Вами в 1966 году – для всех (или для большинства чи-

211

9. «Вступительная статейка Хеленуктов» это сво-

– Ну почему же? Манифесты писали СМОГисты

(раньше Хеленуктов), метаметафористы (К. Кедров,

М. Эпштейн), московские концептуалисты (Б. Гройс,

М. Эпштейн), куртуазные маньеристы (В. Степанцов и

В. Пеленягрэ). Многие манифесты опубликованы в книге

«Литературные манифесты от символизма до наших дней»

(М., 2000). Жалко, что сборник изобилует досаднейшими

упущениями: нет манифеста Верпы («Приговор Верпы»),

нет «Вступительной статейки Хеленуктов», нет статьи Гройса

«Московский романтический концептуализм» – и т.д.

10. Несмотря на то что у Хеленуктов был свой

– Алёша Хвостенко вообще, строго говоря, был

Хеленуктом только титулован. Но нашим другом и учите-

лем он, несомненно, был! А с остальными остался общим

только опыт Хеленуктизма. Исключить следует только

Немтинова, к которому вполне применимо определение

Вагинова – «выпоротый человек». Молодой Миронов

дружил с поэтами Малой Садовой и писал замечательные

стихи. Но во второй половине 70-х годов отбился от рук и

переметнулся ко всякой швали вроде Кривулина... Хотя и

поныне у него встречаются иногда вполне достойные тек-

сты (не без когтей Хеленуктизма!)

11. По каким причинам прекратилось существова-

ние Хеленуктов в 1972 году?

– С одной стороны, мы поссорились с Макриновым;

с другой, – хотелось чего-то нового... Кроме того я счи-

таю, что прежнее моё творчество (до 1970 года) исчерпало

себя.

12. В контексте ленинградского андеграунда, можно

– Для меня – нет! Хотя «петербургский текст» несомне-

нен. Но к лучшим представителям «петербургской школы»

относятся как раз не ленинградцы, а саратовский поэт

Светлана Кекова!

Константин Кузьминский в своей «Антологии новей-

шей русской поэзии У Голубой лагуны» (т. 4А, с. 198)

делит петербуржцев «на эрлезианцев и бродскианцев».

Приятно, конечно, но разделение не совсем верное. Вернее,

по-моему, было бы делить поэзию на сравнительно тра-

диционную (Бродский, Кушнер, Горбовский...) и другую

(Волохонский, Аронзон, Соснора...)

13. Глубокое «филологическое» изучение поэтики

обэриутов, особенно Хармса, Введенского и Олейникова

Грицацуевой). К весне 1964 года мы с Андреем полюбили

там и сям читать стихи на публике, и (за это) Грудинина

попросила нас покинуть «Дерзание».

Мы стали искать себе уличное пристанище и решили

собираться на «Орбите», т.е. площади Искусств. Напомню,

что «Сайгона» ещё не было в природе. А пока я продолжал

ездить на автобусе в школу (№ 195, на ул. Воинова) или

слоняться по Невскому, но чаще сидел дома в одиночестве

и читал. На лето меня пристроили по блату в пионерский

лагерь в Лисьем Носу, где я жил отдельно от пионэрчиков

на веранде и упражнялся на взятой напрокат пишущей ма-

шинке. Именно там я изобрёл свой псевдоним; это произо-

шло 20 июля. Псевдоним был образован по аллитерации

с именем, а также был навеян городом Арлем («Кафе в

Арле») и, наверное, новеллой Мопассана «Орля». Время

от времени меня навещали друзья из города. Часто наезжал

Роман Белоусов, и я издал первый сборник его стихов под

названием «Конец начала». Однажды вместо Романа при-

ехал Саша Прокофьев, который познакомил меня со своим

одноклассником – Дмитрием Борисовичем Макриновым.

О том, как именно произошло это знакомство (и другие де-

тали), написано в моём рассказе «Писатель у себя дома».

