Два «КамАЗа», загруженные доверху, зафырчали и поползли в сторону Шереметьева. Первые метры в направлении Канченджанги.
Аэрофлот в Непал не летает.* И это доставляет массу неудобств. Во-первых, неизбежна пересадка, а вместе с ней и перевалка груза. Во-вторых, участок от Дели до Катманду надо оплачивать уже в валюте. Учитывая эти обстоятельства, а также то, что Канченджанга расположена на самом востоке Непала, было решено везти и груз, и участников самолетом до Калькутты, а оттуда автотранспортом переправить всех в Биратнагар. Так, казалось, дешевле и короче.
Уладить же все формальности с таможней, министерством туризма и бюро путешествий «Аннапурна треккинг», взявшимися обеспечить переноску груза в базовый лагерь, нанять высотных носильщиков — шерпов — и кухонный персонал, закупить для экспедиции керосин и недостающие продукты должна была передовая группа в составе Мысловского, Иванова, Калимулина и меня.
Самолет наш улетал по расписанию поздно ночью, а до того мы должны были сдать экспедиционное имущество на грузовой склад Шереметьева. Наше желание быстрее отделаться от этой операции и начать личные сборы не совсем совпадало с планами грузовой службы. Внутри «полностью автоматизированного», построенного и оснащенного западногерманской фирмой склада сначала долго не могли найти таинственную Машу, которая ведает контейнерами. Когда она наконец появилась, начался обед у пограничников, чему мы легкомысленно не придали значения и загрузили отведенный контейнер до верха. Появившийся после приема пищи прапорщик, поковыряв в зубах, милостиво разрешил вытащить из битком набитого ящика только половину груза.
Непал – страна искренне верующих и необычайно трудолюбивых людей. Кольца буддистской ступы символизируют ступени восхождения человека
к совершенству
Ступеньки террасовых полей – результат кропотливой многовековой работы
Когда кто-то из нас возмутился, прапорщик, не повышая голоса, объявил, что еще одно слово — и выгружать придется весь контейнер.
Все было загружено, опечатано и удостоверено документами лишь к шести вечера. Через три часа нам надлежало быть в Шереметьеве, но уже с личными вещами.
Я до сих пор удивляюсь, как умудрился уложить походный рюкзак и «банан» с фотоаппаратурой за считанные минуты. В положенный срок вся наша четверка в сопровождении родственников и друзей стояла в хвосте длиннющей очереди летящих до Дели. Билеты и паспорта — на руках, а в потрепанном рюкзачке Мысловского плотно уложены пачки долларов — всего около 150 тысяч. Таможенник, когда Эдуард Викентьевич подал ему декларацию, чуть за голову не схватился и на предложение руководителя выложить всю сумму для проверки на стойку испуганно замахал руками: «Да что вы, никому не показывайте». С этого момента, осознав серьезность ситуации, мы с Ивановым тенью следовали за новоявленным инкассатором, оберегая экспедиционную казну от возможного посягательства.
Движение в Непале – левостороннее, а основной транспорт – велосипед
Наличие солидной суммы, прощальные объятия провожающих, число которых наводило на мысль о несанкционированном митинге, и, наконец, осознание того, что вот он — порог, к которому мы все шли два года, сложилось в представление о собственной значимости, почти государственности наших персон.
Однако когда до стойки, где регистрировали билеты, оставалось всего несколько шагов, миловидная девушка почти ласково произнесла оставшимся: «Все, мест больше нет». Вначале это показалось шуткой — где это видано, чтобы на международные рейсы не было мест для пассажиров, в билетах которых значится «О’кей»?
Цветочные гирлянды – традиционное украшение и мужчин,
и женщин в праздничные дни
Девушка, однако, не шутила. Терпеливо, как больным детям, она объяснила, что произошла «перебронировка» — компьютер продал 137 билетов на 132 места. Случается ато, мол, сплошь и рядом, виноватых тут нет — в самом деле, смешно же наказывать компьютер. Так что нам предлагается ехать домой и встать на «лист ожидания». В ближайшие же дни Аэрофлот отправит нас по маршруту. И вообще, служба посадки на самолет не отвечает за действия коммерческой службы, а та, естественно, в такое позднее время уже не работает. Мы что-то пытались объяснить, произносили какие-то слова вроде: «Два года... экспедиция... Канченджанга...»
Вот он – Катманду, древний таинственный и щедрый город
А в зале единственного московского международного аэропорта начиналась обычная ночная жизнь. Устраивалась в креслах спать не улетевшая группа африканских студентов, надували резиновые матрацы и ставили ночные горшки для детей дружные семьи немцев, эмигрировавших в ФРГ.
