О падении нравов в среде монашествующих (из речи архи­епископа Реймского на епархиальном Соборе 972 г.)

Так как я начал указывать на слабости, которыми страдает наше звание, то думаю, что я ни о чем не должен умолчать, чтобы, когда эти слабости излечатся, наша благочестивая жизнь сияла, как све­тило, которое не омрачает ни одно облако. Именно, есть в нашем звании такие, которые охотно покрывают свои головы шляпами, ук­рашенными золотом, которые предпочитают иностранные меха пред­писанному нашими правилами головному убору и вместо простого монашеского платья надевают дорогие одежды. Они охотно носят купленные за дорогую цену кафтаны с широкими рукавами и боль­шими складками и так крепко стягивают их поясом, что сзади все выдается, и их скорее можно принять за бесстыдных женщин, чем за монахов.

Но что я должен сказать о цвете их одежд? Их ослепление про­стирается так далеко, что о заслугах и достоинстве судят они по цвету материи. Если им платье не нравится по своему черному цве­ту, то они ни за что его не наденут. Если ткач к черной материи примешивал белой шерсти, то они пренебрегали платьем. Даже ко­ричневое платье презирают они. Не менее неприлична для них шерсть натурально черная: она должна быть искусственно окрашена; но довольно о платье.

Что я должен сказать об их странных башмаках? В этом отно­шении монахи так безрассудны, что, по большей части, они упуска­ют из вида пользу обуви. Башмаки свои они приказывают делать так узко, что ноги их сжаты, как в колодки, и они едва могут сту­пать. Спереди к ним они приставляют носки, и по обеим сторонам ушки, и чрезвычайно заботятся, чтобы они плотно сидели на ноге; от слуг же своих требуют, чтобы те обладали особым искусством при­давать башмакам зеркальный блеск.

(Из хроники монаха Рикера, X в.; цит. по:

Стчсюлевич М. История Средних Веков в ее писателях и

исследованиях новейших ученых. Пг., 1915. Ч. П. С. 559)

Может быть, кто-нибудь полагает, что Ему следовало бы избрать для Своего рождения величественный чертог, где Царь Славы был бы принят с великою славою; но не ради этого Христос сошел со Своего царственного жилища: богатства и славы на небесах вечное изобилие, но одного там не обреталось — бедности. Зато на земле ее было много и слишком много, но человек не знал ее цены. Бедности именно и пожелал, сходя на землю, Сын Божий, чтобы, избрав ее для Себя, Своею оценкой сделать ее для нас драгоценной...

90

Перестань добиваться того, что и по достижении дает несчастие. Блажен тот, кто не гонится за тем, что иметь — обременительно, любить — зазорно, утратить — мучительно. Я желаю, чтобы ты был другом бедных; еще более желаю того, чтобы ты брал с них пример. Первое есть путь грядущих к совершенству, второе же есть свой­ство лиц, достигнувших его.

1913. С. 35)

Одному Господу честь и слава, но ни та, ни другая не будет угод­на Господу, не приправленная медом любви. Любовь сама себе дов­леет, сама по себе угодна и ради себя самой. В ней самой заслуга, она сама себе служит наградой. Любовь не имеет вне себя своей причины, не имеет для себя и плода. Ее польза в самом ее проявле­нии. Я люблю, потому что люблю; я люблю для того, чтобы любить. Великое дело — любовь. /

Здесь везде говорит любовь; поэтому если кто желает усвоить себе смысл того, что здесь сказано, то пусть полюбит. Без этого на­прасно приступит к слушанию или чтению гимна тот, кому неведома любовь, ибо пламенную речь совершенно не в состоянии понять хо­лодное сердце. И подобно тому, как говорящего по-гречески не по­нимает тот, кто не знает по-гречески, так и язык любви — варвар­ский язык для того, кто не любит.

(Там же. С. 38—39)

4. Увещевание св. Бернаром папы Евгения III (1145—1153 гг.).

