Книга написана не спортсменом-альпинистом, а профессиональным журналистом Василием Сенаторовым, который в этой экспедиции окунулся во все перипетии альпинизма
жүктеу/скачать 7.34 Mb.
|
| — Вон там, в глубине. Эверест, — подсказывает неслышно подошедший сзади Мысловский, И, чтобы было ясно, о чем идет речь, показывает направление пальцем, вернее, тем, что осталось от него после встречи с главной вершиной мира. К своим обрубкам руководитель нашей экспедиции относится без трагизма. Даже любит рассказывать историю, как сумел на страховку, полученную за потерю пальцев на руках, купить автомобиль.
Утренний бриз треплет молельные тибетские флажки на бамбуковых шестах, а из деревни доносятся звуки гонга, которым Дорджи собирает к завтраку участников, рассыпавшихся по склону с фотоаппаратами в руках В меню — замечательная гурьевская каша из пакетиков и рыбные консервы, которые поварята зачем-то упорно греют на огне. Торопясь, пьем огнедышащий чай — весь смысл в том, чтобы выйти на тропу прежде, чем она начнет плавиться под ярким горным солнцем. И, кажется, нам с Зинуром это удается. Бодрым шагом пересекаем деревню, поднимаемся на небольшой холмик и — глазам своим не верим: перед нами встает Канченджанга. Четырехзубая царственная корона ее словно парит над скрывающимися в дымке плавными изгибами холмов. Южный фасад пока в тени, лишь к 10 утра солнце осветит Большую террасу — естественный плацдарм для взятия всех четырех вершин, и гранитный выход Сходней, вдоль которого проходит классический маршрут к Главной вершине. Пока же все смотрится как монолит.
По крутым холмам Гималаев всего за несколько часов попадаешь из зоны вечнозеленой растительности в зиму
Восход над Тсерамом *** Ах, гималайские тропы — хайвеи Непала! Для пешего путешественника вы такой же символ, как для автолюбителя — американские автострады. До недавних пор жители высокогорья не ведали о таком изобретении, как колесо, а сейчас, узнав, не видят в нем практической пользы. Тропы скачут, несутся, крутят, обрываются вниз и снова взмывают вверх. Многие поколения путников пробили настоящие ложбины в мягком лессе склонов. Слюда, которой так богаты местные породы, блестит на солнце, придавая тропинкам золотой оттенок. И словно эритроциты жизни движутся по этим кровеносным сосудам Гималаев одновременно сотни и тысячи носильщиков. Здесь бесполезно говорить о километрах — протяженность пути измеряется часами. А деревни удалены одна от другой не дальше чем на дневной переход. Так, очевидно, возникла и Гуфа — крошечное селение, неожиданно вынырнувшее нам навстречу из ложбинки вблизи очередного перевала. Первые, кого встречаешь на подходе к деревне, это, конечно, вездесущие дети. Почти целую неделю тянется по тропе мимо дома караван экспедиции — это для них целое событие. Тем более приятное, что у людей с рюкзаками всегда найдется в кармане конфетка. Впрочем, дети здесь приветливы не из-за сладостей. Им доставляет искреннее удовольствие встретить гостей традиционным приветствием «Намастэ». Сложив ладошки и подняв к гостю большие улыбающиеся карие глаза, они нараспев тянут это самое популярное в Непале слово. Не ответить нельзя, а ответив, ты волей-неволей вступаешь в придуманную ими и постоянно навязываемую игру: словно эхо, ответ возвращается к тебе, и ничего не остается, как повторить «Намастэ» еще раз. Так может продолжаться до бесконечности. Единственный способ остановить кукушат — угостить их конфетами. 
На околице деревни путников встречают бамбуковые шесты с тибетскими молельными флажками. А в центре, около школы, - дети, с удовольствием позирующие фотографу А мы, конечно, фотографировали расплывающихся в улыбке мальчиков и девочек, которым так нравилось позировать, что, попав в кадр один раз, они готовы были провожать тебя через всю деревню, не переставая повторять: «Фото, плиз»*. Честно говоря, на душе скребли кошки — практически все деревенские дети были босы и чумазы, а полотняные штанишки и платьица едва ли могли их согреть на студеном ветру. Поражало еще и то, что нигде не видели мы детских игрушек: кукол, солдатиков или машинок. Дети здесь играют домашней утварью,- а стоит появиться младшим братишкам или сестричкам, как малыши заменяют им игрушки. В шесть-семь лет непальские дети вполне справляются с ролью нянек при самых маленьких. Причем грудной период затягивается здесь очень надолго — женщины кормят детей грудью до 3-4 лет, свято веря в то, что это спасет малышей от болезней... 
