Книга написана не спортсменом-альпинистом, а профессиональным журналистом Василием Сенаторовым, который в этой экспедиции оку­нулся во все перипетии альпинизма

Вот так откровение! Не зная, что сказать, молча рас­ходимся по своим палаткам.

А на следующее утро я становлюсь свидетелем сборов руководителя и его заместителя к выходу наверх. По их словам, они собрались инспектировать высотные лагеря. Но по глазам и обрывкам фраз секретничающего началь­ства я понимаю, что они собираются штурмовать гору.

Николаю Дмитриевичу Черному не повезло на Эвере­сте. Сначала заболел, а когда поправился, Москва запретила дальнейшие восхождения. И словно заноза сиде­ла в сознании мысль, что в его биографии так и не было восьмитысячника. Была Мак-Кинли, существует маршрут «На пик Коммунизма по-Черному», и имя в альпинизме знатное, но — нет в душе покоя.

А тут — такое искушение. И хотя уже полсотни, но здоровье отменное, форма боевая — он регулярно бегает лыжные марафоны. Погода превосходная. Дорога наверх проложена, веревки идут почти до вершины, кислорода занесено достаточное количество.

Правда, в лагере никого нет. Случись что, и... Но эту мысль можно отогнать, да и не новички они с Мысловским.

Владимир Балыбердин, Зинур Халитов и

Григорий Луняков на Южной вершине. Тепло!
А Эдуард Викентьевич? Что двигало им в тот момент? Желание поддержать друга? Собственное честолюбие? Наверное, все вместе. И, конечно, настоящий альпинистский азарт. Сколько можно дразнить себя видом горы, одно присутствие которой в поле зрения возбуждает желание добраться до ее вершины? Правда, есть еще ответственность за экспедицию. Но пока придет Иванов, который бы, конечно, осудил это мальчишество, они уже сбегают на гору и вернутся, доказав себе, что есть еще порох в пороховнице. Им не нужна слава, не нужно паблисити. Гора нужна им самим.

За один день 21 апреля они дошли до II высотного лагеря. А я целый день слонялся по базовому лагерю, не зная, чем себя занять. Дождавшись наконец вечера, ныр­нул в спальник, но сомкнуть глаз в ту ночь мне так и не удалось. Ударивший с заходом солнца ветер был такой силы, что, казалось, еще чуть-чуть, и палатка взмоет над ледником Ялунг. В темноте я представил себя Нильсом. летящим со стаей диких гусей, в которых транс­формировались палатки, и это окончательно лишило сна. Проклиная все на свете — журналистское любопытство, Канченджангу, мороз и ветер, я вылез из уютного спальника и начал проверять оставшийся на мое попечение лагерь. Но храбрости хватило лишь на две-три ближайшие палатки. Рассудив, что если они стоят, то остальные, очевидно, тоже, я поспешил юркнуть в свое брезентовое пристанище. Попытка читать успеха не принесла — даже сквозь двойную ткань ветер гасил свечу. Так и долежал я до утра, прислушиваясь к вою урагана и грохоту ночных лавин.

На удивление, лагерь почти не пострадал. Только вдвое короче стал красный советский флаг, из которого потоком воздуха выщипало нитки, а состоящий из двух треугольников флаг Непала превратился в размахренный квадрат.

Услышав, что он не один, откуда-то выполз и бледный Хира-Тапа. Ему тоже было не до сна в штормовую ночь.

Гигантские карнизы на гребне Средней вершины

Александр Шейнов и Василий Елагин на Главной вершине

Решающий момент наступил 23 апреля, когда они за один день маханули в V лагерь на западном направлении. Здесь ветераны, окончательно уверовав в свои силы, пере­стали темнить и сказали, что решают сейчас, куда идти лучше — на Главную или на Ялунг-Канг.

Никогда я еще не был в таком дурацком положении. И, каюсь, слабый я человек, сообщил в Тсерам, что Мыс­ловский и Черный собираются совершить восхождение.