Нам стало стыдно за свою назойливость, и мы отступили.
Ведь не на полу же, в самом деле, ночевать будем — доберемся домой, а завтра что-нибудь придумаем.
Весь следующий день прошел у телефонов в нервном и тщетном ожидании команды «вылетать». И только 3 февраля многострадальный коллектив погрузился наконец на борт широкофюзеляжного ИЛ-86 — красы и гордости отечественной гражданской авиации, дав строгий наказ 24 оставшимся альпинистам быть в день отправки рейса на Калькутту, 8 февраля, в первых рядах.
До Катманду мы добрались лишь 5 февраля, малодушно оставив «на возвращение» экскурсию по Дели и использовав день пересадки на то, чтобы ликвидировать хронический недосып последних предэкспедиционных дней. В аэропорту, названном в честь дедушки правящего короля Трибхувана, нас встретили ребята из киногруппы: оператор Евгений Голубев, высотный оператор Леонид Трощиненко и сам Валентин Венделовский — режиссер и сценарист фильма «Восхождение на Канченджангу».
Перекусив в гостинице «Гаутам» по-советски консервами, прихваченными из дома, и местной редиской да стебельками чеснока, которые добросовестный Голубев с остервенением отдраил мылом под горячей водой, мы рванули осматривать неведомый и загадочный город.
По улицам, не шире средневековых переулков Таллинна, Зальцбурга или Триеста, шли, ехали на велосипедах, толкали груженые тележки люди. Кроме того, они стояли, сидели или даже лежали в бесконечной анфиладе комнат первого этажа, в которой помещались лавки и которую отделяла от улицы лишь воображаемая линия пересечения стены с полом, являвшимся продолжением мостовой. Стен, окон и дверей у этих помещений не было.
Плотность толпы на квадратный метр превышала, по-моему, данный показатель для ялтинского городского пляжа в разгар сезона. Мо это не мешало продираться сквозь нее небольшим «Тойотам» и «Хондам», водители которых, естественно, давили больше на клаксон, чем на акселератор. Добавьте к этому несмолкающий треск велозвонков и дудок, обрывки транслируемой по радио довольно заунывной для постороннего уха музыки, беспрестанный щебет голосов и мычанье коров, прогуливающихся в надежде поживиться чем-нибудь лакомым у зеленщиков, — и вы получите представление о звуках торговой улицы Катманду.
Но вот что уж совершенно невозможно описать — это запахи. Настоянные в течение многих веков, они сочетали в себе аромат всех возможных специй и пряностей, фимиам курящихся благовоний перед миниатюрными храмами-чайтьями и ступьями, которыми столица Непала уставлена, будто Москва аппаратами с газировкой, характерный запах ореха бетеля, который непальцы постоянно жуют, и просто зловоние помоек и нечистот, которые естественны в городе, не имеющем канализации.
В тесноте городских кварталов Так «растут» бамбуковые флейты
всегда есть место и для богов
Туристский сезон еще не начался, и европейцы были нарасхват. Нас буквально раздирали на части продавцы ярких тибетских ковров, которыми были завешаны не только лавки, но и снизу доверху фасады четырех-, пятиэтажных кирпичных домов, уличные торговцы сувенирами, многозначительно достававшие из-за шиворота рубахи или из штанин нехитрые подделки под старину с таким видом, будто они только что выкрадены из королевского дворца, а то и просто какие-то темные личности, предлагавшие купить свежий гашиш, обменять доллары на рупии или приобрести феноменальные самоцветы. Клянусь, если бы не Эдик, я бы попался на удочку первого же коммерсанта.
— Не показывай интереса, не останавливайся, а главное, ничего не бери в руки, — советовал мудрый Мысловский. — Иначе будет ходить за тобой неделю, спать у гостиницы и в конце концов сбудет тебе статуэтку Будды из прессованной ячьей кости, выдав ее за натуральную слоновью.
Я не хотел, чтобы мне всучили ячью кость вместо слоновьей, а потому засунул руки в карманы и на беспрестанное обращение: «Лук*, сэр» туманно отвечал: «Туморроу»**.
Прошло несколько часов шатаний по центру города, прежде чем я начал разбираться в обрушившихся впечатлениях.
