1.7. Культура как макроконтекст
коммуникации
Когда мы находимся в чужой стране, то все возникающие проблемы непонимания и разного рода недоразумения (от шокирующе-неприятных до комических) мы приписываем обычно (либо только) недостатку или полному отсутствию языковых знаний. Безусловно, тесная связь и взаимозависимость между владением иностранным языком и возможностью общаться с представителями другой культуры совершенно очевидны и не требуют никаких доказательств. Но только ли незнание или недостаточное знание иностранного языка являются причиной межкультурных недоразумений? Сегодня этот вопрос является риторическим. Единая языковая «поверхность» создаёт лишь иллюзию взаимопонимания и эффективности общения между представителями разных культур, поскольку не обеспечивает адекватности глубинной структуры. Ярким примером тому могут служить непростые процессы немецко-немецкого воссоединения, многочисленные проблемы непонимания между восточными и западными немцами, связанные c разной социальной и культурной жизнью, которая формировалась несколько десятилетий в условиях двух немецких государств (см., напр., Hellmann, 1989; Fritzsche, 1992; Weidenfeld, 1993; Greiffenhagen, 1994, 1997, 2002; Lehmbruch, 2002; Luscher, 1997; Maaz, Moeller, 1991; Thierse, 1994; Kaase, 1998; Wagner, 1999; Westle, 1999; Thumfahrt, 2000; Wehling, 2002). Язык не существует вне культуры, в «плену» у которой находимся и все мы. Поэтому источником или непосредственной причиной большинства конфликтов в межкультурном общении является, как считают многие исследователи, сама культура с присущим ей национально-специфическим образом жизни (см., напр., Тер-Минасова, 2000:18; Маслова, 2001: 12). А.А. Залевская отмечает: «…видение мира людьми всегда определяется культурой, то, что признаётся «объективным», на самом деле несёт на себе отпечаток «субъективности», хотя в качестве субъекта в таком случае выступает культура» (Залевская, 2003: 61). Особую значимость для нашей работы имеют представления о коммуникативном содержании культуры, поскольку её реальное существование проявляется только во взаимодействии, информационном обмене между людьми.
В основе большинства межкультурных исследований лежит понимание культуры в широком антропологическом/этнологическом смысле (Hall, 1985; Kohl, 1993; Rudolf, 1992; Kroeber, Kluckhohn, 1959; Geertz, 1973, 1987; Тер-Минасова, 2000 и др.). Широкое понимание культуры необходимо для осмысления межкультурного общения, прежде всего потому, что оно охватывает не только воспринимаемый внешне, видимый (объективный) образ жизни человека (языковой личности), но и скрытый, внутренний (субъективный) мир, определяемый ценностями, ценностными ориентациями, специфичными способами восприятия и мышления, нормами поведения и морали.
Культура в данном подходе резюмируется в одной из многочисленных дефиниций как «совокупность субъективаций (Subjektivationen) – ценностей, норм, представлений, мировоззренческих установок – и объективаций (Objektivationen) – деятельности, способов поведения, языка, артефактов, которые люди усваивают в процессе инкультурации и которые используются ими для освоения жизненного пространства и повседневной ориентации в нем (ср. Roth, Roth, 2001: 10).
Как коллективный феномен, как ментальное программирование личности, принадлежащей определенной культурно-языковой группе, определяет культуру в широком контексте голландский социолог Г. Хофстеде (Hofstede, 1997: 5). Это значит, что культура не наследуется, а усваивается. Разграничивая в культуре социальный уровень, биогенетический уровень, личностные качества каждого отдельного индивида, Хофстеде представил данный феномен с помощью такой схемы (схема 2).
Схема 2
Ранее аналогичная схема была разработана в американской культурантропологии (Kluckhohn, 1949) (см. схему 2).
Схема 3.
Человек – продукт наследственности
и социализации
Каждый человек в определённой степени как:
Рождаясь и воспитываясь в определенной культурной среде, каждая языковая личность усваивает принятые в ней регулятивы (правила или требования, в соответствии с которыми люди строят свое коммуникативное поведение). В результате её действия оказываются в значительной мере обусловленными ими. Представитель каждой языковой культуры реализует в своих поступках, в своей речевой деятельности предписанные ему культурой программы поведения, часто даже не сознавая этого. Поэтому нет ничего удивительного в том, что одни и те же коммуникативные действия приобретают в разных лингвокультурах иногда совершенно различные смыслы. Кроме того, каждая личность уникальна и неповторима, что, безусловно, накладывает свой отпечаток на культурно обусловленное коммуникативное поведение любого индивида.
