Книга эстетических фрагментов Санкт-Петербург 2011

Министерство парообразования.

15

Мы рождены, чтобы с чувством глубокого удовлетворе-

16

Мысли полёт – мордой об лёд.

Наше дело левое, – мы победим!

18

Наше дело правое, но это поправимо.

Пластырь духовный.

20

По небу полуночи боинг летел...²

Ради красного словца не пожалеет ни Даля, ни Фасмера.

22

Ростбифа капли упали на грудь...

Сказавший А от Б и погибнет!

24

Славна дагга за горами...

Сон, котлеты, гороховый суп, лапенков...

26

Спортивный эдипов комплекс.

Студия центрального чревовещания.

28

Тапира, словно первую любовь...

У меня нет плана в голове.

30

Что у слова на воробье, то топору по колено.

Чумовые эффекты.³

32

Эпоха дегенерассанса.

Я встретил вас и всё такое.

По небу полуночи дятел летел...

3

Чумовое оформление.

161

1

С.Сигею

Вещи бывают двоякие:

либо тыкие, либо якие.

2

Добродетель права,

3

Д.Я.Дар оказался прав: постановление ЦК ВКП(б) о

1946 года. Ровно через девять месяцев, 14 мая – я родился.

4

...и в тело, простёртое молча пред ним,

5. Друзьям поэтам по так называемой

Как в одной могилке

мы друг с другом пылки!

6

Мы, как и вы, в пейзаж вписались, –

7

На ветках дерева вповалку птицы спят

8

На заре ты её не буди –

1

162

На ум, Наум, надейся,

на свой индивид’альный дух.

10

Не сыт ли ты?

11

Она его за зубы полюбила,

12

Он говорил мне: торчу и немею...

13

Под знаменем марксизма-ленинизма

14

Ты лети и вейся вдаль,

15

У Пиита два начала:

16

Я сам усат!

17

У нас ещё в запасе

2

———————

163

Однажды Унитаз

взобрался на Парнас...
Дальнейшее – молчанье.
Окунь морской

полон тоской.

Полны тоски

очи трески...

1

Несколько слов о Леониде Аронзоне (1939-1970)

Я горжусь тем, что мне выпало счастье быть другом

Леонида Аронзона. Наша дружба длилась чуть больше

двух лет и прервалась (по моей вине) весной 1967 года.

Когда меня познакомили с Аронзоном, ему было двад-

цать шесть лет, мне еще не исполнилось восемнадцати. Он

был уже в то время поэтом с определенным литературным

именем. В доме Аронзона бывали такие люди, как Леонид

Ентин и Алексей Хвостенко, Леон Богданов и Юрий

Галéцкий, позже – Анри Волохонский и Евгений Михнов.

Я хочу особо отметить, что, хотя наше знакомство со-

стоялось на чисто литературной почве, а Аронзон ежеми-

нутно буквально дышал стихами, наши отношения были

вполне человеческими и – несмотря на солидную разницу

в возрасте – на равных. В частности, мы были (по его ини-

циативе!) на «ты».

Я бывал в доме Аронзона практически ежедневно и

терзал его своими стихами. К слову сказать, я не был его

учеником в обычном смысле этого слова, к тому же моя

строптивость... Только через несколько лет после смерти

Аронзона я стал сознавать, скольким я ему обязан, и в пер-

вую очередь тем, что он открыл передо мной классическую

поэзию: Боратынского, Пушкина, Державина.

Аронзон твердо отстаивал свои творческие позиции

(как и я свои), что, однако, нисколько не мешало ему це-

нить те мои сочинения (впрочем, чаще – только части их,

169

увы!), которые были действительно удачны или, по край-

ней мере, неожиданны. Несколько раз мы предавались со-

вместному творчеству, хотя, к сожалению, результаты ока-

зались, на мой взгляд, неудачными.