Во-первых, я убедился, что туристические проспекты не врут и Катманду — действительно город-музей. Только как бы музей наоборот. В европейских все достопримечательности хранят внутри и допускают к ним любителей искусства только в определенные часы. В Катманду же все как бы вывернуто наизнанку — вся резная, лепная, тесаная и рисованная красота покрывает фасады домов и храмов. Любуйся ею сколько хочешь, хоть 24 часа в сутки. И бесплатно. Деньги берут лишь за то, что фотографируешь людей. Стоит навести камеру на чумазых, но беззаботно улыбающихся детишек, как они обступают тебя и тянут ладошки, старательно выговаривая: «Уан рупии***, сэр». Своеобразная такса за съемку. А если в объектив попадают взрослые, то они, попозировав, посылают к снимавшему одного из многочисленных ребятишек, неизменно вертящихся вблизи родителей.
В этой стране не выбрасывают ничего.
Из старой автомобильной покрышки получается чудесный гончарный круг
Во-вторых, я нашел, что Катманду — город радушный. Удивительно, но за пять месяцев пребывания в Непале я ни разу не был свидетелем драки, ссоры или просто перепалки. Даже в автобусах, которые непальцы облепляют, будто рои пчел, повисая на подножках, бамперах и залезая на крышу, не услышишь родного: «Куда прешь!»
К тому же, и это было мое третье открытие, они искренне любят ближних. И не только людей, но и окружающих их прочих живых созданий: священных коров и вовсе не священных, но тоже желанных в любой непальской семье волов, коз, кур, собак и так далее. Вся жизнь, согласно индуистскому мировоззрению, цепочка превращений-инкарнаций. И никто не знает, кем ему уготовано возродиться в следующей жизни. Так не поднимаешь ли ты, к примеру, руку на троюродного дядю жены, стегая непослушную свинью, норовящую перекопать своим рылом весь огород?
Но более всего непальцы неравнодушны к богам. Их в стране с 14-миллионным населением насчитывают... около 21 миллиона. И так тесно переплелись здесь буддизм и индуизм, что обитатели королевства с одинаковой почтительностью относятся и к тем, и к другим божествам. Утром, прежде чем накормить мужа и детей, непальские женщины обходят ступьи и чайтьи, чтобы поднести слоноподобному Ганешу, многорукому Вишне или загадочно улыбающемуся Будде комочек риса, сдобренного соком из алых ягод, положить перед божком несколько цветочков и получить благословение на день, поставив себе на лоб тику — точку из сока тех же ярко-красных ягод.
***
Ни по одной столице мира не довелось мне столько ходить пешком, как по Катманду. Несколько дней подряд сновали мы из конца в конец города, улаживая уйму дел: из офиса «Аннапурна треккинг» в банк, оттуда в министерство связи — получить разрешение на пользование радиостанциями, затем в министерство туризма — за пропусками в район Канченджанги, в посольство — на беседу...
Туризм – одна из основных статей валютных поступлений Непала
Наконец все бумаги выправлены, разрешения получены, и к нам прикрепили офицера связи. Он предписан правилами организации восхождений. Официально главная его задача — помогать разрешать все возможные конфликты и быть переводчиком в тех местах, где не удается объясниться на английском. А неофициально? Кто ведает, какие задания
получает офицер полиции в государстве, которое до 1960 года было закрыто для иностранцев?
Радж Ганеш Рай — так представился нам ладный молодой человек в военной форме цвета хаки и воинственно сдвинутом набекрень темно-малиновом берете. Держался он уверенно, несмотря на молодость. Мы договорились, что он нагонит нас в Биратнагаре, уладив дела на основном месте работы — в королевской полицейской академии, где преподает историю и основы криминалистики.
Наконец 10 февраля наш авангард двинулся в путь. Микроавтобус «Тойота», в который, помимо нас, загрузился с немалым киношным грузом Трощиненко, покружил по городу, выбрался на перевал, отделявший долину Катманду от внешнего мира, и начал извилистый спуск к тераям — плоской равнине, вытянувшейся вдоль южной границы Непала. Главная дорога страны — это одновременно и центральная улица для бессчетных деревень, прилепившихся к склонам холмов, изрезанных усердными крестьянами от основания до макушки.
Горообразование Гималаев прошло во многих местах так, что складки пластов вывели воду на вершины холмов, откуда она стекает многочисленными ручейками, а то и ниспадает водопадами. Драгоценная влага перераспределяется через сложную систему арыков и канавок по крошечным террасам полей.
И точно так же, как сотни лет назад, непальский крестьянин вручную, а в лучшем случае — на быках обрабатывает свои наделы. Когда земля окончательно истощается, селяне выжигают поросший деревьями участок склона и нарезают на нем уступы новых террасок, выкладывая в качестве подпорок каменные стенки.
