Кристиан Штрайт Вермахт и советские военнопленные в 1941-1945 гг

Уже неоднократно говорилось о том, что потери при перевозке пленных были такими огромными в том числе потому, что десятки тысяч пленных расстрели­вались в пути.

Вначале стрелковые соединения охраны тылов, предусмотренные для охраны и перевозки пленных, были крайне малочисленными²⁷⁴. Не подлежит сомнению, что при данных условиях малочисленной охране было чрезвычайно трудно эвакуи­ровать в тыл голодных и обессиленных пленных. И если расстрелы не прекра­щались, несмотря на неоднократные приказы войскового командования, высту­павшего против них, то это имело под собой другие причины. 22 августа 1941 г. главнокомандующий группой армий «Центр» фельдмаршал фон Бок записал в своём дневнике следующее:

При эвакуации военнопленных происходили жестокости, против которых я издал очень суровый приказ²⁷⁵ по армиям. При истощении пленных и невозможности кормить их на длинных маршрутах по широким и безлюдным районам более менее сносно, их эвакуация по прежнему остаётся особенно тяжёлой проблемой²⁷⁶. Несколько позже подчинённые группе армий «Центр» армии получили донесе­ние командующего тыловым районом группы армий о настроениях белорусского населения:

На его настроение очень негативное влияние оказали будто бы имевшие место бесчеловечные избиения советских военнопленных, которые из-за голода и ис­тощения в конце пути не в состоянии были идти дальше. Случаи такого рода неоднократно происходили на глазах местного населения в Орше в период с 18 по 20 августа [1941 г.]. Белорусы, которые рассказали мне об этом, заявляли, что нет ничего плохого в том, если бьют здорового, ленивого военнопленного, но из­биение полуживых, истощённых людей вызывает у всего населения лишь ожес­точение и ненависть. У белоруса, которого я знал раньше как лояльно настроен­ного к немцам и от которого услышал об этих вещах, чувствовалось явное изме­нение настроения²⁷⁷.

Почти во всех приказах об эвакуации пленных указывалось, что «с недостой­ным обращением с военнопленными со стороны сил охраны [...] следует бороться всеми средствами»²⁷⁸.

Однако устранить подобное обращение с пленными было невозможно. В нача­ле сентября представитель отдела пропаганды сухопутных сил информировал начальника генерального штаба Гальдера о падении дисциплины в войсках на Восточном фронте в связи с «выходками против пленных в тыловой зоне»²⁷⁹. Сле­дует полагать, что руководство сухопутных сил, которое при всей готовности к «бес­пощадной жестокости» стремилось поддерживать в армии дисциплину, попыталось исправить ситуацию, издав соответствующий приказ²⁸⁰, но и тогда ничего не из­менилось. На совещании по поводу подготовки к эвакуации большого количества пленных из окружения советских армий под Вязьмой и Брянском фон Шенкендорф вновь заявил, что «следует уделить большое внимание тому, чтобы эвакуация пленных проходила согласно достоинству немецкого вермахта»²⁸¹. Однако представ-

VII. Массовая смертность советских..

13165

лагеря в Смоленске докладывал 25 октября 1941 г.:

Неоднократно случается, что охрана обращается с военнопленными с преувели­ченной жестокостью. Так, в ночь с 19 на 20 сего месяца около 30000 пленных, которых не смогли принять в лагере «Север», были отправлены обратно в город. Утром 20 числа только на одном участке от вокзала до лагеря «Север» насчитыва­лось 125 убитых военнопленных. Большинство из них лежало на дороге с про­стреленной головой. При этом в большинстве случаев речь шла не о попытке к бегству и не о фактическом сопротивлении, которые только и могут служить оп­равданием применению оружия. Чтобы избежать в будущем подобным эксцессов, охрана получила соответствующие инструкции; им было заявлено, что с военно­пленными следует обращаться строго, но человечно²⁸².

Немного позже в отчёте о настроениях отдела пропаганды «В» при коман­дующем тыловым районом группы армий «Центр» за первую половину ноября указывалось:

Продолжаются случаи, когда пленные, которые вследствие полного истощения не могут больше продолжать марш в тыловую зону, просто расстреливаются. Если это происходит в уединённых районах и за пределами населённых пунктов, то насе­ление может об этом и не знать. Однако слухи о случаях, когда пленных просто расстреливали в пределах населённых пунктов, распространяются по всему краю со скоростью ветра [...]²⁸³.

Сообщения о расстрелах истощённых пленных не прекращаются. Отдел пропа­ганды «Б» при командующем войсками «Остланда» в своём донесении о настрое­ниях в Белоруссии в конце ноября 1941 г. обратил внимание на то, что обращение с военнопленными «зачастую сводит на нет всю пропагандистскую работу»:

Пленные совершенно обессилели из-за недостаточного питания, они падают на своих рабочих местах, остаются лежать на дорогах во время марша и поэтому час­тично расстреливаются на глазах гражданского населения²⁸⁴. Следующее донесение этого отдела в конце января 1942 г. показывает, что ко­личество случаев такого рода не уменьшилось. В Минске на главной улице во вре­мя марша от вокзала к лагерю были расстреляны якобы пытавшиеся совершить по­бег пленные. Ещё на следующий день трупы «в большом количестве лежали на несколько километров вдоль дороги; только к вечеру отчасти уже начавшие разла­гаться трупы были убраны»²⁸⁵.

