Культурно-исторический фонд «тарих» александр беннигсен

Ни один западный историк до настоящего времени не имел доступа к русским архивным документам, относящимся к Шейху Мансуру.

В большой статье, посвященной ему⁴, Н. А. Смирнов перечис­ляет все, что он использовал и что имеется в Центральном Госу­дарственном Архиве Древних Актов (ЦГАДА). Среди них имеет­ся небольшое письмо на арабском языке, не подписанное, но на котором имеется печать некоего «имама Аль-Мансура», адресо­ванное 18 апреля 1786 г. бригадному генералу Вешнякову, комен­данту крепости Кизляра⁵.

Другие документы ЦГАДА представляют допрос Шейха Ман-сура после его пленения генеральным секретарем «тайной экспе­диции» Щитковским⁶, также показания бывшего сподвижника Шейха Мансура Дола, князя Малой Кабарды⁷ и кумыка Етта Батирмурзина в 1786 г.⁸ и особенно многие донесения русского ко­мандования «Кавказской линии», часто сопровождаемые донесе­ниями лазутчиков, направляемых в горы.

В Центральном Государственном Военно-Историческом Архиве⁹ хранятся документы: ценные переводы писем на арабском языке Шейха Мансура к князю Кабарды, предлагающие ему порвать союз с русскими¹⁰. Часть этих документов помещена в публикации «Русско-Кабардинские отношения»¹¹.

Документы находятся в Центральном Архиве Республики Да­гестан. X. М. Хашаев упоминает об их существовании в своем труде по социальной структуре Дагестана в XIX веке¹². Однако он не перечисляет их¹³. Сведения о движении шейха Мансура содер­жатся также в русских дипломатических, главным образом в до­несениях Булгакова, русского посланика в Константинополе, ад­ресованных 29 августа 1786 г. Екатерине II сообщениях об отправ­ке турецкого студента теолога с заданием к шейху Мансуру. Этот документ был опубликован в сборнике Русского Исторического общества.

Если сослаться на Смирнова и советских историков, которые изучают восстание шейха Мансура по документам русского архи­ва, то будет видно, что они содержат главным образом сообщения, идущие от официальных представителей русской власти и очень

мало из непосредственно от самого шейха документов, его союз'-ников, адресованных им.

Архивы Отоманской Империи содержат много интересных ма­териалов, но трудно доступных. До настоящего времени мы смог­ли разыскать в архивах du Bas Vekalem et du Palais de Tepkari (архивах «Государственного Совета и в музее дворца» следующие документы, относящиеся непосредственно к шейху Мансуру.

П. ДОКУМЕНТЫ ИСХОДЯЩИЕ ОТ САМОГО ШЕЙХА МАНСУРА

Письмо на турецком языке, адресованное Великому Визиру, и котором шейх Мансур заявляет, что ему была поручена самим бо­гом и пророком «Мохаметом миссия священной войны» и, что он радуется недалекому вступлению в войну Турции с Россией. Пись­мо не датировано. (Докум. № 1351/а» des Hatt-i Humayun des Archives du Bds Vecaeet).

Письмо на турецком языке, адресованное губернатору Анапы и ответ на адресованное перед этим послание губернатора шейху Мансуру (но этого посланий мы не нашли). В этом письме шейх заявляет о своей готовности к действиям против «неверных».

Управление архивов Гос. совета относит этот документ к 1200г. турецкого летоисчисления, соответственно к ноябрю 1785.; вер­нее/будет отнести к октябрю 1786 г. (Докум. № 1351 des Hatt-i Humayn.).

На письме имеется квадратная печать имама Мансура к насе­лению Дагестана, обязывающая к строгому соблюдению законов Ислама. Оба письма не датированы, но они наверняка относятся к началу публичных пророческих выступлений имама (весна 1785.) (Докум. № 1247 — 1248) des Hatt-i Humayn.).