Это известие повергло «народ» в состояние шока, из которого первыми вышли «бескислородники». «Ага, — торжествующе взвились они, — вот ваш кислород: с ним и возраст нипочем!» Их противникам ничего не остава­лось, как молить бога, чтобы двойка образумилась и вернулась.

Обо всем этом не знали только Иванов и Ефимов, бывшие в это время на пути в базовый лагерь. А когда узнали, то слов у них не нашлось. Бедный Иванов, только что переживший битву с командой, не ожидал подобного удара под дых.

Я не знаю, чем бы завершилась эта эпопея, не потеряй Черный очки. Они соскользнули где-то с шапки. Поначалу это не остановило связку. И только в V лагере Коля почув­ствовал, что дело грозит снежной слепотой. Правда, пока его спасал вязаный шлем, который он нахлобучил задом наперед, предварительно проделав две дырочки для глаз. Но Черный прекрасно понимал, что мера эта вынужденная и рассчитана лишь на короткий срок.

На утренней связи 24 апреля он сказал, что они попьют чаю и пойдут через час на Главную вершину.

—Тебе что, мало примера Христо Проданова?^* — твер­дым голосом начал убеждать беглецов старший тренер. — Вдумайтесь: кроме вас — на горе никого.

—Ты понимаешь, Валя, — как обычно философски парировал Черный, — веревка вниз, веревка вверх — какая разница, куда идти.

—Вы ставите под удар судьбу экспедиции, — чеканит Иванов. И только дрожь микрофона в руках выдает, каким усилием воли дается ему сталь в голосе.

—Делайте, что хотите, — в сердцах бросает Иванов и уходит со связи.

Я беру бинокль и иду на наблюдательный пункт, откуда видно палатку в V лагере. Проходит немало времени, преж­де чем от нее отделяются две точки. Благоразумие победило — они уходят вниз.

***

Второй группой руководит Елагин. Под его началом Коротеев, Балыбердин, Луняков и Халитов. Они стартуют на день позже с Южной вершины и, пройдя три пика, спускаются на ночлег в V лагерь между Главной и Ялунг-Кангом, оставленный в это утро пятеркой Бершова. На следующий день по гребню выходят на Ялунг-Канг и тоже уходят вниз.

Такова диспозиция. Оставшиеся участники поделены на две группы. Командиром одной назначен Пастух, другой — Арсентьев. Их задача — поддержать и подстраховать траверсантов.

Первой на гору уходит пятерка Пастуха: Богомолов, Каратаев, Можаев и Хайбулин.

— Надо же кому-то и это делать, — смирившись со своей судьбой, — говорит мне Витя Пастух перед уходом. — А у меня, как показывают психологические тесты, между прочим, повышенное чувство долга. В детстве я занимался легкой атлетикой, прыгал в высоту. И даже выше своего роста. Но здесь, видно, выше себя не прыгнешь...

Далее произойдет следующее. Они восстановят V ла­герь на центральном направлении и 29 апреля сделают «крест»: Каратаев, Можаев и Пастух взойдут через пере­мычку на Среднюю вершину, спустятся вниз и поднимутся вместе с Богомоловым и Хайбулиным, который почти весь путь будет идти без кислорода, на Главную Канченджангу.

Так и получится, что после восхождения Сергея Богомо­лова все до единого члена команды побывали хотя бы на одной из вершин. Такого в истории Гималаев еще не было.

***

Следом за ними на Западную вершину Канченджанги (это второе название Ялунг-Канг) взошла шестерка Арсен­тьева: ДедиЙ, Клинецкий, Сувига, Шейнов и ХрищатыЙ. Трое последних совершили подъем без кислорода. Одиннадцать человек за один день! Такого в здешних горах тоже не видели.

Погода 1 мая выдалась на удивление праздничная. С раннего утра все оставшиеся в базовом лагере блокировали палатку Мысловского. Мы перебрасывались ничего не значащими фразами, подставляли, сняв пуховки, бока утреннему, но довольно жаркому солнцу, поглядывали сквозь черные стекла очков на сверкающие в ультрамарине главы Канченджанги, но все наше внимание было прикова­но, конечно, к черной коробочке радиостанции. «Нокиа» равнодушно помалкивала, не подозревая о море чувств, бушевавшем в наших душах. И не из-за того, что траверс должен стать кульминацией экспедиции. Нет. Первый всплеск эмоций произошел в период групповых восхож­дений. Второй — во время отбора траверсантов. Сама мысль о траверсе означала, что мы вблизи цели, что скоро смена обстановки, возвращение вниз, туда, где тепло и зелень, где существуют запахи, журчат ручьи, где живут люди. Мы все уже порядком устали в гостях у богов.

Однако именно траверс должен был стать кульминацией событий на горе, в том числе и по сценарному замыслу киношников, которые суетились, обкладывая ко­мандирскую палатку всеми имеющимися в их распоря­жении средствами — видео- и кинокамерами, магнитофонами и прочей съемочной техникой.

Рядом со мной присел на камень звукооператор Эдик Манукян. Судьба документалиста забрасывала его за дол­гую кинематографическую жизнь в самые разнообразные места. То, что она в итоге привела его на «Могилу Паша», Эдик воспринимал как своего рода расплату за счастье работать в любимом кино. Его печальные от рождения карие армянские глаза с грустью взирали на снежно-ледо­во-скальный пейзаж, совсем не соответствующий обста­новке первомайского праздника.

• 
  Первый раз в жизни встречаю Первомай в пуховке, — признался он.
  

Национальная сборная на крыше гостиницы «Кристалл» в Катманду

Затем разговор зашел о восхождении, и, сами того не заметив, мы скатились на милую сердцу гастрономическую тему.

Сначала обсудили в подробностях воображаемую сервировку стола, а затем приступили к платонической трапезе. Наполнив несуществующие тарелки салатом оливье, маринованными грибами и селедочкой, мы мыс­ленно налили по первой. Когда мы пропустили уже по третьей, с трудом сдерживая слюноотделение, из палатки раздался начальственный окрик крепившегося до поры до времени Мысловского:

— Сенаторов, кончай трепаться, сходи на кухню, закажи и в самом деле праздничный обед.

Приказания начальства обсуждать не принято. И хотя все прекрасно знали, что продукты в экспедиции практически кончились, я поднялся и, покряхтывая, побрел на кухню.

Хира-Тапа встретил меня на пороге грустной улыбкой. Надежда — таинственное свойство человеческой души. И, выдерживая паузу, чтобы отдышаться, — ведь любая про­гулка на высоте 5500 сбивает дыхание, я с внешним без­различием поинтересовался, что Хира собирается готовить на обед.

• 
  Райс, сэр, — развел руками повар.
  
• 
  А с чем? — продолжил я допрос. По тому, что Хира и не собирался сводить руки, я понял, что ни с чем.
  
• 
  Ну а хоть что-нибудь еще есть? — не сдавался я.
  
• 
  Блэкрайс^*, сэр, — последовал ответ.
  
• 
  И все?
  
• 
  Все.
  

Цветы – победителям. Офицер связи Ганеш Мадам Хоулей уважительно

Рай приветствует Анатолия Букреева называют «ходячей

энциклопедией» альпинизма.

Более двадцати лет ведет она

летопись восхождений в

Гималаях. Но даже она была

поражена масштабом содеянного

на Канченджанге
И в этот самый момент «Нокиа» заговорила голосом Бершова. В 10.10 ребята, дружно вышедшие из палатки в 8.00 утра, уже стояли на Главной вершине. Все они ока­зались на ней впервые, а потому провели там около часа, снимая на фото- и кинопленку друг друга и раскинувшиеся внизу горы и долины. Было тепло, и уходить не хотелось.

Еще полтора часа занял переход от Главной до Средней. На спуске с нее они и увидели двигавшихся им навстречу ребят из пятерки Елагина.

Те вышли из V лагеря на южном направлении примерно в 8.45 утра. Халитов, Луняков и Балыбердин отправились в путь, не надевая кислородных масок. И это сразу сказалось на скорости группы. Она сильно растянулась по склону. Тяжелее других было Володе Балыбердину — он здорово израсходовал себя в предыдущие выходы и не успел до конца восстановиться. В 12.10 Луняков, Халитов и Елагин собрались на Южной вершине, а Бэла и Коротеева, сопро­вождавшего его, все еще не было видно. Договорились, что дальше все надевают маски. Двое альпинистов пошли вперед, а Елагин, начавший волноваться, остался ждать отстающих. На это у него ушло почти полтора часа. При таком темпе возникла опасность не дойти засветло до V лагеря на западной ветке. Как мог, Елагин объяснил это Балыбердину и заставил надеть маску.

Тот согласился, но к этому моменту Володя уже настолько устал, что так и не смог в течение всего дня приспо­собиться к скорости группы.

О том, что группа Бершова завершила траверс, мы уз­нали в столовой около трех часов дня. Вот он, долгождан­ный успех! Более месяца добиралась экспедиция до базового лагеря, полтора месяца создавали альпинисты на склонах Канченджанги сеть высотных лагерей, заносили грузы, провешивали веревки. И пусть чуток высокопарно, но от души подвел итог Толя Букреев. Он взял у Сергея микрофон и сказал: «Мы считаем, что это восхождение — дело не только нашей пятерки. Это успех всей экспедиции, всего коллектива!»

А группа Елагина тем временем преодолевала гребень за гребнем, приближаясь к Главной вершине. Оттуда за их перемещением внимательно следила по рации группа Арсентьева, в которой, правда, из шестерки осталось всего четыре человека. Шейнов и Дедий, почувствовав переу­томление после восхождения на Ялунг-Канг, спустились в базовый лагерь. Арсентьеву важно было знать, успеют ли ребята добраться до V лагеря на западном направлении или вынуждены будут заночевать на центральной ветке. В этот выход в их четверке без кислорода шел один Валера Хрищатый. Правда, ребята почти полностью раз­грузили его, да и запасной баллон с редуктором и маской был под рукой. Но Валера был полон желания доказать, что именно он, Хрищатый, сильнейший советский альпинист.

Собственно, еще накануне этого выхода, узнав, что он не попал в группу траверсантов, Валера предложил руко­водству разрешить ему попытку восхождения на Главную вершину из базового лагеря за один день без кислорода. Почувствовав в этом изрядную толику авантюризма и же­лание вновь натянуть на себя одеяло, старший тренер не пошел на поводу у Хрищатого.

К 17.00 стало ясно, что пятерка Елагина успеет на плановую ночевку. Тогда группа Арсентьева и начала спуск на перемычку между Главной и Средней вершинами.

А 2 мая группа Елагина завершила траверс подъемом на Ялунг-Канг. Дело было сделано. Можно было уходить вниз.

К этому моменту эвакуация базового лагеря шла полным ходом. Шерпы, оживившиеся в связи с окончанием экс­педиции, были рады случаю таскать грузы вниз, а не вверх. На месте почти двух десятков «Кемпингов» на «Могиле П́аша» остался пяток палаток— временная ночевка на пути скатывавшихся вниз участников восхождения.

...Синие сумерки опускаются на лагерь, когда в нем появляются пять знакомых силуэтов: Бершов, Букреев, Виноградский, Погорелое и Туркевич. Мысловский дове­ряет Сергею и На Тембе почетную и грустную работу — спустить флаги. Оборванные, выцветшие полотнища, они были свидетелями наших побед и наших неудач, нашей дружбы и наших размолвок. Когда-нибудь они станут экс­понатами музея альпинизма и будут упрятаны под стекло. А пока каждый может подержаться за их выгоревшую размахренную ткань.

Решено, я ухожу завтра вниз. Мысловский и Иванов планируют покинуть лагерь до рассвета, чтобы пройти как можно дальше, а я хочу выйти в дорогу вместе с Бершовым и Туркевичем. Стремление увидеть деревья и траву пересиливает желание дождаться москвичей. Им пред­стоит подстраховать последнюю группу, отправившуюся штурмовать Канченджангу. Это все тот же неугомонный Черный, присоединившийся к нему Ефимов и Карпенко и единственный из наших шерпов, решивших попытать сча­стья на горе, — Анг Бабу. Собственно говоря, его присутствие в четверке и оправдывает всю эту затею.

На вершину из них взойдут трое: Черный, Ефимов и Анг Бабу. Доктора Мысловский повернет с маршрута, когда тому останется идти чуть больше двух часов до вершины. Мотивы этого поступка руководителя вряд ли кому удастся понять.

Чай был допит, рюкзаки упакованы, и даже сочувствие к доктору не могло испортить нашего настроения, вызван­ного окончанием долгосидения на горе. Мы трогаемся в путь вчетвером: Бершов, Клинецкий, Туркевич и я. Вприпрыжку пускаемся по крутому склону «Могилы Паша», а затем приостанавливаемся, оборачиваемся к горе и что есть мочи кричим горящему в утреннем солнце четырехг­лавому исполину: «Прощай, Канченджанга!»

Не знаю, чем это вызвано – то ли врожденной скромностью русского человека, то ли укоренившимся у нас хроническим недоверием к людям, но неистребима некая робость перед собственными достижениями. Особенно присуща эта черта людям интеллигентным и совестливым. Словно боимся мы упреков в подлоге или обмане, если выставим на суд общественности то, что создано вдали от любопытствующих взглядов.

Восемьдесят пять восхождений! Такого не удавалось здесь ни одной экспедиции за всю историю. Это была уже не «альпиниада», а какая-то «гималаиада». Об этом надо было говорить, трубить на весь мир, а наши средства массовой информации, за исключением, пожалуй, «Советского спорта», хранили целомудренное молчание. Да и в спортивной газете, куда информация с горы попадала обрывками, окончательно запутались в том, кто куда сходил, и до сих пор наши советские читатели не знакомы полностью с результатами экспедиции. Такое можем позволить себе только мы. По русской поговорке, «что имеем, не храним».

Конечно, итоги экспедиции могли стать еще более величественными. И траверс без кислорода в тех благоприятных погодных условиях, которые в итоге милостиво подарила сраженная нашим напором Канченджанга, был, очевидно, возможен. И эта мысль до сих пор гложет Валентина Иванова. А отдельным членам экспедиции дает повод упрекать в его рутинерстве, хотя дело тут, конечно, не в личной позиции старшего тренера, а в зарегламентированности мероприятия. План, который сначала обеспечил блистательную победу, а затем, когда планку цели можно было поднять еще выше, стал мешать, сковал по рукам и ногам любые инициативы.

Все мы, повторю, - дети нашего общества. И те победы, и те поражения, которые выпадают на нашу долю, - плоть от плоти образа жизни.

Альпинизм, особенно высотный, гималайский – одна из областей соперничества стран, систем подходов, фирм и отдельных личностей. К нему приковано, может быть, и не слишком широкое, но крайне пристальное внимание. Кто был первым, чья тактика себя оправдала, какое оборудование лучше, у кого было больше сил и воли? – ответы на все эти вопросы, складываясь из разрозненной мозаики в цельную картину, дают в конечном итоге весьма полную характеристику состояния национальной экономики и богатства национального духа.

Экономисты следят за цифрами прироста валового дохода и количеством выплавляемой стали. Простым же людям гораздо интереснее, кто первым полетел в космос, высадился на Луне, выиграл гонку парусников вокруг света или чемпионат мира по футболу.