Ещё одна модель культуры, предложенная Г. Хофстеде, представляет собой «луковичную» диаграмму (Zwiebeldiagramm) (Hofstede, 2001: 9) как целостность четырех основных проявлений любой культуры: символов, героев, ритуалов, ценностей.
Схема 4
Внешний, самый поверхностный слой занимают символы (слова, жесты, артефакты и т. д.), имеющие определенное значение и смысл, воспринимаемые как таковые только членами одной и той же культурно-языковой группы. Символы быстро развиваются и быстро исчезают, регулярно копируются у разных культурных общностей (например, Coca-Cola, как знак модного качественного напитка, принят в разных странах). Поэтому символы в структуре Хофстеде предстают в виде поверхностного слоя «луковицы».
Герои (личности) воплощают в себе качества, достойные признания и уважения в соответствующей культуре. Их можно рассматривать как примеры, образцы для подражания. К этой категории Хофстеде относит также фантастические или комические фигуры, олицетворяющие дух нации и эпохи.
По нарастающей к центру культурного прообраза располагаются ритуалы: материальное воплощение норм и правил реальной действительности. Ритуалы представляют собой определенные последовательности символических действий и актов общения при заданности порядка действий и четком распределении ролей участников (Стернин, 1996: 110). Любой ритуал, передаваемый от поколения к поколению, выступает как материальный носитель культуры, как форма ее физического существования, например, политические действия, религиозные церемонии, свадьба, день рождения, похороны, ритуалы приветствий и прощаний, речевой этикет и т. д.
Как читается из диаграммы, символы, герои и ритуалы объединены в категорию практических проявлений лингвокультуры. Они представляют собой видимые для внешнего (не принадлежащего к данной культуре) наблюдателя явления. Однако внутреннее, обосновывающее культурное значение этих явлений скрыто для аутсайдера. Невидимый слой культуры сконцентрирован в ее ценностном ядре. Именно ценности и нормы определяют поведение людей, которое манифестируется в символах и ритуалах и руководят им.
Из американской методической литературы известен еще один визуальный прием, демонстрирующий видимую (осознаваемую) и невидимую (неосознаваемую) составные культуры. Это прием «айсберг-аналогии» (Grosch/Groß/ Leenen, 2000: 48). Любая культура может быть представлена в форме айсберга, имеющего подводную и надводную части. Подводная (имплицитная) часть скрывает ценности, нормы, мировоззрение представителей данной культуры. Иначе говоря, это ее ментальная составляющая. Надводная (эксплицитная) часть выражается в многообразной, в том числе речевой деятельности людей.
Встреча двух айсбергов символизирует встречу двух культур, процесс межкультурного общения. Происходящие при этом реальные процессы наглядно демонстрирует схема:
Схема 5
Взаимодействие представителей двух разных культурных групп осуществляется, в первую очередь, на уровне скрытой, «подводной» части каждой культуры, там, где сталкиваются специфичные для каждого народа нормы, ценности, мировоззренческие взгляды. Этот ментальный, «имплицитный» контакт носителей разных языковых культур, как правило, не осознается. Межкультурные различия, «конфликт» проявляются на уровне эксплицитного выражения культур: в «странном» коммуникативном поведении партнеров, в интерпретациях этого поведения, в речевой деятельности и т. д.
Усвоение норм и ценностей (в широком смысле слова включающих как поведенческие, так и коммуникативно-языковые проявления) собственной лингвокультуры начинается в раннем детстве, причем, как правило, неосознанно, как само собой разумеющийся процесс. Ребенок приобщается к ценностям своей культуры, представлениям о нормах поведения и взаимоотношений и развивается по мере накопления и обогащения жизненного опыта. Этот процесс вхождения ребёнка в культуру своего народа определяется как процесс инкультурации1. Основное содержание инкультурации состоит в усвоении культурно обусловленных особенностей мышления, действий, моделей поведения, в результате чего формируется языковая, когнитивная, эмоциональная и поведенческая идентичность личности с членами данной лингвокультуры и отличие от членов других лингвокультур (Херсковец (Herskovits), 1955; Белик, 1998; Стефаненко, 2000). В процессе инкультурации формируется и коммуникативный стиль человека общающегося как совокупности неких устойчивых речеповеденческих норм и стандартов, адекватных и востребованных в рамках родного культурного окружения.
Попадая в новое культурно-языковое пространство, коммуникативная личность оказывается в ситуации, когда привычные способы и нормы вербального и невербального поведения, усвоенные в результате инкультурации, могут быть неприемлемы или, по крайней мере, неэффективны. Как отмечают исследователи, именно в условиях межкультурного общения происходит осознание партнерами этого общения, специфичности собственных ценностных установок и своего стиля коммуникации. Довольно типичный пример демонстрирует, что, несмотря на имеющуюся языковую компетенцию, но при отсутствии общих нормативных представлений или пресуппозиционного фонда, общение между носителями разных коммуникативных стилей чревато недопониманием и неадекватной реакцией. Коммуникативное событие «приглашение» реализуется в немецкой лингвокультуре в ситуации случайной встречи двух приятелей, один из которых иностранный студент, типичным речевым клише: «Komm doch mal vorbei». При этом приглашающий, представитель немецкой культуры, и приглашённый, иностранец, каждый по-своему интерпретируют эту фразу-приглашение. Подобная «неконгруэнтность интерпретации действий» вполне объяснима. Культурная норма ожидания иностранного студента проявляется в том, что в ближайшее воскресенье без предварительного телефонного предупреждения он приходит в гости к немецкому приятелю. Тот, однако, в соответствии с нормами немецкой культуры следует коммуникативному сценарию, нарушающему контекстные ожидания гостя, сообщая ему, что вынужден уйти в связи с назначенной ранее встречей. Разнокультурные нормативно-ценностные представления о коммуникативном событии «приглашение-визит», актуализованные в вербальных и невербальных действиях коммуникантов, приводят к серьёзному сбою в общении:
G. Hallo, Peter.
D. (erstaunt) Hallo, Hassan. (nach einer Weile bittet er ihn zögernd herein) Komm herein.
G. Danke. Sonntags habe ich immer viel Zeit. Da dachte ich, ich komm mal bei dir vorbei.
D. Du, ich habe aber heute leider keine Zeit. Gleich kommt meine Freundin, und wir wollten eigentlich Freunde von uns besuchen.
G. (sehr enttäuscht) Ach so, dann gehe ich gleich wieder.
D. Es tut mir leid. Aber kannst du nicht ein anderes Mal kommen? Ruf am besten vorher an… (Haddad, 1987: 229).
Комментируя данную ситуацию, необходимо отметить, что в немецкой перспективе приглашение такого рода обычно интерпретируется как декларация доброго отношения к собеседнику и желание поддерживать с ним дружеские отношения. При этом предполагается, что краткий визит «на кофе» состоится только после предварительного телефонного звонка с уточнением его точного времени. Отсутствие этих пресуппозиционных знаний у иностранного партнёра, не связывающего приглашение с каким-либо дополнительным согласованием и ожидающего гостеприимства согласно своим культурным нормам1, является тем самым «камнем коммуникативного преткновения», который вызывает межкультурное недоразумение.
Таким образом, культурно обусловленные нормы и ценности играют релевантную роль в обеспечении взаимопонимания при коммуникации. В концепции Ю. Хабермаса система норм социального поведения выступает основой языковой коммуникации (Марков, 2000: 313). При этом коммуникативная нормативность культуры поддерживается в ходе межличностных, массовых взаимоотношений людей и в результате функционирования различных социальных институтов.
В этой связи с позиций современного социо- и прагмалингвистического подхода каждую национальную лингвокультуру метафорически, с определённой долей условности можно рассматривать как глобальный национально-специфический дискурс, конституируемый национальным коммуникативным стилем и представляющий собой систему взаимосвязанных и взаимопроникающих частных дискурсов культуры. В определённой мере подобное уподобление соответствует взглядам американского культурантрополога Э. Холла, отождествляющего культуру и коммуникацию. «Culture is communication», – писал Холл (Hall, 1959: 97), подразумевая идентичность культуры и коммуникации. Прежде всего, учёный подчеркивал при этом, что любое поведение людей, жест, любой материальный продукт имеют в человеческом общении знаковую, информирующую функцию. Параллельно с лингвистическим кодом сосуществует культурный код в невербальной системе координат.
Немецкий лингвист Ф. Хинненкамп (Hinnenkamp, 1994: 6), с осторожностью относясь к отождествлению культуры и коммуникации по Холлу, формулирует идею их соотношения следующим образом:
-
существуют различные, отличающиеся друг от друга культуры (подразумевая под культурой нестатичную величину, которая не ограничивается только интернациональными рамками);
-
культура и коммуникация находятся в тесной взаимосвязи;
-
участники коммуникации представляют всегда одну из культур;
-
культура отражается в коммуникации;
-
культурная принадлежность определяет специфический способ коммуникативного взаимодействия;
-
общая культурная принадлежность облегчает процесс коммуникации, различная – усложняет его.
|