Какая-либо механизация, труд большими коллективами здесь просто невозможны. Не помню, кому из нас пришла в голову озорная мысль, с которой все согласились: самый верный способ подорвать экономику Непала — ввести здесь колхозы.
От Катманду до Биратнагара — всего около 350 километров, но дорога занимает не менее десяти часов. Сначала разогнаться мешает горный серпантин, обгонять на котором медленно ползущие грузовики просто опасно, а лотом, уже в тераях, — бесконечные, словно на демонстрации, толпы народа, хаотично перемещающиеся по шоссе, не считаясь с элементарными правилами дорожного движения.
Непальские дороги — это особый мир.
Владычествуют на них огромные, мощные и непривередливые грузовики «Тата» индийского производства. Починка этих дизельных монстров, производимых по лицензии «Мерседеса», происходите любой деревенской кузнице, где могут выковать лопнувшую рессору или полуось, а также разрисовать борта и кабину грузовика яркими рисунками на сюжеты эпоса «Рамаяна» или изображениями богов. Сзади обязательная надпись: «Хорн плиз»*.
Дешевые серебро и самоцветы, резные маски, бронзовое литье, ковры и пестрая тибетская одежда – излюбленные сувениры посетителей из Европы и Америки
Надо сказать, это не пустая формальность, вроде «Не уверен — не обгоняй». Грузовик, являющийся предметом гордости владельца, то и дело вылезает на середину дороги. Радость, переполняющая жизнерадостного водителя оттого, что он ведет такую красивую и величественную машину, на которую оглядываются все прохожие, мешает ему посматривать в зеркало заднего вида. Поэтому клаксон — единственное средство, способное заставить его посторониться.
Слово «грузовик» также весьма условно применительно к этим машинам, поскольку сверху, на мешках с поклажей, обычно располагаются десятка два пассажиров, оживленно обменивающихся репликами с неудачниками, бредущими пешком. Благо скорость позволяет не только донести до собеседника смысл фразы, но и выслушать ответ.
С поправкой нужно воспринимать и местные автобусы, крыша которых, как правило, забита различным грузом. Однажды я был свидетелем, как на огороженную мешками площадку на крыше старательно загоняли целое стадо коз, отправляемых, очевидно, на продажу.
Грузовики и автобусы в Непале — это не просто транспортные единицы, это целые автопредприятия со своим штатом. Возглавляет их водитель, функции старшего механика выполняет его сменщик, а на нижней ступени иерархии стоят так называемые «махалы» или «свистуны». Они внимательно следят за тем, как наполняется автомашина, утрамбовывают в случае надобности грузы и тела, взимают плату за проезд, пробираясь даже на ходу с внешней стороны автобуса, цепляясь при этом рукой за стойки и переставляя ноги по тонкому ранту обшивки. Когда же автобус или грузовик протискивается по узким улочкам или дает задний ход, эти мальчишки идут с обеих сторон и свистом корректируют действия шофера. Один свисток — дать чуть вправо, два — чуть влево. Способные мальцы рассчитывают на то, что когда-нибудь сами сядут за руль красочных машин, а эта работа в условиях Непала ценится не меньше капитанства в морских державах.
Второе по популярности транспортное средство — повозки. К арбе с огромными колесами приделана спереди длинная слега, кончающаяся поперечиной. Поклажа распределяется таким образом, что перекладина опускается точно между головой и горбом пары волов и держится в этой выемке за счет давления. Эта в общем-то заурядная колымага преображается в праздничные дни, К выкрашенным в красный цвет рогам волов прикручиваются проволокой «колокольчики» громкоговорителей, на повозку ставят аккумулятор, если судить по размерам, как минимум с танк, и магнитофон.
Пашупатинатх — священный храм последователей бога Шивы. Самое таинственное место в Катманду — неиндуистов внутрь не пускают.
Говорят даже, что редкие смельчаки иноверцы, отважившиеся забраться внутрь, назад не возвращаются...
Пашупатинатх стоит на берегу священной Багмати – притока Ганга. Река – символ жизни. В нее сбрасывают пепел от сжигаемых, согласно индуистской традиции, покойников
В ней же совершают индуистки ежемесячное ритуальное омовение
Если ревом разрывающегося клаксона забывшуюся «Тату» еще можно согнать на обочину, то быков-меломанов, оглохших от любимых песен хозяина, свернуть с магистрального пути таким образом не удается. Их можно обогнать, только выехав на встречную полосу движения. А по ней тянется бесконечная вереница крестьян с мотыгами на плечах, странников в грязно-белых или клетчатых юбках, с огромными посохами, обходящих святые места, женщин в пестрых сари с кувшинами на голове...