Я уже сказал, что наши отношения были на равных –

благодаря этому обстоятельству я, совсем тогда юный на-

чинающий поэт, приобрел особое, переданное мне моим

старшим другом зрение, точнее, мироощущение. Я пере-

стал ощущать разницу в возрасте, хотя сначала, конечно

же, смотрел на него «снизу вверх», да и чувствовал себя по-

рой в не по чину барственной шубе. Эта, вообще присущая

Аронзону черта – быть вне всяческих условностей, быть

раскрепощенным и свободным – освобождала и тех его дру-

зей, которые способны были принять свободу как норму.

По моей просьбе Аронзон часто показывал мне свои

стихотворения и прозу, многое дарил, давал с собой на вре-

мя, иногда просто читал вслух. Ему были присущи также

необыкновенное остроумие и самоирония. Иногда, про-

читав какое-либо стихотворение из ранних, он комически

ужасался или начинал хохотать. Чаще, однако, он хохотал

над виршами современных ленинградских поэтов: вкус у

него был точный, слух и глаз острыми, поэтому, разбирая

услышанное или прочитанное, он был беспощаден.

Я слышал чтение стихов – не побоюсь сказать – сотни

поэтов. Поразили меня только двое: Крученых и Аронзон.

Аронзон читал чужие стихи так, как будто это были его

собственные, только что написанные, еще не прожитые

стихи. Никогда не забуду, как он читал свое любимое:

Баратынского, Приморский сонет Ахматовой...

Мы довольно часто выпивали или просто сидели и ку-

рили – то у него дома, то гуляя по улицам, то специально

выезжая за город... Иногда мы заходили в кино. Как-то мы

забрались в бывшие Новости дня и несколько раз подряд

смотрели фильм Ива Кусто из подводной жизни. Кадры

фильма то необыкновенно веселили нас, то вызывали ле-

денящий ужас. А однажды нам довелось испытать ужас

несколько иной. Мы забрели, прогуливаясь, в Дом писа-

теля и застали там следующую сцену: сгрудившись вокруг

заставленного чашечками из-под кофе стола, группа моло-

дых поэтов, подняв к потолку горящие глаза, хором читала:

Свеча горели на столе, / Свеча горела...  Чувствовалось, что

они предаются этому не первый раз. Аронзон скривился

и выскочил за дверь. Там он долго бился в корчах – топал

ногами, плевался, хохотал...

Вообще он был очень азартен. Однажды я купил два

водяных пистолета, и мы устроили буйную дуэль. Помню,

что я стрелял метче. Было много шума и хохота.

Я познакомил Аронзона со своими друзьями, поэтами с

Малой Садовой: Романом Белоусовым, Тамарой Буковской.

Александром Мироновым, отцом Хеленуктизма в России

Дмитрием М. (ему Аронзон посвятил свою небольшую

поэму Сельская идиллия) и другими. С некоторыми из них

Аронзон тоже коротко сошелся: Рома Белоусов, в частно-

сти, стал в 1967-68 гг. его учеником.

рить о себе, и всё, что сказано выше, сказано только затем,

чтобы дать несколько живых штрихов к портрету очень

остроумного, обаятельного и необыкновенно талантли-

когда не был, что называется, всеяден, и мы, совсем тогда

юные, интересовали его как новые люди, еще неизвестные

ему своим, именно нашему возрасту присущим, складом.

Мы были для него новостью, шире, как говорится, – н о -

в ы м , а к новому Аронзон стремился всегда. Он хотел ви-

деть и знать всё. Характерно его высказывание о любимом

им Кафке: «Как это всё знакомо! Скушно читать – словно

лежишь в теплой ванне».

Вот его любимые поэты: Пушкин, Державин,

Боратынский, Хлебников, Красовицкий, Заболоцкий.

Кажется, он совсем не знал Вагинова, Введенского и

Крученых. Почти совсем не знал Хармса. Очень лю-

бил Кротонский полдень Бенедикта Лившица. Любил

Мандельштама и Пастернака. Иногда восторженно, иногда

иронично читал Ахматову. Ею и Цветаевой он «переболел»

в юности. Знал на память громадное количество стихов.

Любил, как всем понятно, поэтов-графоманов. С восхище-

нием повторял строки Анаевского:

Полетела роза,

На зердутовых крылах,

Взявши вертуоза, –

С ним летит в его руках.

