояла чет­вёртая пифия. Сначала пифии, образующие треугольник, рит­мично извивались всем телом в такт музыке. Постепенно ритм их движений убыстрялся, движения становились более размашистыми. Наконец они разомкнули руки и принялись, всё так же извиваясь, обласкивать руками четвёртую девуш­ку. В этих нарочито затянутых обласкивающих движениях была удивительная пластика, гармония, тайна, притягатель­ность и сексуальность.

Наконец, центральная пифия с мелодичным сексуаль­ным стоном вышла из круга и, не прекращая своего причуд­ливого танца, стала ходить по комнате вокруг стола. Время от времени она наклонялась к уху одного из клиентов, сидя­щих за столом, и что-то шептала ему. Меня поражали мета­морфозы, происходившие при этом с мужчинами. Клиенты вздрагивали, краснели или бледнели. На их лицах чередова­лись страх, недоверие, изумление или радость. Словом, спек­такль был поставлен и отрежиссирован с безукоризненным мастерством.

Я попытался выведать у сестры побольше сведений о Леониде, и она рассказала мне, что маг был сыном очень бо­гатых и влиятельных родителей и что он сам был очень бо­гат и пользовался огромным влиянием и властью.

Мне, уже имевшему возможность ознакомиться со сти­лем работы Комитета Госбезопасности, стало ясно, что Ле­онид — ставленник Органов. Почти наверняка его использо­вали как консультанта по всем вопросам, связанным с эзоте­рическими науками. Кроме того, при подобной постановке дела он действительно мог проводить очень серьёзную ра­боту, как в смысле шпионажа, поскольку он пользовался ши­рокой популярностью и среди иностранных клиентов, так и некоторым образом влияя на расстановку сил в стране. У меня не вызывало сомнений, что многие интимные сведения о высокопоставленных клиентах маг получал именно от ко­митетчиков.

Но, невзирая на несколько грязную подоплёку своего бизнеса и несмотря на откровенные мошеннические приёмы, Леонид действительно был искренне и фанатически увлечён оккультными науками, и он твердо верил в то, что в опреде-

ленных ситуациях всё, чего он добивается при помощи жуль­ничества, можно было бы осуществить при помощи разви­тия магической силы.

То, что делал Леонид, напомнило мне историю знаме­нитого в тридцатые годы в Германии мага, салон которого посещали Гитлер и высшие чины нацистской партии. Там тоже всё было организовано на высшем уровне, но маг сде­лал одну промашку — заранее располагая информацией, что нацисты собираются поджечь Рейхстаг, чтобы впоследствии свалить вину на коммунистов, он предсказал поджог Рейх­стага. Боясь, что маг на допросе сможет выдать истинных виновников поджога, Гитлер приказал на всякий случай убить его.

Я вернулся в Симферополь переполненный впечатлени­ями, но слегка обалдевший от обилия свалившейся на меня информации. Встреча с Учителем оказалась целительным бальзамом, пролившимся на мою утомленную московской богемой душу.

До ночной тренировки оставалось еще много времени, и мы отправились бродить по городу, беседуя о прошедших событиях. Я подробно рассказал Ли о своих столичных впе­чатлениях и о магическом салоне Леонида.

— Хотя ты смеешься, пересказывая мне свои приклю­чения, я чувствую нотку печали в твоем голосе, — заметил Учитель. — Почему?

— Я стараюсь воспринимать все спокойно и с юмором, как и положено воину жизни, — сказал я, — но я действи­тельно чувствую грусть. Не знаю, как определить ее природу, — наверное, это грусть от человеческой глупости. Я пони­маю, что невежественные люди в деревнях могут верить во всё что угодно, но то, что москвичи с высшим образованием несут всякую белиберду и верят в самую несусветную чушь, это в глубине души заставляет меня страдать. Когда я был ребенком, мне нравилось видеть во взрослых авторитеты. Я считал, что в книгах написаны мудрые вещи, что специалис­ты своего дела всегда могут дать правильный совет и объяс­нить, что к чему. А тут я столкнулся с группами людей, кото­рых интересуют те же самые темы, что и меня, но они кажут­ся мне совершенно лишенными способности здраво мыслить и нормально воспринимать реальные факты.

— Это лишь твоя точка зрения, — сказал Учитель.

— А разве я не прав? — спросил я.

— Ты забываешь о том, что у каждого человека — своя собственная правда. Твоя правда помогает жить тебе, а их правда облегчает им их существование.

