Книга написана не спортсменом-альпинистом, а профессиональным журналистом Василием Сенаторовым, который в этой экспедиции оку­нулся во все перипетии альпинизма

Это участок пути вдоль реки Симбуа Кхола

местные жители назовут русской тропой

У «горняшки» есть дурное свойство — подкрадываться незаметно. Еще несколько минут назад был человек весел, полон сил. И вдруг словно пар из него выпустили. Налетает головная боль, апатия. Желание одно — посидеть в уголке, чтобы никто не трогал. Всем, кто бывал в горах, известны эти симптомы. У меня они появились на второй день пребы­вания в Рамзе.

Высота здесь уже приличная — 4200 м над уровнем моря. Место и унылое, и чарующее одновременно — все зависит от погоды. Под ярким солнцем долина, зажатая между уходящими в поднебесье рыжими холмами и морен­ной грядой, огораживающей ледник, полна, кажется, жизни. Совсем близко, буквально на сотню метров, подхо­дят к палаткам стада любопытных и одновременно пугливых горных коз. Высокогорные галки правят бал на кухонной помойке. От альпийских лугов, густо поросших можже­вельником, горечавками и какими-то другими низкорос­лыми растениями, исходит терпкий эфирный аромат. А прямо по ходу движения, там, где ледник заворачивает налево, высится Ротанг с нахлобученной снежно-ледяной шапкой. Но стоит солнцу скрыться, как сюда заползает сырой всепроникающий туман, исчезают и без того не­яркие краски, становится тоскливо и неуютно.

Петляющая по крутым склонам, заросшая бамбуком и

лианами тропа считалась практически непроходимой
Именно в такую погоду мы и поднялись к Рамзе. Каждая встреча в горах, пусть ты не виделся с человеком всего несколько дней, — это праздник. Поэтому весь день про­ходит в обмене новостями и обсуждении планов. Здесь же идет раздача снаряжения ледовым носильщикам. Им по контракту положены теплые вещи, обувь и солнцезащитные очки. Тут-то и выходит заминка. Желая сэкономить, для них закупили списанные шинели нахимовского училища. Чер­ные, с блестящими на солнце пуговицами, с погонами, на которых гордо красуется вензель «Н», они, в общем-то, пришлись по вкусу портерам. Тем более что многие экс­педиции одевают носильщиков в списанное армейское обмундирование. Мне не раз, например, приходилось видеть на непальцах серые форменки бундесвера или американские военные куртки. Но с обувью вышла промаш­ка. В Ленинграде приобрели партию неликвидов — вы­соких утепленных резиновых сапог. Беда только, что никому не пришло в голову проверить размеры. И только в Рамзе выяснилось, что каждые три пары из четырех были 43 — 45-го размера. Непальцы запросто натягивали их прямо на кроссовки.

Этот кустарник и послужил, очевидно, прообразом колючей проволоки

Верховья реки Симбуа Кхола

Таких набирается человек двадцать. Собрав вещи, они на следующее утро группами уходят вниз. Ситуация обост­ряется — через пару дней передовая группа должна начать работу выше базового лагеря, а сам лагерь еще не постав­лен. Веревки, палатки, еда и прочие необходимые вещи в основном пока в Рамзе. К тому же из-за задержки в джун­глях кончаются продукты для ледовых носильщиков, съе­дающих — отдай не греши — килограмм риса в день. Да и с керосином дело дрянь. Каждая кухня, а их теперь нужно четыре: в Рамзе, в двух ледовых лагерях и в базовом — будет сжигать больше 20 литров топлива в день. Вдобавок ко всему портится погода. После полнолуния по небу потя­нулись перья облаков, а еще через пару дней пошел снег.

Два дня с небольшими перерывами шел снег над ледником Ялунг. Намело больше полуметра. И хотя сугро­бы зазывно сверкают под проглянувшим солнцем, в стане носильщиков царит уныние. Мысловский, которому надо­ело уговаривать наемный персонал, решает воздейство­вать на него морально и послать вперед спортсменов. Они и тропу проложат, и укором портерам послужат.