Переведенное на турецкий язык письмо (возможно с дагест. или черкесского языков) адресованное Падишаху, датированное первым днем месяца Шаабана* 1199 г. 9 июня 1785г. В этом пись­ме имам объявляет себя верноподданным слугой турецкой Импе­рии. (Докум. № 4304) (des Archives du Museedu Palaisde Topkapi) 2-° Донесения разных турецких властей, касающиеся шейха Ман­сура. Одним из самых старых является интересный документ (это частное письмо), отправленное турецким офицером с неразборчи­вой подписью из одной из турецких крепостей погранич­ных с Кубанью, адресованное своему другу, живущему в Стам­буле.

Офицер выражает свое возмущение перед безразличием и не­эффективными действиями турецких властей, свое отвращение к туземному населению. В письме он между прочим упоминает о по­явлении в той местности посланца от «человека, которого именуют

* Шаббан - восьмой месяц мусульманского года.

Более подробный обзор восстания шейха Мансура начинается с М. Н. Покровского, который посвещает много страниц восторжен­ных симпатий тому, кого он называет «первым кавказским рево­люционером, умершим в ссылке на далёком Севере», борцом за национальное освобождение горцев».

Взгляды Покровского вскрылись советскими историками, ко­торые относились с глубокими симпатиями к этому человеку до 1950 г. Чеченский историк 3. Шерипов опубликовал в 1927 г. в Грозном биографической очерк о шейхе Мансуре²⁶, составленный большей частью на чеченских и дагестанских народных легендах, чтимого ими как чудотворца мусульманами Кавказа и ожидав­ших «его второго пришествия». Шерипов отзывается о шейхе как о «борце за свободу горцев Кавказа» и объясняет большую попу­лярность шейха «величием и чистотой своего религиозного убеж­дения». В 1934 г. появился очерк А. Виноградова²⁷ более близкий к роману «о плаще и шпаге», чем к научному труду. Скопирован­ный с очерка «Авантюрист XVIII века», обрисованный более возвышенно, Виноградов превратил шейха Мансура в итальянско­го монаха Растригу. Более серьёзным был очерк Б. В. Скитского, появившийся в 1932 г. в Орджоникидзе²⁸. Автор анализирует эко­номические и социальное условия в рамках времени восстания шейха Мансура. Скитский говорит, что движение шейха Мансура было направлено одновременно против эксплуатации туземцев, против дагестанских феодалов и царского колониализма; религи­озные требования с трудом вуалировали «демократичность и на­родность» движения. Шейх Мансур представлен как действитель­ный «революционер».

В 1950 г. официальное отношение советских историографов ра­дикально изменилось к движению шейха Мансура и одновремен­но появились два очерка Н. А. Смирнова «Вопросы истории»²⁹ и «Вопросы истории религии и атеизма»³⁰. Эти очерки сопровож-

48

даемые бесчисленными восторженными статьями, появившимися в ту же эпоху, с целью отвергнуть характер «глубоко реакцион­ной», антинародной и антинациональной «борьбы народов объеди­нившихся против русского царизма. На шейха Мансура падает равная доля немилости, как и на имама Шамиля, в Дагестане, или на Осана Кенесари Касимова в казахских степях, а также и на всех тех, которые в XVIII и XIX веках сопротивлялись рус­ским захватам. Смирнов отрицает антифеодальный и анти-нацио-нальный характер движения Мансура и считает его «турецким агентом», подкупленным Турцией, чтобы помешать сближению кавказских племён с русским народом.

Таким образом, эта давнишняя история шейха Мансура не прекращает возбуждать споров и, смысл его движения ясно и объективно, не был еще окончательно восстановлен. Пожелаем, чтобы документы, из архивов Турецкой Империи которые нам удалось обнаружить, более ясно осветили эти страницы истории России и Кавказа.

II. СЕВЕРНЫЙ КАВКАЗ КОНЦА XVIII ВЕКА

Социальные условия.

В 1785 г., когда впервые появились публичные пророческие выступления шейха Мансура, в Екатиринодаре было образовано Кавказское Наместничество, власть которого распространилась на всю территорию, контролируемую Россией от Чёрного моря до Каспийского. Продвижение русских в горы принимало активные формы, развязывая то, что русские историки называют «Кавказ­ской войной».