Когда в конце августа я вернулся в город, меня ждал

приятный сюрприз. Андрей Гайворонский набрёл на кафе-

терий (собственно, «кулинарию» Елисеевского магазина)

на Малой Садовой. В «кулинарии» стояли два кофейных

аппарата «Эспрессо», а к кофе продавались замечательные

пирожки и волованы. В соседнем отделе продавались со-

лидные пироги, от которых можно было купить половину

218

или четверть... Выпечка поставлялась знаменитой кух-

появившемся позже!). Завсегдатаями кафетерия были

сотрудники Русского музея, Театра комедии, других со-

седних предприятий и просто «праздношатающиеся».

Довольно подробно об этих людях написано С. Савицким,

Гайворонским и мною. Чтобы не повторяться, отсылаю

читателей к этим трудам.¹ Жалко, что в кофейном отделе

было всего два или три высоких столика, и посетители пили

кофе, стоя за ними или (иногда) выходя на улицу и распо-

лагаясь у уличного подоконника. Очень несправедливо о

нашем кафетерии вспоминает то ли режиссёр Стефанович,

то ли Сергей Андреев, записавший его рассказ: «Молодые

ленинградцы, интересовавшиеся искусством, собирались

в маленькой грязной забегаловке на Малой Садовой»².

Тогда же (в августе) на Малой Садовой появил-

ся Коля (Николай Иванович) Николаев, одноклассник

Романа Белоусова, а в сентябре 1964 года я совершенно

неожиданно познакомился в Публичке с А. Мироновым

и привёл его на Малую Садовую (об этом знакомстве на-

нинградской неофициальной литературы. М., 2002. – Ср.

первоначальный вариант в журн. НЛО, № 30 (1998). Оба ва-

рианта страдают ошибками и искажённо понятыми фактами;

2) А. Гайворонский. Сладкая музыка вечных стихов. Малая

Садовая: Воспоминания. Стихотворения. СПб. 2004; 3) Вл. Эрль.

Поэты Малой Садовой // Премия Андрея Белого: 1978–2004:

Антология. М., 2005.

2

чёркнуто мной.

Почти сразу Малая Садовая стала для меня вторым до-

мом. Хотя с некоторыми её завсегдатаями отношения

у меня не сложились и остались (если остались) про-

хладными, как я ни старался. Многие старшие справед-

ливо относились ко мне иронически; иронически вос-

принимали меня и девушки Малой Садовой (эти – не-

справедливо). Дружил я – тоже дискретно – со своими

ровесниками (старше на год был Макринов, младше —

Миронов). По-настоящему друзьями остались только мы

с Николаем Ивановичем Николаевым, хотя порой тоже

случались шероховатости. Также вполне дружеские от-

ношения остались у нас с Андреем Гайворонским и про-

заиком (тогда – поэтом) Евгением Звягиным. Но вначале

мы ходили стайкой: Белоусов – Макринов – Миронов

– Николаев – и я (перечисляю не в порядке появления

на экране, а в алфавитном порядке). Примыкали к нам

Тамара Козлова и Прокофьев. Тамара Козлова некоторое

время фигурировала под псевдонимом Алла Дин (приду-

мал Гайворонский), а позже вышла замуж за художника

Валерия Мишина, стала называться Тамарой Буковской

(по псевдониму мужа) и исчезла с Малой Садовой... Из

Миронова и Прокофьева сложился особый тандем нераз-

лучников, – «Саша большой и Саша маленький», как они

были названы в фильме А. Стефановича «Все мои сы-

новья», снимавшемся в 1966, наверное, году. Прокофьев

всегда был по натуре провокатором и ставил над

Мироновым психологические (и не только психологи-

ческие) эксперименты. В 1967 или 1968 году Прокофьев
220

женился и подался в священники, а Миронов завёл но-

вый тандем с Серёжей Танчиком...