Первыми уходят с грузом Володя Коротеев и Шура Шейнов. Нам с Елагиным легче — все-таки ступаем по следам. И хотя стараемся не повторить ошибок лидеров, время от времени проваливаемся в снег по пояс.

Группа москвичей два дня назад спустилась на отдых вниз из базового лагеря. Расчищали площадки для уста­новки палаток, оборудовали место для кухни. И, конечно, — тут Елагин берет с меня торжественную клятву не разг­лашать страшную тайну, — не выдержали соблазна и под­нялись выше лагеря. Тем более что с ледопада свисала веревка какой-то предыдущей экспедиции. Вылезли на ледник и обнаружили охапку вешек, тоже, видимо, забытых предшественниками. Прошли до 6000 м, расставили эти бамбуковые шестики с флажками, а спустившись вниз, спохватились: вдруг их группа Бершова приготовила, они же были на базе перед москвичами? Но никто в таких самовольных вылазках добровольно не сознается — ведь выход выше базового лагеря строго запрещен.

Через два часа поднимаемся на морену и садимся передохнуть у сложенного из камней священного очага — квадратного в сечении сооружения полутораметровой вы­соты. Сверху в него воткнуты прутики с буддийскими мо­лельными флажками. Здесь же керамические плошки, в которых полный интернационал: рупии — непальские и индийские, доллары, злотые, рубли, много монет. Судо­рожно рыщу по карманам штормовки и нахожу монетку в 50 пайса.

Одежду для экспедиции шил Дом моделей спортивной одежды.

Непромокаемые плащи-накидки выручали нас в снегопады

Теперь, когда я принес жертву, у меня становится спо­койнее на душе, и я осматриваю окрестности. Это место называется Октанг. Отсюда начинается спуск на ледник. Сам он выглядит со 100-метровой высоты словно океан, скованный морозом в разгар шторма. К нему ведет крутая осыпь. Для страховки к огромной глыбе, нависающей над спуском, привязана веревка. А впереди горизонт заслоняет зубчатая стена.

Это и есть Канченджанга.

Вид на Канченджангу с морены ледника Ялунг

На «Могиле Паша» стоит этот камень с высеченными именами погибших альпинистов

«Могила Паша» — не самое веселое название для места, в котором предполагаешь прожить два месяца. Но выбирать не приходится: огрызок древней морены, приткнувшийся к юго-западному фасаду Канченджанги, — идеальное место для базового лагеря. А название пришло из далекого 1905 года, когда на склоне горы неподалеку отсюда разыгралась трагедия.

Швейцарский лейтенант Алексис Паш был участником первой альпинистской экспедиции на Канченджангу. Вос­ходителям удалось тогда подняться до 6300 метров. На спуске, траверсируя склон, поскользнулись и поехали вниз два высотных носильщика. Они и увлекли за собой Паша, шедшего с ними в одной связке, и еще одного портера. Все бы ничего, не вызови они своим падением лавину, которая погребла всех четверых Друзья высекли на одном из камней имя альпиниста, и с тех пор площадка на вершине скального холма стала называться «Могилой Паша».

Большинство экспедиций использовало этот плацдарм, расположенный на высоте 5,5 километра, для штурма горы с юго-западного направления, в том числе и та знаменитая, впервые добившаяся успеха в 1955 году, под руководством Чарльза Эванса.

Со временем изрезанная террасами вершина холма приобрела вполне обжитой вид. Поднявшись на нее, наша передовая группа увидела удобные, почти стационарные пло­щадки под палатки, выложенные из камней, четырехугольный остов кухни и очаг для ритуальных молебнов. А также огромную свалку. Пакетики из-под французских лекарств и корейских соусов, японских приправ и польских сублиматов, американские батарейки, консервные банки и пустые газовые баллончики производства всех стран устилали свободную от снега территорию базового лагеря. Даже привычные к помойкам на Приюте-11 и поляне Москвина ребята ахнули, увидев эту картину, и — делать нечего — засучили рукава.

