Конец формы Эрнест Хемингуэй. Прощай, оружие!

Глава тридцать пятая

Кэтрин пошла берегом к маленькому отелю проведать Фергюсон, а я сидел в

баре и читал газеты. В баре были удобные кожаные кресла, и я сидел в одном

из них и читал, пока не пришел бармен. Армия не остановилась на Тальяменто.

Она отступила дальше, к Пьяве. Я помнил Пьяве. Железная дорога пересекала ее

близ Сан-Дона, по пути к фронту. Река в этом месте была глубокая и медленная

и совсем узкая. Ниже по течению были болотные топи и каналы. Было несколько

красивых вилл. Однажды до войны, направляясь в Кортина-д'Ампеццо, я

несколько часов ехал горной дорогой над Пьяве. Сверху она была похожа на

богатый форелью ручей с узкими отмелями и заводями под тенью екал. У Кадоре

дорога сворачивала в сторону. Я думал о том, что армии не легко будет

спуститься оттуда. Вошел бармен.

- Граф Греффи спрашивал о вас, - сказал он.

- Кто?

приезжали прошлый раз.

- Он здесь?

- Да, он здесь с племянницей. Я сказал ему, что вы приехали. Он хочет

сыграть с вами на бильярде.

- Где он?

- Пошел погулять.

- Как он?

- Все молодеет. Вчера перед обедом он выпил три коктейля с шампанским.

- Как его успехи на бильярде?

- Хороши. Он меня бьет. Когда я ему сказал, что вы здесь, он очень

обрадовался. Ему не с кем играть.

Графу Греффи было девяносто четыре года. Он был современником

Меттерниха, этот старик с седой головой и седыми усами и превосходными

манерами. Он побывал и на австрийской и на итальянской дипломатической

службе, и день его рождения был событием в светской жизни Милана. Он

собирался дожить до ста лет и играл на бильярде с уверенной свободой,

неожиданной в этом сухоньком девяносточетырехлетнем теле. Я встретился с

ним, приехав как-то в Стрезу после конца сезона, и мы пили шампанское во

время игры на бильярде. Я нашел, что это великолепный обычай, и он дал мне

пятнадцать очков форы и обыграл меня.

- Почему вы не сказали мне, что он здесь?

- Я забыл.

- Кто здесь есть еще?

- Других вы не знаете. Во всем отеле только шесть человек.

- Чем вы сейчас заняты?

- Ничем.

- Поедем ловить рыбу.

- На часок, пожалуй, можно.

- Поедем. Берите дорожку.

Бармен надел пальто, и мы отправились. Мы спустились к берегу и взяли

лодку, и я греб, а бармен сидел на корме и держал дорожку, какой ловят

озерную форель, со спиннером и тяжелым грузилом на конце. Мы ехали вдоль

берега, бармен держал лесу в руках и время от времени дергал ее. С озера

Отреза выглядела очень пустынной. Видны были длинные ряды голых деревьев,

большие отели и заколоченные виллы. Я повернул к Изола-Велла и повел лодку

вдоль самого берега, где сразу глубоко и видно, как стена скал отвесно

уходит в прозрачную воду, а потом отъехал и свернул к рыбачьему острову.

Солнце зашло за тучи, и вода была темная и гладкая и очень холодная. У нас

ни разу не клюнуло, хотя несколько раз мы видели на воде круги от

подплывающей рыбы.

Я выгреб к рыбачьему острову, где стояли вытащенные на берег лодки и

люди чинили сети.

- Пойдем выпьем чего-нибудь?

- Пойдем.

Я подогнал лодку к каменному причалу, и бармен втянул лесу, свернул ее

на дне лодки и зацепил спиннер за край борта. Я вылез и привязал лодку. Мы

вошли в маленькое кафе, сели за деревянный столик и заказали вермуту.

- Устали грести?

- Нет.

- Я люблю грести.

- Может быть, если вы возьмете удочку, счастье переменится.

- Хорошо.

- Скажите, как дела на войне?

- Отвратительно.

- Я не должен идти. Я слишком стар, как граф Греффи.

- Может быть, вам еще придется пойти.

- В будущем году мой разряд призывают. Но я не пойду.

- Что же вы будете делать?

- Уеду за границу. Я не хочу идти на войну. Я уже был на войне раз, в

Абиссинии. Хватит. Зачем вы пошли?

- Не знаю. По глупости.

- Еще вермуту?

- Давайте.

На обратном пути греб бармен. Мы проехали озером за Стрезу и потом

назад, все время в виду берега. Держа тугую лесу и чувствуя слабое биение

вращающегося спиннера, я глядел на темную ноябрьскую воду озера и пустынный

берег. Бармен греб длинными взмахами, и когда лодку выносило вперед, леса

дрожала. Один раз у меня клюнуло: леса вдруг натянулась и дернулась назад, я

стал тащить и почувствовал живую тяжесть форели, и потом леса задрожала

снова. Форель сорвалась.

- Тяжелая была?

- Да, довольно тяжелая.

- Раз я тут ездил один и держал лесу в зубах, так одна дернула, чуть

всю челюсть у меня не вырвала.

- Лучше всего привязывать к ноге, - сказал я. - Тогда и лесу

чувствуешь, и зубы останутся-целы.

Я опустил руку в воду. Она была очень холодная. Мы были теперь почти

напротив отеля.

- Мне пора, - сказал бармен, - я должен поспеть к одиннадцати часам.

L'heure du cocktail (1).

- Хорошо.

Я втащил лесу и навернул ее на палочку с зарубками на обоих концах.

Бармен поставил лодку в маленькую нишу каменной стены и прикрепил ее цепью с

замком.

- Спасибо.

Мы поднялись к отелю и вошли в бар. Мне не хотелось больше пить так

рано, и я поднялся в нашу комнату. Горничная только что кончила убирать, и

Кэтрин еще не вернулась. Я лег на постель и старался не думать.

Когда Кэтрин вернулась, все опять стало хорошо. Фергюсон внизу, сказала

она. Она будет завтракать с нами.

- Я знала, что ты ничего не будешь иметь против, - сказала Кэтрин.

- Ничего, - сказал я.

- Что с тобой, милый?

- Не знаю.

- Я знаю. Тебе нечего делать. У тебя есть только я, а я ушла.

- Ты права.

- Прости меня, милый. Я знаю, это, наверно, ужасное чувство, когда

вдруг совсем ничего не остается.

- У меня всегда жизнь была такой наполненной, - сказал я. - Теперь,

если только тебя нет со мной, все пусто.

- Но я ведь буду с тобой. Я уходила только на два часа. Ты не можешь

придумать, себе какое-нибудь занятие?

- Я ездил с барменом ловить рыбу.

- Хорошо было?

- Да.

(1) Час коктейлей (франц.).

- Отелло в отставке, - поддразнила она.

- Отелло был негр, - сказал я. - А кроме того, я не ревнив. Я просто

так люблю тебя, что для меня больше ничего не существует.

- А теперь будь паинькой и будь любезен с Фергюсон.

- Я всегда любезен с Фергюсон, пока она не начинает меня клясть.

- Будь любезен с ней. Подумай, ведь у нас есть так много, а у нее

ничего нет.

- Не думаю, чтобы ей хотелось того, что есть у нас.

- Ничего ты не знаешь, милый, а еще умница.

- Я буду любезен с ней.

- Я в этом не сомневаюсь. Ты у меня хороший.

- Но она потом не останется?

- Нет. Я ее сплавлю.

- И мы вернемся сюда?

- Конечно. А как же иначе?

Мы спустились вниз, позавтракать с Фергюсон. На нее сильное впечатление

произвел отель и великолепие ресторана. Мы хорошо позавтракали и выпили две

бутылки капри. В ресторан вошел граф Греффи и поклонился нам. С ним была его

племянница, которая немного напоминала мою бабушку. Я рассказал о нем Кэтрин

и Фергюсон, и на Фергюсон мой рассказ произвел сильное впечатление. Отель

был очень большой, и пышный, и пустой, но еда была вкусная, вино очень

приятное, и в конце концов от вина всем стало очень хорошо. Кэтрин

чувствовала себя как нельзя лучше. Она была счастлива. Фергюсон совсем

развеселилась. Мне самому было очень хорошо. После завтрака Фергюсон

вернулась в свой отель. Она хочет немного полежать после завтрака, сказала

она.

К концу дня кто-то постучался к нам в дверь.

- Граф Греффи спрашивает, не сыграете ли вы с ним на бильярде.

Я посмотрел на часы; я их снял, и они лежали под подушкой.

- Это нужно, милый? - шепнула Кэтрин.

- Пожалуй, придется пойти. - Часы показывали четверть пятого. Я сказал

громко: - Передайте графу Греффи, что я буду в бильярдной в пять часов.

Без четверти пять я поцеловал на прощанье Кэтрин и пошел в ванную

одеваться. Когда я завязывал галстук и смотрелся в зеркало, мне странно было

видеть себя в штатском. Я подумал, что нужно будет купить еще сорочек и

носков.

постели. - Дай мне, пожалуйста, щетку.

Я смотрел, как она расчесывала волосы, наклонив голову так, чтобы вся

масса волос свесилась на одну сторону. За окном уже было темно, и свет лампы

над изголовьем постели ложился на ее волосы, и шею, и плечи. Я подошел и

поцеловал ее, отведя ее руку со щеткой, и ее голова откинулась на подушку. Я

поцеловал ее шею и плечи. У меня кружилась голова, так сильно я ее любил.

- Я не хочу уходить.

- И я не хочу, чтоб ты уходил.

- Ну, так я не пойду.

- Нет. Иди. Это ведь ненадолго, а потом ты вернешься.

- Мы пообедаем здесь, наверху.

- Иди и скорее возвращайся.

Я застал графа Греффи в бильярдной. Он упражнялся в различных ударах и

казался очень хрупким в свете лампы, спускавшейся над бильярдом. На

ломберном столике немного поодаль, в тени, стояло серебряное ведерко со

льдом, откуда торчали горлышки и пробки двух бутылок шампанского. Граф

Греффи выпрямился, когда я вошел в бильярдную, и пошел мне навстречу. Он

протянул мне руку.

- Я очень рад видеть вас здесь. Вы так добры, что согласились прийти

поиграть со мной.

- С вашей стороны очень любезно было меня пригласить.

- Как ваше здоровье? Я слыхал, вы были ранены на Изонцо. Надеюсь, вы

теперь вполне оправились.

- Я совершенно здоров. Как ваше здоровье?

- О, я всегда здоров. Но я старею. Начинаю замечать признаки старости.

- Этому трудно поверить.

- Да. Вот вам пример. Мне теперь легче говорить по-итальянски, чем на

другом языке. Я заставляю себя, но когда я устаю, мне все-таки легче

говорить по-итальянски. Так что, по-видимому, я старею.

- Будем говорить по-итальянски. Я тоже немного устал.

- О, но ведь если вы устали, вам должно быть легче говорить

по-английски.

- По-американски.

- Да. По-американски. Пожалуйста, говорите по-американски. Это такой

очаровательный язык.

- Я почти не встречаюсь теперь с американцами.

- Вы, вероятно, очень скучаете без их общества. Всегда скучно без

соотечественников, а в особенности без соотечественниц. Я это знаю по опыту.

Что ж, сыграем, или вы слишком устали?

- Я не устал. Я сказал это так, в шутку. Какую вы мне дадите фору?

- Вы много играли это время?

- Совсем не играл.

- Вы играете очень хорошо. Десять очков?

- Вы мне льстите.

- Пятнадцать?

- Это было бы прекрасно, но вы меня все равно обыграете.

- Будем играть на деньги? Вы всегда предпочитали играть на деньги.

- Давайте.

- Отлично. Я даю вам восемнадцать очков, и мы играем по франку очко.

Он очень красиво разыграл партию, и, несмотря на фору, я только на

четыре очка обогнал его к середине игры. Граф Греффи нажал кнопку звонка,

вызывая бармена.

- Будьте добры откупорить одну бутылку, - сказал он. Затем мне: - По

стакану для настроения.

Вино было холодное, как лед, и очень сухое и хорошее.

- Будем говорить по-итальянски. Вы не возражаете? Это теперь моя

слабость.

Мы продолжали играть, потягивая вино между ударами, беседуя

по-итальянски, но вообще разговаривали мало, сосредоточась на игре. Граф

Греффи выбил сотое очко, а я, несмотря на фору, имел только девяносто

четыре. Он улыбнулся и потрепал меня по плечу.

- Теперь мы разопьем вторую бутылку, и вы расскажете мне о войне. - Он

ждал, когда я сяду.

- О чем-нибудь другом, - сказал я.

- Вы не хотите говорить об этом? Хорошо. Что вы читали за последнее

время?

- Ничего, - сказал я. - Боюсь, что я очень отупел.

- Что написано за время войны?

- Есть "Le feu" (1) одного француза, Барбюса. Есть "Мистер Бритлинг

видит все насквозь".

- Это неправда.

- Что неправда?

- Он не видит все насквозь. Эти книги были у нас в госпитале.

- Значит, вы кое-что читали?

- Да, но хорошего ничего.

- Мне кажется, что в "Мистере Бритлинге" очень хорошо показана душа

английской буржуазии.

- Я не знаю, что такое душа.

- Бедняжка. Никто не знает, что такое душа. Вы - croyant? (2)

- Только ночью.

Граф Греффи улыбнулся и повертел стакан в пальцах.

- Я предполагал, что с возрастом стану набожнее, но почему-то этого не

случилось, - сказал он. - Очень сожалею.

- Вы хотели бы жить после смерти? - сказал я и сейчас же спохватился,

что глупо было упоминать о смерти. Но его не смутило это слово.

- Смотря как жить. Эта жизнь очень приятна. Я хотел бы жить вечно. - Он

улыбнулся. - Мне это почти удалось.

Мы сидели в глубоких кожаных креслах, разделенные столиком с бокалами и

шампанским в серебряном ведерке.
---------------------------------------

(1) Огонь (франц.).

(2) Верующий (франц.).
- Если вы доживете до моего возраста, многое вам будет казаться

странным.

- Вы не похожи на старика.

- Тело стареет. Иногда мне кажется, что у меня палец может отломиться,

как кончик мелка. А дух не стареет, и мудрости не прибавляется.

- Вы мудры.

- Нет, это великое заблуждение - о мудрости стариков. Старики не мудры.

Они только осторожны.

- Быть может, это и есть мудрость.

- Это очень непривлекательная мудрость. Что вы цените выше всего?

- Любимую женщину.

- Вот и я также. Это не мудрость. Жизнь вы цените?

- Да.

- Я тоже. Потому что это все, что у меня есть. И еще дни рождения, -

рождения.

Мы оба потягивали вино.

- Что вы в самом деле думаете о войне? - спросил я.

- Я думаю, что она нелепа.

- Кто выиграет ее?

- Итальянцы.

- Почему?

- Они более молодая нация.

- Разве молодые нации всегда выигрывают войну?

- Они способны на это в известном периоде.

- А потом что?

- Они становятся старыми нациями.

- А вы еще говорите, что не мудры.

- Дорогой мой мальчик, это не мудрость. Это цинизм.

- Мне это кажется величайшей мудростью.

- Это не совсем так. Я мог бы вам привести примеры в подтверждение

противоположного. Но это неплохо сказано. Мы выпили все шампанское?

- Почти.

- Может быть, выпьем еще? Потом я пойду переодеться.

- Пожалуй, не стоит больше.

- Вам в самом деле не хочется?

- Да.

Он встал.

- Благодарю вас. А я желаю вам жить вечно.

- Благодарю вас. Я так и делаю. А если вы когда-нибудь станете

набожным, помолитесь за меня, когда я умру. Я уже нескольких друзей просил

об этом. Я надеялся сам стать набожным, но этого не случилось.

Мне казалось, что он улыбнулся с грустью, но я не был уверен. Он был

очень стар, и на его лице было очень много морщин, и в улыбке участвовало

столько черточек, что оттенки терялись в них.

- Я, может быть, стану очень набожным, - сказал я. - Во всяком случае,

я буду молиться за вас.

- Я всегда ожидал, что стану набожным. В моей семье все умирали очень

набожными. Но почему-то этого не случилось.

- Еще слишком рано.

- Может быть, уже слишком поздно. Может быть, я пережил свое

религиозное чувство.

- У меня оно появляется только ночью.

- Но ведь вы еще и любите. Не забывайте, что это тоже религиозное

чувство.

- Конечно. - Он сделал шаг к бильярду. - Вы очень добры, что сыграли со

мной.

- Это было большим удовольствием для меня.