Случаи такого рода не ограничивались исключительно рейхскомисариатом «Остланд» и зоной ответственности группы армий «Центр». На юге дела обстояли ещё хуже. Начальник военно-экономического штаба «Восток» генерал-лейтенант доктор Шуберт уже в своём отчёте за вторую половину сентября обратил внимание на то, что настроение население резко ухудшилось из-за нехватки продуктов пи­тания; неоднократное жестокое обращение с военнопленными и тот факт, что пленные от истощения часто падают во время перевозок, также с негодованием воспринимается простым украинским населением²⁸⁶.

Командир 24-й пехотной дивизии генерал-лейтенант фон Теттау во время эвакуации 200000 пленных из сражения под Киевом 18 октября 1941 года был вы­нужден отдать приказ о запрете произвольных расстрелов истощённых пленных:

Там, где того требует поддержание дисциплины среди пленных, следует прини­мать самые суровые меры. Однако честь солдата и уважение к жизни запрещают нам применять оружие против безоружных и действительно обессиленных воен­нопленных. [...]

Чтобы избежать жестокости со стороны войск, применение оружия по решению одного человека допускается согласно этому порядку лишь при внезапной попытке к бегству и явном неповиновении²⁸⁷.

В этом приказе определённо заметны традиционные ценности, - обычно в связи с обращением с советскими военнопленными никогда не говорилось об «ува­жении к жизни». Однако это были ценности тех традиций, которые во многих сое­динениях больше не существовали.

Такие генералы, как фон Бок, фон Шенкендорф и фон Теттау пытались посред­ством приказов прекратить издевательства и произвольные расстрелы пленных. Но повторявшиеся рапорты о таких расстрелах из тылового района группы армий «Центр» показывают, что их попытка не увенчалась успехом.

Даже при нормальных обстоятельствах во время перевозки пленных с фронта в тыловые районы существует опасность жестокого обращения с ними со стороны охраны. Ведь она должна перевозить безликую массу пленных, с которыми, как правило, не может изъясняться, которых считает опасными врагами и которые со­всем недавно, возможно, противостояли ей с оружием в руках. Здесь же опасность жестокого обращения усиливалась вдвойне. Уже внешние условия эвакуации спо­собствовали тому, что охранники зачастую могли помочь себе только применяя гру­бое насилие. Их начальники требовали от них как можно более быстрой эвакуации пленных, но почти ничего не делали для создания материальных предпосылок это­го; не были обеспечены ни достаточное питание, ни транспортные средства для больных, ни соответствующая охрана, ни хотя бы самые скромные помещения в местах отдыха. Несколько охранников, утомлённых и обозлённых пешим перехо­дом, - хоть и в гораздо меньшей степени, чем пленные, - были вынуждены гнать вперёд пленных, терявших повиновение из-за лишений и дурного обращения.

Однако намного важнее было то, что не только национал-социалистская пропа­ганда, но и приказы руководства вермахта и сухопутных сил самым решительным образом дали толчок этому проявлению жестокости в обращении с пленными²⁸⁸. Эти приказы давали каждому солдату право поступать в отношении пленных по своему усмотрению, ибо любая жестокость могла быть оправдана как «необхо­димая», если только она не совершалась слишком явно на глазах свидетелей, готовых выступить против. И наверняка не много находилось солдат, готовых при данных обстоятельствах выступить против своих товарищей, даже если они и осуж­дали их действия.

Даже распоряжения тех войсковых командиров, которые выступали против дур­ного обращения, в требовании применять «самые суровые меры» в случае непови­новения и попытки к бегству уже содержали то характерное противоречие, которое с самого начала имело место в соответствующих приказах военного руководства и которое делало возможным их произвольное толкование. И если солдатам, мысля­щим в духе национал-социализма, было столь легко обращаться с «болыпевистеки­

ми скотами» соответственно «идеологическим» аксиомам, то это объясняется в пер­вую очередь тем, что они не видели никакой разницы между тем, что приказывало военное руководство, и тем, что отвергалось им как «произвол». Принцип приказа и послушания, на который опиралось руководство сухопутных сил, им самим был подорван путём издания этих приказов. То, что жизнь пленных, а также населения оккупированных областей не имели никакой ценности для политического и воен­ного руководства, судя по пропаганде и «преступным приказам» было ясно даже последнему солдату. Выполнение приказов доказало, что это касалось не только теории. Во многих случаях солдаты становились свидетелями отборов, которые айнзацкоманды проводили на фронте, в пунктах сбора пленных и в лагерях; мас­совые расстрелы евреев также отнюдь не оставались для них тайной. Почти каж­дый солдат видел в деревнях или городах трупы повешенных партизан или «пособ­ников партизан», которых часто подолгу оставляли висеть «для устрашения»²⁸⁹. Эвакуация и размещение, а также связанные с этим приказы ещё более подтверж­дали вывод, что жизнь пленных ничего не стоит, - так стоило ли охраннику пы­таться удержать бегущего пленника, если тот всё равно через 2 дня умер бы от го­лода? Отсюда недалеко было до вывода, что убийство пленных разрешено.