Очень любил бабочек и рыб. Набокова не любил.

Аронзон был очень музыкален. На магнитофоне были

записи Майлз Дэвиса и Рэй Чарлза (это то, что я помню

точно). Очень любил итальянское барокко. Восхищался

Итальянским концертом Баха (Глен Гульд – судьбы моей

тапер / играет с нотными значками).

Не умея рисовать, Аронзон начал в 1966 году писать

маслом и написал великолепный автопортрет. Рисовал

очень смешные и выразительные карикатуры. А какими

чудесными размывками оформлена рукописная книга Аvе!

Еще одной его страстью был кинематограф. Особенно

он восхищался гениальным фильмом Чайки умирают в га-

вани и Бергманом.

Моби Дик и Гоголь почитались им едва ли не как

Библия.
***

Вот, я уже прожил на много лет больше Лёни. Но я с

каждым годом всё чаще думаю о нём с тоской и любовью.

Мне выпало громадное счастье знать и быть другом тако-

го замечательного человека и поэта, как Леонид Аронзон.

Я необыкновенно горд тем, что мне посвящено несколько

его стихотворений – и среди них такое лестное, как

Нам известно более двадцати так или иначе зафикси-

рованных заметок и статей об Аронзоне. Часть их – либо

краткие биографические справки о поэте, либо «вводки»

к публикациям его произведений; большинство осталь-

ных носит воспоминательно-упоминательный характер.

Собственно поэзии Аронзона посвящены только пять инте-

ресных работ, это (в хронологическом порядке): часть статьи

Виктории Андреевой В «малом круге» поэзии¹, выступление

А.Б. Альтшулера на вечере памяти поэта в 1975 г.², статья

двум стихотворениям⁴ и выступление Р. Топчиева Леонид

Впервые о самом существенном в поэзии Леонида

Аронзона сумела сказать (правда, очень робко)

В. Андреева: «...Аранзон⁶ оставался ...  поэтом внутренне-

го уединения, погруженным в созерцание «пейзажей своей

души»... В его стихах, как, впрочем, и в чертах его лица

2

3

Собрал и прокомментировал С.Д. – В печати.

5

метке М. Г. Памяти Леонида Аронзона. – Часы: № 27. – Л., 1980,

6

составителей альманаха!

го мира, который мучительно тревожил поэта». Далее она

продолжает совсем уже неверно: «Желание проснуться,

выйти из сомнамбулического оцепенения действительно-

сти – его настоящая тема» (95)⁷. Гораздо точнее (мы во

многом следуем за ним в своих рассуждениях) поставил

вопрос о «внутреннем» мире поэта Рафаил Топчиев: глав-

ное, – говорит он, – то, что Аронзон «знал что-то очень

важное и о многом рассказал нам. И вот одна из таких

важных вещей – это память о рае. У поэта есть прямые

признания, что он был т а м . Образы, запечатлевшиеся в

его памяти, воссоздают его стихи»⁸. Далее, постоянно на-

зывая мир поэта раем, Топчиев четко, кратко и с большой

тонкостью характеризует его и описывает его обитателем

(см. ниже наше возражение), природу и топографию. Не

вступая в бесцельный спор с автором выступления, ко-

торое мы, повторяем, очень высоко оцениваем, скажем

только, что предпочитаем называть мир, воссозданный в

творчестве поэта, не раем (ср. заметку Р. Пуришинской,

где сказано то же слово, однако с совершенно иной интона-

цией и, следовательно, смыслом), а миром-пейзажем (или

пейзажем-миром)⁹.

7

в тексте.

безно предоставленной нам Р. Пуришинской.