Причины, близкие и далёкие этих войн, -- очень многочислен­ны; мы назовём одновременно, экономические, социальные и по­литические, непосредственно относящиеся к движению шейха Ман­сура.

В конце XVIII века, Северный Кавказ опустошенный армиями Надир Шаха, проходившими 1736 — 1741 гг.*, сохранял с боль-

* Точнее 1732 — 1747 гг,

43

шим трудом традиционное экономическое равновесие³⁴. Бедность гор представляла слабую возможность существования относитель­но плотного населения; сельское хозяйство было примитивно, аль­пийские пастбища недостаточны для интенсивного животноводст­ва и на зиму стада перегонялись в Грузию или в предгорные се­верные степи. Степи Кубани, Терека и прикаспийские были очень богаты, сельское хозяйство и интенсивное скотоводство могли не только удовлетворять надобности населения, но и снабжать из­лишками горцев. Обмены между горцами и плоскостными жите­лями, которые их кормили, являлись жизненно необходимыми ус­ловиями для народов Кавказа. С захватом же русскими степей от Дона до Каспия, сделали непрочным такое экономическое равно­весие. История русской колонизации ещё не описывалась деталь­но. Известно что она началась в XVI в. с попытки основания Тар-ки, крепость к югу Сунжи основали в 1567г. и переселения в 1587г. донских казаков на Терек и создавшего рождение «Терского Воеводства». Но только с 1764 г. подлинное обоснование стало планомерным с созданием «Новороссийского Губернаторства», с созданием больших хозяйств с использованием крепостных крес­тьян. По мысли советских историков³⁵, раздача громадных зе­мельных участков, самых плодородных, Петербургским аристок­ратам, являлось средством, конечно, недостаточным для приоста­новления разложения крепостного права. В сущности, эта при­нудительная колонизация³⁶ не давала желанных результатов, главным образом ввиду трудностей переселения из центральных губерний крепостных³⁷. Она создавала в то же время разорение туземного населения.

Перед лицом русской угрозы, горцы Кавказа представляли си­лу около 1.500.000 человек, разделённых на 20 языковых групп: Турецкого происхождения (кумыки, карачаевцы, балкары и но-гаи), персидской ветви (осетины) и иберо-кавказской (дагестан­цы, чеченцы, ингуши, кабардинцы, адыгейцы, абхазцы и аджар­цы). За исключением известной группы осетин-христиан все бы­ли мусульманами, но Ислам проникал в горы в разные эпохи и накладывал не одинаковые отпечатки на горцев. Так, религия Про­рока Мухамеда пустила глубокие корни в Дагестане, проникнув туда во времена Халифства Омейядов*, Чеченцы же, Кабарда и

* Омейядские халифы 41—132/661—750—Босворт К. Э. Мусульманские ди­настии (перевод с английского П, А. Грязневич), М,, «Наука», 1971, с, 29, 44

адыгейцы приняли Ислам позже. Зачастую, только правящие классы были мусульмане, крестьянская же масса оставалась в идолопоклонстве. Нужна была русская угроза, чтобы горцы Кав­каза освоили действительное «мусульманское сознание».

Социальная структура народностей Северного Кавказа изме­нялась в зависимости от их общего развития. Феодальные от­ношения достигли в Кабарде степени совершенства с очень слож­ной системой правовых отношений. Кабардинская община сос­тавляла просвещённую и крепкую пирамиду, имеющую на верши­не князя, различные классы дворянства, затем классы свободных, крестьян, разные категории крестьян закабалённых и наконец кре­постных и рабов.

Феодальная структура была тоже почти хорошо развита у ку­мыков Дагестана. Сложные вассальные связи были среди произ­водителей: рабы, закабалённые, крестьяне подчинённые как рабы хозяевам, ханам и бекам и наконец значительный класс свобод­ных крестьян. Феодальные связи более ослабленные существова­ли также у осетин, где были знатные, свободные крестьяне, под­чиненные и рабы.

