Книга вторая Грозный гуп «Книжное издательство»

Осень, серости предтечей,

Ты пришла сама собой.

Мне, холодный, хмурый вечер,

Грусть навеяна тобой.

Ветер злой, играя в кущах,

Оголил деревья. В них

Я не слышу птиц поющих

В шумных игрищах своих.

Горы взял туман в неволю,

Нудный дождик моросит.

Одиноко тополь в поле,

Словно сирота, стоит.

Осень, серости предтечей,

Ты пришла, размыла даль,

И холодный, хмурый вечер,

Мне навеял грусть-печаль.
Земля моя…

Благодать земле несет

Весна, стеля

Людям изобилья

Скатерти всегда.

Сохраню тебя

Потомкам, мать-земля,

И в разлуке

Не расстанусь никогда.

Ах, какая благодать –

В согласье быть

Людям русским

И чеченцам, ингушам.

Детям Родины одной

Всем вместе жить,

Уважая мир,

Родную землю, нам.

Нашу землю

Наши предки много раз

Окропляли кровью,

Падая в боях.

Мы – потомки и

Теперь лежит на нас

Честь и славу их нести,

Подняв, как флаг.
Зимний мотив

На плечи бросить бурку зимнюю

Природа поспешила строго.

Ветра задули с вьюжной силою –

Поля наполнили тревогой.

Им постелить постель хозяюшка –

Зима поторопилась тоже.

Снежинок игрища на краюшке

Лесной на детские похожи.

И, всадника упрятав быстренько,

Туман в долинах лег вповалку.

В снегу замерзли ноги кустика

И грубо «Кар-р» бросает галка.

Как в башлыки, в снега закутались

Дома, чтоб спать спокойно ночью.

И в гавканье своем запуталась

Собака – разбрехалась очень.

Как в шапках бронзовых, одетые

В листву еще стоят деревья…

Где ты, зима, была до этого?

Откуда к нам пришла в деревню?

Яраги Цуев

(1939)
Яраги Цуев родился в сентябре 1939 года в с. Алхан-Кала Грозненского района ЧИАССР. Пяти лет от роду будущий педагог (закончил историко-филологический факультет Чечено-Ингушского госпединститута), журналист, поэт, фольклорист (член Союза писателей России и Чечни с 1992 года) и воспитатель (много лет работал в системе профтехобразования Чечено-Ингушетии) Яраги Цуев живым прошел почти все круги ада вместе со своим народом: депортацию и ссылку 1944–1957 годов, преследования только потому, что так называемому «отцу народов» Сталину мешали все люди, в пятом пункте анкет которых стояло криминальное слово – чеченец; наконец, последние две чеченские войны – трудное и трагическое для Чечни время.

Думается, что стихи его будут близки читателям – его землякам, родным по крови, взглядам, поступкам, ибо для них открыты не только двери дома поэта, но и его душа, ум и сердце.

Надо сказать, что особенно много для развития и пропаганды творчества Я. Цуева сделали и его переводчики Абдула Садулаев и Ия Николаенко, часто работающие вмес­те, чтобы раскрыть перед читателями и мысли, и чувства автора, и национальный колорит стихов, бережно относясь к народным – исламским и фольклорным – образам его поэзии.

Стихи, рассказы и повести Я. Цуева печатаются в республиканской периодике с семидесятых годов прошлого века. Изданы и книги его произведений: «Раны любви» (повести и рассказы) на чеченском языке, «Любовь и ненависть», «Войди в мой дом» (стихи и поэмы; Баку, 1998) и «Народная мудрость» (пословицы, поговорки, приметы и притчи чеченцев) на русском языке.

Подготовлены к печати новые книги поэзии и прозы, которые станут, несомненно, хорошим подарком читателям Чечни. Стихи и рассказы Я. Цуева обращены к своей любимой Родине – Чечне, которая, мы знаем, вынесла всю боль, всю горечь военных испытаний 1994–2001-х годов.
Сердцу

О, светись, мое сердце, светись,

Доброты не стесняйся, не бойся,

Доброта и любовь – это жизнь,

Доброте, мое сердце, откройся.

Слушай песни – их юность поет,

Слушай зрелость – в ней века горнило,

Слушай старость – в ней мудрость живет…

Сердце-Солнце, в тебе моя сила.

Ты светись, мое сердце, светись,

Для любви, для добра, для народа,

Но живи ты, стучи и борись

За вершину всего – за Свободу.

За Чечню, где мы все родились,

За язык, что отцами дается.

И со всеми людьми поделись

Ты огнем и Свободой, как Солнце.

Чага Гайрбеков

(1939)
Был отпуск – начало яркой, теплой, солнечной осени, и был я, томившийся в городе, не зная, как разнообразить отдых. Решение пришло неожиданно: «А поеду-ка я в родные края, где у меня множество друзей, и проведу-ка у одного из них – поэта и журналиста, которого знаю давно, – денек-другой!». Решено – сделано. в молодости это происходит быстро: сел на автобус, поехал в с. Зандак, откуда меня друзья доставили в с. Чеччел-Хе, которое на первый взгляд рядом, вон оно лежит на противоположном склоне горы, хоть рукой протяни, но ехать пришлось все-таки в объезд – прямой дороги не было. Правда, я не пожалел об этом: уж очень красива тут природа.

хозяин встретил нас радушно. Сразу же зарезал барана. женщины быстро приготовили вкуснейшую еду, после которой, проводив своих друзей, мы почти до утра просидели, говоря о литературе, читая и обсуждая стихи, рассказывая друг о друге. Утром мы навестили общих друзей в селах Симсир, Байтарки, Тати-Хутор, походили по прекраснейшим горам, речкам, долинам. Узнали новых людей. Три или четыре – счастливые часов не наблюдают – дня прошли незаметно. Я уехал в родное село. С тех пор я часто встречался с этим поэтом, следил за его творческими успехами, пропагандировал по радио и телевидению, и продолжаю дружить до сих пор. люблю его стихи. И с удовольствием перевожу их на русский язык. Делаю это не только потому, что они нравятся мне, а потому что – хороши. Вот строки из стихотворения «Очаг предков» (перевод – мой):

Вместе с солнцем мысли пробуждая,

И руками сердца гладя мир,

Я горами взглядом пробегаю,

Синевой, что полнит неба ширь.

Как в кольчуги, вы в леса одеты,

Горы, миру родники даря…

Как богатство, принимаю это –

Сын такой земли не беден я.

Творчество поэта, переводчика, публициста Чаги Гайр­бекова пленяет не внешними красотами, а глубиной содержания, что дается большим трудом. Пушкиновед Александр Цейтлин писал, что, по мнению великого поэта, «вдохновение должно находиться в постоянном взаимодействии с трудом. Без участия труда творчество делается продуктом одного только непостоянного и бессильного «восторга»; без вдохновения оно превращается в ремесленничество. Признание такого синтетического действия двух факторов имело для поэта огромное принципиальное значение: оно открывало широкую дорогу непрерывному и упорному творческому труду. Пушкин более чем какой-либо иной писатель его поры ценил значение вдохновенного труда» (Цейтлин А. Мастерство Пушкина. М.: «Советский писатель», 1938. С. 56).

Именно труд и, конечно же, природный дар сделали поэтом Чагу Гайрбекова, который родился в с. Чеччель-Хе, что в Ножай-Юртовском районе Чечни, 25 декабря 1939 года. Ему не было еще и пяти лет, когда его с родителями депортировали в Казахстан. Попал он в самое суровое место республики – в заброшенное, затерянное в бескрайней степи с. Свобода Булаевского района Северо-Казахстанской области, в котором не было ни людей, ни электричества, ни школы – ничего. В этом забытом и Богом, и властью месте они выживали целых пять лет, пока весной 1949 года семья не переехала в колхоз им. А. Стаханова в том же районе. Здесь он начал учиться в начальной школе на казахском языке, дальше (до окончания шестого класса) учился в школе Карагандинского зерносовхоза на русском языке, ежедневно проходя двадцать четыре километра на уроки туда и обратно.

В 1949 году в семью пришла новая беда: за стычку с казахом-бригадиром колхоза арестовали и осудили на восемь лет отца и началось «хождение по мукам» мальчика Чаги: помогая матери, он пас лошадей, косил и собирал сено, был учетчиком на колхозной ферме, почтальоном трех сел, библиотекарем в школьной библиотеке, прицепщиком, помощником комбайнера и т. д.

В общем, прошел «полный курс рабочих университетов». И длилось это до тех пор, пока в 1954 году семья не переехала к родственникам сначала в с. Терек-Сай (Джалал-Абадская область Киргизии), где Чага закончил девять классов, затем в г. Таш-Кумыр (Ошская область), где наконец-то закончил среднюю школу в 1959 году. И только тогда, проведя в ссылке более пятнадцати лет, вернулся на Родину.

В 1959 году поступил и в 1963 году закончил с отличием национальное отделение историко-филологического факультета Чечено-Ингушского госпединститута. Вместе с ним учились молодые люди, позже ставшие известными чеченскими писателями, – Магомед Дикаев, Ахмед Дакаев, Саид Гацаев и др.

После института, сразу же отслужив в Советской Армии, продолжил трудовую деятельность: работал учителем и завучем Даттахской средней, директором Гилянинской и Чеччель-Хинской восьмилетних школ, инструктором отдела пропаганды и агитации Ножай-Юртовского райкома КПСС, ответственным секретарем и восемнадцать лет – редактором Ножай-Юртовской районной газеты «Маяк коммунизма» (сегодня – «Слово народа»), заведующим отделом образования Ножай-Юртовского района и т. д.

Писать Чага Гайрбеков начал еще в школьные годы, выучившись, как он позже вспоминал, читать и писать на чеченском языке по письмам двоюродного брата, который успел окончить несколько классов дома, и по брошюре «Положение о выборах в Верховный Совет…» в переводе Ю. Дешериева. Каким образом она попала в Казахстан, – уму не постижимо – да еще на чеченском языке! Привез ее из соседнего областного центра г. Петропавловск Чаге его учитель – казах Кахраман Нургалиев, которому он благодарен за это всю жизнь. Шлифовал он свои познания в родном языке и по газете «Знамя труда», которая начала издаваться на чеченском в г. Алма-Ата в 1955 году.

Печататься Чага Гайрбеков стал только в конце шестидесятых – начале семидесятых годов ХХ века. Его стихи публиковались в районной газете «Маяк коммунизма», в республиканской «Ленинский путь», альманахе «Орга». В 1973 году вышел первый поэтический сборник «Утро Родины», вторая книга стихов, переводов и каламбуров «Дороги судьбы» увидела свет только тридцать пять лет спустя – в 2008 году. Причиной тому, во-первых, скромность автора, во-вторых, те страшные и трагические события, происшедшие в Чечне и мире: распад Советского Союза, парад суверенитетов, две кровопролитные и разрушительные войны, прокатившиеся по нашему краю и которые коснулись каждую семью… Хотя Чага Гайрбеков не переставал творить, не до издания книг было! Да и сейчас он, несмотря на свои годы – ему за семьдесят все-таки! – продолжает работать учителем в школе и творить в поэзии.

Свое жизненное и поэтическое кредо Чага Гайрбеков выразил в стихотворении «Что нужно мне?» (перевод – мой):

На вопрос: «Что мне нужно для счастья?»

Я б ответил – как в жизни ведется:

«Мира б людям земли – не напастей

И в безоблачном небе бы – солнца.

А на поле бы всем – урожая,

А в садах бы – тяжелые фрукты,

Чтобы ночь, бедой не угрожая,

Стала каждая звездною бухтой…

О поэзии же Чаги Гайрбекова вы сможете составить свое мнение по его стихам, которые я привожу ниже в своем переводе.
Утро Родины

Просторам горным утра свет даря,

Крылами золотыми солнце машет.

И самый теплый,

И сердечный я

Передаю привет Отчизне нашей.

Приветствовать вас утром,

Земляки,

«Пусть будут думы и дела легки!» –

Желаю вам,

Вступая в день привычно.

Чем громче поздравляю с днем труда

Вас, земляки,

Сам наполняюсь счастьем,

Работаю с желанием всегда

Я, окрыленный Родины участьем.

Мы созиданья жаждою полны

В согласии с народом нашим мудрым

И радоваться жизни рождены

Мы с каждым нарождающимся утром.
Желание

Я не хочу желание таить:

Болезнь какая не терзала б в жизни,

Мне век судьбу за то благодарить,

Что я живу в своей родной Отчизне.

Когда ж беда настигнет край родной,

Хочу я быть

Здоровым,

Сильным,

Бодрым,

Твоих сынов –

Защитников свободы.
Зима

Метель кружится деловито.

Все – в белое:

Одежды стиль.

А небо сеет, словно сито,

На землю снеговую пыль.

Метель затихнет –

Засверкают

На солнце горные ряды,

И ветер в мареве качает

На поле желтые скирды.

И, легкие набросив шали,

Стоят в оврагах деревца,

И в пелене прозрачной

Дали

Едва видны черты лица.

К поре суровых самых дней,

Меняет мастерски картины,

Желая удивить людей.

Сюжет рассказа был прост и в то же время драматичен: молодой человек заплывает в море подальше от берега, чтобы набрать в бутылку чистой воды: надо было промыть рану незнакомой девушки. Незаметно он заплыл слишком далеко и, когда поплыл назад, начало штормить и, как ни старался он плыть к берегу, его относило в море. Силы на исходе, он в отчаянье, готовится к худшему. Тут появляется на берегу незнакомый человек, как позже выяснилось, его родственник, давно живущий тут, и показывает ему приемы борьбы с волнами и молодой человек, следуя его советам-движениям, на радость всем вы­плывает на берег.

По прочтении рассказа мне вспомнились слова Николая Михайловича Карамзина: «Не надобно думать, что одни великие предметы могут воспламенять писателя и служить доказательством дарований его, – напротив, истинный писатель находит в самых обыкновенных вещах пиитическую сторону: его дело наводить на все живые краски, ко всему привязывать остроумную мысль, нежное чувство или необыкновенную мысль, обыкновенное чувство украшать выражением, показывать оттенки, которые укрываются от глаз других людей, находить неприметные аналогии, сходства, играть идеями…» (Собр. соч. в 2-х т. Т. 2. Л.: «Художественная литература», 1984. с. 89). Дугин Арби именно так и поступил в рассказе.

Вскоре на одном из семинаров молодых литераторов республики, в чеченской секции, которую вели мэтры чеченской литературы М. Мамакаев, М. Мусаев и др., меня познакомили с молодым писателем Арби Сагаиповым, который и оказался автором захватившего меня рассказа, скрывавшимся под псевдонимом Дугин Арби. Мы, как люди, занимающиеся одним делом – литературой и журналистикой, – и потому что я как нештатный корреспондент часто печатался в газете «Грозненский рабочий», где он работал, – быстро подружились, часто бывали (да и бываем!) в гостях друг у друга. Поэтому я и хочу, чтобы и вы узнали о нем побольше.

Родился Арби Сагаипов 19 января 1940 года в с. Хамби-Ирзе Ачхой-Мартановского района. Ему было всего четыре года, когда малышом был депортирован в Казахстан, в с. Сабардинка Молотовского района Акмолин­ской области. Об этом жестоком времени А. Сагаипов вспоминал позже в своей биографии, написанной по моей просьбе:

«20 февраля 1944 года умерла моя мама. Я бежал за носилками (барма) и плакал, требовал вернуть мать назад. Меня утешили тем, что она заболела, что ее несут в больницу, скоро вылечится и вернется домой. Я и поверил.

А 23 февраля дядя Ахмад взял меня за руку и по снежной дороге повел куда-то. Падали снежинки, было холодно. Я быстро устал и стал требовать: «Ама, юхадахийта вай» («Ама, давай вернемся назад»). Ама часто произносил: «Дала мукълахь, юха а доьрзур ду» («Даст Бог, и назад вернемся»). Я радовался его словам, а он тянул дальше, и я не понимал его. (Но он не вернулся из выселения. В нашей семье Ама умер первым, за ним – наш отец Дуга. Позже младший дядя Хасан, все тети, моя младшая сестра Азман. Нас в семье в живых осталось совсем мало).

Меня и старшего брата Апти хотели забрать в детдом. Но самый старший брат Абу не разрешил сделать это, хотя у него своих детей было немало: «Лахь цхьаьна лийр ду» («Умрем, так умрем вместе»), – сказал он. Жили тяжело, особенно до 1949 года».

Там же, в с. Сабардинка, Арби Сагаипов пошел в школу. Учился с охотой, хорошо. В 1957 году вернулся в родные края и закончил школу уже в с. Самашки. В 1958 году поступил на национальное отделение историко-филологического факультета Чечено-Ингушского госпединститута, закончив который в 1963 году, сразу же был призван в ряды Советской Армии.

После демобилизации началась трудовая деятельность. Работал учителем в школе с. Ново-Александровка (Красноярский край), воспитателем в городском ПТУ №22 (Грозный), заведующим отделом Советской (ныне – Шатой) районной газеты «Ленинец» (1970). С этого времени вся его жизнь связана с журналистикой. Работал в республиканских газетах: литературным сотрудником в «Ленин­ском пути», заведующим отделом – в «Комсомольском племени», затем – в «Грозненском рабочем». С 2001 года по 2004 годы – заместитель главного редактора, главный редактор республиканской газеты «Вести республики». С 2005 года начал выпускать собственную газету «Чечня». В настоящее время – редактор Гостелерадиокомпании «Вайнах».

Писать Арби Сагаипов начал еще в школе. Вот как вспоминал он позже о начале своего творческого пути:

«В 3-м классе я впервые стал писать стихи на русском языке (по-чеченски писать я еще не умел), сочинил целую «поэму» о недавно закончившейся войне. Тетрадь случайно попала в руки старших. Они посмеялись надо мной и, чтобы добить окончательно, решили пригласить судьей самого умного и грамотного в нашем селе Сабардинка человека – Петра Кржижановского: он жил через единственную в селе улицу. Послали звать меня самого. Было теплое время. Все собрались. Он пришел. Поздоровался. После взаимных расспросов, посмеиваясь, попросили его дать оценку.

Он попросил меня прочитать. Я отказался: было стыдно. Тогда он взял тетрадь и громко, с расстановкой прочитал. В целом поэма была о недавно завершившейся войне (в селе было много фронтовиков, и я жадно слушал их рассказы).

Наконец, чтение закончилось. Петр Петрович внимательно посмотрел на меня и без всякой насмешки произнес: «Из этого парня будет толк. Если он пошлет эти стихи в журнал «Пионер», даже могут напечатать».

Благодаря такому его выводу, я поверил в себя и действительно отослал их в «Пионер», откуда получил ответ, чтобы я их доработал. Но я тогда был мал, чтобы знать, чего от меня хотят. Зато запомнил два стиха, которые редакция выделила, как удачные:

Как чистая совесть моя,

Со мной комсомольский билет.

Серьезно писать, но уже рассказы (даже для детей) на чеченском языке Арби Сагаипов начал, когда учился в педагогическом институте. Только в печать они долго не могли пробиться, «пока однажды не попали к Магомету Мамакаеву. Он (в отличие от многих) их прочитал, тут же одобрил и попросил принести еще, если таковые имеются. Он стал печатать мои рассказы в альманахе «Орга».

Меня сразу же заметили, хвалили, в том числе и старшие коллеги-наставники, поощряли. Все отмечали меня за краткость изложения, образность, богатство языка. Абузар Айдамиров, например, на одном из семинаров молодых литераторов сказал: «То, что другой скажет на 200–300-х страницах, Арби Сагаипов говорит на двух-трех страницах». Особенно опекал меня М. Мамакаев. Он меня и определил в газету «Ленинский путь», хотя я не хотел, сопротивлялся, – вспоминает А. Сагаипов. – И не напрасно. Вопреки ожиданиям мэтра, именно работа в газетах погубила меня как писателя: газета забирает у человека все».

Именно с легкой руки М. Мамакаева рассказы Арби Сагаипова начали регулярно печататься в газетах: Ачхой-Мартановской районной «Знамя Ленинизма», республиканской «Ленинский путь» и «Чечне», альманахе «Орга». Вошли они и в коллективные сборники прозаиков (стихи он после первой «поэмы» не писал) республики «Полет ввысь» («Къоначийн ойланаш») (1973), «Весенние воды» («БIаьстенан хиш») (1977), «Эхо земли» («Лаьттан аз») (Ма­хачкала, 1997).

Первый авторский сборник рассказов Арби Сагаипова «Выбор» («Киртиг тIехIоьттича») вышел в свет в 1987 го­ду. Сейчас подготовлен к изданию второй под названием «Обманутые сказкой» («Туьйранах Iехабелларш»). Это говорит о том, что писатель продолжает работать, несмотря на все беды и трагедии, пережитые вместе с Чечней и ее народом. И продолжает творить, на счастье читателям и литературе.
Куст бузины

(детский рассказ)

Стало нестерпимо жарко, ребята побежали ку­паться. За аулом течет река Сунжа, спокойная на поверхности, но быстрая и сильная в глубине. На том берегу, высоком и отвесном, задыхался фруктовый лес, на этом – пологом – песок жег подошвы босых ног. Мальчики разделись и бултыхнулись в воду. Их отнесло далеко по тече­нию. Там они выбрались на сушу и бодро пошли к месту, где лежала их одежда.

Их было двое: Хизар рослее, с веснушчатым лицом и Муна – малень­кий, хрупкий, с узким удлиненным подбо­род­ком.

Купались долго, заго­рали на жгучем песке, под палящим солнцем. И это надоело.

Тогда Хизар предло­жил:

– Давай учиться ходить на руках.

Муна не возражал.

Хизар сделал стойку на руках, а Муна стал рядом, со стороны спины, для подстраховки Хизара, если тот будет падать. Но Хизар ловкий, его поддерживать не при­шлось. Он сделал не­сколько шажков на руках и встал на ноги.

Очередь была за Муной.

Муна поставил руки на песок, который обжег их, и подбросил нижнюю часть тела. Но он боялся плюхнуться спиной на землю и ушибиться, дер­жал себя скованно и по­этому не мог даже усто­ять на руках. Попытки по­в­торялись, но страх уши­биться не проходил. Хи­зар молчал и сопел от раздражения, наконец, его взорвало:

– А-а, трус! Смотри, как я...

И он быстро стал на руки. От резкого движе­ния он потерял равнове­сие. Падая, сделал попыт­ку встать на ноги. В ступ­ню врезался тонкий ост­рый камешек. Муна весь побледнел и стоял, как вкопанный. Хизар сам вырвал окровавленный камешек и бросил его прочь. Рана была глубо­кой, из нее бежал крас­ный ручеек. Хизар сжал ступню обеими руками, кровотечение уменьши­лось.

Муна пришел в себя и бросился к Хизару. Но он не знал, как и чем помочь товарищу. Хизар не был растерян и спокойным голосом попросил:

– Найди чем перевя­зать ногу.

Муна тут же предло­жил свою майку.

– Да н-нет, какую-ни­будь травку.

Поблизости не было никакой растительности: песок да песок. Недале­ко, вверх по течению, рос подорожник, но его лис­точки настолько малы, что остановить кровь не могли. Что же делать?

Неожиданно, в шагах двадцати, Муна увидел куст черной бузины (по-чеченски «гIундалгIи»). Высокий, запыленный, пахнущий клопами. Ли­стья большие, зеленые.

Куст бузины. Тот са­мый, где раз Муна видел большую змею. Тогда он убежал от нее. Больше всего на свете мальчик боится змей. Представив себе эту противную пол­зучую тварь, греющую­ся, свернувшись колеч­ком, на солн­це, Муну пе­редернуло. Как же по­дойти к этому кусту, как нарвать хотя бы пять-шесть листочков? Он бы с большим удовольстви­ем отдал Хизару свою майку насовсем, лишь бы не подходить к этому проклятому месту. Но Хизар не возьмет. Ведь у него тоже есть майка, а не перевязывает же он ею свою рану. Нужно идти. Но очень страшно. Все внутри замирает от ужа­са. Не пойти? Но здесь его помощи ждет друг.

Пересилив себя, Муна медленными шагами дви­нулся к бузине. Чем меньше становилось рас­стояние между ним и ку­стом, тем ноги станови­лись тяжелее, непослуш­нее.

Вот и куст бузины. В два его роста. На вер­хушке шляпка мелких многочисленных ягод, уже розовых и черных.

Муна на всякий слу­чай стал подальше от это­го ужасного куста, ос­мотрелся, нет ли где змеи, протянул руку, нагнул стебель бузины и дернул большой лист. Тот не поддался. Муна спеша лихорадочно хватался за лист, измял и ненароком изорвал его на кусочки, так что он стал не­пригод­ным. Шорох, издаваемый его возней с листом, по­казался ему подозри­тельно похожим на шипе­ние змеи. Он весь похо­лодел и отпрянул. Внима­тельно всмотревшись в середину куста, он заме­тил какое-то колечко, слишком похожее на свернувшуюся змею. Муна отошел, взял ко­мок глины и бросил в подозрительное место. Колечко даже не шелох­нулось. Кинул еще раз – тот же результат.

Осторожно прибли­зился: блестящая, чешуй­чатая кожа змеи. У него на лбу даже пот высту­пил. Значит, ползучая все-таки была здесь, и неизвестно, не притаи­лась ли она где-либо по­близости.

Но листья все-таки нужны.

Муна внутренне выру­гал себя за трусость, по­старался думать о посто­роннем и внешне спокой­но начал отрывать сочные вонючие, но такие спаси­тельные листья бузины.

Муна и Хизар учатся вместе, оба перешли в четвертый класс, теперь у них летние каникулы. Они и дома вместе, и в кино вместе, и в шахматы иг­рают вместе, читают обычно по очереди одну и ту же книгу. Один чи­тает вслух, другой слу­шает. Один без другого не могут. В общем, дру­зья – не разлей вода.

Муна поотломал штук восемь листьев. Оторвал длинный гибкий стебель бузины, чтобы им перевя­зать ногу, предваритель­но наложив на рану лис­тья. И нарочито спокой­но отошел от куста бузи­ны.

– Ну что, нашел? – та­ким вопросом встретил друга Хизар. Муна сам наложил на порезанное место листья, крепко пе­ревязал их тем стебель­ком. Помог встать Хиза­ру. Хизар оперся на пле­чо друга и, прихрамывая, шагнул.

Они двинулись в сто­рону аула.