Утилизация отходов становится все более жгучей проб­лемой в альпинизме. Несколько лет назад непальское правительство даже организовало специальную санитар­ную экспедицию на Эверест. Казалось бы, живи по правилу: чисто не там, где убирают, а там, где не сорят. Но на практике это практически невозможно. И, помимо неак­куратности, частые причины тому — непогода и усталость. В самом деле, даже самое искреннее стремление оставить после себя чистую территорию бывает иногда уничтожено снегопадом.

Святилище перед спуском на ледник Ялунг. Чтобы не гневить богов,

следует опустить в плошку несколько монеток или бумажных рупий

Вид на Рамзе на хребет Кабру при дневном освещении

В лагере жизнь просто кипит. Так, во всяком случае, кажется после нескольких дней, проведенных на леднике практически в одиночестве. Дело в том, что начальство, спешившее наверх, чтобы руководить ходом экспедиции непосредственно на месте, доверило мне несколько дней назад важный участок работы — контролировать и ускорять прохождение грузов по леднику. Чем я и занимался. Но обо всем по порядку.

***

Лагерь в Рамзе, ставший больше чем на неделю важным – промежуточным пунктом экспедиции, опустел 15 марта. Последней наверх ушла «группа России», отдыхавшая после похода в базовый лагерь.^* Кроме руководителя — Евгения Виноградского из Свердловска, она включала Сергея Богомолова из Саратова, Владимира Каратаева из Дивногорска и Александра Погорелова из Ростова-на-До­ну. Вместе с ними тронулись доктор и Воскобойников. Остались лишь Мысловский да я. Такая уж наша доля — плестись в хвосте и заставлять работать носильщиков.

Наш юный друг в последнее время заметно сник. Еще в Торонтане у него начала болеть голова. А здесь, на высоте 4200 метров, Рай почувствовал себя совсем паршиво. К общему недомоганию добавились боли в желудке. Доктор определил гастрит и прописал строгую диету. Перспектива двигаться дальше на одной манной каше, видимо, не воо­душевляла Рая. Тем более что всего в 10 днях пути позади остался родной Дхаранбазар, где родители, друзья, где тепло и на базаре всегда есть свежие фрукты и овощи.

Вид из Рамзе на хребет Кабру при вечернем освещении

Надо сказать, что сирдар На Темба и его заместитель Дорджи также отнеслись к этому спокойно. Шерпы вообще невозмутимый народ. А уж тем более эти двое, прошедшие огонь и воду. На Темба — сильный альпинист и скромный человек. В 1982 году он уже побывал на главной вершине Канченджанги с двумя итальянцами, но даже рассказывать об этом стесняется. Только от его брата Анг Три, который здесь же, среди высотных носильщиков, мы узнали, что наш сирдар тогда практически затащил на себе наверх одного из альпинистов. В благодарность восходители пригласили На Тембу на месяц в Италию. Эта поездка, очевидно, произвела сильное впечатление на молодого непальца. Во всяком случае, о Европе он вспоминал с большой любовью и некоей грустью.

Дорджи — человек совершенно другого склада. Невы­сокого роста, крепкий, с черными, как смоль, вьющимися волосами, он чувствует себя в любой сложной ситуации как рыба в воде. К этому обязывает его не совсем обычная для нас, но почетная в здешних местах профессия. Дорджи, по нашим представлениям, контрабандист. И в экс­педиции ходит, похоже, в свободное время. Хотя альпинист он тоже сильный. «Я был, пожалуй, единствен­ным, кто курил на Южном седле Эвереста», — любит прихвастнуть он при случае. Действительно, без сигаре­ты «Як», приклеившейся к уголку коротких губ, постоянно обнажающих в улыбке крепкие кривоватые зубы, его трудно увидеть.