Но я немного забегаю вперёд. В феврале 1965 года

меня познакомили с Леонидом Аронзоном. С ним мы как-

то сразу подружились и даже перешли на ты. Я стал по-

стоянно у него бывать и часто приходил к нему вместе с

друзьями; существенно, что я познакомился и с друзьями

Аронзона – Юрием Шмерлингом, Леонидом Ентиным и

Юрием Галéцким. Лёню Ентина я поначалу побаивался

(как младший старшего), но потом от всей души полюбил.

Галéцкий, художник и когда-то талантливый литератор,

тоже умел произвести впечатление³. К апрелю Александр

Чурилин предложил собрать альманах «кофейного обще-

ства» – «Fioretti», в который дали свои подборки стихотво-

рений и Аронзон, и его ближайший и самый верный друг

Александр Альтшулер (Аронзон один или два раза заходил

на Малую Садовую, Альтшулер в 1965-1966 бывал часто).

Тогда же – в начале апреля – у меня произошло что-то вроде

творческого кризиса, я бросил 11-й класс школы, обнару-

жил вновь открывшийся «Сайгон» и впервые переступил

его порог. «Сайгон» был почти безлюден, – была первая

половина дня. Перед столиками стояли, если не ошибаюсь,

кресла. Я взял себе кофе, сел и принялся то ли писать, то

ли переписывать – уже не помню – в записную книжку

свои сочинения. Понятно, совсем недавно был прочитан

гемингвеевский «Праздник...», что не мешало немногочис-

ленным посетителям иронически меня рассматривать.

3

часто путают, к сожалению, с более молодым литератором Юрием

221

официальным бельмом на глазу компетентных товарищей.

Тогда в целях обострения классовой борьбы были удале-

ны кресла. Рассказывают, что, впервые обнаружив неожи-

данное отсутствие сидений, одна из посетительниц вос-

кликнула: «Ба! Из-под интеллигенции выбили стулья!..».

Забавно, что после этого кафетерий стал вместительнее, а

посетителей едва ли не втрое больше. Впрочем, за Малой

Садовой тоже, по слухам, был глаз да глаз...

...В апреле 1965 года мы с Мироновым, неожиданно, «с

бухты-барахты» махнули на перекладных в Москву и про-

были там около двух недель. В Москве мы познакомились

со смогистами, и Володя Батшев включил наши стихи в

машинописный альманах «Сфинксы», который был вос-

произведён в страшном журнале «Грани» (№ 59) и переиз-

дан отдельным изданием мельчайшим шрифтом на папи-

росной бумаге, – словно партийные издания начала века.

Наши стихи в «Сфинксах» (как и в «Fioretti») были очень

плохие, – мои, по крайней мере. В Москве мы заявились к

Алексею Елисеевичу Кручёных, который сначала нас не

пускал и потребовал прочитать по памяти хлебниковские

«Трущобы», которые я благополучно прочёл. В результате

Алексей Елисеевич отнёсся к нам вполне благожелательно

и даже сводил пообедать в молочный буфет.

Осенью, чтобы закончить 11-й класс, я записался в

вечернюю школу в Щербаковом (кажется) переулке, где,

между прочим, русский язык и литературу для более

младших классов преподавал Леонид Аронзон. Но в ве-

черней школе мне было совсем невмоготу, и я перешёл

в Городскую заочную школу (ул. Союза Печатников), в

которой наконец благополучно закончил своё образова-

ние. Весной, кажется, 1966 года мне повезло: я купил за

90 рублей «контрибуционную» (немецкого производства)

портативную пишущую машинку «Olympia Progress» и,

следовательно, перестал быть «безлошадным». Хотя моё

издательство «Польза» действовало уже полтора года.

Летом после какого-то отсутствия в доме Аронзона поя-

вился легендарный Алексей Хвостенко, а немного позже

его друг и соавтор Анри Волохонский. Очень скоро их про-

изведения стали основной продукцией «Пользы». И видел

я, что это хорошо.