Бамбуковый водопровод Гуфа утопает в снегу. Высота около 3000 м, растет все плохо, и деревня кормится в основном за счет портеров и прохожих, останавливающихся здесь на ночлег. Находим и мы лоджию почище, с великолепным видом на Канченджангу. Сегодня праздник — 23 февраля, День Советской Армии. Все мы — офицеры запаса, а четверо алмаатинцев — Володя Сувига, Гриша Лукяков, Зинур Халитов и Юра Моисеев, участвующий, впрочем, в экспедиции как высотный кинооператор, — действующие прапорщики. Это позволяет объявить армейский праздник «святым делом». Загадочно улыбается Володя Воскобойников — готовит сюрприз, а мы в предвкушении занимаемся своими делами: пишем дневники, стираем носки, сушим у очага промокшие кроссовки. Совмещенный обед-ужин просто великолепен: жареная картошка, маринованные патиссоны, а в довершение ко всему яйца с икрой. Венчает эту роскошную трапезу то, что позволяет Мысловскому произнести два тоста: за успех экспедиции и за то, чтобы после нее никто не держал ни на кого никаких обид. Странное пожелание, но видно, что произнесено оно не без основания. Судя по обрывкам фраз и междометиям «стариков», во время экспедиции на Эверест не все было так гладко, как описано в книгах. Случались и обиды, и разногласия. Что ж, разве без этого обойдется в коллективе, где каждый — личность со своими симпатиями, антипатиями, привычками? Главное, чтобы размолвки не помешали общему делу. ***
Только в горах возможно такое: попасть за считанные часы из зимы в лето. Перевалив через гребень холма, сваливаемся в долину реки Тамур. Снег вскоре исчезает, и жаркое тропическое солнце быстро начинает нас раздевать. Ветровки и шерстяное белье заменяют майки и шорты, шерстяная шапочка уступает место панаме. Судя по карте, в двух днях пути нас ждет свидание с рекой. Мечта окунуться в чистую воду придает силы, и мы буквально бежим вниз по крутой тропинке, чтобы сделать двухдневный переход за день. Раньше я думал, что самое трудное — подъем. Отнюдь нет. От прыжков вниз через некоторое время начинает ломить колени, а попытки амортизировать удары, усиливаемые весом набитого до отказа рюкзака, не всегда удаются. «Сбросив» за четыре часа 2300 м по вертикали, мы оказываемся в Добхане, большом торговом селе. Здесь настоящие тропики: пальмы, бамбуковые рощи, цветущие магнолии. Но главное — говорливая изумрудная речка, приток Тамура. 
Владимир Воскобойников оказался в сложной ситуации Долой пропотевшие и пыльные шмотки! Погружаемся в тихую заводь, образовавшуюся за огромным валуном. Кажется, что от наших тел, особенно от натруженных ног, идет пар. Организм, потерявший массу влаги, буквально впитывает чай, который не успевают готовить Луняков и Сувига на газовой горелке. Но вот солнце пропадает за громадой холма, и сразу становится темно. Меня охватывает тихое блаженство от сознания того, что я сумел выполнить двойную суточную норму, что иду наравне со всеми, что мне послушны руки и ноги, что дневные лишения позади. Когда подходит начальник, вынужденный поспешать за молодыми и резвыми участниками, решаем устроить назавтра день отдыха. Тем более что по дороге мы обогнали многих портеров. Следует проконтролировать, а если надо, и подогнать хвост каравана. *** Последний день зимы встречаю в трусах. Вот уже три дня мы идем вдоль Тамура по изумительно красивой долине. Тропка перепрыгивает с одного берега на другой, а следом за ней переправляемся и мы по дрожащим под ногами бамбуковым мостикам. Надо мной взяли персональное шефство Сувига и Моисеев. Для начала они запретили пить во время ходьбы. Эффект поразительный — стоит перетерпеть каких-то полчаса, как видение запотевшего стакана улетучивается и идти становится легче. Зато в конце перехода шефы щедры безмерно: пей — не хочу. Благо воды в реке — хоть отбавляй. 