И действительно, позиция фон Бока и других, которые выступали против рас­стрелов обессиленных пленных, не разделялась большинством. В этом случае опять-таки видно отсутствие группового согласия, о котором так часто говорилось после войны, поскольку другие командующие придерживались в отношении расстрелов совершенно иной точки зрения. Начальник военно-экономического штаба «Восток» генерал-лейтенант доктор Шуберт вновь докладывал в декабре 1941 г., что наряду с продовольственным положением негативное воздействие на настроение советского населения оказывает «необходимое на сегодняшний день обращение» с пленными:

Ранее переводчики неоднократно сообщали, что по данным старост и самих плен­ных большевистская пропаганда о плохом обращении с пленными отчасти не имеет успеха, поскольку обращение с русскими военнопленными во время миро­вой войны ещё не совсем забыто. Однако если теперь советские пленные тут и там избиваются дубинками, а не имеющие сил идти дальше больные падают и их тут же расстреливают, то это производит на население удручающее впечатление²⁹⁰. Были также войсковые командиры, которые считали расстрелы обессиленных пленных правильным делом, то ли исходя из «военной необходимости», то ли в виде эвтаназии, то ли по расовым или политическим причинам. Руководитель II отдела абвера в управлении разведки и контрразведки в ОКВ полковник Лахузен докладывал 31 октября 1941 г. после инспекционной поездки по фронту:

Командование 6-й армии [командующий генерал-фельдмаршал фон Рейхенау] от­дало приказ о расстреле всех ослабевших пленных. К несчастью, это происходит на улицах, в населённых пунктах, так что местное население является свидетелем всего этого²⁹¹.

Естественно, невозможно даже приблизительно сосчитать количество жертв, -от истощения, морозов и расстрелов, - к которым привели эти перевозки. Если на одном этапе транспортировки по железной дороге замерзли сотни пленных, если во время пешего перехода в день гибли или были расстреляны десятки пленных,

если, например, в 131-м пересыльном лагере в Бобруйске в середине ноября 1941 г. из 158000 прошедших через него пленных умерло 14777 человек (9,35%)²⁹², то можно только предполагать, насколько количество пленных сокращалось во время недельного марша от одного привала к другому и через некоторые пересыльные ла­геря, пока пленные не прибывали, наконец, в лагеря на территории рейхскомис-сариатов, генерал-губернаторства или рейха.

Третьим фактором, который имел решающее значение для массовой смертнос­ти пленных, были условия размещения, предоставляемые пленным. Определён­ную роль при этом сыграло изменение представлений политического и военного руководства в период между весной и поздней осенью 1941 года относительно того, что следует делать с советскими пленными. Согласно уже рассмотренным принци­пиальным приказам ОКВ и ОКХ огромная масса пленных уже в прифронтовой зоне должна была привлекаться к работам. Не занятых там на работах пленных следовало размещать главным образом в генерал-губернаторстве и Восточной Пруссии, а на территории рейха - только с особого разрешения ОКВ. Позже будет рассказано, почему национал-социалистское руководство стало, наконец, настаи­вать на том, чтобы как можно больше пленных было доставлено на территорию рейха. Пока же следует отметить, что ещё в начале сентября основная масса плен­ных должна была оставаться в прифронтовой зоне и на территории рейхскомис-сариатов. Важной причиной этого было то, что в это время в руководстве вермахта и сухопутных сил всё ещё полагали, будто кампанию на Востоке удастся завершить до наступления зимы и что во всяком случае к этому времени на вновь завоёванных территориях будет установлено безраздельное господство.

Первое решительное изменение произошло 23 сентября 1941 года, когда было дано согласие на размещение на территории рейха 500000 пленных²⁹³. Решающую роль при этом сыграла не потребность в рабочей силе, но боязнь того, что недоста­точная охрана огромного количества пленных в прифронтовой зоне может при­вести к массовому восстанию и тем самым к усилению возникшего уже там пар­тизанского движения²⁹⁴. Вторым шагом было уже неоднократно упомянутое реше­ние конца октября 1941 г. о широком использовании советских пленных на работах в немецкой военной экономике²⁹⁵.

Однако эти изменения коснулись только размещения пленных в прифронтовой зоне и, возможно, также в рейхскомиссариатах «Остланд» и «Украина», поскольку ни на территории рейха, ни в генерал-губернаторстве предусмотренные в начале лета 1941 г. предельные показатели размещения пленных ещё не были достигнуты. Уже говорилось о том, что для размещения пленных, будь то на территории рейха или в восточных землях, требовалось использовать лишь самые ограниченные средства. Лагеря повсюду должны были строиться самими пленными, причём практически все участки огораживались колючей проволокой и снабжались сторо­жевыми вышками. Пленные также не должны были получать уже готовые бараки, но должны были сами строить себе помещения, используя самые примитивные средства. Во всяком случае такой вывод получается на основании данных, которы­ми мы располагаем по территории рейха.

Советские военнопленные, которых представители ведомства Розенберга посе­тили в начале июля в стационарном лагере II В Хаммерштейн (Померания), раз­мещались под открытым небом на песке²⁹⁶. В 52-м (Эбенроде) и 53-м (Погеген) офлагах на территории Восточной Пруссии

пленные [...] поначалу вынуждены были ночевать в вырытых ими ямах. Из-за это­го резко выросла смертность. Вскоре, однако, их разместили в самодельных, вы­рытых глубоко в земле и утеплённых травой бараках. Нары в них состояли из сло­женных в два ряда досок и были устланы сеном²⁹⁷.