И становится ясно, почему непальские «дальнобойщики» предпочитают ездить ночью. На дороге и прохладно, и пустынно. И только сверкнут у обочины красные угольки — это лиса или обезьяна вышла на ночной промысел.
***
Кажется, что шлагбаум, отделяющий территорию Непала от нейтральной полосы, поставлен «для мебели». Нескончаемые потоки пешеходов, велосипедистов и велорикш огибают полосатую жердь, не вызывая никакого интереса полицейских, мирно беседующих в тени. Но стоит появиться корове, как спокойствию блюстителей порядка приходит конец. Одному из них приходится вылезать из благословенной тени и, отвязав веревку, пропускать животное в заграничный вояж. Что поделаешь — за неуважение к рогатой скотине в индуистском Непале можно, как говорится, и «срок схлопотать». А за преднамеренное убийство получить «по полной программе» — 33 года.
Европейцы в Биратнагаре — явление крайне редкое, и потому мы вызываем внимание даже большее, чем корова-интуристка. Присоединившийся к нам поутру офицер связи бросает пограничнику короткую фразу на непали, из которой мы можем понять лишь «инспектор Ганеш Рай», и тот вытягивается в струнку, старательно оттопырив пятерню передо лбом. Нам разрешают без виз перейти на индийскую территорию.
Нейтральная полоса облюбована менялами, устроившимися на деревянных ящиках и прижимающими босыми пятками стопки замусоленных ассигнаций. Рай на правах хозяина усаживается в кузовок первого же велорикши и предлагает нам сделать то же самое — сахибам не пристало бродить пешком под февральским солнцем.
Приходится нарушить строжайший запрет посольства. Метров двести по извилистой дорожке — и прибываем к индийскому контрольно-пропускному пункту.
Первый, кого мы замечаем в толпе, — Николай Черный. На нем лица нет. Почти двое суток добиралась руководимая им команда из Калькутты до Джагбани — деревушки на индийской территории. Ребята не спали, вымотались, но, главное, столкнулись с двумя неразрешимыми проблемами. Во-первых, груз, доставленный грузовиками, не выпускает индийская таможня — нет накладных, отправленных отдельным нарочным. Из Калькутты он выехал одновременно с багажом, давно должен быть, но словно сквозь землю провалился.
А во-вторых, делегацию не пропускают через границу. Оказывается, Джагбани закрыт для пропуска иностранцев. Вот уже два года этот район штата Бихар объявлен запретной зоной. Начальник погранпункта предложил экспедиции немедленно покинуть территорию Джагбани, а на всякий случай запретил фотографировать.
Не в том ли заключена причина ограничений, что мы оказались в краю вопиющей нищеты?
На краю сточной канавы сидит молча на корточках голый ребенок с вздувшимся рахитичным животом. И столь же беззвучно выползает из него слизь какого-то ядовитого цвета. Поражает же меня даже не это страшное зрелище, а безучастность прохожих, мысленно уже, очевидно, поставивших крест на этом живом пока существе.
Тем временем наша группа обрастает любопытными. Широко открыв глаза и разинув от напряжения рот, люди, спешившие несколько минут назад по своим делам, жадно вслушиваются в непонятный разговор невиданных в здешних местах белых людей.
Из переговоров с начальником погранслужбы — толстым усатым индийцем, облаченным по случаю зимы в темную суконную форму, выясняем, что разрешение на переход границы может дать только суперинтендант района, который должен получить на это благословение начальства штата. Направляемся на почту — единственное место, где есть телефон. По пути группа сопровождающих, совершенно забывших про свои дела, вырастает до размеров настоящей толпы.
На почте расталкиваем спящего телефониста, и он судорожно начинает накручивать ручку телефона, оставшегося, по-видимому, в наследство еще от англичан. Праада, нас, привыкших пользоваться такой же допотопной связью на необъятных просторах российской глубинки, подобной техникой не удивишь.
Наконец радостный телефонист вручает мне трубку.
Йоги у врат Пашупатинатха не лишены коммерческой жилки:
требуют платы за каждую фотографию
Вежливый голос на противоположном конце провода осведомляется на чистейшем английском языке, в чем дело. Объясняю не менее вежливо, что официальная делегация СССР столкнулась с неожиданной проблемой — ей мешают покинуть территорию Индии. Суперинтендант просит пригласить начальника погранслужбы. Сбегать за ним вызываются сразу же несколько человек. Но гонцов, очевидно, подстерегают на пути непреодолимые препятствия — ни один из них не возвращается, нет и офицера.
Достарыңызбен бөлісу: |