Практически в любой хижине вдоль тропы вам предложат душистый чай с молоком всего за две рупии
Закончен дневной переход. Эдуард Мысловский дает уроки скалолазания кухонным рабочим экспедиции 
Валерий Карпенко и Виктор Дедий предпочитают тихие игры Кроме того, мы перестали завтракать. Утренний кофе, и, не дожидаясь основной группы, «сваливаем по холодку», как говорит Володя. Это самая приятная часть похода. Особенно когда тропинка позволяет идти рядом. Непринужденная беседа скрадывает и без того необременительный путь. Позади остались деревни Митлунг и Нирва, вблизи которых мы вставали на ночлег. Очередная остановка на пустующих полях деревни Хеллок. Сам поселок размазан по крутому склону в месте слияния Тамура и Симбуа Кхола, пробившей глубокое ущелье. Если в Тамуре вода — зеленого цвета, то в этой — не определишь. С двухсотметровой высоты кажется, что это и не река, а сплошная лента пены. Даже сюда доносится грозный рев стесненного гранитными стенами водопада. Вдоль него нам предстоит идти еще почти неделю до ледника Ялунг. Передовая группа сообщила по рации, что уже нашла место для первого ледникового лагеря. Однако основная масса грузов застряла в дне ходьбы от Хеллока. Вскоре нам становится ясно, почему. *** Все, тропы дальше нет. Она испарилась, улетучилась, исчезла. Вместо утоптанного полотна в джунгли уходит едва примятая, шириной в стопу человека полоска. И все бы ничего, не петляй она по крутым, буквально обрывающимся вниз склонам. Немногословный Иванов хитрил, сообщая по радио, что тропа — неплохая, пройти можно. По ней, скорее, пройти нужно. Разрабатывая маршрут подхода, тренеры остановились на двух вариантах. Помимо избранного, был еще один — через деревню Ямпхудин, в обход. Там широкая, удобная тропа, изученная во время разведки. Одна незадача — она идет через два перевала, которые в это время наверняка в снегу. А значит, возможна забастовка носильщиков. По опыту предыдущих экспедиций, жители Ямпхудина, последнего населенного пункта перед Канченджангой, ловко играют на этом. Они запугивают пришедших снизу носильщиков предстоящими трудностями, а когда те разбегаются по домам, предлагают свои услуги, заломив за это цену в несколько раз выше. Поэтому-то и решено было не ходить через Ямпхудин... Свет практически не проникает в глубь зеленого хаоса. Огромные, в несколько обхватов гималайские ели, сосны, тсуги обросли мхами и увиты древовидными лианами. Склон настолько крут, что иногда рукой подать до кроны торчащего снизу гиганта высотой в несколько десятков метров. Когда такой рухнувший исполин перегораживает дорогу, перелезть через него можно не без труда. Но не это главная преграда на пути. Идти мешает подлесок — заросли бамбука, обвитые жестким колючим кустарником. Глядя на них, начинаешь думать, что изобретатели колючей проволоки были биониками — черпали свои технические идеи из богатого мира живой природы. Несколько дней назад передовой отряд прорубил проход в этой живой стене. А снизу уже лезут зеленые побеги бамбука — жизнелюбие тропической флоры беспредельно. Вокруг — неестественная тишина. Даже грохот реки не доносится сюда — слишком высоко вверх забрались мы от нее. Только когда вырываешься из джунглей на каменные осыпи, слышишь идущее снизу рычание. Непроходимые заросли покрывают в этой заповедной части Непала сотни тысяч гектаров. Тем, кто хоть однажды ощутил на себе завораживающую дикость тропической природы, нетрудно предположить, что в этих лесах может и в самом деле водиться кто угодно, даже «йети».
Словно заколдованный стоит реликтовый гималайский лес Жирный черный гумус заглушает звук шагов. Он коварен, этот слой перегноя. В любой момент способен поехать под ногой или обнажить сетку скользких корней. Каждый шаг приходится вымерять теперь с особой осторожностью. Мало того, что тропинка жмется к крутому склону, она еще к тому же словно проваливается вниз, туда, где овраги перегораживают нам путь. Их. как правило, пробили бурные водные потоки, обрушивающиеся вниз откуда-то из поднебесья. В таких местах сползаешь, придерживаясь за стебли упругого бамбука. А вверх выкарабкиваешься по корням, как по лестнице. Пара часов пути, захватывающего дух, и мы с Мысловским оказываемся вдруг на небольшой поляне. 
Непальский калейдоскоп Возле сваленных в кучу грузов жмутся друг к другу носильщики. Идти дальше они не желают. Около палатки, где устроился сирдар На Темба, идут напряженные торги. Портеры соглашаются продолжить движение только в случае солидной доплаты за риск. Становится понятно, почему в одном месте тропа так пахла керосином — чуть было не улетел вниз один из носильщиков с канистрой. В последний момент бедняга повис на лиане, сбросив ношу с плеч. Тридцатилитровая пластиковая посудина не выдержала ударов об острые камни и наполнила окрестности запахом цивилизации.