9

смысле творчества Л. Аронзона и о его взаимоотношениях с

боко чтил Бога-Творца и ощущал свою нерасторжимую с Ним

писал Аронзон в 1970 году, –

Этот мир-пейзаж, как отмечалось нами в примечани-

ях, впервые предстает перед нами в полном, развернутом

виде в Послании в лечебницу, медленно, как проявляющий-

ся фотографический отпечаток, проступая сквозь началь-

ный пейзаж пасмурного парка и одновременно сливаясь с

ним¹⁰. Добавим, что этот пейзаж при этом – изображение

и м е н и автора послания, которое рисует на сыром песке

его подразумеваемый герой-адресат. Здесь следует сказать

о характернейшей для Аронзона теме, которая проходит

через всё его творчество, начиная с самых ранних стихот-

ворений, – тема подобья, отраженности. Вначале эта тема

(формулируясь самим автором как нетленная жажда по-

добья и язык отраженья) сводилась в конечном счете к

зеркалам¹¹; после 1964 г. зеркала теряют постепенно свою

особую привлекательность и становятся обыденными

предметами, вещами рядового обихода. В позднейших

стихотворениях тема подобья и отраженности замещается

связь. Да и какое вообще истинное творчество возможно без

веры, в какой бы форме она ни существовала?..

10

миром-пейзажем чистое утро апреля, определяет его как то, о

11

ся, умрúте вы сейчас, / и зеркало оставит всё, как есть...

По Топчиеву, мир поэта «населяют легкие, летучие,

подвижные существа..., четвероногие – редкость». Однако

это не так или, по крайней мере, не совсем так. Наряду с

бабочками и другими многочисленными насекомыми од-

ним из п о с т о я н н ы х обитателей мира-пейзажа Леонида

Аронзона является такой конкретный (и, в контексте сти-

хотворений, чаще всего неподвижный) персонаж, как конь,

причем ни в коем случае не Конь – бабочка... Таинственная

лошадь-стрекоза Анри Волохонского. Конь Аронзона

всегда сопряжен с лесным берегом ручья или озера (Будут

восьмистишие 1965 года). Иногда конь замещается лосем:

... здесь (на том же берегу, – В.Э.) мог бы чащи этой лось /

стоять, любя свою печаль; интересен и, так сказать, «об-

ратный ход»: дева ...  к водам голову склоня, / в них видит

Таким образом, точнее было бы определить персона-

жей и обитателей мира-пейзажа Леонида Аронзона как

существа изо- и антропоморфные, довольно свободно ви-

доизменяющиеся, а точнее – иногда являющиеся автору-

наблюдателю в виде зыбком, не вполне отчетливом и

ясном (например: что там, дерево ли, конь / или вовсе

неизвестный?). При этом и обитатели, и детали мира-

автором в прямом смысле этого слова. Аронзону вообще

свойственна в очень большой мере конкретность образа,

его материализация, – так самое невещественное, прямо

определяемое или, по крайней мере, осознаваемое автором

как в и д е н и е , приобретает сначала видимость (Стали

плотность, даже запах. Такую материализацию можно про-

следить в пределах всего лишь двух строк: Чей там взмах,

чья душа, или это молитва сама? – здесь происходит на-

глядное, на наш взгляд, нарастание, уплотнение и, нако-

нец, воплощение образа: вершину холма украшает нагое

дитя!¹² Следует также заметить, что мир-пейзаж, конкрет-

номатериальный в поздних стихотворениях, виделся поэту

и много раньше, где он воспринимался, однако, еще как

своего рода декорация в мире «обыденном», едва сквозь

него проступая: И в отраженьях бытия – / потусторон-

няя реальность, / и этой ночи театральность / превыше,

Господи, меня.
Мир-пейзаж поэта (и это одновременно личный мир

Леонида Аронзона) был осознан им не сразу. В ранних

стихотворениях лирический герой любуется пейзажем,

ландшафтом природы (это всё те же лесной берег, поля-

на и ручей, холмы и озёра: моей души пространство...) и

описывает его в традиционной, в основном, манере; чуть

позже (почти одновременно с «пейзажными» стихотворе-

ниями) начинает настойчиво звучать тема социального,

12

с т в е (выделено нами, – В.Э.).

если можно так выразиться, положения человека в мире,

причем здесь мы видим чаще всего противостояние че-

ловека окружающему миру, данному опять-таки теми же

пейзажами, но только едва намеченными, упоминаемыми

как бы вскользь. Этот, «социальный» период практически

почти не вычленяется из лирики поэта и очень скоро сме-

няется новым «пейзажным» периодом, где человек и при-

рода связаны друг с другом уже неразрывно¹³.