Ледовые носильщики неохотно выбирались из палаток в плохую погоду. Участникам экспедиции самим приходилось устраивать челночные рейсы по заброске грузов в базовый лагерь

Вряд ли кто-нибудь точно подсчитывал, сколько това­ров, продаваемых в Непале, контрабандные. Дорджи, например, гоняет своих яков в Тибет за кедами, коврами, термосами, солью. А сам везет ту да рис, ткани, ширпотреб индийского производства, неплохо на этом зарабатывая. Так что его профессия и хобби тесно связаны между собой. Ведь перевалы через Главный Гималайский хребет, кото­рыми пользуются эти современные купцы, лежат на высоте более 5 тысяч метров. И чтобы наверняка исключить неже­лательные встречи с полицией, они предпочитают вести яков в плохую погоду.

Итак, на следующий день Рай ушел вниз в сопровож­дении верного Серго, прихватив с собой палатку и еды на дорогу. А мы с Мысловским и На Тембой отправились вверх, оставив в Рамзе теперь уже одного Дорджи.

Идти по тропе стало гораздо легче — сказывается пос­тепенная акклиматизация. Неподалеку от лагеря дорогу пересекает ласка. Сделав несколько элегантных прыжков, любопытный зверек встает на задние лапки и, вытянув узкую мордочку, изучающе смотрит: что там за странное горбатое существо с палками в руках движется по его владениям? А я горд тем, что преодолеваю подъем по леднику до первого лагеря за 2 часа 20 минут вместо 4 часов, которые тратил на этот путь еще неделю назад. И примечаю при этом не только полузасыпанные снегом камни, норовящие выскользнуть из-под ног, но и феерические неземные пейзажи, окружающие тропу: ухо­дящие в глубину ледника голубые гроты ноздреватого льда и скалистые стены ущелья, синие пятна замерзших озер...

В лагере, спрятавшемся среди огромных ледниковых волн, нас встречает радостный Черный. Он здесь уже не­сколько дней — тоже координирует продвижение грузов. А чтобы не сидеть без дела, ходит обедать к Ефимову, занимающемуся тем же во втором ледниковом лагере, и попутно перетаскивает туда кое-какие вещи.

На кратком вечернем совете решаем, что Мысловский и Черный уйдут вперед, а я сменю Николая Дмитриевича на боевом посту. Их нетерпение понятно — ребята уже потя­нули нитку забросок выше базового лагеря. Сегодня, 16 марта, например, группа Бершова установила второй вы­сотный лагерь на высоте 6800 метров.

Поверхность ледника Ялунг сплошь покрыта камнями

Авторитет рассудительного, справедливого Бершова и никогда не унывающего Туркевича высок. Кто-то из острос­ловов переименовал в шутку и Рината, попавшего в их группу, в «Хайбуленко». Тот не обижается. Вообще Ринат — человек скромный и покладистый, из породы незамет­ных, но незаменимых людей. Словом, это сильная четверка. Недаром трое из них были в передовой группе.

Утром, бросив на прощание: «Не скучай!», мои спутники уходят вперед. А я оглядываю владения. Кухонная палатка, «Кемпинг» и «Зима», в которых ночуют носильщики, и мой брезентовый домик — вот и весь лагерь. На вздыб­ленной поверхности ледника и для них-то с трудом на­шлось место.

В центре свалено несколько десятков бочек и баулов. И когда по рации мне сообщают, что наверху особенно напряженно с питанием, я в первую очередь загружаю носильщиков поклажей с продуктами. Удивительное дело — некоторые из них берут двойной груз, то есть по 60 килограммов.

У самих носильщиков еда тоже кончается. Дорджи пос­лал несколько человек в Ямхудин за рисом, но пройдет несколько дней, прежде чем они вернутся с добычей. Так что пока я распаковываю одну из бочек и выдаю дежурному на кухне рис, манку и консервы. Непальцы привыкли к растительной пище, вернее, их приучила бедность. Мясо здесь едят по большим праздникам. Поэтому местные повара несколько теряются в обращении с баночками. Же­лая угодить Черному, они, например, перед нашим прихо­дом поджарили ему тушенку на печени трески. Сами же, забыв про религиозные запреты, трескают говяжье мясо за обе щеки.