Перед грозой Ситуация складывается серьезная. Наш На Темба — человек подневольный. От владельца «Аннапурны треккинг» он получил жесткие инструкции: платить не более 50 рупий в день (чуть меньше двух долларов по официальному курсу). Мысловский требует повысить ставку, чтобы сдвинуть караван с мертвой точки, тем более что мы сполна рассчитались с компанией за комплексные услуги. В течение всей сознательной жизни меня учили стоять на классовых позициях — солидаризироваться с лицами наемного труда. Первая же реальная ситуация смешала привычные представления, а память услужливо подсказала любимую уловку работодателей — добиваться раскола в среде рабочего класса. Так мы и поступаем. Тем более что состав бузотеров неоднороден. Дело в том, что специально для работы на леднике мы привезли из Катманду 70 ледовых носильщиков. Это как бы промежуточная квалификация между местными носильщиками «кули» и элитой — высокогорными «шерпами». В отличие от деревенской публики они сносно одеты — на ногах ботинки, у многих с собой теплые куртки. И, главное, им некуда бежать. Вернуться в Катманду стоит денег, а их выдадут лишь после того, как они выполнят взятые обязательства. Переговоры кончаются таким образом: ледовые портеры начнут «челночить» между лесной стоянкой и Рамзе — местом последней ночевки перед выходом на ледник. Те же из местных, кто присоединится к ним, получат прибавку к жалованью. Для большинства возможность оказаться уже через несколько дней дома перевешивает соблазн заработать еще пару сотен рупий, и они уходят. Теперь успех экспедиции зависит от того, сумеем ли мы с грузами проскочить опасное место в нужные сроки. Их трудно осуждать, этих милых и доверчивых людей, бросивших дом, чтобы подзаработать, и отступивших, когда риск превысил пределы разумного. Им так же трудно понять нас и проникнуться нашими целями, как нам, например, привыкнуть к их образу жизни. От лагеря На Тембы тропа буквально обрывается к реке. Приходится сползать по веревочной лестнице. Две бамбуковые жердочки, заменяющие мост, дрожат то ли от толчков бешено несущейся реки, то ли от невольно передающейся вибрации ног. Затем чуть ли не на четвереньках ползем вверх по склону. Солнце вытапливает из организма последние капли влаги, мельчайшая пыль, смешиваясь с потом, покрывает все тело грязевой маской. Тропинка, забравшись на высоту, достаточную для того, чтобы не собрать костей в случае падения, жмется к прижимам, заросшим бамбуком. Берусь, желая подстраховаться, в одном месте за бамбуковое дерево и тут же теряю равновесие. Чья-то «заботливая» рука, оказывается, уже успела его подрубить. Выручает рюкзак, он прикрывает спину, и я шлепаюсь на тропинку, умудрившись выбрать единственный дециметр грунта, который не ощетинился острым бамбуковым колышком. Бормоча про себя слова благодарности всем небесным святым, спешу догнать ушедшего вперед Мысловского. А навстречу за очередным грузом, смеясь каким-то забавным историям, которые они успевают рассказывать на ходу, вприпрыжку несутся ледовые портеры. Они элегантны и пластичны в движениях, как молодые горные козлы. 
Долина реки Тамур *** На карте места, где мы находимся, обозначены кружочками и имеют названия Торонтан, Тсерам, Рамзе, Октанг. На самом деле это совершенно безлюдные высокогорные ячьи пастбища. Подлесок здесь практически исчез, но зато среди изломанных ветрами хвойных деревьев розовеют стволы рододендронов. Вся земля устлана мягким мхом, забирающимся и на огромные валуны, и даже на ветви деревьев. Подобные картины мне доводилось видеть прежде лишь в фильмах-сказках. Причем заколдованный лес не так уныл, как кажется на первый взгляд. Щебечут птицы, говорливые ручейки проложили себе дорогу среди мягкого мха, время от времени взору открываются целые поляны нежно-лиловых примул. После джунглей эти места кажутся идиллическими. Да и спешить, к сожалению, некуда. Не меньше половины грузов пока позади. И поэтому на пару дней мы остаемся в первом из этих урочищ — Торонтане, дабы контролировать и быстрее выталкивать грузы наверх Так уж получилось, что все эти дни мы делим палатку с Мысловским. В походе с Эдуардом Викентьевичем легко — он удивительно ловко находит выход из бытовых неурядиц, а уж по части приспособления любого подручного материала к нуждам путешественника ему, пожалуй, нет равных. Одинаково удачно удается ему, заведующему кафедрой Московского института приборостроения, изготовить комплект кухонной посуды из консервных банок, выжать последние ампер-секунды из отслуживших свой век батареек или настроить радиостанцию на связь с передовой группой или Катманду. Я, как стажер, выполняю при этом сугубо нетворческую работу: натягиваю антенну, прилаживаю аккумуляторное питание или кручу ручку генератора, в просторечии именуемого «солдат-мотор». Есть у Мысловского и еще одно замечательное качество. Как и положено профессору, он знает, кажется, абсолютно все. И щедро делится своими знаниями с окружающими. Отсидев несколько дней в Торонтане и выпихнув наверх необходимые в первую очередь грузы, номера которых нам по рации диктуют Мерный и Ефимов, мы с Мысловским отправляемся в путь. Поднявшись за день на один километр — до высоты 3800 м, мы оказываемся в Тсераме. Это верхняя граница зеленой зоны, или, попросту говоря, леса. Дальше — альпийские луга. Но и здесь уже деревья — низкорослые, изломанные ветрами. А в распадках — прекрасные поляны, террасами поднимающиеся вдоль реки. На одной из них нас ждет приятный сюрприз — сюда спустилась отдохнуть передовая группа, правда, без своего руководителя Иванова. Миша Туркевич угощает отменным борщом собственного изготовления и потчует рассказами о походе группы к базовому лагерю. В районе первой ночевки на леднике ребята, по его словам, обнаружили труп носильщика. Судя по всему, прошлогодний. Рядом с останками этого молодого местного парня лежал в ножнах нож — кукри, непременный атрибут непальского крестьянина. Кто он, отчего умер? Этого никто и никогда, очевидно, уже не узнает. Ребята могли лишь предположить, что он — один из портеров испанской или французской экспедиции 1988 года. Беднягу завернули в пластик и заложили камнями. Все, шутки кончились. Мы вступили в прекрасный, но жестокий мир высокогорья. Мир, враждебный человеку, не прощающий слабости и беспечности, таинственный и оттого притягательный. *** Можно встречать Новый год без елки, даже отмечать день рождения без виновника, но как непривычно праздновать 8 Марта без женщин! А именно этот день на дворе. Развели огромный костер и предались пустой, но такой милой сердцу болтовне о доме. Правда, так уж мы, советские люди, наверное, устроены, что через несколько минут разговор переходит на темы политические. Нас очень волнует все, что происходит в стране. А информация доходит отрывочная. Тяжелые «Спидолы» больше подходят для колки орехов, чем для приема радиопередач. Ни «Маяк», ни другие программы Всесоюзного радио здесь практически не ловятся. Только радиостанция «Свобода» настырно пробивается сквозь треск эфира. Прошел ровно месяц с того момента, как большинство из нас покинуло Москву. Как же далеки мы теперь от нее! Даже небо здесь кажется не тронуто цивилизацией — ловлю себя на мысли, что уже несколько недель не видел ни одного самолета. Когда-то по этим местам проходил Николай Рерих, пытаясь отыскать в предгорьях «Канчен-жунги», как он ее называл, вход в Шамбалу, таинственную страну тибетских мудрецов. Американец Дюренфурт, едва ли не единственный альпинист, удостоенный золотой олимпийской медали, в начале 30-х годов пытался отсюда штурмовать гору. И, наконец, в 1955 году здесь ставила свои палатки экспедиция англичанина Чарльза Эванса. Именно этим смельчакам и покорилась впервые Канченджанга. Книжка Эванса была для нас настольной в течение последних двух лет. И вот мы все видим наяву. Не знаю, как для кого, а для меня это большое везение. Я прекрасно отдаю себе отчет, что если прочие места в команде распределены более или менее объективно, то на моем месте могли оказаться десятки и сотни людей, владеющих и английским, и радиоделом гораздо лучше, чем я. В том числе и журналисты. 
Банановая роща может встретиться всего в неделе ходьбы от вечных снегов Канченджанги
На следующий день, добравшись до Рамзе, узнаем, что 8 Марта здесь отметили в более торжественной обстановке. В специальной палатке-столовой был накрыт торжественный ужин. Среди носильщиков, принесших грузы, — о чудо! — оказалось несколько девушек. Одну из них решено было пригласить в качестве «рождественской елки» за стол. Затея кончилась плохо. То ли доктор, на которого было возложено, ответственное поручение, плохо объяснил доступными ему средствами суть праздника 8 Марта, то ли девушка привыкла отстаивать свои права знакомым ей способом, но к столу Валера вернулся один, смущенно держась за щеку. Молчаливый Гриша Луняков, один из немногих холостяков в экспедиции, счел, что свершившееся — явный признак коварства всего женского пола в целом, и начал обходить палатки участников с одним наказом: «Всем явиться к столу в парадных рогах!» ***
жүктеу/скачать 7.34 Mb. Достарыңызбен бөлісу:
|