Весной 1967 года во вступлении к неоконченной поэме

и ставит себе задачу

чтобы

Очень точно говорит о поэзии Аронзона его ближай-

ший друг и поэт Александр Альтшулер. Характеризуя его

поэзию как поэзию состояний, он говорит, что его поэзия и

жизнь «прошла не просто в словах, она прошла в каком-то

состоянии, для которого слова оказались малы, – эти слова

натягивались» и далее – «в последнем чтении его стихов

13

ние стихотворения (до 1964 г.), однако поэтика раннего творче-

поскольку составляет в своем роде совершенную и замкнутую

систему.

179

жизнь человеческую..., стараясь в словах увидеть весь про-

стор человеческой души, ...здесь была какая-то протянутая

доброта человеческой души» (49)¹⁴. Это состояние поэта,

эту жизнь в двойном – этом и своем мире (мире-пейзаже)

– Р. Топчиев очень удачно определил в своем выступлении

как инобытие. Именно описаниям инобытия посвящено

всё позднейшее творчество Леонида Аронзона¹⁵.

Необычное в этих описаниях начинается с точки ме-

стонахождения героя-наблюдателя (точнее, созерцателя¹⁶)

стихотворений. Иногда поэт находится в центре пейзажа,

иногда он наблюдает самого себя, находящегося в пейзаже,

а иногда создается впечатление, что автор видит себя, на-

блюдающего свой собственный сон (ср.: ... как бы видя рез-

видит себя, видящего себя, помещенного в центр пейзажа.

14

нограмм вечера (кроме одного выступления, написанного его

текст.

чтецом этих стихов мог являться только Лёня, и то – когда он

читал, он многое привирал, потому что не мог прочесть то со-

стояние, которое вообще находилось за этими стихами» (49–50).

16

ская медитативная поза: герой лежит или полулежит на берегу,

Уже давно традиционным стало мнение, что сны кинема-

тографичны, – очень часто можно услышать фразу вроде

«Мне сегодня показывали чудный сон». Мы не хотим ска-

зать, что мир-пейзаж являлся поэту в неких сновидческих

состояниях¹⁷, нет, этот мир-пейзаж был очень конкретен

и материален, в нем поэт творил свое инобытие и в нем

скрылся от нас навсегда...

Подчеркиваем только, что мир поэта – очень

кинематографичен.

ется его полная тишина (Как тихо в темной тишине...),

которую автору иногда хочется нарушить: озвучить дума-

ми и слогом или, обратясь глазами к тишине, / цитиро-

вать «Пиры» и «Запустенье»¹⁸, настолько она напряжена

(ср. в сонете 1968 г., где описывается полуночное бдение

героя: томя сознанье, падает паук, / свет из окна приоб-

ретает ш о р о х – выделено нами, – В.Э.). Напомним. что

немой фильм-пантомима для актера и кинокамеры Алана

Шнайдера и Сэмюэля Беккета также озвучен в своей пер-

вой части записанным на звуковую дорожку шорохом,

шуршанием, непрерывно длящимся на одной ноте; вторая

и третья части Фильма идут беззвучно).

17

персонажи как ранних, так и поздних стихотворений Аронзона.

на его же собственные слова ... но кто увидит чужой сон?, не сле-

дует связывать с хорошо объезженной и навязшей у всех на зубах

бабочкой из Чжуанцзы.

18

Аронзона – тишина». Поэт часто описывает тишину, но,

говоря его же словами, Не сю, иную тишину. Иногда эта

– иная тишина, тишина его мира-пейзажа – определяется

поэтом как молчание (ср. раннее: и долгое молчание кру-

гом), причем молчание, которое Есть между всем и – есть

матерьял для стихотворной сети, где слово – нить (од-

нако также заполненное молчаньем), с помощью которой

блоки или куски молчаний сшиваются в одно целое!

Хотя в своем последнем прозаическом сочинении

пейзаже поэта от раннего чистое утро апреля... / подобное

Если заумь можно, по нашему мнению, определить

как метаязык, то звуки тишины мира-пейзажа – музыку,

голоса, пение – надо трактовать как мета- и одновременно

празвуки, звучащую память о них. Кажется, поэт попал в

мир, откуда приходят к нам эти голоса, пение, музыка, –

звуки, которые мы вспоминаем, не слышав их раньше, и

которые слышали до того, как услыхали их²⁰. Иными сло-

вами, это было состояние, в котором ...прежде губ уже ро-

19

Итальянского концерта Баха с замедленным, с такими неверо-

ятными паузами Adagio, что невольно начинает казаться, что слу-

шаешь Звенящую тишину или отрывки из 4΄33΄΄ Кейджа.

20

н ач а л ь н ы й (выделено нами, – В.Э.) и, с другой стороны, Я...

182

самое существенное – молчание, окрашенное интонация-

ми; если он и вел в своем инобытии речь, то интонациями

– наиболее значимым, наиболее информативным для него

видом высказываний: Передо мной столько интонаций

того, что я хочу сказать, – признается поэт, – что я, не

зная, какую из них выбрать, – молчу (ср.: Сегодня я целый

день проходил мимо одного слова).

Используя еще одно известное название, можно опре-

делить творчество Леонида Аронзона словами «Мир как

красота». Действительно, в его стихотворениях то и дело

встречаются эпитеты чудесный, красивый, прекрасный и

их синонимы: ... о день чудесный; Как летом хорошо – кру-

Поэту свойственно приходить в восхищение²² (ср.: И я вос-

точке, – однако восхищение сменяется отчаянием: Нет в

21

22

поэта. Так. Э.С. Сорокин признается, что ему «уже много раз хо-

общей знакомой (37, с. 47).

23

183

признаётся: Качели, – сказал дядя, – возносили меня и до

...  Знаете ли вы последнее, что сказал дядя: «Качели

наполнены как реминисценциями и аллюзиями, так и пря-

мыми (иногда, впрочем, видоизмененными) цитатами.

Так, например, стих Там я лечу, объятый розой, – конечно

же, «заимствован» из приведенного выше четверостишия

А.Е. Анаевского. В следующих заметках, посвященных

поэтике Аронзона, мы попытаемся не только подробно

проанализировать его язык, но, в частности, и рассмотреть

проблему чужого слова в контексте его произведений.

Сейчас же мы хотели бы отметить только три положения.

Несмотря на кажущуюся «велеречивость», по опре-

делению Э.С. Сорокина (37, с. 47), язык поэта тяготеет

к лаконизму и простоте. Длинные, распространенные

предложения ранних стихотворений (некоторые из них

состоят всего лишь из одной – ! – фразы²⁴) постепенно

сокращаются в краткие, приобретая чуть ли не лапидар-

ность. Напряжение ранних стихов, создаваемое напором,

водопадом бьющей словесной массы, превращается в на-

пряжение пауз между фразами и даже отдельными рядом

стоящими словами (собственно, именно об этом и сказано

24

184

язык поэта стремится к лаконизму, обнищанию²⁵. Так, на-

пример, строка стихотворения Что явит лот, который

брошен в небо... полтора года спустя записывается в виде

отдельного однострочия:

В поэтическом словаре Аронзона останавливают вни-

мание некоторые слова-иероглифы²⁶. Таковы часто встре-

чающиеся слова дева (также жена), лицо (лик), небо (не-

25

марка Введенского: Уважай бедность языка. Уважай нищие

Ардис, 1980, т. 1, с. 142). Отметим, что у Аронзона и Введенского

есть немало точек соприкосновения, о чем мы уже упомянули не-

сколько лет назад (37, с. 43), однако это совершенно особая тема,

на которой мы не будем сейчас останавливаться.

26

гг. Л.С. Липавским, обозначает многозначные в поэтике авто-

ваемым контекстом. Этот термин введен в научный обиход

Я.С. Друскиным в его работе 3везда бессмыслицы, посвященной

сочинениям Введенского (см. комментарий к ним М. Мейлаха:

А . И . В в е д е н с к и й . Указ. соч., т. 2, 1984). – Подобные по-

строения проводятся в последние годы Е.А. Шварц, выявляющей

сходные словокомплексы, определяя их как с т и х и и , которым

подчинено в с ё творчество поэта. Так, в Статье об Аронзоне

она пишет: «...стихия выбирает себе поэта, как ветер ищет дымо-

вую трубу, чтобы гудеть, а не труба ветер... Холм и свеча у него

одновременно символы и любви, и смерти. Он поэт смерти в об-

личии любви» (113). С т и х и я м и двух других поэтов являются,

по её мнению, в од а – для М.А. Кузмина и од е ж д а (п л а т ь е )

– для А. Кушнера...

185


Не можем не привести крайне возмутительное и бесце-

      Т.е. пиковая дама из одноименной повести
беса), пленэр (пейзаж), ручей (также река), свеча и холм

(иногда замещается горами). Очень интересен случай,

если можно так выразиться, иероглифа в квадрате: ...мои

глаза лица / увидели безо6лачное н е б о , / и в н е б е молодые

н е б е с а (выделено нами, – В.Э.).

В приведенном примере присутствуют также такие из-

любленные поэтом приемы, как инверсия (иногда такая

сложная, как Всё ломать о слова заостренные манией ко-

роко пользуется и в шуточных, и в «обычных» стихотворе-

ниях. Эти приемы, а также нарочитое смешение высокого

и низкого стилей позволяли автору вводить в свои произве-

дения особого рода остранение, которое он сам определял

как юмор стиля. Этот юмор стиля Аронзон находил у мно-

гих поэтов-предшественников, начиная от А.К. Толстого и

кончая Заболоцким (друзей Заболоцкого по ОБЭРИУ поэт,

как мы уже отмечали, почти не знал).

Вот несколько примеров юмора стиля в его стихотворе-

ниях: Гудя вкруг собственного У, / кружил в траве тяжелый

жук, / и осы, жаля глубь цветка, / шуршали им издалека;

Вокруг меня сидела дева, / и к ней лицом, и к ней спиной / сто-

ял я, опершись о древо; ...опять спуститься в сад, / доселе

никогда в котором не был; Весь день бессонница. Бессонница

с утра...; В часы бессонницы люблю я в кресле спать; ...лицо

жены, а в нем её глаза; Резвится фауна во флоре, / топча её

и поедая; Погода – дождь. Взираю на свечу, / которой нет;

...стояло дерево – урода; В рай допущенный заочно и, нако-

нец, ...в пустом гробу лежит старуха вини²⁷...

27

А.С. Пушкина (1799–1837).

Мы коснулись в этих заметках в основном только

одной, главной, на наш взгляд, темы творчества Леонида

Аронзона. Эта тема, конечно, всего его творчества не ис-

черпывает: за пределами статьи остались, в частности, ран-

ние стихотворения поэта, которые, как мы уже отметили,

сами по себе заслуживают детального разбора. Приводя

иногда немногочисленные примеры из них, мы только

слегка осветили истоки той основной темы, которую рас-

сматривали выше. Мы ничего не сказали о формальной

стороне поэтики Аронзона, о её традиционной (при этом

взрываемой, разрушаемой изнутри) основе и о его экспе-

риментах в области, условно говоря, авангардной поэтики.

Ничего не сказано о проблеме времени в творчестве поэта,

о его литературных взаимосвязях; наконец, ничего не ска-

зано и о его шуточных стихотворениях и стихотворениях,

обращенных к друзьям²⁸ (мы предполагаем опубликовать

их позднее). Все эти темы будут разрабатываться нами в

последующих статьях.
В заключение следует сказать о творческом наследии

поэта. Помимо главного – стихотворений, – Аронзоном на-

ремонное по своему тону высказывание В. Андреевой: «Аранзон

жил в замкнутом кружке близких дому людей, в котором были

тесные, даже несколько душные отношения (?! – В.Э.) – понят-

ные только здесь шутки, намеки, ассоциации, стихи (?! – он же),

адресованные друг другу шутливые послания» (95). С другой

стороны, мы должны быть благодарны ей за приведенную заме-

чательную фразу Анри Волохонского об Аронзоне: «Был он, осо-

бенно к концу жизни, очень красив» (там же).

187

десяти прозаических. Начиная с 1966 года, он писал стихи

для детей и написал их около ста. Из шести почти сотен

стихотворений и двух десятков поэм (некоторые из них

также написаны в драматической или, по крайней мере,

диалогизированной форме), около двухсот не окончены,

несколько написаны в расчете на опубликование в офици-

альной печати, около пятидесяти также носят случайный

характер. Несомненную ценность (литературную прежде

всего) имеют его записные книжки и многочисленные за-

метки для себя.

В последние годы сложился некий «устоявшийся» на-

бор стихотворений поэта. Самая обширная его подборка

составлена Е.А. Шварц и издана отдельным изданием²⁹.

Однако, хотя «достаточно беглого знакомства с поэзией

Аронзона, чтобы вынести неизгладимое впечатление цель-

ности, стройности, ясности, красоты» (Р. Топчиев), следу-

ет всё же помнить четверостишие самого автора

и не забывать его при составлении новых подборок и,

тем более, книг поэта.

Еще одно замечание. В разные годы Аронзон неодно-

кратно составлял списки своих стихотворений, последний

из них был составлен им летом 1970 года. В этот список

включено 65 стихотворений, цикл Запись бесед и 5 поэм.

Из всех этих произведений только два-три, может быть,

несколько уступают остальным. По крайней мере, мы

имеем п о с л е д н ю ю а в т о р с к у ю в о л ю поэта, которая

во все времена служила и будет, надеемся, служить зако-

ном, преступить который нельзя. К этому списку можно

(и нужно!) д о б а в и т ь те или иные стихотворения (в част-

ности, такие пропущенные автором шедевры, как Горацио,

ничего.
1982; январь-февраль 1983

Я вышел из дома около пяти часов вечера. Помню, что

у ворот стояла лошадь и что-то жевала. Как это предста-

вить? Скорее всего, был вечер, но, может быть, ещё и не

был. Пять часов какого-то дня – три дня назад или три дня

спустя. Нет, кажется, уже неделя или даже дней десять...

Все эти дни, что я провёл здесь, странным образом по-

ходили один на другой – точь-в-точь как сегодня и вчера.

Сегодня? я не уверен. Обидно, что с первых же слов начи-

нается путаница... Начну снова. Я посмотрел на часы и за-

торопился выйти, чтобы успеть к назначенному времени.

Быстро спустился по лестнице, заглянул в почтовый ящик,

потом, как всегда, вспомнил, что забыл дома блокнот (я

сейчас пишу в этом блокноте), и мне пришлось возвра-

щаться. Вернувшись, увидел лежащий на столе блокнот и

папиросы на нём – их я тоже, оказывается, забыл. Блокнот

я положил в портфель, папиросы в карман и вышел сно-

ва. В почтовом ящике ничего не было. Выйдя на улицу, я

встретился взглядом с лошадью. Она что-то жевала. Я ещё

раз посмотрел на часы, но тут же забыл... нет, это я сейчас

не помню, который был час. Мне кажется – сейчас, – что

была то ли половина, то ли четверть пятого. Нет, кажется,

без четверти... Не могу быть уверенным.

их... Нет, впрочем, не помню. Я уже сказал, что вчера, се-

годня и завтра очень трудно... нет, невозможно различить.

Это надо было понять много раньше. Так когда же оста-

новились часы? Трудно сказать. Скорее всего, вчера или

три-четыре дня назад.

вались прозаические сочинения, написан-

ные после 1970 года, и, разумеется, все-

возможные заметки, комментарии и т.п.

Поскольку перечень не является частот-

ным словарём, то или иное наименование,

повторяющееся (иногда более двух и трёх

раз) на протяжении одного произведения,

учитываются как одна единица.

Варианты словарных единиц даются в

скобках.