Солнце наконец выглянуло из-за высокого восточного борта ущелья, и сразу же стало тепло, а с противополож­ного склона понеслись вниз вытаивающие изо льда камни. Прямо напротив лагеря они пробили в осыпи извилистую, ну прямо бобслейную трассу, по которой несутся с непрек­ращающимся грохотом в моренный карман. Именно из-за таких камнепадов и надо, когда идешь, держаться се­редины глетчера.

***

Нет ничего тоскливее, чем сидеть без товарищей на леднике. Носильщики большей частью не в счет, они живут своей жизнью — днем работают, а сделав ходку и поев, сразу же садятся резаться в карты. Играют азартно, забыв обо всем на свете. Расчет у сирдара они требуют за каждый день отдельно, так что играть есть на что. Пару раз я заходил, приглашенный на чай, в их палатки. Но высидеть там долго невозможно.

Основной принцип высотного альпинизма фор­мулируется так: «Ходи высоко — спи низко». Для каждой группы еще в Москве был разработан свой график движения. По оси абсцисс нанесены дни, по оси ординат – высота. Ломаная линия и есть план продвижения впе­ред. Длинная горизонтальная черточка на высоте 5500 м – это отдых в базовом лагере, поднимающаяся линия — выход наверх, каждая горизонтальная ступенечка — но­чевка на высоте. Гребенка пиков на графике становится все выше и выше и кончается высотой 8500 м — вершиной. Но какая из четырех кому покорится, пока тайна. Да и покорится ли?

В Тсераме передовая группа встретилась с польской экспедицией, возвращающейся с горы. Они пытались сде­лать зимнее восхождение, но добрались лишь до Большой террасы на высоте 7200 м. На большее не хватило сил и времени. Да и непогода постаралась: сбивающий с ног ветер и постоянные снегопады.

Судя по снеговым флажкам на вершинах Канченджанги, ветер там и сейчас не слабый. А временами задувает и внизу. Елагин рассказал мне, что в первую же ночь в базовом лагере чуть не сорвало палатку «Зима». По конст­рукции это — шатер с одной центральной стойкой и низкими боковыми стенками. Часть растяжек сорвало, и полотнище начало хлестать по головам погрузившихся в спальные мешки ребят. Пришлось вылезать на мороз и спасать положение.

А на леднике тихо, если не считать грохочущих раскатов лавин, довольно часто срывающихся с обступивших его хребтов. Пару дней назад на моих глазах обвалился зеле­новатый язык одного из ледников, стекающих со склонов. Обычно звук доходит до тебя тогда, когда основная масса обвала уже просвистела вниз. Здесь же я невольно стал свидетелем того, как, крякнув, пошел вниз карниз весом в несколько десятков тысяч тонн. Секундная тишина и — взрыв! Облако снежной пыли окутало место происшествия и дошло до меня вместе с уже сильно ослабевшей ударной волной. В горах практически невозможно определить рас­стояние на глаз. Но по скорости распространяемого звука я вычислил, что все это произошло в двух километрах от меня...

Под вечер я ушам своим не поверил, когда услышал голоса, — это шли сверху доктор и Володя Воскобойников. Несмотря на значительную разницу в возрасте, они подружились еще на Тянь-Шане. Характеры у них действитель­но похожи — оба сдержанные, очень аккуратные и обяза­тельные. Чай уже почти успел закипеть, когда они ввалились в мою маленькую «Салеву». Карпенко пришел отобрать некоторые особо нужные лекарства, а Воскобойников — за сухим молоком. Но главная цель, конечно, прогуляться и хотя бы на время сбросить груз высоты. Это ведь не шутка — жить практически на уровне Эльбруса, самой высокой точки Европы. Сознание этого факта начинает давить просто психологически.

Первый ледниковый лагерь

Практически у всех на высоте более пяти километров начинает болеть голова. Разница в том, что опытные люди воспринимают это как должное и знают, что лучшая мера защиты — активная работа. Тогда акклиматизация про­ходит интенсивнее. Новички же падают духом и кон­центрируют все внимание на недомогании, тем самым усиливая его. К тому же некая физиологическая память, заложенная в организме, включает у бывалого человека защитные реакции и позволяет быстрее приспособиться к ситуации.