Так смой же с себя румяна мимолетной почести твоей, удали блеск плохо намалеванной славы и воззри на себя, какой ты есть; при рождении твоем нагим ты вышел из утробы матери. Что же из того, что ты увенчан митрою, что на тебе блестят драгоценные каменья и разноцветные шелковые ткани, что голова твоя украшена перьями и несешь ты на себе тяжесть ценного металла? Если все это, как утреннее облачко, которое быстро несется и скоро промелькнет, ты рассеешь и отгонишь от себя, — пред тобою окажется человек нагой и убогий, и жалкий, ничтожный; человек, скорбящий о том, что он человек, стыдящийся своей наготы, оплакивающий свое рождение, ропщущий на свою жизнь; человек, рожденный для труда, а не для почета, человек, рожденный от женщины, и потому греховный; с жизнью кратковременной и потому полной страха; пресыщенный многими печалями (Иов. XIV, I) и потому скорбящий. На самом деле

91

много печали у человека, так как идут они от тела и духа; какого еще бедствия не достает тому, кто родился в грехе, с бренным телом и немощным духом?.. На самом деле пресыщен тот печалями, у кого слабость тела соединяется с неразумием сердца, кто вязнет в плоти и обречен на смерть. Полезно тебе такое сочетание понятий в виду того, что признавая себя первосвященником, ты в то же время бу­дешь сознавать, что не только был презреннейшим прахом, но и остался таковым...

ЛИТЕРАТУРА

1. Карсавин Л. П. Монашество в Средние века. СПб., 1912.

2. Геръе В. Западное монашество и папство. М., 1913.

3. Фроссар А. Соль земли. Брюссель, 1973.

4. La doctrine spirituelle de S. Bernard // Collectanea cistercien-sia, 4, 1975. P. 227—248.

5. Правила святой жизни. 2-е изд. СПб., 1894.

СВ. ФРАНЦИСК АССИЗСКИЙ И ФРАНЦИСКАНСТВО

Период XI—XII вв. характерен растущей христианизацией на­родных масс, привлекавшихся к монашеской жизни примером под­вижников, проповедями великих аббатов и монахов, призывами пап.

Резкий подъем интереса к Евангелию и содержанию апостольс­кой проповеди, к мистике и учению Церкви был связан с волной еретических и сектантских движений начала второго тысячелетия, прокатившейся по всей Европе, будоража умы, вынуждая людей из народа к попыткам самостоятельно разобраться в текстах Священ­ного Писания, самостоятельно осуществить евангельский идеал в своей жизни.

Проповедь с церковного амвона была в то время редким явлени­ем, а там, где она была, оказывалась сложной, непонятной, насы­щенной схоластикой, хитроумной символикой, ученой экзегетикой.

Хотя монахи и клирики были убеждены, что именно они явля­ются носителями евангельского, апостольского идеала, ознакомле­ние с Евангелием простых верующих вызывало у них стремление найти более непосредственное, буквальное исполнение призыва сле­довать и подражать Христу и Его ученикам.

Успех еретиков-катаров и многочисленных сектантов был выз­ван именно внешним сходством с апостолами: как истинные ученики Христа, лишенные крова и собственности, они вели аскетическую бродячую жизнь и проповедовали Евангелие. Обличая роскошь и развращенность епископов и клириков, высмеивая непонятность церковного учения, еретики называли папский Рим «апокалипти-

92

ческой блудницей» и одно время реально могли надеяться одержать верх над Западной Церковью в борьбе за умы и души рядовых веру­ющих.

В этой атмосфере начал свою апостольскую жизнь и проповедь св. Франциск Ассизский.

Сын богатого купца, Франциск в молодости вел беззаботную жизнь праздного гуляки, с веселыми пирушками, шумными ночны­ми прогулками во главе юных товарищей. Уже в этот период он проявил некоторые склонности, столь развившиеся «последствии: щедрость, мягкость, братолюбие, чувствительность к чужим страда­ниям. Но тщеславие влекло его к подражанию рыцарским образцам.

Перенесенная тяжелая болезнь и плен, которым закончилась его военная карьера, способствовали углублению в нем мистических на­строений. Особенно сильно воздействовали на доброе сердце Фран­циска мольбы нищих, которым он часто отдавал свою одежду, день­ги или что-нибудь из имущества отца. Однажды, во время паломни­чества в Рим, он обменялся одеждой с каким-то нищим и, стоя у входа в церковь, стал просить милостыню. С особой остротой пере­живал он сострадание к прокаженным, разыскивал их, давал им день­ги. При всем этом процессе внутреннего перерождения он еще неко­торое время продолжал вести мирскую жизнь в качестве главаря и «царя» веселой компании.

Постепенно Франциск начал отходить от прежней жизни, часто уединялся, погружаясь в молитву и размышления о страданиях Хрис­та. Биографы сообщают о неоднократных мистических переживаниях Франциска, наполнявших его благоговейной и сострадательной лю­бовью к Иисусу.

По мере удаления Франциска от мира разрастался его конфликт с отцом, в конце концов проклявшим его и выгнавшим из дома без средств к существованию. Этот разрыв лишь освободил Франциска для исполнения призвания, которое он уже ясно чувствовал.