Даже на территории рейха, где это явно не было вызвано нехваткой мате­риальных средств, пленные и в ноябре продолжали ютиться в норах, землянках и шалашах²⁹⁸. Правда, осенью на территории рейха были приняты меры по строи­тельству помещений, но стремления построить их как можно быстрее заметно при этом не было. 19 сентября эта проблема обсуждалась на совещании у начальника вооружения сухопутных сил и командующего армией резерва, - совещание пред­положительно было посвящено подготовке уже упомянутого приказа о размещении на территории рейха 500000 пленных, - но только 17 октября в администрации корпусных округов были направлены соответствующие распоряжения: в одном стандартном бараке²⁹⁹ при использовании многоярусных нар разрешалось раз­мещать на длительный срок до 150 пленных; в случае удаления нар и перегородок, можно размещать на соломенных подстилках до 300 пленных. Кроме того, раз­решалось увеличивать количество размещённых в крупных бараках пленных до 900-1200 человек:

Этот вид размещения - вынужденная и временная мера. Но она предпочтитель­нее, чем размещение под открытым небом, в норах или в землянках³⁰⁰.

Это, однако, не означало, что бараки тут же были построены. Только 21 нояб­ря, - то есть после принятого тем временем решения об использовании рабочей силы пленных, - начальник вооружения сухопутных сил и командующий армией резерва распорядился, чтобы «русским лагерям» было выделено по 20 бараков; в этих бараках следовало размещать тех пленных, которые в короткий срок опять смогут стать работоспособными³⁰¹, - то есть решающую роль сыграла потребность в рабочей силе. Но и принятое под давлением необходимости решение об исполь­зовании пленных в военной экономике не привело к нужному результату. Правда, 13 декабря Мансфельд докладывал Герингу, что проблему размещения пленных и советских гражданских лиц, работающих по принуждению, после проведённых им переговоров можно «считать решённой», поскольку имперский уполномоченный по дереву обещал прислать стандартные бараки как для сборных лагерей, так и для лагерей отдельных предприятий и даже ОКВ признало это «особо необходимым»³⁰². Размещение даже тех немногих пленных, которые в те зимние месяцы уже исполь­зовались в промышленности, наталкивалось на существенные трудности³⁰³. Не­смотря на всё более обострявшуюся нехватку рабочей силы, ещё не были готовы к последовательному отказу от идеологически определённых приоритетов. Команда по вооружению в Дортмунде 21 марта 1942 г. констатировала, что, мол,

известно, что поставки бараков для «гитлер-югенда» считаются более важными, чем поставки бараков для работающих русских³⁰⁴.

Отсутствие готовности, несмотря на признанную необходимость, постепенно отойти от принципов, которые в первые месяцы войны на Востоке считались не­зыблемыми, привело к тому, что даже на территории рейха, где возможности в пла­не организации и инфраструктуры были самыми оптимальными, улучшение раз­мещения, а тем самым и сокращение смертности, было достигнуто далеко не сразу. А условия в присоединённых землях на Востоке были ещё хуже.

Приготовления, которые были сделаны в оккупированной Польше по размеще­нию советских пленных, уже были описаны. Хотя с самого начала было ясно, что большая часть пленных будет размещена там на зиму, строительство зимних помещений начали, по-видимому, только в начале сентября, после того как отдел по делам военнопленных ОКВ отдал 22 августа распоряжение о размещении находившихся в генерал-губернаторстве пленных на длительный период³⁰⁵. Это означает также, что размещавшиеся до сих пор в генерал-губернаторстве пленные вынуждены были жить, как правило, под открытым небом или в вырытых ими ямах, поскольку бараки стали строиться только теперь. В одном из лагерей в начале сентября скопилось 90000 пленных³⁰⁶. И хотя оберквартирмейстер при командую­щем войсками генерал-губернаторства признал необходимые работы «важнейшими на данный момент задачами», ОКВ и ОКХ не оказали ему почти никакой мате­риальной поддержки. В середине сентября для строительства зимних лагерей на 400000-500000 пленных обер-квартирмейстеру было выделено всего 34 грузовика, а необходимое горючее к ним предоставлено только после долгих усилий³⁰⁷. Это ещё раз прекрасно иллюстрирует, что именно генерал-квартирмейстер сухопутных сил считал приоритетом: 16 сентября оберквартирмейстер записал в своём военном дневнике, что генерал-квартирмейстер сухопутных сил отказал ему в его просьбе о выделении трофейных грузовиков для строительства лагерей военнопленных. В тот же день генерал-квартирмейстер сухопутных сил

распорядился предоставить грузовики из трофейных запасов для военно-экономи­ческой организации «Восток» [то есть для военно-экономического штаба «Восток»]. Нужно было по меньшей мере 1200 грузовиков для сбора в оккупированных вос­точных областях мяса и зерна и подвоза их к железнодорожным станциям³⁰⁸. После продолжительных усилий 8 октября и 15 ноября были, наконец, состав­лены две «маленькие автоколонны»³⁰⁹. В качестве зимних помещений использо­вались отчасти бывшие казармы, фабрики и тюрьмы, отчасти - бараки. Какие при этом предъявлялись требования, можно предположить исходя из того факта, что в период между 11 октября и 1 ноября число мест в зимних лагерях должно было вы­расти со 159000 до 568000, - 100000 из них в «землянках»³¹⁰. Это среди прочего достигалось тем, что пленным приходилось спать, разместившись на нарах в пять рядов³¹¹, - идеальные условия для распространения всякого рода эпидемий.

Перемещение пленных из «летних лагерей» в «зимние» началось примерно в на­чале октября, причём пленных перевозили преимущественно на поездах. К 1 нояб­ря 84 529 пленных всё ещё находились в летних лагерях, то есть как правило под открытым небом; к 1 декабря там оставалось ещё 24330 человек³¹².

Из-за страшной массовой смертности, которая к началу декабря сократила ко­личество пленных в генерал-губернаторстве более чем на половину, запланиро­ванные максимальные нормы их размещения достигнуты не были. Так продолжа­

лось до весны, когда условия питания и размещения изменились настолько, что смертность сократилась до «нормального» уровня, который и тогда, правда, пре­вышал уровень смертности среди прочих пленных, - говоря точнее, было достиг­нуто то количество пленных, которое соответствовало установленным немецким руководством условиям существования.

Источники дают очень мало информации о конкретной ситуации в лагерях. Некоторые данные имеются разве что по 307-му стационарному лагерю в Дебли-не, который долгое время являлся очень крупным лагерем и в котором также повидимому царили ужасающие условия. Пленные 307-го стационарного лагеря были доставлены сюда, а именно в бывшую цитадель Деблина, расположенную у впадения Випра в Вексель, в конце октября из «особого лагеря» в Бяла-Подляске. Ужасающие условия царили уже в Бяла-Подляске; в сентябре из скопившихся там пленных 20000 были больны дизентерией, и к 19 сентября умерло 2500 человек³¹³. Затем, в октябре начался сыпной тиф, который был занесен также и в Деблин, когда туда были переведены пленные³¹⁴.

В Деблине почти ничего не было сделано для размещения пленных; одни из них без одеял лежали в сырых, не отапливаемых казематах крепости, тысячи других - под открытым небом в крепостных рвах. Питание было столь скудное, что пленные съели всю листву с деревьев и траву; как и в других лагерях имели место случаи каннибализма³¹⁵. На 30 ноября в живых ещё оставалось 14162 пленника; к этому времени даже немецкие учреждения считали ситуацию настолько угро­жающей, что не желали принимать более никаких пленных³¹⁶. Сколько пленных погибло в этом лагере, установить невозможно, однако названная Шимоном Дат-нером цифра - от 200 до 500 человек в день в период с октября по декабрь 1941 г. -вполне вероятна³¹⁷. Массовая смертность в Деблине продолжалась всю зиму. 2 февраля поступило предложение закрыть лагерь по соображениям гигиены, что и было сделано в начале марта 1942 г.³¹⁸ Помимо Деблина ситуация с пленными была особенно угрожающей в лагерях Холма, Острова, Островца, Седльце, Пере-мышля и Беньяминова; поэтому в начале декабря 1941 г. охрана этих лагерей стала получать «повышенное довольствие для поднятия морального духа»³¹⁹.

О территории рейхскомиссариатов «Остланд» и «Украина» источники также отсутствуют. Данные о смертности, которые имеются за декабрь месяц, позволяют, однако, сделать вывод, что положение там было таким же плохим, как и в генерал-губернаторстве.

Источников по прифронтовой зоне опять-таки несколько больше. Отчёты об инспекционных поездках коменданта по делам военнопленных округа «J», как и другие уже названные источники дают достаточно информации и о размещении пленных.

В летние месяцы главными критериями для вместимости лагеря считались прежде всего возможности охраны и оборудование кухонь. Армии иногда, по край­ней мере в отдельных случаях, не долго думая эвакуировали целые населённые пункты, чтобы создать там места для армейских пунктов сбора пленных³²⁰. Войска действующей армии уделяли мало внимания строительству лагерей; армейские пункты сбора пленных и пересыльные лагеря также почти не находили у них под­держки. Так, например, 240-й пересыльный лагерь, который в конце ноября 1941 г.

принял в Ржеве ещё один лагерь с более чем 5000 пленных, только тогда и присту­пил к строительству более менее сносных помещений³²¹. Очень многое при этом зависело от того, брался ли комендант лагеря за это дело с энергией и находчивос­тью или судьба пленных была ему совершенно безразлична³²².

Насколько удалось установить, к подготовке зимних помещений в тыловом районе группы армий «Центр» приступили только в сентябре:

Особое внимание уделялось рытью канав, подвозу щебня для дорог, кладке печей,

размещению военнопленных в крытых и по возможности закрытых помещениях,

созданию мастерских и зимостойких уборных³²³.

При постройке лагерей очень скоро обнаружилась нехватка досок и прежде всего транспортных средств³²⁴, - здесь, как и во всех прочих случаях лагерям для пленных уделялось наименьшее внимание.

Особый интерес представляет здесь сравнение отчёта об инспекционной поезд­ке полковника Маршалла и отчёта о деятельности его начальника, квартирмейстера в тыловом районе группы армий «Центр». Последний докладывал в ноябре 1941 г. следующее:

Строительство лагерей продолжается уже в зимних условий и продвинулось столь далеко, что в настоящее время всех находящихся в лагерях военнопленных можно разместить под крышей и в отапливаемых помещениях. [...] Для пленных пост­роены нары.

В декабре он докладывал:

Строительство продолжается [...] Большие трудности возникли из-за нехватки та­ких строительных материалов, как дерево, жесть и проволока, а также из-за от­сутствия транспортных средств. Несмотря на это, помещения оборудованы таким образом, что их можно считать подходящими для зимовки военнопленных³²⁵. Если же сравнить этот отчёт с отчётами полковника Маршалла, - которые отчасти являются основой для отчётов квартирмейстера, - то складывается гораздо менее отрадная картина. Согласно этим отчётам приготовления до сентября месяца ограничивались лишь созданием для пленных навесов; но и под этими крышами они могли только лежать на земле. Зачастую им приходилось стоять, чтобы при плохой погоде все пленные могли найти здесь защиту, но и это не всегда было возможно³²⁶. В ноябре большинство пленных уже находилось под крышей, но о размещении в отапливаемых помещениях речь могла идти только в редких слу­чаях. Пленные в большинстве случаев лежали в больших залах, и по крайней мере в некоторых случаях без деревянных и соломенных подстилок на голой земле³²⁷. Некоторые лагеря были «в образцовом состоянии», что впрочем не касалось усло­вий размещения пленных, поскольку смертность там была не намного меньшей, чем в других местах³²⁸. В декабре, насколько известно, ничего не изменилось; по­мещения можно считать «подходящими для зимовки пленных» только в том слу­чае, если применять крайне низкие мерки. В 22-м армейском пункте сбора плен­ных в Новгороде-Северском «большая часть пленных располагалась в землянках» и «только с помощью ручных гранат их удавалось выгонять на свет Божий». В 19-м армейском пункте сбора пленных в Михайловском из 10400 пленных в «прилич­ных, отапливаемых помещениях [...] можно было нормально разместить только 5000 человек»; пленные лежали на досках без соломы. 21-й армейский пункт сбора

пленных в Конотопе также был переполнен, умывальников не было, «помещения, одежда и санитарные условия требовали улучшения»³²⁹. Согласно ещё одному от­чёту, содержание пленных в этом лагере, который существовал с конца сентября, ещё в январе 1942 г. было «безнадёжным и недостойным человека; около 120 плен­ных всё ещё ютились в вырытых в земле ямах»³³⁰.

В последующие месяцы условия размещение улучшались очень медленно, да и то в основном за счёт сокращения количества пленных. Ещё в конце марта полковник Маршалл жаловался на то, что расширению или строительству лагерей мешает отсутствие строительных материалов и транспортных средств; «все более менее пригодные здания» заняты войсками и потому не отдаются под помещения для пленных³³¹. Это позволяет заключить, что размещение пленных, несмотря на сокращение их количества, по прежнему оставалось невыносимым.

Размещение пленных оказывало решительное влияние на уровень смертности. В особенности это касается периода с сентября по ноябрь, когда огромная,масса пленных не получала практически никакой защиты от холодной и сырой осенней непогоды и приближающейся зимы. Но и позднее холод в неотапливаемых или почти неотапливаемых помещениях по прежнему определял уровень смертности. Донесение из 240-го пересыльного лагеря в Ржеве от 14 декабря 1941 г. проливает на это яркий свет:

Опыт показал, что число смертных случаев в значительной мере зависит от холода. Так, в чрезвычайно холодные дни с 5 по 12 декабря оно возросло до 88-119 чел., ас ослаблением холодов 8 декабря снизилось до 98-62 чел. Затем с наступлением оттепели количество смертных случаев сократилось до 47 чел. 9 декабря и до 30 чел. 10 и 11 декабря. С возобновлением холодов кривая смертности постоянно шла вверх: 35 чел. - 12 декабря, 38 - 13-го и 53 - 14 декабря³³². Ответственность за такое состояние дел в большинстве случаев лежит не на администрации лагерей; если ситуация не стала хуже, то за это следует благодарить именно их изобретательность и организаторские способности³³³. Первые армейские пункты сбора военнопленных, пересыльные и вошедшие в обиход стационарные лагеря были, хоть и в недостаточной степени, но обеспечены грузовыми машина­ми, - а наличие транспортных средств было одним из самых решающих факторов для лагерей на Востоке. Зато необходимые для постройки лагеря инструменты -пилы, топоры, кирки, лопаты, гвозди и т.д. - они уже тогда вынуждены были «добывать на месте», причём никакой поддержки со стороны стоящих над ними армий и дивизий они практически не получали³³⁴. Среднее и высшее командование не мешало последним и далее ухудшать материальное оснащение лагерей военно­пленных. Созданные летом пересыльные и стационарные лагеря направлялись в прифронтовую зону вообще «без каких-либо транспортных средств»; 4 сентября на уже неоднократно упомянутом совещании в Варшаве с представителями служб по делам военнопленных из зон ответственности ОКВ и ОКХ генерал Рейнеке потре­бовал, «чтобы «старые» пересыльные лагеря выделили из своих транспортных средств по 1-2 грузовика для новых лагерей»³³⁵. Когда командование группы армий «Центр» приказало 19 сентября придать каждому из 20 строительных и дорожно-строительных батальонов по 2 рабочие роты из военнопленных, то их формирова­ние было поручено пересыльным лагерям. Они должны были обеспечить пленных

плотницкими и шанцевыми инструментами; кроме того, каждая рота должна была взять с собой две полевые кухни³³⁶. При слабом материальном оснащении лагерей и нехватке личного состава было почти невозможно обеспечивать даже текущее снабжение; лагерю на 10000 пленных даже при снабжении по рационам ниже установленных норм ежедневно требовалось 5 т картофеля, 3 т хлеба и 60 стеров дров для отопления и кухни³³⁷. А добыть строительные материалы для расширения лагеря можно было только с помощью армейских инстанций.

Положение пленных обстоятельно изложено в подробно цитированной в начале введения докладной записке, которую министр по делам восточных территорий Розенберг направил Кейтелю. Из неё также следует, что абсолютно недостаточное размещение пленных явилось одной из главных причин массовой смертности³³⁸.
г) Сыпной тиф

Следующей, правда, гораздо менее важной причиной массовой смертности в сравнении с голодом и жилищными условиями следует считать эпидемию сыпного тифа³³⁹, которая распространилась в лагерях военнопленных в период между октябрём 1941 г. и летом 1942 г. На совещании 4 сентября в Варшаве генерал Рей­неке потребовал, чтобы барачные лагеря не были слишком крупными, ибо это за­труднит изоляцию больных³⁴⁰. Это требование Рейнеке было вполне обоснованно: 16 июня 1941 г. отдел по делам военнопленных ОКВ предусматривал создание на территории рейха лагерей в ареднем на 40000 человек каждый. В генерал-губерна­торстве этот показатель отчасти был превышен уже в сентябре, а в прифронтовой зоне коменданты лагерей из-за недостаточного оборудования были вынуждены раз­мещать большие массы пленных на очень маленьком пространстве в самых небла­гоприятных условиях.

Представители руководства вермахта заявляли позднее, будто они сразу же пос­ле возникновения эпидемии в декабре 1941 г. приняли меры, результат которых сказался уже в январе месяце³⁴¹. Однако о быстрых мерах не может быть и речи. В генерал-губернаторстве случаи заболевания сыпным тифом резко участились среди голодающего гражданского населения уже во втором квартале 1941 года. 20 октября 1941 г. в 307-м стационарном лагере в Бяла-Подляске впервые были от­мечены случаи заболевания сыпным тифом. Несколько позже эпидемия вспыхнула уже в рейхскомиссариате «Остланд», а в конце ноября - проникла за Одер на тер­риторию рейха³⁴². В середине декабря сыпной тиф свирепствовал почти во всех лагерях за пределами рейха и в большинстве лагерей на его территории³⁴³. И если сыпной тиф распространился в лагерях генерал-губернаторства и обоих рейхско-миссариатов особенно быстро, то это, так же как и достигнутый там поначалу пик массовой смертности, говорит о том, что ситуация со здоровьем в этих краях была особенно плачевна.

Если в декабре и принимались какие-то контрмеры, - поначалу, правда, очень неохотно, - то это объясняется в первую очередь нехваткой рабочей силы и опас­ностью заражения немецкого населения³⁴⁴. Из документов совершенно ясно сле­дует, что до середины ноября профилактические мероприятия по сути не про­водились. Министериаль-диригент Мансфельд, руководитель рабочей группы по использованию рабочей силы в управлении 4-хлетним планом, 13 декабря в своём

первом докладе Герингу сообщал о мерах, которые были им приняты по мобили­зации советских пленных и гражданских рабочих, и заметил, что врачебное обслу­живание и санитарная обработка потребовали «весьма детального их обсуждения с полномочными инстанциями». Дезинсекционные камеры в стационарных лаге­рях пришлось расширить.

Точно так же необходимо как можно скорее оборудовать дезинсекционные камеры

в восточных областях и на территории рейха. [...]

Стационарные лагеря будут оснащены карантинными помещениями. От вербовки рабочей силы в тех населённых пунктах, где свирепствует эпидемия, следует временно отказаться, пока на территории рейха не будет создано достаточное количество дезинсекционных камер. [...] Эти меры вынуждают ограничить исполь­зование рабочей силы до тех пор, пока не будут созданы все необходимые объекты. С этим придётся смириться ради защиты гражданского населения, поскольку рас­пространение эпидемии помимо нежелательных политических последствий на­несло бы также огромный вред военной экономике вследствие выхода из строя рабочей силы³⁴⁵.

В прифронтовой зоне дезинсекционные камеры также, по-видимому, почти не были созданы, хотя от эвакуации пленных по железной дороге и посредством ав­токолонн уже в июле пришлось отказаться именно по причине возможного за­ражения вшами транспортных средств. Хотя квартирмейстер тылового района группы армий «Центр» в своём отчёте за ноябрь и утверждал, что пленные якобы «повсюду» проходят тщательное обследование и дезинсекцию и только после этого размещаются по отдельным баракам, это далеко не полностью соответствовало действительности³⁴⁶.

Профилактику сыпного тифа существенно затрудняли сложившиеся исходные условия, а именно, определяемая идеологией склонность использовать для снабже­ния этих пленных лишь крайний минимум, а также имевшая место нехватка нуж­ных для этого материалов, которая без сомнения была бы преодолена при соот­ветствующем изменении приоритетов. Недостаток предусмотрительности остаётся непонятным, ибо с самого начала было известно об угрозе эпидемии сыпного тифа, которая в своём развитии непременно должна была затронуть и немецкие войска. Представляется, однако, что немецкое военное руководство здесь так же, как и в случае с последствиями голодных рационов было застигнуто врасплох слишком быстрым развитием событий. Ответственность за это не в последнюю очередь ле­жит на санитарной инспекции сухопутных сил, которая признала голодные рацио­ны достаточными и совершенно очевидно не рассчитывала на столь быстрое рас­пространение сыпного тифа. Негативную роль сыграли также донесения соответст­вующих учреждений, которые, по-видимому, стремились, как правило, сообщать о том, что без особых трудностей справляются со всеми проблемами в деле разме­щения и снабжения пленных. Если главнокомандующий группой армий «Центр» или командующий тыловым районом этой группы армий получали информацию о положении пленных только из донесений квартирмейстера тылового района, то они действительно были застигнуты врасплох как масштабом смертности от голода, так и распространением сыпного тифа. Об очень плохой их информирован­ности и об очень медленном реагировании говорит тот факт, что ОКВ и ОКХ

только в середине декабря 1941 г. издали директивы о борьбе с сыпным тифом. Предписанные меры поначалу распространялись лишь на тех пленных, которых со­бирались отправить на территорию рейха. Здесь были предъявлены следующие крупные требования:

Лагеря должны быть хорошо и целесообразно оборудованы. Размещение должно быть просторным. Успехи дезинсекции не должны быть поставлены под сомнение примитивными условиями размещения³⁴⁷.

Ввиду сложившихся в лагерях отношений эти распоряжения выглядят почти как насмешка, поскольку даже для лагерей военнопленных в генерал-губернатор­стве, чьё положение стало известно в ОКВ самое позднее 19 октября™ и снабжение которых, учитывая ситуацию с транспортом, можно было бы организовать легче всего, практически ничего не было сделано. Насколько пленные вообще уже нахо­дились в «зимних лагерях», они размещались на очень узком пространстве. Они вынуждены были спать на 3-х и 5-ти ярусных деревянных нарах, шерстяных одеял им не давали; они могли радоваться, если получали бумажные, набитые газетной бумагой, стружками или соломой «спальные одеяла»³⁴⁹. В сентябре Рейнеке потре­бовал в целях профилактики сыпного тифа приучать пленных «к повышенной чис­топлотности с помощью соответствующих разъяснений и средств»³⁵⁰. Однако бани только в очень немногих случаях соответствовали самым примитивным требова­ниям, при проведении дезинсекции пленные получали одно полотенце на двоих³⁵¹, а мыло можно было выдавать только в самом ограниченном количестве: «Всякое слишком щедрое и великодушное снабжение наносит вред общему обеспечению вермахта и родины»³⁵². Ясно, что эти условия, а также голод, истощение и нехватка витаминов свели на нет способность организма пленных к сопротивлению инфек­ции и создали наилучшие предпосылки для распространения сыпного тифа. Если в начале лета 1942 г. удалось, наконец, поставить эпидемию под контроль, то преж­де всего потому, что вследствие массовой смертности питание и размещение плен­ных стали лучше. Действительно эффективные контрмеры удалось принять только в мае-июне 1942 г.³⁵³

В какой мере политико-идеологические расчёты в конце концов одержали верх над военно-экономическими соображениями, ясно видно благодаря ещё одному факту. Международный Комитет Красного Креста примерно в начале декабря 1941 г. предложил Рейнеке организовать обеспечение продовольствием и одеждой из США немецких пленных в Советском Союзе и советских пленных в Германии, а также приобрести вакцину против сыпного тифа для советских пленных в Герма­нии³⁵⁴. Это предложение было поддержано Рейнеке, а также министром пропа­ганды Геббельсом, ибо надеялись, что таким образом удастся без переговоров и без политических уступок облегчить судьбу немецких пленных в СССР, что было весь­ма желательно «с точки зрения воздействия на настроения населения». Кроме того, Рейнеке учёл «материальную сторону» снабжения советских пленных из-за грани­цы. Однако Гитлер в начале января категорически отклонил это предложение, хотя сам же за несколько дней до того в своём приказе назвал «использование советских военнопленных в оборонной и военной промышленности решающей проблемой сохранения возможностей производства вооружения и обеспечения эффективности военной экономики»: «Предпосылками этого являются прежде всего достаточное

питание и устранение опасности сыпного тифа»³⁵⁵. Эти противоречащие друг другу решения лучше всего изображают желание Гитлера, с одной стороны, сохранить неизменными идеологические установки, а с другой - учитывать реальные потреб­ности, вытекавшие из коренного изменения военной обстановки в конце 1941 г. Кроме того, они показали, что приказы фюрера не раскрывают его собственной точки зрения, а лишь отражают ловкость и положение тех лиц, которые сумели провести такой приказ.

Радикальные национал-социалисты имели совершенно иное представление о том, как следует решать проблему сыпного тифа. Айнзацгруппа «А» в начале де­кабря 1941 г. докладывала, что источником заразы является стационарный лагерь в Молодечно:

Несмотря на предложение отдела здравоохранения генерального комиссариата [в Минске], пленные, заболевшие сыпным тифом, не были тут же расстреляны, а лагерь не был полностью изолирован. Это было якобы невозможно по причине использования пленных на работах³⁵⁶.

Находившийся в Ревеле личный друг Гиммлера обер-фюрер СС доктор Ганс Дейшл предложил Гиммлеру 24 января 1942 г. с целью предотвращения сыпного ти­фа расстрелять половину советских пленных в его зоне. Тогда другая половина этих «большевистских зверей» сможет получать двойной рацион и станет «полноценной рабочей силой». Кроме того, с помощью одежды расстрелянных можно будет лучше одеть оставшихся. Гиммлер был того же мнения и рекомендовал «милому Гансику» обратиться к местным инстанциям СС, которые ему наверняка помогут³⁵⁷.

Сколько жертв среди советских пленных вызвала эпидемия сыпного тифа в 1941-1942 гг. установить невозможно. Ясно, однако, что эта эпидемия в гораздо меньшей степени определила уровень массовой смертности, чем это утверждалось в последующем с апологетическим умыслом³⁵⁸. По подсчётам главного санитарного офицера при командующем войсками генерал-губернаторства до 10 февраля 1942 г. «с начала эпидемии» от сыпного тифа умерло 2242 пленных, то есть менее 1 % из 270000 погибших к тому времени в генерал-губернаторстве пленных. Возможно, в этом рапорте учтены не все смертные случаи, однако он не оставляет сомнений в том, что в генерал-губернаторстве сыпной тиф привёл к сравнительно малому ко­личеству жертв³⁵⁹. По другим районам сведения отсутствуют, но можно предполо­жить, что при существующих принципиально одинаковых условиях число жертв там также было относительно невелико.