— Но их правда далека от реальности! — возмущенно воскликнул я. — Ты сам говорил мне, что чем шире и объек­тивнее модель мира человека, тем ему легче правильно дей­ствовать в этом мире.

— Люди не хотят действовать правильно, — сказал Учи­тель. — В действительности, они хотят действовать так. что­бы эти действия доставляли им душевный комфорт, и иногда такая позиция может быть оправдана, хотя Спокойные при­держиваются другой точки зрения. Я расскажу тебе шоу-да­осскую притчу на эту тему. Она называется «Вещий сон о священной свинье».

Приснился как-то святому человеку сон про танцую­щую свинью. Та свинья танцевала в священной роще, и все ее тело от пятачка до хвоста было украшено цветами и разноцветными лентами.

Проснулся святой человек и долго думал, что может означать столь странный сон. Думал он, думал, ничего не придумал, и решил спросить у соседа, как истолковать его ночные видения.

А в хлеву у соседа в ту пору жила Мудрая Свинья, кото­рая и подслушала весь разговор между святым и хозяином о странном сне. Услышала она, что хозяин посоветовал святому пойти в рощу и посмотреть, живут ли там танцу­ющие свиньи.

Со всех ног бросилась Свинья в дом, изорвала на ленты одежду хозяина, украсилась цветами и лоскутами и пом­чалась в рощу, где принялась скакать и вертеться на задних ногах, да так быстро, как только могла.

Пришел в рощу святой человек и видит — танцует в роще свинья, от пятачка до хвоста цветами и лентами укра­шенная.

Удивился святой, отвесил Свинье поклон и обратился к ней со следующей речью:

— Скажите, уважаемая Свинья, почему Ваше тело так украшено и по какой причине Вы танцуете здесь, в святой роще?

— На все твои вопросы один ответ, — сказала Свинья, прервав танец и чинно усевшись перед святым. — И танец мой, и украшения угодны богам! В священной роще каж­дое утро слышу я их голоса, а чтобы ничего не пропустить, я то подпрыгиваю, то приседаю, то поворачиваюсь во все стороны. Боги обращаются ко мне с речами для избран­ных. Что же касается тебя, то твое предназначение — стать пророком и разъяснять людям сказанное богами.

— Так вот почему мне приснился вещий сон! — поду­мал святой, но все же обратился к Свинье с еще одним вопросом:

— Скажите, Свинья, а отчего боги среди прочих зем­ных тварей именно Вас избрали вместилищем их речей? Ответила святому Свинья:

— Непомерна гордыня человека. Общаясь с богами, он забывает о том, что сам он — порождение грязи и ис­точник ее и что лишь великими делами может он изменить свою судьбу. Оттого боги и прибегают к услугам таких тва­рей, как я. В прошлой жизни я была курильницей в храме и за хорошую службу стала свиньей. Но сейчас не время для бесед. Пора исполнить волю богов. Ты должен передать их слова людям.

Начала Свинья говорить святому мудрые речи, а тот их старательно записывал и читал народу, приходившему к священной роще посмотреть на танцующую свинью.

На все вопросы у Свиньи находились ответы, недаром была она Мудрой Свиньей.

В скором времени со всех концов Поднебесной потя­нулись к священной роще толпы людей поклониться чу­десной свинье и наставнику-прорицателю. Как-то пришел на поклон и бывший хозяин свиньи.

— Да ведь это же моя хрюшка! — в полном изумлении воскликнул он. — А я ее как раз заколоть собирался неза­долго до того, как она пропала!

— Это не хрюшка, а вестник богов, — укоризненно сказал святой. — Вот тебе деньги, купи себе стадо скота, да еще и нескольких свиней в придачу.

С досадой и завистью принял бывший сосед деньги свя­того и сказал на прощание:

— Не может эта свинья быть Голосом Богов! Как ни убеждай меня — не поверю!

— Один голос не слышен в гомоне десяти. Он слышен лишь, когда остальные молчат, — ответил святой, а затем добавил: — Как жуку неведомы помыслы человека, так и человеку неведомы помыслы небожителей. Как можешь ты знать волю неба?

Может быть, и прав был святой, только один старик сказал по этому поводу:

— Что в руках одного — глина, то у другого — золото, а упустив свое — на чужое не зарься. А другой старик сказал:

— И святому человеку хочется вкусно поесть и на мяг­ком поспать. И еще сказал:

— Лучше быть сытым и довольным, но при этом в чьих-то глазах выглядеть дураком, чем казаться другим умным, но быть голодным.

— Какая многозначная притча! — восхитился я. —