Осенью 1966 года мы с Макриновым основали

Х е л е н у к т и з м (название образовано мной) и написали

манифест группы. Тогда же в ряды Хеленуктов вступил

Миронов, а зимой на Малой Садовой появился Виктор

Немтинов, который также был удостоен высокого зва-

ния. Кроме того некоторое время мы работали вместе с

Немтиновым музейными рабочими в музее этнографии

(народов СССР).

23 ноября я читал, думая для понта туда поступить, в

лито Союза писателей. Тогда им руководил Лев Мочалов.

На обсуждении меня почти единодушно разгромили.

Особенно старались, свидетельствует Кузьминский,

Нина Королёва и Бродский. Королёву совсем не пом-

ню, а Бродского тогда я видел первый раз, но запомнил.

Между Бродским и Аронзоном разгорелся жаркий спор.

Собственно говоря, спор шёл об искусстве вообще, а я и

мои стихи были только предлогом.

В феврале 1967 года я совершенно зря первый (но не

последний) раз женился, а в марте устроился рабочим по

чистке книг в резервно-обменный фонд Университетской

библиотеки (рядом со Смольным). Через три дня меня

за таланты повысили до младшего библиотекаря. По со-

седству заканчивал аспирантуру Анри Волохонский, и

мы часто вместе пили кофе в свои обеденные перерывы.

В начале лета я поссорился с Аронзоном и больше у него

не бывал... В августе я уволился из библиотеки, надеясь

поступить в пединститут им. Герцена, но не поступил и

продолжил службу младшим библиотекарем: сначала два

месяца в Публичке, потом почти год в Университетской

библиотеке (на этот раз в главном здании). Отмечу, что в

Университетской библиотеке (и опять за таланты) я был

повышен из младшего в библиотекари просто. Между про-

чим, за стенкой трудился библиографом Макринов, а че-

рез некоторое время был принят на работу экспедитором

Н. Николаев. Надо ли говорить, как мы им помыкали!

В 1968 году я разъехался с родителями, с которыми

проживал до этого времени, а через год (слава Богу!)

развёлся. Позже, с января до октября 1969 года, работал

организатором экскурсий в музее этнографии (опять на-

родов СССР) и летом познакомился на Малой Садовой

(NB!) с зашедшими туда Кузьминским, Куприяновым

и Чейгиным. В октябре 1969 года я поступил в ЛПО

«Автотехобслуживание» контролёром-приёмщиком

(т.е. сторожем) автостоянок и сторожил их семь лет. На

автостоянках работало много знакомых: А. Миронов,

Б.И. Дышленко, А. Ник, А.М. Гиневский и Немтинов...

В те времена «автолюбителю» получить место на ав-

тостоянке даже на ночь было проблемно, и однажды

Немтинов потребовал взятку с приехавшего в его де-

журство главного директора «Автотехобслуживания».

Взятку Немтинов получил, но на следующий день со

службы был изгнан с позором и «изрядно накостылё-

ванным затылком».

После автостоянок я служил три месяца секретарём (на

бумаге – «старшим лаборантом») Комиссии комплексно-

го изучения художественного творчества, около полутора

лет сторожил водно-моторную станцию на Малой Невке

(не путать с лодочными стоянками!), столько же работал

инструктором пожарной охраны на Охте и шесть с поло-

виной лет оператором газовой котельной на Мойке. Водно-

моторную станцию окружал сад имени Дзержинского с его

хорошеньким бюстиком при входе; в этом саду я трудил-

ся вместе с А. Антоновым (сыном известного писателя) и

Борисом Ванталовым (Аксельродом, двоюродным братом

А. Ника). Моим коллегой по пожарной охране был Игорь

Владимирович Бахтерев, – правда, на другом заводе, так

что по службе мы не пересекались. Слаще всего было в

котельной, хотя начальство было подловатое. Зато коллек-

тив подобрался неплохой: левантийский по темпераменту

Ханан, желающий всё знать (но не понять) Лихтенфельд,

его будущая жена Маша и я. Всех вместе нас со службы и

погнали. Это произошло в июне 1986 года, уже в так на-

зываемую перестройку.