Приверженность к нищете дошла у него до крайнего предела. Услышав в церкви слова Евангелия о том, чтобы ученики ничего не брали с собой в дорогу, он, пораженный этими как бы впервые услы­шанными словами, тут же выполнил слова Христа, изготовил себе грубую тунику, подпоясанную веревкой, и без посоха и сумы начал ходить по дорогам, проповедуя покаяние.

Проповедь Франциска производила глубокое впечатление. В от-

93

личие от своего современника Вальдеса, также проповедовавшего апостольскую бедность и покаяние, Франциск не проявлял никакой враждебности к Церкви и клиру, напротив, постоянно подчеркивал свое благоговение перед таинствами и смиренное почтение перед священниками.

Проповедь имела чрезвычайный успех, к братству стало при­мыкать множество людей всех сословий. Кроме проповеди, братья занимались молитвой и работой, которая часто заключалась в помо­щи бедным на полях.

Важным моментом в истории общины было составление Фран­циском первого Устава, который упорядочил жизнь увеличивавше­гося братства. По-видимому, этот первый Устав, не дошедший до нас, состоял из евангельских текстов и призыва исполнять их бук­вально, а также из увещания почитать Церковь и католическую веру. Никаких точных установлений относительно пищи, одежды, правил приема в братство в Уставе не содержалось, так что францисканс­кая община вовсе не походила на обычный монашеский орден, а сам Франциск ничем не напоминал аббата нового ордена. Новая община носила не монашеский, но апостольский характер, и в этом была ее новизна и привлекательность.

Внешнее сходство францисканского братства с широко распрост­раненными в то время еретическими и сектантскими общинами, вроде вальденсов, враждебных Церкви, не могло не вызвать опасений со стороны Рима. Тогда Франциск предпринял паломничество в Рим и с помощью сочувствовавшего ему епископа Ассизского добился, что­бы один из кардиналов доложил о новой общине папе Иннокентию III. При этом Франциск мягко, но настойчиво отклонил совет карди­нала вступить в какой-нибудь из существующих монашеских орденов.

После некоторого колебания и обсуждения с кардиналами папа решил одобрить францисканское движение. В этом ему содейство­вало знамение, полученное от Бога: до встречи с Франциском во сне он видел человека простого вида, который поддерживал своды гро­зившей рухнуть базилики св. Иоанна на Латеране. Во Франциске папа узнал этого человека.

Глубоко отвечавшее духовным запросам эпохи, принятое под по­кровительство папы, францисканское братство начало стремитель-

но разрастаться, приобретая одновременно некоторые черты, свой­ственные обычным монашеским орденам. Первым отклонением от исходных принципов было появление постоянных «убежищ» фран­цисканцев вблизи городов и оживленных дорог. Увеличение числа членов братства, появление оседлости требовало новых форм орга­низации. Сам Франциск уже не мог знать всех членов братства; ста­ло невозможным как прежде собираться в полном составе.

В 1220 г. папа Гонорий III (1216—1227 гг.) опубликовал буллу, которая устанавливала новициат: желавший вступить в общество должен был год находиться на испытании, а после посвящения он уже не имел права покинуть братство. Этот принцип сближал фран­цисканцев, у которых вход и выход оставались до тех пор свободны­ми, с другими монашескими орденами. Та же булла предостерегала, чтобы под видом «меньших братьев», или миноритов, (так называли в то время францисканцев) не обращались среди верующих люди, не повинующиеся Церкви.

Франциск, вынужденный считаться с необратимыми изменени­ями внутри самого общества и с волей папы, в 1223 г. создал новый Устав, который был утвержден папой.

Согласно этому уставу, братья дают обет послушания, целомуд­рия и бедности и после года испытания окончательно вступают в орден. Во главе ордена стоят министры, возглавляющие отдельные провинции ордена. Устав настойчиво предостерегает министров от гордости и злоупотребления властью. Братья не обязаны повино­ваться, если им приказывают что-нибудь вопреки Уставу. Устав запрещает братьям принимать деньги и приобретать недвижимое имущество. В странствие минориты отправляются пешком, без по­соха, без сумы, без хлеба и денег; лишь в случае болезни им разре­шается ездить верхом; миноритам рекомендуется избегать женщин, нарушивший заповедь целомудрия изгоняется из ордена. Устав тре­бует от братьев сохранения мира и любви, увещевает их избегать взаимных тяжб и злословия; министры, при необходимости наказа­ния кого-либо из братьев должны совершать это кротко, без гнева и злобы.