Развитие других народностей было менее передовое. Адыгей­ские племена делились на две группы: племена «аристократичес­кие» и племена «демократические» у которых знатный класс ещё не сформировался или же был покорён и изгнан, благодаря нас­тоящей «классовой войне». Там, свободные крестьяне составляли большую часть населения. Наконец у дагестанцев и горных чечен­цев существовала, почти не тронутая патриорхальная структура знатных семейств и кланов, в которых все люди были свободны и равны и считали себя знатными.

Однако, действительное положение в Дагестане было более сложным чем мы представили. Начиная с XVIII века, различные влияния действовали на дагестанские общины. С одной стороны феодальная знать постоянно увеличивала отчуждения земли у масс производящих и пыталась превратить их в закабалённых;

45

с другой стороны, благодаря сношениям хотя и ограниченным с соседними племенами и развитию по этой причине торговли, класс свободных крестьян расслаивался, создавая группы зажиточных крестьян, которые стремились превратиться в новую аристокра­тию, очень активную и динамичную, иногда враждуя со старой феодальной знатью, которая искала привилегий, а так же с мас­сой бедного крестьянства, которое желала в свою очередь пора­ботить.

Сила или слабость сопротивления горцев русскому завоеванию объясняется социальным положением и, местной политикой. При нервом контакте с туземным населением русское военное коман­дование искало, в рамках возможного, вступать в дружбу со ста­рым знатным феодалом. Оно удачно добивалось этого в Дагеста­не, хуже у адыгейцов, уже поддавшихся влиянию Турции, и час­тично в Кабарде. Но всюду, каковы бы не были действительные политические симпатии, старая местная знать, привилегии которой признавались новоприбывшими, при конфликтах русских с другими племенами, оставалась пассивной. За очень редким исключением, сопротивление знати при конфликте с русскими бывало вообще слабым, не эффективным, в районах с широко развитой феодаль­ной системой: в Кабарде, земле кумыков и в Осетии. Крестьян­ские массы, положение которых не переставало ухудшаться в те­чение XVIII века, благодаря постоянному уменьшению пригодных земель, урезанных иногда русскими колонистами, а иногда от рас­ширения прав князей на общественные земли, поставляли самых надёжных бойцов для «священной войны», в которой они видели битву за национальную независимость и возможность освобожде­ния от феодалов. Зажиточный слой свободных крестьян, самый враждебный русским, который не признавал устава знати, сти­хийно встал во главе движения, поддержанный мусульманским духовенством, очень влиятельным в Дагестане, которое беспокои­ло, с религиозной точки зрения, присутствие русских.

Ожесточённая борьба против русских была в районах самых бедных с префеодальной системой: в верхнем Дагестане и в при­морских районах Адыгеи и особенно в районах, где общинный

строй сохранял самые архаические формы, в Чечне, которая пер­вая подняла знамя восстания⁴³.

Таким образом, к концу XVIII века созрели условия для ока­зания серьёзного сопротивления продвижению русских. Для пол­ной эффективности не доставало только поддержки извне, кото­рая могла явиться со стороны двух мусульманских государств, турецкой империи и Ирана а также от идеологии народа, которая одна могла объединить разъединённые племена.

II. ВНЕШНИЕ ВЛИЯНИЯ

Географическое положение Кавказа, с границами России, Тур­ции и Ирана, делало из него район вечных и неизбежных споров между тремя сильными государствами. Состояние разобщенности горцев не позволяло им активно сопротивляться захватничес­ким желаниям сильных соседей. Привычкой стало у малых вла­детелей, просить или принимать защиту, скорее ^фиктивную чем реальную, от государств более сильных в данный момент. Так, можно было видеть князей Кабарды и Дагестана, просящих пос­ледовательно и даже одновременно защиты у московского царя, и Стамбуле у султана, у Крымского хана или у шаха Ирана. Это политика лавирования началась со времён царствования Ивана Грозного в XVI веке⁴⁴. Обещания, клятвы и согласия на протек­торат, абсолютно ничего не означали и обязательства чисто фор­мальные, не изменяли сущности положения горцев, остававшихся недоступными, неприкосновенными и независимыми до XVIII века.