Следующие четыре года (1986-1990) мне пришлось ра-

ботать киоскёром «Союзпечати» (никуда больше уже не

брали). Из моих семнадцати работ эта была самой тяжё-

лой, хотя начальство относилось ко мне хорошо...

Важно сказать, что в 1967 году я познакомил-

ся с Всеволодом Николаевичем Петровым, а в 1968 с

224 225

Названная так, вероятно, оттого, что вместо клёнов там
А.А. Александровым и стал – можно сказать, профес-

сионально – заниматься творчеством Хармса. По Малой

Садовой я был знаком с Татьяной Никольской, вместе с

которой мы позже готовили к печати прозу К. Вагинова.

Мы были знакомы раньше, но с 1969 года стали постоянно

видеться с Элликом (Леоном Леонидовичем) Богдановым.

Иногда часто виделись, но чаще ссорились с Мироновым,

позволявшим себе безобразные выходки. Тем не менее к

1970 году я подготовил и издал первую книгу его стихот-

ворений – «Έποχή». В 1970 году (26 мая) я присутствовал

на свадьбе К.К. Кузьминского и подарил ему вешалку из

оленьих рогов (по-моему, очень хороший подарок, но ККК

злонамеренно о нём не вспоминает)... В 1970-е годы я часто

бывал у ККК, где, как ни странно, познакомился с Ольгой

Седаковой и видел однажды Аллу Минченко. Опять

же у ККК я познакомился с замечательным писателем

А. Ником (= Аксельродом Николаем) и прозаическим фото-

графом Кудряковым. Можно сказать, что там же я познако-

мился и с Мейлахом, хотя, кажется, нас с ним и Бродским

уже знакомил на Малой Садовой Владимир Марамзин (с

Марамзиным мы были знакомы по литобъединению при

издательстве «Детская литература»)...

Однако я забежал далеко вперёд. Летом 1967 или, ско-

рее, 1968 года кофеварочные аппараты впервые не зани-

мались своим делом, так как девушек, варивших кофе, от-

правили, по слухам, «на подшефную турбазу». Что делать?

Приходилось идти в «Сайгон», где кофе был хороший и

даже крепче (там варили тройной, а на Малой только двой-

ной)... Кое-кто покинул Малую Садовую и навсегда ушёл

в «Сайгон» – например, Вензель. Но для меня «Сайгон»

226

всегда был чужим домом, а Малая Садовая своим. По

словам Андрея Гайворонского, «Малая Садовая в то вре-

мя была местом в некотором роде элитарным, в отличие

от открывшегося чуть позже истинно демократичного, но

всеядного “Сайгона”. В конце концов можно было просто

заходить сюда, чтобы выпить кофе, но без малейшей на-

дежды попасть в “свой” круг». – Действительно, Малая

Садовая – это ведь не только маленькая «кулинария» и

даже не только улица, но и «собачий садик» напротив, но и

площадь перед Домом кино, но и студенческие читальные

залы Публички, но даже и Кленовая аллея⁴, и окрестности

Михайловского замка... А что «Сайгон»? Сам кафетерий,

мороженица за углом да двор по соседству...

Раньше (сначала) мне не нравилось предложен-

ное Петром Брандтом определение «уличная культу-

ра» (из-за слова «уличная»), но теперь я думаю, что оно

п р а в и л ь н о е.

4

стоят каштаны.

227


Митин журнал. № 63 (2005). С. 285-286.

У Голубой лагуны. Т. 4А, 1983. С. 198 и 200.

Там же. С. 200.

жүктеу/скачать 2.05 Mb.

Достарыңызбен бөлісу: