Имеет 9 медалей. Среди них: «За боевые заслуги», «За отличие в охране государственной границы» и др

Любопытная эта штука - послужной список офице­ра. Один еще не успеет остыть после выпускного бала, а уже столько поменяет мест службы, что впору по ним географию изучать. Другой же, что называется, зубы сточит за годы службы на одном месте, а возьмешь в руки личное дело - словно у вчерашнего курсанта. Это я к тому, что солидный послужной список еще не есть показатель богатой на события службы. Более того, от бывалых офицеров знаю, что летунов в частях не особо привечают. И то верно. Что возьмешь с такого? Скачет из части в часть и нигде надолго задержаться не может. А чуть коснись дела - глухо. Не в пример опытный офи­цер. За годы службы в одной части он досконально изу­чит не только свой участок работы, но еще и кучу со­путствующих. А потому такого ни один вопрос впросак не застанет. Да что долго ходить за примером!

Служит у нас в отдельном авиаполку подполков­ник Щербак. По камчатским меркам давно служит, с 1983 года. Прибыл к нам из Туркмении, где в после­днее время был на должности начальника ТЭЧ авиа­полка. У нас же вновь пошел бортовым техником, но затем перевелся в наземную службу. Должность у него сейчас солидная - заместитель командира эскадрильи по инженерно-авиационной службе.

Техническое состояние авиапарка, ремонтной служ­бы, профессиональная подготовка летно-технического состава - эти и многие другие вопросы входят в круг обязанностей Щербака. Назначают на эту должность умудренных опытом не только житейским, но и, в пер­вую очередь, профессиональным. А уж последнего под­полковнику А. Щербаку не занимать. Более тридцати лет прошло с тех пор, как в 1964 году поступил в Харь­ковское авиационно-техническое училище. Андрей Андреевич ежедневно имеет дело с двигателями. Дай ему любую деталь - с закрытыми глазами определит ее назначение. А потому при возникновении сложных воп­росов обращаются к нему техники, вроде как в после­днюю инстанцию: «Андреич, помоги». И он помогает. Одному советом, а к другому, смотришь, засучив ру­кава, сам полез в движок.

Хотя последнее по должности вроде как и не пола­гается. Только подполковник Щербак на это обстоя­тельство меньше всего внимания обращает. Считает: в первую очередь ты - профессионал, а все остальное уже потом. Это ему заложили еще в училище. На препо­давательскую работу тогда приглашали в основном практиков. Притом, не абы каких, а опытных, с со­лидным стажем. Которые втолковывали им: дело - преж­де всего. И будь ты хоть трижды генералом, а если не можешь отличить патрубок от штуцера - грош тебе цена как специалисту.

И где бы в дальнейшем ни приходилось служить, он старался придерживаться данного правила неукос­нительно. И оно ему здорово помогало. Особенно в пер­вые годы службы, когда по окончании училища он получил направление в Туркмению.

В ту пору их авиапарк состоял в основном из МИ-4. Машина простенькая, без особых «наворотов», с де­ревянными лопастями. Так он, бывало, от нее днями не отходил. Одно дело, когда в учебном классе, на тре­нажере изучаешь двигатель, и совсем другое - пере­брать его «живой», собственными руками.

Представьте себе: Туркмения, лето, жара, все сво­бодные от полетов авиаторы в тенечке прячутся, а он знай себе, копается в моторе. Зато в дни вылетов за техническое состояние своей машины был спокоен на все сто. Кстати, много лет спустя, когда он уже летал бортовым техником на МИ-8, именно отличное зна­ние матчасти спасло жизнь и ему, и всему экипажу.

...Это случилось в начале восьмидесятых, в самый разгар афганских событий. Их подняли по тревоге но­чью. Из района боевых действий нужно было срочно вывезти тяжелораненого бойца. Туда они добрались без приключений, а когда летели обратно, попали в зону огня. Сначала они не поняли, что произошло. Ощуще­ние было такое, вроде кто-то запустил по фюзеляжу горстью камней. В то же мгновение движок стал захле­бываться. Машина с полными топливными баками на­чала медленно терять высоту. Мгновенно оценив ситу­ацию, он понял, что с полученными повреждениями долететь можно. Если, конечно, еще раз из ДШК не шарахнут... Гарантировать от последнего никто не мог. Вертолет продолжал терять высоту, а внизу были мод­жахеды, которые почти в упор расстреливали из пуле­метов падающую машину.

...Спаслись они чудом. Что называется, на послед­нем издыхании, но все-таки сумели выскочить из зоны огня, перевалить на свою сторону и на последних обо­ротах движка плюхнуться на родной аэродром. Позже, обследуя машину, Щербак понял: попади пуля левее на расстояние спичечного коробка и «голубь мира» (так они называли свой МИ-8 из-за отсутствия какого-либо вооружения, потому что использовался он в основном как транспортник) похоронил бы их под своими об­ломками.

Потом ему еще не раз приходилось бывать на той стороне: и когда летал в одном экипаже с Героем Со­ветского Союза, позже командующим авиацией СВПО, тогда еще майором, Фаридом Шагалеевым, и в соста­ве других экипажей. Но ситуаций, подобных той, что случилась под Кушкой, у него больше не было.

То ли сказывался опыт пилотов, умевших маневрировать в опасных местах, а может, просто на войне Бог его миловал.

Между прочим, в активе Щербака не только со­вместная служба с Шагалеевым. В свое время под его началом познавал авиационную науку нынешний за­меститель командующего авиацией ФПС России гене­рал-майор Соколов. По этому поводу, будучи на аэро­дроме в хозяйстве у подполковника Щербака, дове­лось услышать примерно следующее: «Имея такие свя­зи, уже мог бы служить где-нибудь в Москве, на пре­стижной должности, а не здесь, у черта на куличках...». Только сказано это было не зло и с большим уважени­ем.

Кстати, об уважении. Знаете, как в своем кругу пи­лоты называют место дислокации 2-й авиаэскадрильи? Щербаковка... Услышал это, когда на автобусе подъез­жали к хозяйству Щербака. Кто-то из летчиков в шутку объявил: «Щербаковка, выходи».

Решил, что так величают по фамилии замкомэска. Оказывается, не только. Мало того, что обустроено тут все руками подполковника Щербака. Здесь же, во 2-й авиаэскадрилье, командиром МИ-8 служит его сын, старший лейтенант Александр Щербак. А еще один младший, Вадим, в нынешнем году окончил Киров­ское авиационно-техническое училище и сейчас слу­жит в Петрозаводске, летает бортовым техником на МИ-8. Конечно же, я не удержался от вопроса: почему младшего к себе в эскадрилью не взял? На что Щер­бак-старший резонно заметил: пусть начнет службу са­мостоятельно. А там видно будет... Так что вполне воз­можно, что когда-то прозвучавшая из уст местного острослова Щербаковка надолго закрепится за 2-й авиа­эскадрильей.

Впрочем, что загадывать. Время покажет. Жаль вот только, что подобное не принято вносить в послужной список, который у него действительно, как у вчераш­него курсанта, умещается буквально в несколько строк: училище - Туркмения - Камчатка. Но за этими скупы­ми строчками целая жизнь. «Мелочь», - скажет кто-то. Может быть... Но разве не из таких вот мелочей и скла­дывается вся наша жизнь?

Полет обещал быть обычным, рядовым. Погоду нельзя было назвать прекрасной, но другой на острове Матуа практически не бывает. Резкий, с порывами, ветер толкал косматые обрывки облаков вдоль берега, срывая брызги с гребней высоких волн и поднимая водяную пыль на полсотни метров вверх. Но такая по­года опытного командира экипажа майора Николая Сорокина, надо признаться, не слишком волновала. Приходилось летать и в худших условиях. Максимум собранности, спокойные четкие команды экипажу, отработанные до автоматизма движения...

Отрыв от земли, контрольное висение на высоте двух-трех метров, и вертолет готов к возращению до­мой. Несколько минут набор высоты проходил без ос­ложнений. Все было, как обычно. Но вдруг на высоте 400 метров раздался громкий хлопок, и огромную ма­шину затрясло, как в ознобе. Времени для раздумий у командира не было. Внизу ревущий Тихий, а в салоне, кроме экипажа, еще двадцать человек. Впрочем, разду­мий в такие критические минуты не возникает. Эмо­ции появляются после того, как все завершается. Не­штатные ситуации требуют совсем другого. Сорокин почти мгновенно лег на обратный курс, одновремен­но пытаясь понять причину сильнейшей вибрации. Все наводило на мысль о лопастях.

Обратный полет затруднял сильный встречный ве­тер. Но теперь к нему добавилась тряска от разбалансировки лопастей. Тревожная мысль пульсировала в го­лове Сорокина: «Только бы их не оторвало! Тогда все -конец!». На посадке несло так, что на площадку при­шлось заходить боком.

Сразу после остановки винтов бросились выяснять причину аварии. Оказалось, что прогорела секция од­ной из лопастей, а затем часть ее совсем оторвало. Сама лопасть продолжала гореть. Штурман, забравшись на хвостовую балку, струей из огнетушителя сбил пламя. Теперь начались эмоции. Сорокин в сердцах на выдер­жал: «Все, приехали!..».

Пошли докладывать на базу об аварии. Оценив ситу­ацию, решили ремонтироваться на месте, своими си­лами. Но сказать легко. А попробуй снять лопасть весом 375 килограммов и длиной десять метров. Обычно для таких операций задействуют кран, да где его отыщешь на почти необитаемом острове? В ход пошла смекалка.

Вокруг вертолета экипаж построил леса. С их помо­щью одну за другой сняли все лопасти. Московские специалисты несказанно удивились такому простому и эффективному инженерному решению. Если бы обо всей этой истории от начала и до конца снять фильм, получилась бы неплохая приключенческая лента. И это только один эпизод из летной биографии командира экипажа МИ-26 Николая Сорокина.

Родился он в 1960 году в семье подмосковного авиа­тора. Мечтой о небе заболел еще с детства. Еще в шко­ле начал совершать парашютные прыжки. Восемнад­цатилетним юношей переступает порог Волчанского авиационного училища летчиков ДОСААФ. Радуя на­ставников завидным упорством и настойчивостью, Николай горячо взялся за учебу. Настал срок, и Соро­кин первым в группе самостоятельно вылетел на вер­толете МИ-2. Лучше других закончил обучение на этом типе машин. Перед выпуском получил первый разряд по вертолетному спорту. Потом работал в учебном авиа­отряде ДОСААФ летчиком-инструктором.

Но жила мечта об авиации настоящей, военной, с боевыми вылетами на рискованные задания. И вот в 1982 году Сорокин начинает службу в пограничных войсках. Молодого офицера направляют на Чукотку. Серьезный, вдумчивый, привыкший сполна отдавать себя делу, Николай с увлечением осваивает новый для себя вертолет МИ-8.

Уже через полгода впервые побывал в Афганистане. Совершил более 140 боевых вылетов. Полеты в экстре­мальных ситуациях помогли лучше освоить боевую тех­нику. Возвратившись из командировки, Николай уже на следующий год становится командиром экипажа, выполняет нормативы летчика 2 класса.

Затем командировки в Афганистан были еще и еще. За них Николая Сорокина наградили медалью «За от­личие в охране государственной границы СССР».

Шли годы. С радостью воспринял Николай Михай­лович предложение командования освоить пилотиро­вание грузового вертолета МИ-26. Новая машина от­крывала громадные перспективы для авиации округа. От Елизово, где теперь служил Сорокин, до Чукотки, ставшей родиной для двух его сыновей, можно было с десятком тонн груза долететь за один переход. Для островных и отдаленных застав МИ-26 оказался настоя­щим даром небес. В случае необходимости до любой из них можно было долететь за считанные часы.

Через три года Николай Сорокин становится ко­мандиром отряда МИ-26. Конечно, жизнь летчика со­стоит не из одних полетов. Их так же, как и людей земных, сопровождают человеческие радости и про­блемы. Но в жизни летчика к этой палитре добавляют­ся и другие краски, которыми рисуют такие замысло­ватые сюжеты, что они перерастают в легенды. О них потом рассказывают летчики всей границы. Есть, что вспомнить и Николаю Сорокину.

Еще когда сдавал на первый класс, в полете отка­зал один двигатель. Пришлось совершать вынужденную посадку. Среди торосов Чукотского моря нашли пло­щадку. На нее с одним рабочим движком и сели. Вот где был настоящий экзамен на первый класс.

А вылетов по санзаданиям, которые совершал офи­цер Сорокин, просто не счесть. В одном из них отказала большая часть навигационных приборов. Пилотировать пришлось по аварийному компасу, подсвечивая руч­ным электрическим фонариком. Летчик мог повернуть на базу, но на пограничной заставе «Ука» ждал помо­щи тяжелый больной, и Сорокин принял решение продолжать полет. Уже перед посадкой работа прибо­ров восстановилась. Больного забрали. Казалось, что на этот полет «лимит» приключений исчерпан, но радо­ваться поторопились.

Перед самой базой попали в обледенение, такое силь­ное, что почти пустая машина при работе двигателей на взлетном режиме теряла высоту. До родного аэродро­ма все-таки дотянули. Больного доставили вовремя. Он и не догадывался, сколько мужества и мастерства потре­бовалось летчикам, чтобы спасти ему жизнь. Цену таких полетов знает только экипаж. За мастерство майор Со­рокин был награжден медалью Нестерова.

А за полет на остров Матуа и проявленные при этом максимально возможные мастерство, хладнокровие и выдержку, инициативу при восстановлении вертолета командование отдельного авиаполка представило тог­да еще майора Николая Сорокина к награждению ме­далью «За отличие в военной службе» III степени.

Сергей ДАНЬКО.
На помощь сквозь непогоду

Подполковник Богачев Сергей Иванович

БИОГРАФИЧЕСКАЯ СПРАВКА Подполковник Богачев Сергей Иванович. Родился в 1958 году. В 1979 окончил Сызранское высшее военное авиационное училище летчиков, после чего направлен в Алма-Атинский авиационный полк пограничных войск. В составе полка с 1979 по 1989 годы принимал участие в боевых действиях на территории Афганистана. В 1989 переведен в Северно-Восточный пограничный округ, ос­воил вертолеты палубной авиации. С 1995 года служит в авиаэскадрилье ЗРУ.

Награжден орденом Красной Звезды, медалями «За отвагу», «За боевые заслуги», «За отличие в охране государственной границы СССР», медалью Нестерова, афганскими наградами.

Восемь лет и девять месяцев. От начала и до конца. Он не любит рассказывать о них, даже вспоминать. Слишком много вместили они в себя, слишком силен так называемый «афганский синдром». Ведь известно, что ко всему, даже к войне, вырабатывается привыч­ка, и от нее не так-то легко отделаться. А столько лет, проведенных среди афганских гор, каждую минуту гро­зящих порцией свинца, среди рокота вертолетных вин­тов и вспышек пулеметных очередей, делают боевую обстановку настолько близкой, что другую уже трудно порой представить. Свыше 200 суток в командировках на «той» стороне ежегодно... Когда пришла пора выво­дить войска из Афганистана, он воспринял это как свое личное поражение. Но война заканчивалась...

А начиналось все в мае 1980 года. Лейтенант Бога­чев, только недавно окончивший училище, летал тог­да летчиком-штурманом в экипаже командира полка. Операция «Крыша» по выставлению сводных боевых отрядов, проводимая в высокогорном Памире, стала для него первой встречей с реальным, а не условным противником. Потом были десятки операций по блокированию ущелий, высадке десантных групп, их под­держке и обеспечению. Не раз видел, как летят в лицо снаряды, не раз сам вел огонь по рассыпавшимся сре­ди камней душманам.

С 1982 года начал летать в должности командира экипажа. Насколько это трудная и ответственная рабо­та в условиях горной местности может рассказать лю­бой побывавший в Афганистане летчик. Зная это, стар­шие товарищи с пониманием относились к сложно­стям, с которыми сталкивался в своем становлении молодой пилот, и поначалу «жалели» его - не пускали на самые опасные участки, оставляя в прикрытии. Но с каждым последующим вылетом Сергей Богачев при­бавлял в профессиональном мастерстве, доказывая всем, что способен выполнять любые ответственные поручения, начал сам возить десанты, а вскоре стал назначаться командиром авиагруппы. За это время про­изошло много различных эпизодов, но один из них более всего врезался в память.

Осенью 85-го года под руководством полковника Виктора Захарова проводилась довольно крупная опе­рация в Зардевском ущелье. Несколько десантных групп, высаженных на господствующих над ущельем высотах, должны были взять его под свой контроль. Поначалу все шло по запланированному сценарию: группы вышли на заданные точки, а пустые «борты» вернулись на базу. Вдруг радио принесло сообщение: у группы, выса­женной последней, неприятности. Как оказалось, при ее десантировании было решено сменить тактику, и вместо того, чтобы оставить ее на высоте, как обычно, группу высадили в низине, поближе к кишлакам, на­деясь запутать этим душманов. Но в данном случае пе­рехитрили самих себя. Вертолеты, покружив над мес­том высадки, ушли, ничего не обнаружив, но едва смолк гул их винтов, как вылезшие из своих нор бое­вики обрушили на пограничников шквал огня, заставив их вжаться в землю и не давая возможности занять более благоприятную позицию.

Группу необходимо было выручать. Как на грех по­года, еще вполне летная с утра, по суровым законам гор начала быстро портиться. Подгоняемая пронизы­вающим осенним ветром, тяжелая облачность накры­ла перевал, отрезав путь в ущелье. Две пары МИ-8, потыкавшись как слепые щенки о кромку облаков, вынуждены были отступить - лететь дальше при нуле­вой видимости было равносильно самоубийству.

Третью попытку совершали экипажи Сергея Богачева и Николая Гаврилова. Летевший ведущим Гаврилов на подходе к перевалу вдруг издал радостное вос­клицание: над самой кромкой скал виднелся неболь­шой просвет, сквозь который можно было попытаться протиснуться в ущелье. Чуть не задевая камни, два «бор­та» прошли опасный район и устремились к месту, где шел бой.

В самом ущелье видимость была хорошей, поэтому бандитов удалось обнаружить быстро. Обстреляв их ра­кетами и из пулеметов, вертолетчики высадили под­крепление, что окончательно решило исход боя. Запа­никовавшие уже при виде МИ-8 басмачи, заслышав выстрелы из крупнокалиберных пулеметов, стали раз­бегаться и прятаться. Это позволило десантировавшей­ся ранее группе занять выгодные позиции и продол­жить выполнение поставленных перед ней задач. По­терь в ней, к счастью, не было.

Везло на той войне и Сергею Ивановичу Богачеву. Каким бы сложным ни было задание, всегда возвра­щался без единой пробоины и даже царапины. А ведь самому применять оружие приходилось едва ли не в каждой операции. Бог ли войны был милостлив, про­фессиональное ли мастерство тому виной, но долгая афганская эпопея завершилась для него с таким вот «сухим» счетом.

Летчики народ суеверный, поэтому давайте и мы три раза плюнем через плечо и постучим по дереву, чтобы подполковника Богачева и дальше не подводи­ли его винтокрылые птицы, а также чтобы наши воз­душные асы больше не видели зловещие точки летя­щих в лицо снарядов.

В августе 1986 года под руководством генерал-майо­ра И. Коробейникова проводилась крупная операция по очистке афганской территории напротив участка Московского погранотряда от бандформирований. Как это иногда бывает, реальная жизнь опровергла неко­торые расчеты командования и внесла свои корректи­вы. Ожидаемой согласованности действий между со­ветскими пограничниками и сарбозами достигнуто не было: афганская сторона не успела выполнить свою роль по подготовке площадок для десантирования наших групп, вследствие чего пограничники были выса­жены на обстреливаемые площадки.

Проще говоря, это была засада. Не успела ДШМГ занять позиции, как ущелье ожило грохотом очередей. Площадку «духи» видели как на ладони, и их огонь был безжалостным и прицельным. Уже в первые мину­ты после высадки шестерых пограничников настигли их разящие пули. Надежда оставалась одна - на помощь с воздуха.

Хотя к операции привлекалось до 20 вертолетов, раз­меры ущелья не позволяли использовать их в полной мере. Более того, зажатые в теснине, они лишались сво­боды маневра и становились удобной целью для банди­тов. А уж как мечтал каждый «борец за веру» сбить вин­токрылую машину «шурави»! Не только из-за того, что это угодное Аллаху дело, но и потому, что карманы пополнятся толстенькими пачками «зеленых»...

Экипажем одного из Ми-24 командовал старший лейтенант Владимир Стрельников. Для него это был уже не первый бой, но до сих пор все заканчивалось удачно, без единой пробоины в фюзеляже. Но военная фортуна - дама изменчивая, и повернуться спиной может в самый неподходящий момент.

При выходе на боевой курс Владимир вдруг почув­ствовал, что его машина теряет управление. Очередь из ДШК прошила хвостовую балку, и вертолет начал кре­ниться на бок. Отчаянно пытаясь выровнять ставший непослушным «борт», он кинул быстрый взгляд на местность внизу: надо было садиться и при этом как можно* ближе к своим.

Мгновения растянулись в вечность. Каждый метр снижения давался так тяжело, будто он на собствен­ных руках нес вертолет к земле. Ближе, ближе наме­ченный для посадки край рисового поля. Но норови­стая машина не подчинялась до конца человеческой воле и все-таки опрокинулась на правый борт. На короткое время в глазах померкло...

Первым пришел в себя меньше всего пострадав­ший при падении летчик-оператор Владимир Ярута. Выбравшись из кабины, он прикладом разбил блистер и вытащил своего командира. Следующая задача была сложнее: освободить борттехника Виктора Кривенко, прижатого турелью пулемета к фюзеляжу. Вдвоем на­валились на пулемет, но его ствол во время падения уперся в землю и заклинил намертво.

Дело затруднял ураганный обстрел «духов». Ми-24 упал как раз между их позициями и площадкой, где высадилась группа пограничников, и потому принял на себя всю злобу душманов, всю их ненависть к «шу­рави». К счастью, «борт» Геннадия Дроботуна, летев­ший в паре со сбитой машиной, прикрыл оказавший­ся на земле экипаж с воздуха, умерив пыл обнаглев­ших моджахедов.

Еще один вертолет приземлился рядом с Ми-24 Стрельникова, чтобы забрать пострадавших летчиков. Но бросать техника было нельзя, и Владимир принял решение отправить с этим «бортом» только одного члена экипажа - механика ефрейтора Штепу, а самому с Ярутой продолжить борьбу за жизнь Виктора Кривен­ко. Рывок, еще рывок, но проклятый ствол не подда­вался ни в какую, его можно было только согнуть, а для двоих эта задача непосильна.

Вдруг рисовые колосья раздвинулись. С площадки, где высадилась десантная группа, приползли старший лейтенант и два солдата. Они сообщили, что в их груп­пе один убитый, один ранен в голову и что их тоже необходимо забрать, когда за вертолетчиками придет «борт». С помощью десантников техника удалось осво­бодить. Он, хотя получил серьезные травмы, держался на ногах и даже был готов перебежать 50 метров по полю, отделявшему вертолет от позиции штурмовой группы.

Огонь со стороны душманов не стихал, но бросок через рисовое поле прошел без непоправимых послед­ствий. Пострадал лишь невезучий Кривенко. Пуля по­пала ему в бронежилет, но он, в состоянии, близком к шоковому, не замечал боли, от которой в другое вре­мя не смог бы подняться с постели, и добрался-таки до цели.

Здесь летчиков и подобрал командир авиаэскадри­льи Виктор Пикин, сумевший под кинжальным огнем бандитов совершить сложный маневр. Но потрясения этого дня для Владимира Стрельникова не закончи­лись. На его глазах скончался раненный в голову де­сантник. Этому парню помощь пришла слишком по­здно.

...Потом у майора Стрельникова был госпиталь в Душанбе, лечение ушибов и контузии, возвращение в свой полк на Дальний Восток, годы службы в погра­ничной авиации. Судьба разбросала членов его экипа­жа по городам и весям бывшего Советского Союза. Кривенко теперь живет на Украине, Владимир Ярута завершил свою службу, сейчас пенсионер.

А майор Стрельников продолжает летать. И описан­ный здесь афганский эпизод за подвиг не считает. Про­сто такова его работа, трудная работа военного летчи­ка.

Олег МИХАЛЕВ.
ВЫПОЛНЯЯ КЛЯТВУ ГИППОКРАТА
Белая палатка

В Центральном госпитале ФПС России трудятся 22 ветерана афганского похода

С первых дней афганской войны квалифицирован­ная медицинская помощь раненым пограничникам была максимально приближена к театру боевых дей­ствий. Решение об этом принял начальник военно-ме­дицинского отдела ГУПВ КГБ СССР полковник меди­цинской службы Василий Александрович Еремин.

В те годы медслужбу Среднеазиатского погранич­ного округа возглавлял полковник медицинской служ­бы Виктор Гаврилович Машковский, а затем, вплоть до вывода войск, - полковник медицинской службы Алексей Николаевич Манин. На долю последнего до­сталась основная тяжесть организации медицинского обеспечения пограничных отрядов и подразделений, дислоцированных в Афганистане.

Приблизить квалифицированную медицинскую по­мощь к полю боя - значит устранить многоэтапность в организации помощи раненым. Первую медицинскую и врачебную помощь оказывали на месте ранения или контузии. Эвакуация осуществлялась вертолетами не­посредственно в госпитали Душанбе и Ашхабада и, за редким исключением, в санчасти отрядов или район­ные больницы.

Серьезным испытанием для медиков погранвойск стал декабрь 1979 года, когда пограничники обеспечи­вали ввод советских войск, а затем сами пересекли линию государственной границы. Одними из первых боевые операции бойцов в зеленых фуражках обеспечивали мои коллеги: Георгий Леопольдович Могильницкий и Виктор Михайлович Тарасов (Кушка); Бо­рис Кадамович Шериком (Нульванд); Вячеслав Сте­панович Сироткин (Калаи-Хумб); Владимир Алексан­дрович Воронин, Игорь Иванович Хамнагадаев, Гер­ман Яковлевич Кокшаров (Сарход) и другие.

Первоначально (1979-1981 гг.) боевые формирова­ния пограничников на территории Афганистана были нештатные. В 1982 году в Среднеазиатском и Восточ­ном пограничных округах начали формировать штат­ные мотоманевренные (ММГ) и десантно-штурмовые маневренные группы (ДШМГ). Вскоре им на помощь прибыли пограничники Дальневосточного и Северо-Западного пограничных округов.

В штат ММГ и ДШМГ обязательно входили врачи, в основном, выпускники 1976-1978 годов Томского во­енно-медицинского факультета. Они не имели боевого опыта да и достаточной врачебной практики.

Командование военно-медицинской службы Сред­неазиатского пограничного округа при непосредствен­ном участии начальников окружных госпиталей под­полковника медицинской службы Евгения Николае­вича Золотобоева (Душанбе) и полковника медицин­ской службы Владимира Павловича Витрищака (Аш­хабад) организовало для молодых врачей обучение по организации неотложной медицинской помощи при боевой травме, медицинской эвакуации и противоэпи­демических мероприятий.

Из-за недостатка фельдшеров, и особенно санин­структоров, врачам приходилось оказывать первую по­мощь раненым непосредственно на поле боя, что не всегда было оправданно. Вскоре все боевые группы были укомплектованы фельдшерами, а вот санинструкторов приходилось готовить при санчастях пограничных от­рядов. В последующем на базе межокружной школы сержантского состава, расположенной в «Риссовхозе», на окраине Душанбе, была сформирована учебная за­става для подготовки санинструкторов.

Помня о своем интернациональном долге, медики помимо пограничников в «Афгане» лечили и жителей афганского приграничья и принимали непосредствен­ное участие в предупреждении эпидемий инфекцион­ных заболеваний.

На «точках», в местах дислокации ММГ, плановое снабжение с окружного склада, как и помощь погра­ничникам в целом по линии Красного Креста СССР, было впечатляющим.

Квалифицированное содействие оказывали врачи окружных госпиталей из Душанбе и Ашхабада. Перво­начально это были нештатные группы медицинского усиления (ГМУ), в состав которых входили по одному два врача-хирурга, операционная сестра и сестра-анестезистка. Эти группы работали на базе санчастей пограничных отрядов, на линейных заставах, а иногда и в помещениях участковых больниц.

В 1981 году в округе была сформирована первая штатная ГМУ, которую возглавлял майор медицинс­кой службы Борис Николаевич Чернышов, а помогал ему капитан медицинской службы Виктор Павлович Нефедов. ГМУ непродолжительное время размещалась на базе санчасти Керкинского пограничного отряда, а затем передана Душанбинскому госпиталю.

Медицинская помощь стала действеннее с введе­нием в штат Душанбинского госпиталя полевого хи­рургического отделения, оснащенного автоперевязоч­ной, санитарным транспортом, штатными медицинс­кими укладками. В межбоевой период врачи и меди­цинские сестры врачевали раненых и больных в стенах госпиталя, а для обеспечения операций со всем иму­ществом выдвигались в тот или иной отряд. На месте развертывали автономное хирургическое отделение. Нередко палатки этого отделения помещались в аэропорту. Как только приземлялся вертолет с ранеными, хирурги и анестезиологи-реаниматологи начинали про­водить противошоковую терапию (обезболивание, инфузию крови и кровезаменителей), выполнять первич­ную хирургическую обработку, иммобилизацию. При необходимости выполняли и сложные хирургические операции. Как только раненому становилось легче, его вертолетом отправляли в Душанбе для дальнейшего лечения и реабилитации.

С нарастанием боевых действий, при применении современных видов стрелкового оружия, гранатометов, массированного минирования дорог и объектов суще­ственно увеличилось число раненых и контуженных.

Но четко организованные лечебно-эвакуационные мероприятия позволяли в течение первых суток доста­вить на лечение в госпиталь 60% пострадавших. Неоце­нимый вклад внесли экипажи вертолетов Марыйской эскадрильи, Душанбинского авиационного полка, эки­пажи вертолетов, прикомандированные из других по­граничных округов. Усилиями врачей в строй было воз­вращено 93% раненых.

При оказании интернациональной помощи народу Республики Афганистан в период с 1979 по 1989 год погибло 518 пограничников. Из них от тяжелых ран в госпиталях округа умерло трое.

Среди погибших был один врач, капитан медицин­ской службы Герман Яковлевич Кокшаров, выпуск­ник Военно-медицинского факультета Томского ме­дицинского института, уроженец поселка Бисер Пер­мской области. Вечная тебе память, Герман Яковле­вич!

В Афганистане стало ясно, что военно-медицинс­кую службу нужно укреплять, расширять штатное чис­ло врачей и медицинских сестер, увеличивать коечный фонд маломощных окружных госпиталей, учить вра­чей в Военно-медицинской академии вопросам организации и тактики медицинской службы, военно-по­левой хирургии и военно-полевой терапии.

Эти нелегкие задачи были решены в ходе войны врачами-организаторами военно-медицинского отдела ГУПВ КГБ СССР, который с 1981 года возглавлял пол­ковник медицинской службы Виктор Алексеевич Алышев.

Усилиями командования до 1987 года в Среднеази­атском пограничном округе была почти в два раза уве­личена коечная мощность окружных госпиталей. В Аш­хабадском госпитале построены неврологический и инфекционный корпуса, столовая, склады, гараж. В Душанбинском госпитале открыты патолого-анатомическое отделение, новый корпус для хирургических и терапевтических больниц.

В подмосковном Голицыно в 1979 году заложили центральный госпиталь. Благодаря настойчивости кол­лектива госпиталя, возглавляемого Александром Прокопьевичем Горячевским, 1 марта 1984 года была от­крыта первая очередь. В хирургическое отделение нача­ли поступать на лечение и реабилитацию раненые из Афганистана.

Был решен вопрос и с подготовкой врачей в Воен­но-медицинской академии им. СМ. Кирова. На коман­дный факультет и в клиническую ординатуру были направлены врачи, получившие боевой опыт. Этот опыт и сегодня востребован. На границе продолжают стре­лять.

Валерий ЗАВИРОХИН.
На прием к доктору собирался весь кишлак

Подполковник медицинской службы Дробышев Олег Витальевич

БИОГРАФИЧЕСКАЯ СПРАВКА

Подполковник медицинской службы Дробышев Олег Витальевич. Окончил военно-медицинский факультет Томского мединститута. С мая по ноябрь 1980 года, а также в 1981 году находился на территории Республи­ки Афганистан в должности старшего врача мотома­невренной группы Мургабского погранотряда.

С 1995 года - в Западном региональном управлении ФПС России.

Подполковник Олег Дробышев - потомственный врач. В его семье и дед, и мать были врачами, поэтому, когда встал вопрос о выборе жизненного пути, долгих разду­мий не было. Не колебался он и тогда, когда представи­лась возможность пройти суровую школу Афганистана.

- За полгода службы в высокогорных районах Афга­нистана принимать участие в боевых действиях ни разу не приходилось. Задачи подразделений, входивших в группировки «Сархат» и «Базай-Гумбат», в которых проходила моя служба, были иными. Суть их сводилась к строительству укрепрайона и помощи, которую ока­зывали наши войска, охраняя, совместно с афгански­ми сарбозами, государственную границу Афганистана. На практике эта помощь состояла в совместном патру­лировании границы. Причем такой отряд, как прави­ло, состоял из двух-трех сарбозов и двадцати наших пограничников, сопровождающих афганцев. Тем не ме­нее, официально считалось, что афганцы сами, свои­ми силами, охраняют границу.

Мотомангруппа, где я служил, располагалась на тер­ритории древней полуразрушенной крепости, строи­тельство которой предание связывало с именем Алек­сандра Македонского. Именно в этих исторических раз­валинах и разместился мой медпункт.

Служить пришлось бок о бок с сарбозами. Порядки, установившиеся в афганской армии, порой просто шокировали советских солдат и офицеров, привыкших к строжайшей дисциплине. Впрочем, и бытовые усло­вия, в которых находились афганцы, не шли с наши­ми ни в какое сравнение. Если советские погранични­ки жили в собственноручно выкопанных землянках, то афганцы - в больших палатках, где у каждого солда­та имелись в личном пользовании кровать и тумбочка. То ли от шибко хороших условий службы, то ли из-за природной строптивости, то ли в силу иных каких-то обстоятельств, но афганцы периодически выража­ли свое недовольство теми или иными порядками. Так, в один из дней, в расположение нашего подразделе­ния пришел командир сарбозов, младший лейтенант.

- Зачем пришел? - спросил его.

- Да вот, меня выгнали.

- Как выгнали?

- Сказали, что они себе нового командира выбра­ли...

Благо, с подобным проявлением «демократии» на­шим офицерам сталкиваться не приходилось. Тем не менее, в такой дикой, непривычной ситуации никто не растерялся. Быстро приняли решение, доложили вы­шестоящему командованию, разоружили «бунтовщи­ков», которые вели себя при этом на удивление мир­но.

Вскоре прилетел афганский комиссар, который сра­зу занялся наведением порядка. Методы воспитания, применяемые комиссаром, также поражали своей про­стотой и, в то же время, необычностью. Они заключа­лись в самом элементарном и банальном мордобитии. Причем комиссара никто не пытался остановить или удержать от подобных действий. Казалось, что избие­ние подчиненных - вполне рядовое и обыденное явле­ние в афганской армии. Правда, комиссар не полагал­ся всецело на свою дубину, поэтому он периодически проводил митинги, на которых стремился словом воздействовать на распоясавшихся солдат. Впрочем, дей­ствуя такими методами, ему довольно быстро удалось успокоить волнение в рядах сарбозов. Половину афган­цев, признанных зачинщиками, комиссар забрал с собой, а поведение оставшихся больше не вызывало нареканий.

Как складывались отношения с местными жителя­ми? По-разному, но в целом дехкане были весьма ло­яльно настроены к нашим военнослужащим.

Пребывание советских войск в Афганистане было им даже выгодно, поскольку в этих высокогорных рай­онах сельскохозяйственные культуры просто не росли. Здесь главной ценностью был скот. Все продукты пи­тания, производство которых не было связано с жи­вотноводством, завозились извне. Прежде, до ввода советских войск в этот район, у местных жителей су­ществовал натуральный обмен с соседним Пакиста­ном, и то только летом, когда открыты перевалы. С появлением советских воинов всякая торговля с Па­кистаном прекратилась - в итоге Советский Союз вы­нужден был кормить афганских горцев. Конечно, мы не могли предоставить им изобилие продуктов, но та еда, которую получали афганцы, была вполне добро­качественной.

Политикой в тех краях интересовались мало. Мест­ное население даже понятия не имело, кому принад­лежит власть в стране, какие события происходят в столице. В жизни горцев все шло своим чередом. Каза­лось, никакие изменения не могли поколебать их уны­лую, однообразно текущую жизнь. Так, в Базай-Гумбате, как и в прежние времена, хозяйничали четыре бая. На них работали батраки, набранные из «одно­сельчан», и такое положение считалось в порядке ве­щей. С этим никто не боролся. Впрочем, по большому счету, и бороться было некому. В функции наших войск борьба с местными угнетателями не входила, а местной власти, как таковой, и не было. Поэтому факти­чески вся долина, как и встарь, работала на этих четы­рех баев. Дехканин, весь год пасший скот бая, получал за свой труд одного или двух баранов. Стоит ли после этого говорить о том, что народ там очень бедный.

Тяжелые условия жизни, нищета, скудное питание, суровый климат не лучшим образом сказывались на здоровье афганцев. Заметно было, что они намного отстают в своем развитии. Встретишь, к примеру, ка­кого-то небольшого, худенького паренька, по виду под­ростка. Спросишь:

- Сколько тебе лет?

- Двадцать пять...

В то же время какой-нибудь дряхлый на вид старик на самом деле имел от роду не более тридцати пяти лет.

И в этом повинны все те же тяжелые условия жиз­ни. Так сложилось, что афганцы до двадцати пяти лет отставали в своем развитии, а после того, как преодо­левали этот возрастной барьер, начинали резко ста­реть. Вполне естественно, что почти каждый местный житель обладал целым «букетом» различных заболева­ний. Все беззубые. Только один раз посетил их стомато­лог, который повыдергивал их шатающиеся зубы. В ре­зультате нечем стало есть.

В целом, афганцев лечить было сложно. Много труд­ностей создавал существующий языковой барьер. Дело в том, что местные жители разговаривали на фарси, а из наших солдат и офицеров никто этим языком не владел. Вышли из этой ситуации так: нашли сарбоза, владевшего киргизским языком, который переводил с фарси на киргизский, а затем наш разведчик перево­дил с киргизского на русский. Так и общались.

Частенько приходилось общаться с пациентами и напрямую, без участия переводчика. Как правило, так случалось тогда, когда приходилось работать на выездах, в отдаленных кишлаках. Прибытие доктора афган­цы встречали с энтузиазмом, собирался чуть ли не весь кишлак, выстраивалась очередь - доктор приехал, сей­час всех лечить будет. Переводчик, который сопровож­дал врача в поездках, как правило, самоустранялся, и врачу приходилось общаться с пациентами, что назы­вается, на пальцах.

- Что у тебя болит? - обращаешься к афганцу. - Го­лова (трогаешь свою голову)?

Тот согласно кивает и тоже показывает на свою го­лову. Но то же самое проделывают еще человек пять, стоящих вслед за ним. Дескать, и у них головы болят. Ладно, выдашь всем им таблетки. Подходит новый па­циент, спрашиваешь теперь у него:

- Что у тебя болит... Живот (показываешь на жи­вот)?

Афганец согласно кивает, но за ним еще пять чело­век повторяют его движения. Пытаются убедить тебя, что и у них живот болит.

Был такой случай. Однажды прибежал местный житель, сказал, что в кишлаке женщина умирает. Долг есть долг. Собрался и поехал. Уже на месте осмотрел больную. У нее был «острый живот», поэтому требова­лась срочная операция, которую ей могли сделать только в Оше. Прилетел специально вызванный вертолет, что­бы забрать женщину. Но неожиданно воспротивился муж:

- Я за нее калым платил. Не отдам...

Мужик попался упрямый - так и не отдал. Вертолет улетел пустым. Что случилось с той женщиной потом, умерла ли она, осталась ли жива - неизвестно.

Впрочем, сами афганцы порой использовали по­мощь Советского Союза в своих интересах, зачастую прибегая к обману. Так, осенью 1980 г. наши войска покинули район кишлака Сархат, оттуда стали посту­пать тревожные сигналы. Афганцы сообщали, что якобы русские заразили их какой-то неизвестной болезнью, от которой местные жители умирают в большом коли­честве. О сложившейся ситуации доложил в Москву. Оттуда прилетели представители, которые занялись изучением всех обстоятельств на месте. Вывод, кото­рый они сделали, ознакомившись со сложившимся положением, был неожиданным. Оказалось, что у ме­стных жителей просто закончилось продовольствие. Им нечего стало есть, начался массовый голод, и афган­цы, чтобы выпросить себе продовольственную помощь, выдумали легенду о загадочной болезни!..

За время службы в Афганистане приходилось зани­маться самыми разными делами: и хозяйственные воп­росы решал, и проверки несения службы нарядами про­водил, и даже в «секретах» доводилось лежать. Помнит­ся, как устраивали засаду на душманского лазутчика, который, по данным разведки, забрел как раз в район кишлака Базай-Гумбат.

Запечатлелся в памяти четырехкилометровый подъем по зимнему склону при полной экипировке, с оружи­ем. Это расстояние группа покрывала примерно за пол­тора часа. На место приходили мокрыми, как мыши, надевали предусмотрительно захваченные с собой ту­лупы и залегали в засаде на долгих три часа. За это время успевали промерзнуть до костей. Через три часа приходила долгожданная смена...

Так продолжалось несколько дней. Правда, лазут­чика обнаружить не удалось - за это время он ничем себя не проявил...

- В первый раз в Афганистан я попал в июне 1981 года. В то время о войне, которая шла на территории этой страны, вслух не говорили, а уж тем более о том, какую роль играют там наши пограничные войска.

Я вошел в состав группы офицеров Тихоокеанско­го погранокруга, которой предстояла командировка на неопределенный срок. Местом предписания был ука­зан город Пяндж, и только в кулуарах высказывались смутные предположения о том, что на самом деле нам придется принять участие в оказании интернациональ­ной помощи афганскому народу. Ничего не прояснил и инструктаж у начальника штаба округа. Словом, в Пяндж мы прибыли в полнейшем неведении относи­тельно своих дальнейших действий.

В части всех переодели в полевую форму, выдали оружие и распределили по сводным, боевым отрядам (СБО), которые располагались на афганской террито­рии на незначительном удалении от границы с зада­чей контроля над приграничной территорией. Я попал в СБО, который дислоцировался недалеко от местечка Даштикала. Казалось, до Советского Союза рукой подать - всего 15 километров, 5 минут полета на вертоле­те, но словно перенесся в другую эпоху: примитивные хижины, жители, никогда не видевшие врача.

Нам тоже приходилось непросто, условия жизни и работы были далеки от цивилизованных. На пустом месте ставили палатки, вагончики, огораживались ко­лючей проволокой. У меня для выполнения своих вра­чебных обязанностей не было не то что отдельной па­латки, но даже многих самых необходимых инструмен­тов и лекарств. На все случаи жизни я имел лишь про­стейшую аптечку - жгут, бинт, набор таблеток, кото­рая умещалась в маленькой сумочке. Случись что-ни­будь серьезное, вряд ли с таким «арсеналом» я мог бы оказать необходимую помощь.

К счастью, ни ранений, ни тяжелых болезней в от­ряде за время моей командировки не было. Хотя заса­ды на путях возможных передвижений боевиков выс­тавлялись нами каждую ночь, но успеха они не прино­сили - разведка и у бандитов работала неплохо, так что до активных боевых действий дело, как правило, не доходило. Поэтому большую часть времени мне при­ходилось выполнять обязанности строевого команди­ра, и только изредка возвращаться к своей врачебной профессии. Причем доводилось не столько лечить сво­их солдат, сколько консультировать местных жителей. Наши разведчики для завязывания контактов частень­ко предлагали афганцам обращаться за помощью к рус­скому доктору, чем те и спешили воспользоваться. Воз­можности оказывать серьезную помощь у меня из-за отсутствия всех необходимых медикаментов не было, но не избалованным лекарствами афганцам помогали даже самые простейшие таблетки, и они, как прави­ло, уходили довольные.

Вот в таких условиях пролетели полтора месяца ко­мандировки, и я вернулся в Тихоокеанский погранич­ный округ, но, как оказалось, ненадолго. В конце 1981 года советское правительство приняло решение о рас­ширении присутствия пограничных войск в северных провинциях Афганистана, согласно которому все по­граничные округа должны были сформировать подраз­деления, укомплектованные личным составом, оружи­ем и боевой техникой. В Тихоокеанском округе такая мотоманевренная группа была создана в ноябре 1981 года в поселке Камень-Рыболов.

Большинство офицеров, прошедших летом стажи­ровку в Афганистане, было включено в состав ММГ, я был назначен начальником медпункта. На этот раз мое хозяйство было значительно большим - хорошая аптека, оборудование, пять помощников - фельдше­ров. Не только медслужба, но и все остальные вопросы обеспечения жизнедеятельности мотомангруппы отра­батывались тщательно: проводилось боевое слаживание, обслуживались вооружение и техника, комплектовались тылы. В Афганистан мы должны были вступить готовы­ми к любым неожиданностям.

Когда формирование группы было завершено, мы загрузились в эшелон и двинулись в Термез. Это была самая долгая поездка за всю мою жизнь: целых 17 су­ток тащился эшелон по дорогам Дальнего Востока, Сибири и Средней Азии. Уже тогда для нас, медработ­ников, нашлось дело. У одного солдата воспалился ап­пендикс, и беднягу пришлось снять с поезда, в поход­ных условиях нами был вскрыт абсцесс. Случались и другие заболевания.

Тем не менее, большая часть личного состава ММГ прибыла в Термез здоровой и продолжила подготовку к переброске в Афганистан. Здесь наш медпункт был доукомплектован медицинским имуществом по нор­мам военного времени и обзавелся собственным сани­тарным автомобилем.

Новый, 1982-й год ММГ встретила неподалеку от Термеза в самых спартанских условиях: пески, барханы, среди них - палатки, в которых в эту праздничную ночь даже не было света. Однако никто и не думал жа­ловаться на трудности жизни - все знали, что главные испытания еще впереди. Через несколько дней вытя­нувшаяся в колонну ММГ ночью перешла Аму-Дарью.