Миссия среди язычников и сарацин осуществлялась братьями с разрешения своего министра; такое же разрешение вместе с согла­сием местного епископа требовалось для обращения с проповедью к народу. Личный пример евангельской жизни считался главным спо­собом распространения и укрепления подлинной веры. Братья обя­заны были повиноваться служителям Церкви, регулярно исповедо­ваться и причащаться. Министр каждой провинции ежегодно соби­рал всех своих братьев; сами же министры собирались в церкви св. Марии (Порциункулы) — месте первоначальных собраний общин францисканцев.

Влияние францисканцев на широкие массы усилилось благода­ря появлению полумонашеского ордена терциариев, также ведуще­го начало от Франциска. В числе терциариев могли быть мужчины и женщины, в том числе находящиеся в браке; они находились под духовным руководством францисканцев, отказывались от примене­ния оружия для любых целей, кроме защиты Церкви и Родины, от­казывались от клятв, от принятия муниципальных должностей; им особенно рекомендовались молитва и благотворительность, забота о больных собратьях. В число терциариев, распространившихся, как и их духовные руководители, по всей Европе, входили люди самых различных сословий: от монархов до неимущих батраков.

Миссионерский пыл св. Франциска также не угасал в ордене, и папы охотно использовали францисканцев для проповеди среди ино­верных, а также для попыток установить связи с Восточной Церко­вью. Широкую известность приобрели миссионерские путешествия францисканцев в конце XIII в. в татарские и славянские земли.

Францисканцы оказывались главными помощниками папы в по­пытках восстановления единства с Константинопольской Церковью.

Когда Михаил VIII Палеолог * стал императором, он начал ис­кать сближения с Католической Церковью и написал папе Урбану IV (1261—1264 гг.) письмо, в котором выражал готовность к воссоеди­нению. Папа с готовностью откликнулся на это предложение и по­слал к императору шестерых францисканцев (в 1263—1264 гг.), снаб­див их широкими полномочиями. Хотя первые попытки не привели к успеху, Григорий X (1271—1276 гг.) энергично продолжил начина­ние Урбана IV. Он отправил к императору четырех францисканцев, вручив им исповедание веры, которое должен был принять импера­тор. Следующий папа — Иоанн XXI — опять отправил францискан­цев: во главе посольства стояли Иероним, генеральный министр ор­дена, Гвидо и Ангел, провинциальные министры. Послы должны были убедить императора клятвенно признать выработанную формулу ис­поведания веры, в особенности папский примат, и отречься от «схиз­мы»; считалось желательным, чтобы это признание и отречение сде-

* Палеологи — последняя византийская династия, правившая с 1261 по 1453 гг.

96

ланы были публично перед народом, но в случае упорства импера­тора легаты могли пойти и на некоторые уступки. Францисканское посольство продолжалось и при папе Николае III (1278 г.).

Папская комиссия при Иннокентии IV, рассмотрев (в 1254 г.) «Предисловие» Гергарда, признала его еретическим. Гергард был заключен в тюрьму, а Иоанн Пармский смещен. Однако это лишь окружило ореолом мученичества идеи «Вечного Евангелия». Оно дало философско-религиозный фундамент, на котором иоахимиты строи­ли представление о своей миссии в настоящем и будущем. Впечат­ляющий успех нищенствующих орденов подкреплял их уверенность в наступлении новой монашеской эпохи.

К иоахимитам примкнули многочисленные группы людей, отор­вавшихся от Церкви и проникнутых сознанием своего превосход­ства над ней. Отсутствие отчетливой грани между иоахимитами и примыкавшими к ним последователями социально-еретических дви­жений эпохи делало это направление особенно опасным в глазах Рима. Часть францисканцев — приверженцев абсолютной бедности образовали радикальное движение так называемых спиритуалов. В конце концов они настолько отдалились от церкви, что в 1329 г. были отлучены папой Иоанном XXII.

7- 4210

ТЕКСТЫ

— У брата жаворонка капуций, как у монаха, и он смиренная птица, потому что охотно ходит по дороге в поисках хлеба. И если найдет его в навозе животных, вытаскивает его себе и ест. Летая, он славит Господа очень сладко, как добрые монахи, презирающие зем­ное... Одежда его, т. е. крылья, похожа цветом на землю, и этим дает он пример монахам, чтобы не носили они расцвеченных и тон­ких одежд, а как бы мертвые, подобные земле...