История безжалостна к нашей стране. Сейчас, когда открылись и еще открываются глаза народа на собственную историю, на нашу «непредсказуемую историю», как с грустной иронией сказал один мой товарищ, мы подошли к чудовищному открытию, что нам следует очень много стыдиться. Той же Германии повезло. «Час ноль» пробил для немецкого народа 8 мая 1945 года. Наш будильник совести зазвонил в апреле 1985 года и все еще звенит – очень уж долгий завод.

Я не за то, чтобы искусственно создавать сенсации, не за парадные отчеты и победный трезвон. Это мы все уже проходили. Но я за то, чтобы воспитывалось в нас уверенное, некрикливое чувство гордости за собственные возможности. Может быть, это чувство и называется патриотизмом?..

Живет вот уже более 20 лет в Катманду мисс Элизабет Хоулей. Очки, строгое платье, аккуратно уложенные волосы – в Западной Европе англичанка вряд ли заставила бы обратить на себя внимание. Иное дело в Непале, где большинство европейцев ходят либо в подчеркнуто спортивной одежде, либо в ярких тряпочках.

Эту деловую леди в альпинистском мире знают все и почтительно называют мисс Хоулей «ходячей энциклопедией Гималаев». Она собирает и хранит данные о всех экспедициях, случавшихся в местных горах. Член редколлегий ведущих альпинистских журналов мира, она ежегодно подводит в своих статьях итоги минувших сезонов.

Мисс Хоулей появилась в гостинице «Кристалл», где экспедиция остановилась в Катманду, на следующий же день после прибытия. И расспрашивала, записывала, сверяла данные несколько часов подряд. Вместо одного стандартного бланка, на котором обычно умещается отчет об экспедиции, она своим убористым почерком исписала полдюжины. А в конце, обычно не щедрая на похвалы, промолвила: «Очень большое дело. Это задает новые масштабы гималайским восхождениям». Затем подумала и добавила: «Но главное, что все прошло на редкость безопасно. Ни одной травмы, ни одного отморожения при таком размахе – это что-то небывалое!»

К тому моменту в Непале с начала 1989 года погибли уже восемь альпинистов. В предыдущем, особенно неудачном, смертей было двадцать четыре. После возвращения в Катманду мы зашли в министерство туризма. Людей, спустившихся с гор, легко узнать по худобе, бородам, длиннющим шевелюрам и темно-бронзовым физиономиям. Лица югославов, которых мы встретили в коридоре двухэтажного офиса, были к тому же не слишком веселы. Они поднялись на Эверест, но потеряли при этом товарища. Восхождение на третий полюс мира – всегда большая победа. Но чего больше принесла она этим ребятам из Македонии: радости или горя? Кто даст ответ на этот вопрос?

А буквально через несколько дней разыгралась еще одна трагедия. Лавина погребла на западном ребре Эвереста, разделяющем непальскую и китайскую территории, четырех польских восходителей. В живых остался один, но подход к нему со стороны базового лагеря экспедиции был отрезан непрекращающимися снежными обвалами. Выход оставался один – вести спасательные работы со стороны Китая.

Участия наших ребят, тут же предложивших свою помощь, не потребовалось. Как не потребовалось и содействие Рейнхольда Месснера, тоже моментально откликнувшегося на беду. Поляка выручили один из его товарищей по команде, двое новозеландцев и шерпа. Те, кто оказался ближе других.

Тогда я впервые и увидел Месснера. Он обсуждал с мисс Хоулей в ее бюро варианты спасения пострадавшего поляка. Покоритель всех 14 восьмитысячников мира был не в духе – его сборной Европы не далась Южная стена Лхоцзе. Но, несмотря на это, он поздравил нашу команду с победой и произнес что-то вроде: «Опять эти русские дают – второй раз в Гималаях, а такого натворили…»

А вот как кое-кто реагировал на траверс Канченджанги дома.

- Неужели ты не понимаешь, - заявил мне в Москве один опытный спортивный журналист, - что о вас так мало говорили, поскольку слишком спокойно прошла экспедиция: никто не поломался, никто ничего не отморозил, никого не пришлось спасать ценой собственной жизни.

Мой коллега был разочарован. Я же этому рад до сих пор. Как участник экспедиции, как товарищ мужественных и смелых людей из сборной СССР по альпинизму.

Но разговор этот заставил меня задуматься о другом – о причудливости виражей нашего сознания. Страшно, что сегодня у нас в стране мало кого интересует повесть без надрыва, комедия смешит лишь сквозь слезы, а любимым жанром оказалась душещипательная драма. В фокусе внимания – катастрофы и аварии, преступления и наказания. Вряд ли это нормально.

Да, быстро мы ко всему привыкаем. Обыденным становится то, что еще вчера казалось невозможным. Несколько поколений наших альпинистов мечтали о Гималаях. Затем был 1982 год – советские люди впервые ступили на главную вершину планеты. Страна следила за эпопеей, затаив дыхание. Тем более что дома царили тишь, гладь да божья благодать. Правда, шла необъявленная война в Афганистане. Расцветали протекционизм и коррупция, а в пиджаке стоявшего одной ногой в могиле правителя вертели дырку за дыркой под очередные Звезды Героя. Прилавки пустели, а газеты либо ругали погоду, либо рассказывали басни о рекордных урожаях.

Хотелось настоящего. И оно появилось. Оно происходило где-то там, далеко, в Непале. Настоящие люди шли сложнейший маршрут, рисковали жизнью, спасали друг друга. И мы начинали верить: может, не все потеряно? И, может быть, прав поэт, написавший: «И в мире нет таких вершин, что взять нельзя»? А потом была встреча в Останкине и живой еще Визбор пел:

Прославим тех, кто был на Эвересте,

Кто третий полюс мира покорил,

Кто, кроме личной альпинистской чести,

Честь Родины своей не уронил!

Глядя на исхудавших, частью обмороженных людей, смущенно стоявших на сцене, мы начинали понимать, что слово «честь» может иметь не только абстрактное значение.

Прошло семь лет. Ясные, хотя и ложные, ориентиры сменились настоящими, но расплывчатыми. О чем говорим? Колбаса, Карабах, закрытые пляжи. Безусловно, все это нужно, без этого не обойтись. Но отчего меня все чаще тревожит мысль, что наши дети растут с сознанием крайней приземленности и неблагополучности окружающего мира? Товарищ рассказал об игре, в которой участвовала его дочь. Во дворе дома собирается компания 7 – 10-летних мальчиков и девочек. Они строятся и идут по палисаднику с фанеркой, на которой намалевано: «Вся власть Советам!» А ребята постарше поджидают их с палками и разгоняют «демонстрацию». Веселенькая картинка?

Наши родители играли в полярников и летчиков, мы воображали себя космонавтами. Неужто удел наших детей – политический балаган?

Мой сын до того, как я побывал в экспедиции, был твердо убежден, что все приключения закончились в эпоху капитана Гранта. Своими рассказами, слайдами я несколько поколебал эту горькую уверенность. И мне хочется верить, что, повзрослев, он сможет сам выбирать, где провести свой отпуск: на ялтинском пляже или в походе по Танзании. Необходимо, чтобы у каждого в жизни была возможность совершить свое путешествие.

В Катманду мы встречали немало студентов из США и Западной Европы, отправляющихся на все лето побродить по свету. Полученные от зимних подработок деньги они тратят на то, чтобы посмотреть Таиланд, Мадагаскар или Перу, Непал с его сверкающими вершинами является, как правило, обязательной частью программы знакомства с планетой. Чем хуже наши дети?

***

Говорят, альпинизм – это современная разновидность ухода от действительности. Возможно это так. Но кто осудит бегство из мира винтиков во вселенную, где ты – в полном смысле слова действующее лицо, кто не поддержит проход пешки в ферзи?

Слава богу, что есть еще куда бежать.

Что наша жизнь в идеале, как не траверс, - цель пиков, соединенных между собой узким гребнем чести? Только удается он очень немногим.