Мы, бывшие с Франциском и написавшие это о нем, свидетель­ствуем, что часто слышали, как он говорил:

— Если буду говорить с императором, попрошу его постановить и написать из любви к Богу и ко мне, чтобы никто не ловил братьев жаворонков и не причинял им никакого зла; равным образом, чтобы все правители городов, замков и вилл обязаны были каждый год в Рождество Христово заставлять людей бросать на дорогу за городом и замком хлеб и другие зерна, чтобы было что есть братьям жаво­ронкам и другим птицам в день такого торжества.

...Среди творений, лишенных разума, сильнее всего любил он солнце и огонь...

— Брат мой огонь, благородный и полезный среди других творе­ний, будь ласковым ко мне в этот час, потому что прежде любил я тебя и буду любить из любви к Тому, Кто сотворил тебя!.

После огня особенно любил он воду... Поэтому, когда мыл себе руки, он выбирал такое место, чтобы падающая вода не попиралась ногою...

Даже проходя по скале, он ходил с большой дрожью и почтени­ем из любви к Тому, Кто называется Скалою. Поэтому, говоря слова псалма: «На скале Ты вознес...», от большого почтения и веры гово­рил он: «Под пятою скалы Ты вознес меня!..». Брата, возделываю­щего огород, Франциск просил оставить уголочек для зеленеющих трав, которые в свое время произведут братьев цветы. Делал он это из любви к Тому, Кто называется Цветом долин и полевых лилий... Мы, бывшие с ним, видели, как он столь сильно радовался внутрен­не и внешне почти всем творениям, что, касаясь или видя их, духом, казалось, был не на земле, а на небе.

(Цит. по: Карсавин Л. П. Очерки религиозной жизни в Италии XII—XIII вв. СПб., 1912. С. 321—323)

98

2. Простота и послушание св. Франциска.

Когда папа (Иннокентий III) выслушал среди консистории своих кардиналов устав Божиего человека Франциска и увидел его пло­хую одежду, ничтожную фигуру, длинную бороду, нависшие чер­ные брови, нечесаные волосы, он сказал ему: «Ступай, сын мой, и поищи свиней; с ними у тебя, кажется, более общего, чем с людьми; поваляйся с ними в грязи, передай им твой устав и упражняйся на них в проповедях твоих». Услышав это, Франциск наклонил голову, вышел и, нашедши стадо свиней, стал валяться с ними на земле. Покрытый грязью с головы до ног, он вернулся в консисторию и обратился к папе: «Владыка, я исполнил твое приказание; услышь и ты теперь мою мольбу». Тогда папа, растроганный таким смирением и огорченный тем, что отнесся с презрением к такому человеку, тот­час исполнил его просьбу.

(Цит. по: Средневековье в его памятниках. М., 1913. С. 87)

Он (брат Леонард) там же повествует, как однажды блаженный Франциск возле Святой Марии призвал брата Льва и сказал: «Брат Лев, пиши». Тот ответил: «Я готов». «Пиши», — сказал, — «что есть истинная радость. Прибывает вестник и говорит, что все профессо­ра из Парижа вступили в Орден, пиши, это не истинная радость. То же самое, если все прелаты из-за Альп, архиепископы и епископы; то же самое, если король французский и король английский, пиши, это не истинная радость. То же самое, если бы братья мои пошли к неверным и обратили бы их всех в веру; то же самое, что Бог даро­вал мне милость исцелять больных и совершать много чудес: говорю тебе, что во всем этом нет истинной радости. Но какова же истинная радость? Я возвращаюсь из Перуджи и глубокой ночью прихожу сюда, и зима слякотная и до того холодная, что на рубашке намерза­ют сосульки и бьют по голеням, и ранят так, что выступает кровь. И весь в грязи и во льду, замерзший, я подхожу к дверям, и, после того как я долго стучал и кричал, подходит брат и спрашивает: «Кто там?» Я отвечаю: «Брат Франциск». А он отвечает: «Иди прочь, уже поздний час; не войдешь». И когда я продолжаю настаивать, отве­чает: «Иди прочь, ты простак и неграмотен, не подходишь нам; нас так много и мы такие важные персоны, что мы не нуждаемся в тебе». А я все стою под дверью и говорю: «Из любви к Богу приютите меня этой ночью». А он ответит: «Не буду. Поди в обитель к крестоносцам и там попроси». Говорю тебе, что если сохраню терпение и не раз­гневаюсь, вот в этом и есть истинная радость, и истинная доброде­тель и спасение души».

(Цит. по: Св. Франциск Ассизский. Сочинения. М., 1995. С. 75)

7* 99